Анатолий Лунин

Всякий  раз одно и то же:

Что ни ночь приходит он,

Будоражащий до дрожи,

Беспощадный этот сон.

Он назойливо стучится,

И коварен, и жесток,

Ненасытной хищной птицей

В утомлённый мой висок.

Наважденье? 

Божья кара?

Заслужил иль нет –

Терплю

И в душе, как в прочной таре,

Пережитое коплю.

Сколько вёсен миновало!

Время темя серебрит.

– Знаешь мало, 

Помнишь мало, –

Память истово твердит.

Я обложен, словно данью,

И украшен, как венком,

Этим тягостным страданьем,

Неизбывным жутким сном.

Нету силы, 

Нету мочи!

Он преследует меня

Ночь за ночью, 

Ночь за ночью,

Упрекая и виня.

Упрекает за пожары,

Наводнения и  град.

Виноват, что нынче старый,

Был мальчонкой – виноват.

 Коль кошмары одолели

Или вовсе не до сна, –

Значит, в грозах и метелях

И моя вина видна.

И опять бедовой тенью,

Искромсав ночной уют,

Сновидения и бденья

Спать спокойно не дают.

ГДЕ ЧАЙКИ СПЯТ?

Где чайки спят? Где сны свои глядят?

На сотни миль ни кустика, ни норки.

И кажется, что плачут, не галдят.

Их жалобу доносит ветер горький.

Ну, в штиль их убаюкает прибой.

А грозный шторм?

А лютый морозяка?

А волны, что наотмашь, на убой?

На помощь звать?

Но не для птиц морзянка.

А человек на чайку не похож?

А бури не ломают наши крылья?

Ты, жизнь моя, похлеще моря бьёшь.

Нет ни куста, ни норки, чтоб укрыться.

ОДИН

Срок пришёл – не стало старухи.

Убиваться какой резон.

Только разом повисли руки,

Не находит им дела он.

Тяжелей, беспросветней мука,

Коли не с кем её делить.

Далеко сыновья и внуки,

Что хранят семейную нить.

Он кручину сдержать не может:

«Как ей там, горюхе моей?..»

У неё ледяное ложе,

А старик завидует ей.

Потому что не ей досталась

Безысходная маета,

Одинокая эта старость

Да ещё она, пустота.