Николай Хапланов (1936-2008)

Фамилия не звонкая

Юный поэт с неудачной фамилией
Для псевдонима искал имена.
Слово такое найти бы, чтоб с крыльями,
чтобы запомнила сразу страна.

Что же вы, предки поэта далёкие!? -
Дали вы юноше дивный талант,
Только фамилия очень не звонкая.
Как он фамилии этой не рад.

Нет, чтобы что-то красиво-воздушное,
Чтоб поражало, манило, звало...
- Ладно, подпишемся собственной - Пушкиным, -
Молвил поэт и вздохнул тяжело. 

Дантесы

Сколько бы мир не верил –
Нет на свете чудес.
На каждого смотрит зверем
Собственный наш Дантес.
Схватившись рукой за рану,
Пал на снега поэт.
Дантес, улыбаясь странно,
Дует в свой пистолет.
И, повернувшись круто,
Уходит убийца вдаль,
Чтоб снова где-то кому-то
Лапой залезть в печаль.
Чтоб снова, не дрогнув бровью,
Спокойненько, как паук,
Насытиться юной кровью
На склонах горы Машук.
В душной тиши лазарета,
В глазах чахоточный блеск,
Пал Полежаев… Это
Сделал тоже Дантес.
Ходит Дантес по свету
Сотни и сотни лет.
Слышите выстрел? Это
Где-то упал поэт.
Только он в «Англитере»
Высосать вены мог.
Это ему поверил
Юный рязанский бог.
Только Дантес так просто,
Спокойно может смотреть,
Как в руки берет Маяковский
Свою свинцовую смерть.
Ходит Дантес, не пойман,
Нами не обличен.
В его пистолетной обойме
Есть патроны еще.
Завтра, неслышной тенью
Подкравшись, он может пальнуть
Иль Евтушенко Жене,
Иль Окуджаве в грудь.
Сколько бы мир ни верил –
Нет на свете чудес.
Может, за этой дверью
Ждет и меня Дантес.

C Пушкиным в дождливый день… 

Пошёл сегодня крупный дождь,

Рванул на всю катушку.

Прогулка по боку. Ну что ж,

Давай присядем, Пушкин.

Поговорим о чем-нибудь: 

О прошлом, о сегодня.

И примем кое-что на грудь,

Чтоб настроенье пОднять.

Скажи, ты думал в те года, 

Что час такой наступит

И новой масти господа

Всё в мире оккорупят? 

Заводы будут покупать,

Дороги и вокзалы… 

И будет даже не хватать 

На Украине сала. 

Да, мы свободою горим

В тумане революций. 

Но Киев, Львов, Донбасс и Крым 

За власть в стране дерутся. 

Побольше каждый хочет взять,

В мечтах – одна нажива. 

Не вправе многие сказать: 

«Сердца для чести живы». 

Совсем с ума уже сошли

В том мираже туманном: 

Тебя, мой Пушкин, нарекли

Поэтом иностранным. 

Такое даже Бенкендорф,

Дантес такое даже,

Наверно б, выдумать не смог

Тогда, в столетье ваше. 

Есенин, Блок и Лев Толстой

Отрублены, как пальцы… 

Для Украины – звук пустой,

Чужие, иностранцы…

Поэт мой слушал монолог,

Поэт вздыхал и охал. 

Понять поэт никак не мог

Мою с тобой эпоху. 

Качал кудрявой головой,

Что на глазах седела.

И лишь сказал мне, как живой: 

- Нет, это, брат, не дело… 

И, завернувшись в серый плащ, 

Ушёл в обложку тома.

Я долго слышал стон и плач

В глухих раскатах грома. 

А ливень бился мне в окно

В какой-то злой обиде. 

Неужто больше не дано

Мне Пушкина увидеть? 

                  2005г.