Игорь  Карамнов

                                          Райские глаза

 Поэма

                                                                  1

Какие дни на Крымском побережье!

Крик чаек мне приснится и зимой…

А cолнце?.. Солнце – словно бы надежда,

что я вернусь в Тавриду, как домой.

Вернусь… И снова волн накат увижу,

дыханье моря,

            – грусть, тоску долой, –

и Артемиды храм, как под Парижем,

и древний, и безумно молодой.

Зима пришла безжалостно, могуче…

Какие чайки? Холод – за стеной!

А  солнца  я  не  вижу  даже  лучик,

одна  отрада  –  страстное  вино.

Вино бы пить с Викторией хотелось

под треск поленьев и огонь, что ждёт

преображенья в обнажённом теле…

Огонь,  огонь,  он  влюбится  и  в  лёд!

На фото – цвета  льда  и  лоб,  и  плечи: 

на стенке – чёрно-белый вариант.

Но там душа – как небо – бесконечна!

С души и начинается талант!

Огонь в камине тихо засыпает,

засну и я под саксофон с трубой,

они о лете сердцем вспоминают,

обворожительно борясь с судьбой.

Обворожительно… Какое слово!

Рожденья дня не помнит своего,

а за окном: не темень – свет лиловый, 

как над горой по имени «Негой».

                           2

Лиловый свет – неведомо огромный,

я вижу незнакомый сонный порт,

где спят, прижавшись к молу два парома,

но парусник проснулся, ветром горд.

И засновали катера и барки,

и гор верхушки жжёт, как будто йод,

и я иду от пристани сквозь арку,

и неизвестно год какой идёт.

Постройки помнят бег эпохи Сассанидов,

а  я  с  собою  потерял  родство,

и  улетают  горечь и обиды

под бег рассвета,  Солнца  рождество.

Вот дом каких-то предков поэтессы,

теперь – харчевня, жизнь своё берёт,

но заползает в душу, как tristezza*,

строка из песни сладкая, как мёд.

Строка из песни Солнышком одета,

быть может, с этой строчкой женихи

входили в дом, где летом, только летом,

звучали незабвенные стихи.

А тот жених, что в Африке скитался

в краю и пепельных, и буро-красных гор

приехал, но войти в дом постеснялся,

стесненье, ты – отрада аль позор?

Хотя чего стесняться?

                                       Жизнь – как песня!

А в песне всякие ведь есть слова,

и тот жених на песни был кудесник

вещала вездесущая молва.

                           3

Светило не ласкает, – припекает,

свобода, ты, и есть ведь красота…

Я – будто на горе Белалакая,

где у расщелин вещие уста.

Иду я вверх, навстречу – сквер пригожий,

внизу – как время – море голосит

о викингах и о любви, быть может,

вот в этот миг сентябрьских жарких ид.

Тропинка – вбок – всё ýже, но не тает,

газоны  и  аллеи я  не  чту,

мне  по душе загадочность святая,

я к ней пойду  по тонкому  по льду.

К ней плыли викинги на парусных драккадах,

а я сейчас по гравию иду,

и звук шагов мелодией стаккато,

как будто интермеццо про судьбу.

Храм муз – неподалёку,

                                           ветер  взвился,

срывая листья рай-карминные насквозь…

Ах, ветер, ты, наверное, влюбился

неодолимым вожделеньем абрикос.

Иду я к храму,

                           облака – былинки,

смотрю я ввысь, как будто пью вино,

храм муз, в тебя заходит тень грузинки,

той самой, что с Ясоном заодно.

                           4      

Вошёл я в храм, 

                            на стенах – сплошь картины,

пейзажи, от которых не светло:

нет русской бесконечнейшей равнины,

зато стаффажу снова повезло.

Какие-то нелепые фигурки

на улицах, где от восторга пел

рассвет вневременный, со мной играя в жмурки,

но я играть сегодня не хотел.

И всё-таки нашлась одна картина

о  встрече, от которой тает лёд:

шагает по ступенькам вверх мужчина,

где женщина объятья его ждёт.

А вот – альтернативное искусство,

его сам чёрт захочет, не поймёт,

но я пытаюсь:  плод  искусный  вкусен,

а,  может  быть,  и  сладостней,  чем  мёд.

На  стенде  –  инсталляция,  как  бубен,

на  тему «Ифигения  в  Крыму»,

ещё  чуть-чуть  и  братика  погубит

гречанка  сотни  лет  назад  тому. 

                                    Страдает Ифигения, как люди:

не близко до родимых берегов.

Лишь жертвенная кровь течёт повсюду,

храм  Артемиды и  для  крови – кров.

Не ветер волосы так взвихрил рядом

у Ифигении, 

                       то – небеса

карают жриц, как палачей, безумства адом,

и не помогут ни молитвы, ни слеза.

Но вдруг не тень Медеи,  не  Далила, –

Виктория,  раздвинув  небеса,

взмахнув  руками…

                                 Чудо совершилось:

души  я  вижу  райские  глаза.

Ноябрь 2014 года