Светлана Остров (Приходько)

 Посвящается днепродзержинцам-землякам,солдатам 168 добровольческого

 Сорок первый прошлого столетья,            
Грозный, синештанный, страшный год.
Первых добровольцев высек смертью,
 Судьбы расчленив на кровь и плоть.

 Расстрелял в упор юнцов зеленых,
Средь погибших - твой отец, мой дед …
Помнит  Сож и Днепр, и Минск, и Гомель
 Вспаханный пилотками рассвет.

 Дикие воронки и траншеи
Стерегут, схороненных войной,
Безымянных ратников, до Ржева,
 Наскоро засыпанных землей.

 Люди собирали виновато
Письма, недошедшие домой,
Их читали, и в лицо собрата
 Вглядываясь, повторяли: »Свой…»

 Плакали над строчкой: «Пашку с Лёвой
Береги, жена, растут пущай!
Завтра бой» – И под пятном лиловым -
«Ты не жди… любимая… прощай».
..............................
И глядят в меня глаза солдата,
За собой зовут на полпути,
Верил он,  что я смогу когда-то
Жизнь, как поле боя, перейти.
          
  * Письма с войны. Днепродзержинск.

О МУЖСКОМ ИДЕАЛЕ

                 Почетному Металлургу Украины, участнику ВО войны
                  выпускнику Ленинградского университета

                 философского факультета, 

                 рыболову и садоводу, отцу Юрию Ивановичу Усенко

Узловатые руки, ладони в мозолях   
Не в чести, нынче в ней экстремальный…
Playboy. Вьюге крутого, как память, посола                  
Расскажу  о мужском идеале.
Попрошу безнадежно у ней  по секрету
Поубавить свой вой заунывный
По отцовской душе:
               - Сляб, в печах разогретый,
И сегодня спешит непрерывно                              
Стать листом сортового стального металла,
На рольганге дорог  безупречным,
Как отец. На плечах и мостов, и вокзалов
Босоногую девочку Вечность
Он несет! Воскресая  с рассветом гортанным
Вдохновенной строкой «Новой жизни»,
И пульсирует сердцем влюбленного Данте
В каждом дне моем страстью и  мыслью!
…………………………………………
Узловатые руки, ладони в мозолях
 Не в чести…

ОТЦОВСКИЙ СТЯГ

Осторожно тронули сверчки
Струны-нити шелковых фиалок,
Слушает взволнованно смычки
Стяг, на палку опершись устало.

И, похлопывая по плечу
Дом-товарища и ветерана,
Говорит о том, о чем молчу,
Вспоминает молодость и раны.

Куйбышев и сорок первый год:
Он, вихрастый, на фабричной крыше
Провожает от станка в полет
Истребитель. ОТК-Всевышний!

И на древко нанизав крыло,
Он в атаке будет самым первым
И расстрелян... Упадет светло
Наземь! И...взойдет последним нервом

Он, в запасе воин и отец,
Призовет рассветы и закаты,
Чтоб солдат запекшийся багрец
В День Победный поднимал над хатой!
...............................

Осторожно тронули сверчки
Струны -нити шелковых фиалок,
Слушает взволнованно смычки
 Стяг, на палку опершись устало...

ТОПОЛИНАЯ ПОБЕДА

          67-летию освобождения г. Днепродзержинска в ВО войне.      

Кто сказал, что тополя не плачут,
Истекая кровью, но даря
Жизнь? – Траншея в конуру собачью
Лбом уперлась. В пекле сентября
Срубленная роща воевала,
Лаем исходя, визжа  навзрыд,
Словно на цепи, она устало
Прикрывала нас собой, как Ринт,
Пес дворовый. Мы, прижавшись, рядом-
В блиндаже, и только пулемет
По-солдатски спорил с канонадой-
Наши головы берёг. Но вот:
Вдруг затих. Просела тяжко насыпь,
Дым и гарь сочились сквозь листву,
И казалась тишина ужасной…
Этот миг Победой назовут
После… А пока он между веток
Тополей, полёгших в том бою,
Капал теплой кровью напоследок,
Как слезой, шептал: « Не позабудь…»

 Кто сказал, что тополя не плачут…?

ВОЛЯ, ВОЛЮШКА

        У стен исторического музея г. Днепропетровска.
Если бы каменная баба, поставленная нашими пращурами возле скифского кургана, смогла заговорить, она бы рассказала, что ее ставили на удачу, благосостояние, плодородие. С рождением нового человека  каменная баба хоронилась в землю, душа предка, верили, перекочевывала в новорожденного.

              ***

Слышите, шепчет кто-то…Ропщет на долгий плен,
Брошенная безвинно
В мрачный мешок суглинка,
Стонет душа Голоты средь омертвевших стен:

- Дочка в семействе нашем нонече родилась.
Батька, дай крестной имя,
Пращурам со  святыми,
Лоб осенив, бесстрашно душам родных молясь.

- Воля,- сказал спокойно, - Волюшкой нареки.
- Нету такого в святцах?!
- Будет!  Христопродавцы
Могут сказать иное, только не казаки!

Волюшка… Где ж ты, Воля? Бабою каменной
Стала, сутуля плечи,
Чрево обняв покрепче,
И почернев от боли,  ждешь неприкаянно.
                                 
Помнишь березки русой свадебный пересмех,
По васильковым  волнам
Плыл твой венок привольно
Счастьем под небом руссов,  вечным, одним для всех!

Погребены победы. Щурятся образа:                                          
"Степь  -  не музей.  Жилище…
Нынешней Воли… Сыщешь
 Дочку в курганах Леды,

синь васильки-глаза". 

 Истощала поля сыть.
 «Здравствуй, Солнышко!
 Дашь ли силы заронить 
 в землю зернышко?»
 Речи ласковы в  рассвет
 Свет мой, батюшка,
 Посылал тебе во след, 
 Твой окатышек,
 Порадев, в ковши сливал,
 В печи саживал,
 Под руками пел металл      
 бойко, слажено.
                         Во поле тебя в ладонь,                          

да по крошечкам,
Собирал, шепча сторонь:
«Здравствуй, Солнышко.
 Благодарствую!»  Плеча

С каплей потною,
Нет… Кручинится бахча
 без работника.

Ночь метелится к дождю,
 окаянная,
Я у ней на поводу
по желанию.
- Прочь,- кричу поводырю,
 Хоть околышек
у тебя я  отобью…
 Солнца-Солнышка.

СЕЕТСЯ, СТЕЛЕТСЯ ОСЕНЬ

Сеется, стелется  осень  солдатской обновой,
Словно дождем, порошит и юнца, и дельца.
Пялится в окна слепой приживалкою совесть,
Шепчет: «А все-таки, "Слово,– присвистнув  по совьи,
Было в начале и будет началом конца».
 
Родом откуда, не помнит его Украина.
Может, с тех мест, где горится мудрейший Сион?
Только по сей день кликует святая община,
Громко икая с масонски  забытой вершины:
«Мир – во владенье!»  «Распятого Бога долой!»

– Господи, что тебе, взять да унять малахольных,   
Матерный драйв  куражей? Не молчи! Ну, скажи?!
Грады полюют по степи казацкой, по долу,
Мне ж отправлять сыновей в путь от сердца до школы,
Школы с коротким и грозным названием «Жизнь».
 

ПОСЛЕДНИЙ ГЕРОЙ

У ворот ветхий старец,  неведомой силой хранимый,
На развалинах, схваченных жухлым, угрюмым плющом,
Сросся с камнем и слушает вздохи затворов: " Прощен!
Наш хозяин забыт мирозданием непостижимо".

Равнодушно, казалось, взглянул в мою сторону, понял
Любопытства исток и, клюкою коснувшись песка,
Ворошить стал, и начал затейливо долгий рассказ,
Что в себе столько лет  он держал, словно посох в ладони.

 –Здесь когда-то был город. Веселые, смелые люди
Жили дружно и строили вместе, растили детей,
Тесно, может быть, да не в обиде, мирской суете.
Ратным счастьем плодов трудовых наполнялись их будни.

 –Отчего же остался один ты и всеми покинут?      
 –Да соседи однажды надумали столп возвести,
Не во  благо для всех, но  до самых высоких светил
Дотянуться геройски решили, прославиться в гимнах.

Не дал Бог им на то, сил, ума, наделив разноязычьем.         
Честолюбцы на утро не помнили имя отца,
А иные, кирпич испрося, получали с крыльца
Горсть свинца в кулаке, что больнее пощечины зычной.

Разбранились, ушли, кто куда, разбрелись. Я – последний 
Не герой, пахарь. Славна земля, что вскормила меня,
Чтоб ее и любить, и беречь, ни столпов, ни коня,          
Ни войны брат на брата, тебе, человек, непотребно.


УКРАИНЕ

Свет во тьму кровит,
                разукраиный,
Казаки лежат 
                в обе стороны,    
А тебе во след,
               неприкаянно                           
На безлюдии, 
               крячут вороны.
Провинилась чем
              перед Господом?
Треплют косоньки, 
              клочат перьями,
Наготы хотят
              не добром, кнутом, 
Полумертвой хоть,
             хоть  расстрелянной…

В БЕССМЕРТНОМ ПОЛКУ

Вскипит проспект и, берегов не зная,
Покатит волны памяти рекой.
- Отец, сегодня  понесу, как знамя,
Я твой портрет, приподняв над собой.

Взовьется сердце снова влет за песней,
Разверзшей неба толстые меха,            
Давай пройдем  в строю рабочем вместе,
Как много лет назад, в руке рука.

Нет чести выше: на мгновенье слиться
С дыханием бессмертного полка,
Великой силы, став ее частицей.
Жизнь водрузить над миром на века.


ЦВЕТ_КАЛИНОВАЯ РАТЬ
              поэма
             
                 I                      
Утонули дни в страницах, не родившихся стихов.
Слов горячечные лица, словно пришлые зарницы,
Не уходят с берегов.
Ищут без вести пропавших.
Все равны под крепом влажным:
Нет героев и чинов.

Осень, древняя Сивилла, залистав твою тетрадь,
Проклинает  от бессилья за упавшие стропила
Цвет-калиновую рать.
             
                  ІІ
– Здравствуй, мама! В эшелоне мы живем на полустанке,         
Я звонил  по телефону. Связи нет, нашел знакомых, 
C нашей школы, как ни странно.

Помнишь, сказку ты читала,  про троянского коня?
БТРы ржут на  шпалах. Взводный наш, бывалый малый,
Выбрал в старшие  меня.               
И добавил, что медали ждут героев. А с утра                     
Я стрелял в  горизонтальной, вел наводку цели дальней,      
В жарком «крупе»  на ура!         

Боя не было. В квадрате А-4 – тишина.
Женщины c чужих пенатов принесли нам яблок знатных,
Хлеба, сыру и вина.                  
Я пригубил кружку, стоя, глядя весело на ту,                      
Что бойца спасла от зноя и приветила «героя»,               
Накормила ввечеру.                     
 
Вдруг она спросила просто:  « С кем воюете, сынки?         
Хат за речкою – с наперсток, дети, бабы да подростки,       
Мужиков нет, старики?»
       
…Пил вино, пахнуло прошлым, детством у родных ворот,
И калиной осторожной, что по узким тропам ложным,
День и ночь за мной бредет.

                   Ш
Добрый вечер, мам, в который я пишу тебе письмо.
Передай Элеоноре: «Я вернусь с войны весной.
Адресат? Не утруждайся: девочка – мечта, фантом,
Та, чье имя на запястье прятал я под рукавом. 

Шла по скользкой, топкой гати в мой простреленный рассвет.
В подвенечном  белом платье, кружевах-калины цвет.
Обещала, целовала, улыбалась мне в ответ.

А хирург спросил: « Невеста?» Да, была со мной Элен…
Что с ним спорить? Бесполезно. Нет руки – любовь  взамен.

                    IV
Здравствуй, ма! Больничной койкой, видно, кончится война.
На подвесках жесткой стойки, я с камрадом беспокойным
Обсуждаю «ордена».

День троянскою кобылой  вновь маньячит у окон,
Грязно-серый и унылый… И прогнать его нет силы.
Кто ж придумал триллер-сон? 

Крик в ночи: «Зачистка!» Местных разобрали по домам…
Ни родиться, ни воскреснуть, в оголтелом мире тесном,
Не удастся, дважды, мам.

                      ***
Синеокая   ведунья, осень плачет у дверей:
«Пала Троя, видно, втуне. Мир людей не стал разумней.
Будет ли когда добрей?»
Градом бухает по кровле,
Изрешеченной вчера.
Стынет порохом и кровью
Да алеет в изголовье
Цвет-калиновая рать


ПРЕКРАТИТЕ ВОЙНУ

Гражданин Президент, не давала Вам права,                                             
Голосуя за Вас, на разбрат и войну.
Если б Ваши сыны подрались, раззабавясь,
Не ужель запороли б их в сродном дому?

Разнимать принялись бы, ничуть не лукавя,
По-мужски рассудили  бы двух молодцов.
Чем Вы заняты? Живы и Каин, и Авель,
Но уже угощают друг друга свинцом.

А в затишьях от боя и после допросов
Кровь смывают и раны бинтуют в сердцах.
Внуки-правнуки славного племени россов,
Поминают в молитвах не Вас, а Творца.
 
Почему?! Не прощу двух гореваных братьев!
Не прощу Вам детей, не прощу никому!
Каково же мне, матери, видеть распятых
На жердях Вашей Правды?  Я Вас прокляну…
Прекратите войну!

ЧТО СКАЗАТЬ?

Когда приутихнет над степью ковыльной
Полуденный гомон, встает в полный рост,
Выходит, пропахший дорожною пылью,
Из бронзы солдат, заступает на пост.

Он изо дня в день, из столетья  в столетье,
Покорный ветрам, не склонил головы.   
Привык ко всему фронтовик: неприметен,
Усталый, суровый, стоит средь живых.

Мне слышен, сегодня до боли понятен,
С обветренных губ, прозвучавший вопрос:
«За что убивают друг друга собратья,
И строится в ряд за погостом погост?

Тогда, в сорок пятом, сынов научили
Задраивать грозных бастилий ухмыл,
И помнить…  Казалось, что не было силы
Мудрее союзного, кровного «мы».

Откуда  ж тупая вражда? Не накормит
Европа продавших свои образа….»
Комдив ожидает, в молчании скорбном
Мне стыдно смотреть ему прямо в глаза.

Что сказать?


ТРЫН-ТРАВА
                    Памяти безымянных солдат,
                                       погибших под Донецком (2015).

Натяну  плакучих ветел
постромки,   
Разбужу соловый ветер                  
у реки:
 «Не окинуть глазом ночи
далину.
Отыщи в логу средь   прочих
Трын-траву!
Разгулялись  в полнолунье 
блажь да свист,
Вновь ложиться черным углем
палый лист.
Только бьется под крестами,
что есть сил,
Расклокочась голосами,
кровь могил.
Зореоки в горьких росах
до поры
Спят в объятиях покосной
трын-травы.

ЧТО СТОИТ ЖИЗНИ?

Пришедший день в моем подъезде  вкручен,
Разбитой лампой мреет  с потолка;
Ютится вещмешком на постромках
В заплечье у  солдат в мороз колючий.

 –Ты посмотри,  – сказал один, – на сало?!
 – А я  носки теплее прикупил.
Легонько опираясь на костыль,
Другой похвастал, сморщившись,  устало.

А третий, самый старший, вставил в тему,
Стянув на поясе бушлат ремнем:
 «За что воюем, то и продаем».
И засмеялся тихо: «Во, дилемма!»

И не было в словах бравадной злости:
«Весь тыл  с собой не заберешь! Он –  тыл!
Другой работы нет, а вот нужды
По более, чем  в девяностых крестных».

Я шла за ними, слушая невольно
Их незамысловатый разговор,
Казалось, зачитали приговор
Стране и мне,  учительнице школьной.

Чего они не поняли  из книжек:
Что ценно? Что бесценно? Что всерьез
Беречь? Нести годиться на погост?
Что стоит жизни нынешних мальчишек?