Сергей Кривонос 

Нет, не курлычут журавли — кричат

Нет, не курлычут журавли — кричат,
Угрюмо покидая листопады.
На небе тоже есть своя печаль,
Свои сомнения, своя отрада.

Но, крыльями вонзаясь в тишину,
Сбивая иней с облаков осенних,
Трубит вожак: «Мы принесем весну!»,
На ветках замечая птиц оседлых.

Когда с тобой мы по полю бредем,
Себя среди осенней позолоты
Я чувствую уставшим журавлем,
Что думает печально об отлете.

И, сонную вдыхая полутьму,
Свои стихи послушать предлагаю,
Хотя, наверно, это ни к чему,
Мои стихи всегда с тобою, знаю.

И за собой спалив мосты дотла,
По кромке чувств ступая осторожно,
Ты мне так много света принесла,
Что не увидеть счастье невозможно.

Тронул облака осенний сон

Тронул облака осенний сон,
Затихают шорохи лощин.
Словно материнское лицо,
Светлый лист тускнеет от морщин.

От его спокойного тепла
Всем уютно в роще, как в избе.
Мама, мама, ты всегда была
Золотым листком в моей судьбе.

В речке неба расплескав тоску,
Лодка солнца уплывает прочь.
Больно мне, что не могу помочь
Я ничем осеннему листку. 

Пройти по листопаду, влиться в осень

Пройти по листопаду, влиться в осень
И разгадать ее цветные сны,
Понять, что все возвышенное — просто,
И что простому в мире нет цены.

Пройти полжизни от безверья к вере,
Но так тревожна нынче тишина,
Как будто сквозь нее идет Сальери,
Неся предательский бокал вина.

Пройти сквозь утро к твоему порогу,
Коснувшись краешка зари рукой,
Где журавлям, что собрались в дорогу,
Октябрь прощально прошуршал листвой.

Дышать рассветом, выйдя на покосы,
И вновь среди дремотной тишины
Пройти по листопаду, влиться в осень
 И разгадать ее цветные сны.

Вот лунное небо, вот улица снежная

Вот лунное небо, вот улица снежная,
И ночь осторожною нитью
Неслышно сшивает два чувства, две нежности,
Найдя их во мгле по наитью.

Тебя ни о чем я не стану расспрашивать, 
Забудусь, замру, онемею,
В ладони возьму твои пальцы озябшие,
Дыханием их обогрею.

Безмолвствует город, ветрами исхлестанный,
А небо сквозь сумрак тоскливый 
Глядит с высоты изумленными звездами
На двух чудаков молчаливых.

На тех, что застыли на краешке Вечности —
Заснеженном, льдистом, морозном,
На тех, что во имя всего человечества
Любви не позволят замерзнуть.

Зимы начало. Торжество снегов.

Зимы начало. Торжество снегов.
Не в лад скрипят качели бесполезные.
Я привыкаю музыку шагов
Переводить на музыку поэзии.

Мне слышен в монотонности ходьбы,
В еще негромком, осторожном хрусте
Спокойный ритм сложившейся судьбы,
Живые ноты радости и грусти.

А голоса рассветного двора
Своей несуетливостью похожи.
Мне интересно музыку добра
Искать и находить среди прохожих.

Смотреть в окно, внимать обрывкам слов
И, трудно пробиваясь к пониманью,
Восторженную музыку следов
Переводить на музыку свиданий.                  

Терзают ночь свирепые метели

Терзают ночь свирепые метели,
Холодной грустью снег летит опять.
Был Ваш уход — как выстрел на дуэли,
Он мог бы все навеки оборвать.

Ушли вы не спеша, несуетливо,
И надломилось сердце, но — терплю.
Совсем не потому, что терпеливый,
А потому, что нежно Вас люблю.

Мне всякий раз удачи не хватало
И слов, чтоб очень важное сказать,
Но то, что наши помыслы связало,
Сильней того, что может развязать.

Я задохнусь надеждой, Вас встречая,
Я превращу в рассвет любой закат…
Когда уходит женщина печальной,
То в этом лишь мужчина виноват.

  Дед Матвей

 — На кой он ляд, чтоб мыши, что ли, грызли, —
Кряхтел Матвей, — мне впору на тот свет…
Но все ж купил в райцентре телевизор
И прожил с ним еще двенадцать лет.

Привыкнув к говорливому экрану,
Старик, по комнатам прошкандыбав,
Садился с бабкой Настей на диване
И чай из кружки медленно хлебал.

И доставал печенье да варенье,
Чтоб не уснуть, не дать, мол, слабины.
Не пропускал он ни программы «Время»,
Ни жарких игр на первенство страны.

Бывало, что, знакомого встречая,
Дед вел беседу, опершись на тын,
О том, что происходит на Гавайях,
И как вчера сыграл Олег Блохин.

Болезнь его любая обегала,
Ведь заболел футболом дед Матвей,
И бабка Настя вовсе не ворчала,
Хотя ей больше нравился хоккей.

Поет Никита песни, не печалится

Поет Никита песни, не печалится.
Коньяк, друзья да синева небес.
Всем весело, но денежки кончаются,
К Никите уменьшая интерес.

А дома, вспоминая мужа пение
(А пение, скажу, на зависть всем),
Жена ему прощает прегрешения
И ждет его в нехитрый свой Эдем.

И говорит: «Пускай похорохорится,
Немного поваляет дурака…»
Совсем не в пении причина кроется,
А в том, что любит баба мужика.

Ну, а Никита? Он гулять умаялся.
Идет домой. Окончился балдеж.
На кухне вкусно пахнет борщ наваристый,
А без него и песни не споешь.