До твоего прихода

 
 







Роберт

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

 

 

ДО ТВОЕГО ПРИХОДА

(поэма)

 

 

                                                       Алёне

 

Теперь я знаю:
                         ты
                              идёшь по лестнице.
Вошла в подъезд.
Всё остальное –
                            ложь.
Идёшь,
            как по рассыпанной поленнице,
как по горячим угольям
идёшь.
Земля,
замедли плавное вращение!
Лесные птицы,

                          кончите галдеж...
Зачем идешь?
Прощать?
Просить прощения?
Сама не знаешь.
                      Но –
                               идёшь!

 

 

1. Когда уезжал…

 

 

Позабылись дожди,
                               отдыхают ветра...
Пора...
И вокзал обернётся, –
                                    руки в бока, –
пока!
На перроне озябшем
                                   нет ни души...
Пиши...
Мы с тобою одни на планете пустой.
Постой...
Я тебя дожидался,
                               звал,
                                       повторял,
терял!
И висела над нами,
                                 будто звезда,
беда.
Так уходят года,
                            так дрожат у виска
века...
По тебе и по мне грохочет состав...
Оставь!
Эти – губы твои,
                            движенье ресниц, –
не снись!
На рассвете косом,
                                в оголтелой ночи
молчи.
Разомкни свои руки,
                                   перекрести...
Прости!
И спокойно, –
                         впервые за долгие дни, –
усни.

...А ты идёшь наверх.
                                     Костром.
                                                     Порывом.
Вот
      задохнулась.
Вздрогнули зрачки.
Передвигаешь руку по перилам,
как будто тянешь сети
из реки.
Твоя река сейчас наверх стремится.
А что в сетях?..
                          Нет времени...
                                                   Потом...
Стучит
эмалированная миска
в соседкиной авоське
                                     о бидон...
Соседка что-то говорит печально.
Всё жалуется...
Деньги...
Сыновья...
И ты ей даже что-то отвечаешь,
хотя тебя
               ещё не слышу я...

 

 

2. Когда прислушивался…

 

 

Слухи,
           слухи,
                     слухи,
                               слухи, –
то начальники,
то слуги... 

Слухи-горы,

                     слухи-льдины
налезают на меня.

Нету дыма,
                   нету дыма,
нету дыма
без огня. 

Для веселья,

                     для разлуки,
на глазах и на устах –
снова слухи,
                     слухи,
                               слухи
просто
и не просто
                   так.
Прокляты,
необходимы –
среди ночи,
                    среди дня.
Нету дыма,
                   нету дыма,
нету дыма
без огня.

Слухи-отдых,
                       слухи-опыт
без особенных затей:
существует
                   тихий омут.
Как
всадить в него
чертей?..
Кто поверить надоумил,
слухи-карты разложив?
Я –
по слухам –
дважды умер.
Дудки!
Оба раза
              жив...
То внушительно,
                то наспех,
то наградой,
             то бедой, –
будто капли,
будто айсберг:
половина –
                    под водой.
Слухи сбоку,
             слухи с тыла,
завлекая и маня.
Нету дыма,
                   нету дыма,
нету дыма
без огня.

...Слышали:
на школьнице
             женился академик!..
Слышали:
в Госбанке
           для зарплаты нету денег!..
Слышали:
поэт свалял
            такого дурака!
Слышали:
она ему
        наставила
                  рога...

 

3. Когда смеялся…

 

 

Рога так рога.
Я приглажу патлы.
В подушку поплачу.
                   В тетрадку поною.
И буду сдавать
драгоценные панты
каждой весною.
               Каждой весною.
Платите валютой!
Зелёненьким хрустом.
Фигура у кассы
               глаза намозолит.
По средам
с лицом
        независимо-грустным
я буду, вздыхая,
купюры мусолить.
«Калинка, калинка, калинка моя!
В саду ягода малинка, малинка моя!..»
...А если на миг
                 отодвинуть веселье,
пятнадцатый век
мою голову сдавит.
Я –
      только гонец.
Я скачу с донесеньем.
Король растревожен.
Король заседает...
Врываюсь в покой
                 тугодумов лобастых
и, рухнув плашмя
на подстилку из меха,
я,
булькая кровью
(стрела меж лопаток),
хриплю,
будто школьник по буквам:
«Из...
ме...
на...»

«Калинка, калинка,
калинка моя!
В саду ягода малинка,
малинка моя!
Ах, люли-люли!..»
. . . . . . . . .
Эх, люди -
люди...

...А ты идёшь
              по лестнице,
идёшь по лестнице.
Шагаешь,
                 как по лезвию,
через нелепицы.
И мечешься,
и маешься,
мечтая,
каясь...
Нет!
        Ты не поднимаешься, –
я сам
спускаюсь!
Романы обездарены,
отпели трубы...
О, сколько нас –
                           «подаренных» –
идёт
друг к другу!..
Мы,
       окрыляясь тостами,
царим
над столиками.
Читаем книжки –
                              толстые,
а пишем –
тоненькие.
Твердим
               о чистой совести,
вздыхаем
мудро...
А сами
            неосознанно
идём
к кому-то...

 

4. Когда любил…

 

 

Люб –
(Воздуха!
          Воздуха!
                   Самую малость бы!
                                     Самую-самую...)
лю!
(Хочешь, –
           уедем куда-нибудь
                            заново,
                            замертво,
                            за море?..)
Люб –
(Богово – богу,
                а женское – женщине
                            сказано,
                            воздано.)

лю!
(Ты покорённая.
                Ты непокорная...
                                 Воздуха!
                                 Воздуха!)
Люб –
(Руки разбросаны.
                  Губы закушены.
                                 Волосы скомканы.)
лю!
(Стены расходятся.
                   Звёзды, качаясь,
                                    врываются в комнаты.)
Люб –
(В загнанном мире
                  кто-то рождается,
                  что-то предвидится...)
лю!
(Где-то
        законы,
        запреты,
        заставы,
                 заносы,
                 правительства...)
Люб –
(Врут очевидцы,
                сонно глядят океаны остывшие.)
лю!

(Охай, бесстрашная!
                    Падай, наивная!
                                    Смейся, бесстыжая!)
Люб –
(Пусть эти сумерки
                   станут проклятием
                   или ошибкою...)
лю!
(Бейся в руках моих
                    каждым изгибом
                    и каждою жилкою!)
Люб –
(Радостно всхлипывай,
                      плачь и выскальзывай,
                      вздрагивай,
                      жалуйся!..)
лю!
(Хочешь – уедем?
                 Сегодня? –
                            пожалуйста.
                 Завтра? –
                           пожалуйста!)
Люб –
(Царствуй, рабыня!
                   Бесчинствуй, учитель!
                   Неистовствуй, женщина!)
лю!
(Вот и глаза твои.
                   Жалкие,
                   долгие
                   и сумасшедшие!..)
Люб –
(Чёртовы горы уставились в небо
                                тёмными бивнями.)
лю!
(Только люби меня!
                   Слышишь,
                            люби меня!
                   Знаешь,
                           люби меня!)
Люб –
(Чтоб навсегда!
                Чтоб отсюда – до гибели...
                                           Вот оно...
                                           Вот оно...)
лю!
(Мы никогда,
             никогда не расстанемся...
                                       Воздуха...
                                       Воздуха!..)

...А лестница
              выше.
А двери –
          похожей.
Я знаю,
        я вижу,
я чувствую кожей, –
шагаешь
        по далям,
шагаешь
        по датам.
Недавним и давним.
Святым
       и бездарным.

 

5. Когда отчаялся…

 

 

Кукушка:
         «Ку-ку!
Живи на земле...»
А палец –
          к курку.
А горло –
          к петле.
А небо –

         к дождю
(галоши надень)...
Сгибаясь,
          тащу
две тыщи недель.
Две тыщи суббот
(взвали,
если жив).
Следы
      от зубов
своих
      и чужих.
Все отблески гроз
на глади
         стола.
И тихий вопрос:
«Зачем ты
была?..»

Несу на горбу, –
не сгинув
едва, –
чужую
      судьбу,
слепые
       слова...

Кукушка:
         «Ку-ку!
Останься.
Прошу...»
А я
    не могу.
А я
    ухожу.
Цветы в изголовье,
и тень на лице.
И ночь
       на изломе.
И пуля
в конце.
...А ты всё время – вверх,
всё ближе,
           ближе.
Из-под закрытых век
тебя я вижу.
Идёшь,
       как инвалид,
ступаешь ватно.
И кто заговорит, –
уже
    не важно.
Не важно,
          кто начнёт,
а кто продолжит.
Себя
     перешагнёт.
Жизнь
подытожит.
Взойдёт на перевал.
Вернёт,
отчаясь,
затасканным
            словам
первоначальность.

 

6. Когда выжил…

 

 

Что я?!
        Что это я?!
                    Да что я?!
В воспалённом:
«То...
иль не то?..»
Выбрал
       самое распростое.
Проще пива.
Глупей лото...
Расплываюсь
            в слезливом трансе.
Вопли кончены.
Не берёт...
Вы
   орите!
А я
наорался
на десяток годов
                 вперёд.
По озёрной метельной глади
прёт
весенних недель
                орда.
Все будильники мира,
                     гряньте!
И замолкните
навсегда.
Лишним криком
              эпоха скомкана,
смята
грохотом календаря...
Да отсохнет
            язык
                 у колокола,
если он трезвонит
зазря!..
Реки движутся
              в каменных шорах,
дни уходят в небытиё...
Крик
     устал.
Да здравствует
шёпот
двух людей:
его
и её.

...Застыла у дверей.
Теперь
       помедли.
Невыносимой тишине поверь.
Вчера меж нами
               были
                    километры.
Сегодня –
только тоненькая дверь.
Подмигивают фонари спросонок.
Над зимней ночью
                 взмахи снежных крыл.
Нам очень скоро сорок.
Очень
сорок...

Войди в свой дом.
Я двери отворил.

 

1967

 

_______________________________________________

 

 

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.