Валерий

ПРОКОШИН

(1959 – 2009)

Поэт, прозаик, журналист. Род. 26 декабря 1959 г. в деревне Буда Калужской области. Работал электриком, кочегаром, редактором на городском телевидении, сотрудником центра социальной помощи семье и детям. Автор книг стихов: «Поводырь души» (М., 1991), «Боровск. Провинция» (Калуга, 1992), «Новая сказка о рыбаке и рыбке» (совместно с Э.Частиковой) (Обнинск, 1999, 2-е изд. – Обнинск, 2000), «Между Пушкиным и Бродским» (СПб, 2006), «Прогулки по Боровску» (совместно с Э.Частиковой) (Боровск, 2008). Под псевдонимом Евгений Козинаки опубликовал несколько детских книг. Жил в Обнинске. Cкончался 17 февраля 2009 года. Похоронен в г. Ермолино Калужской области.

* * *

Не кружилась листва,
Хоть все птицы – на юг.
Хоть дожди каждый день
Заливали нам лица.
Не кружилась листва,
Просто падала вдруг,
Как убитая в воздухе птица.
Вырывались из горла
То вздох, то слова.
Память глупой тоской истомилась.
Не кружилась листва,
Не кружилась листва,
Чёрт возьми, ну никак не кружилась!
«Неудачная осень».
Увы, ты права,
Только как бы душа ни бесилась,
Не кружилась листва,
Не кружилась листва.
Голова, как листочек, кружилась.
Чёрный зонт пожелтел.
И промок и продрог
Сад, забывший июля наркозы.
Не кружилась листва,
И был дом одинок,
Согреваясь теплом папиросы.

* * *

Помнишь, мама,
Губастого мальчика,
На руках твоих птицей сидящего? –
Это я.
Двадцать три – это возраст
Неоконченной юности,
Не сложившейся жизни –
Совершаются те же глупости,
Но с надрывом и визгом.
Это возраст ушедшей гармонии
Между жизнью и тайной –
Как открытие снега и молнии.
Между жизнью и тайной,
Помнишь, мама, губастого мальчика,
На руках твоих птицей сидящего, –
Это я?

* * *

Первый снег детей обворожил.
Крошечные звёздочки мороза.
Кто-то их на землю накрошил
И в пустые гнёзда.
И была невысказана даль.
Дом качался каменным причалом.
То, что я вокруг себя видал,
Было лишь началом.
Первый снег, но сколько тайны с ним
Связано средь побелевших улиц.
За одним прохожим, за одним
Сто шагов тянулись…
Кто-то в дальний путь костюм мне шил,
Подгонял по возрасту и ГОСТу.
Первый снег детей обворожил
Поднебесным ростом.
Было всё похоже на игру
Со своим волшебным отпечатком.
Лишь нелепо бился на ветру
Жёлтый лист, как женская перчатка.

* * *

Сон ушёл, оставив след
У щеки.
Лишь глаза смотрели вслед,
Как щенки.
Лишь рука касалась лба,
И рассвет
Вдруг напоминал тебя
Или нет…
Что-то было… кто-то был,
Отзовись!
Или просто сумрак плыл
Сверху вниз.
Мы с тобой давным-давно
Вкось и врозь.
Значит, сердцу не дано
Жить без слёз.
Ты приходишь, сон-траву
Теребя,
Посмотреть, как я живу
Без тебя.

* * *

Что стихи? – Это бьющие токи
По рукам, если начался срок…
Я выдёргивал мокрые строки
Из хвостов прилетевших сорок
Беспощадней ребёнка. Искрится
И трещит всё вокруг в этот час,
И летают над городом птицы,
Бог весть, что распускают про нас.
А мы прячем тетради и перья
С глаз подальше. Выходим гулять.
Но стоят вдоль забора деревья
И у каждого пристальный взгляд.

Ночью

В два часа совсем темно,
Только я той тьме не верю.
Не подсматривай, Окно!
Не подслушивайте, Двери!

Спрятан шёпот между строк,
Скрыт обман под маской ямба.
Не склоняйся, Потолок!
Не раскачивайся, Лампа!

Я смотрю во все углы,
Где живут мои гиены.
Не скрипите так, Полы!
И не сдавливайте, Стены!

Знаю, будет мне судьба,
От которой только взвою.
Не гуди во мрак, Труба!
Не спеши, Душа, на волю!

Пусть попозже, пусть потом
Это все со мной случится.
Не разваливайся, Дом!
Не кричи, дурная Птица!

* * *

Карточный домик – смешная игра.
Мне не построить его до утра.
И не пожить в его сказочном быте.
Дамы лежат, королями убиты.
Перед рассветом вернутся ветра:
Карточный домик – смешная игра.
Строит его только тот, между прочим,
Кто посмеяться над прошлым захочет.
Карточный домик – смешная игра.
Хватит смешить, возвращаться пора
В дом, где меня ждут с тревожным вопросом:
Что я во сне смог увидеть сквозь слёзы.

* * *

                                             Н. Милову

Невзначай, ненароком
Небесная тишь
Наполняет проёмы колодцев.
Неприкаянным ангелом, друг мой, летишь
За расколотым солнцем.

Задевая осенних пустот кружева,
Два зрачка пропитались дождями.
Но ещё в них, покамест, наивность жива –
Восхищаться друзьями.

Мимо окон
И мимо обветренных крыш
И жилищ окаянных уродцев
Неприкаянным ангелом, друг мой, летишь
За расколотым солнцем.

Так, прохожих своих задевая крылом,
Пролетает прозрачнейший ветер.
Странно-странно потом и печально притом,
Будто ангела встретил.

* * *

Твой город в снегу
Одинокий и древний,
Похожий на вымысел двух
Печальных людей
Из моих сновидений:
Обид и разлук.
Дома на пушистых верёвочках дыма
Висят, как квадратные сны.
Я целую вечность брожу между ними

И вслух повторяю волшебное имя,
Летящее из темноты.
По городу
Рокот зимы прокатился,
Такой же тяжёлый, как быт.
Наверно,
Я слишком сюда торопился –
Читать и любить.
Твой город не принял печального бреда,
Он спал, затаившись, как пёс.
И лишь побелевшие хлопья рассвета
Меня прижимали к провалу кювета,
Летящие из-под колёс.

* * *

Это было в детстве, я помню, на раз-два-три…
Так мне и надо:
Закрываешь глаза и видишь себя внутри
Райского сада.

А потом проживаешь век, словно вечный бой,
Как и все — грешный.
Собираешь камни и носишь везде с собой,
Глупо, конечно.

Смотришь в воду, где плавают рыбы туда-сюда:
Карпы, сазаны…
Закрываешь глаза и видишь внутри себя
Свет несказанный.

* * *

Я не буду курить, только чай с бергамотом – и все,
Только снег за окном, на окне – желтый томик Басё,
Только легкий сквозняк, только чай с бергамотом в стакане,
За окном только снег, только пачка "Пегаса" в кармане.
Я не буду курить, только томик Басё на окне,
Полумрак, тишина, только чайник на синем огне,
Только ночь и ночник, и железная узкая койка,
Одиночество давит в груди, одиночества столько!
Только чай и Басё, только снег, только снег, близкий к чуду,
Я не буду курить, я не буду, не буду, не буду…

* * *

золотая веревка
вдоль травы луговой
кружит божья коровка
над моей головой
словно детское лихо
хулиганов / воров
луговая бомжиха
из тамбовских краев
улетай прямо в небо
и живи теперь там
свою горсточку хлеба
я тебе не отдам
мне немного неловко
прогонять тебя в рай
только божья коровка
все равно улетай
но простая молитва
обрывается и
чья-то ржавая бритва
режет жизнь до крови
и под вой полукровки
вспоминается вновь
словно божьи коровки
в хлебной карточке кровь

Предтеча

Это всё уходящее
Ни на час, ни на год,
Даже женщина спящая,
Приоткрывшая рот.
Лишь вчера обвинившая
За стихи, за грехи,
Через вечность простившая
Где-нибудь у реки.
Это всё проходящее,
Уходящее вглубь
Моего настоящего:
Обескровленных губ,
Обессиленных мукою
Рук – писать и писать.
Перед страшной разлукою
Дальним облаком стать.
Это всё проходящее
Через нас, дальше нас,
Угадать предстоящее
Через год, через час,
Может, женщина спящая,
Вот поэтому, друг,
Не буди настоящее
Громким шелестом рук.

Книга жизни

«Отче Нашъ…» уже написано,
Видишь солнце в небесах?
Не пугай земными числами
На несмазанных часах.
Не обманывай грешившего,
Что потом не будет дня
Или даже часа лишнего –
Помолиться за меня.
От своей ошибки вроде бы
Ты готов предостеречь,
Но сперва являлась проповедь,
А потом рождалась речь.
Знаю, ждёт нас мера гиблая,
Но для грешников живых
На земле открыта Библия –
Исцеляющий родник.
Пряча правду по подстрочнику
Или веруя в неё,

Всё равно придём к источнику –
Жизнь и смерть. И бытиё.

* * *

Если б можно было жить иначе,
Но проклятья не перебороть:
Мучаюсь… грешу… люблю… и плачу,
Тесную разнашивая плоть.
Только смысла нету – плоть всё тоньше,
И труднее жить, едва дыша,
Потому что гибельней и горше
Созревает к старости душа.
А душа растёт, ей нет предела,
Даже смерть – пространство в сорок дней –
Лишь скорлупка брошенного тела
На случайной родине моей.

_____________________