Владимир АВЦЕН


ПРОЩАЛЬНЫЙ КОСТЕР
Двое в лесу — только я и костер.
Боже, какая на сердце усталость.
Думал: прощание — плюнул-растер,
а оказалось,
что показалось.
Как мы ужасно расстались с тобой.
Что с нами сделалось, что с нами сталось
Верили: все переможет любовь,
а оказалось,
что показалось.
Жизнь покатилась, под горку скользя,
все перепуталось, переломалось.
Были товарищи, были друзья,
а оказалось,
что показалось.
Что ж, видно, долю свою заслужил,
и поделом мне от жизни досталось.
Думал и верил, что правильно жил,
а оказалось,
что показалось.
Вот и костер догорает дотла,
вот у меня и его не осталось.
Жизнь моя — вот она, вроде, была,
а оказалось,
что показалось.

ПИСЬМА ДРУГУ

Письмо первое. ГЕРМАНИЯ 2002

Mein liber Freund, привет из Вупперталя!
Германия — не цацки-пецки, брат!
Ну, а серьезно, знаю я едва ли,
сему событью рад или не рад.
Отечества отравлен сладким дымом,
сравнений не смиряю колготню.
Вестфальский дождь не то, что наш, родимый, —
полощет нас по десять раз на дню.
Но леса здесь поярче акварели,
но небо в тихий полдень голубей,
бесстрашие неловленой форели,
нестреляная смелость голубей…
Тут бабушки — ну просто молодицы
(жаль, ты на них не можешь посмотреть) —
не то не разучились молодиться,
не то понаучились не стареть.
У их собак приветливые морды,
и чудится, что с ними заодно
роняют псы приветственное «морген»,
где «утро» с «завтра» соединено.
Меня отныне именуют херром,
на русский слух — веселое словцо.
Но я хорошим выучен манерам,
и делаю серьезное лицо.
Учу язык, врастаю понемногу,
на свой на счет особенно не мня.
Колокола за Дойчланд просят Бога,
надеюсь, что чуть-чуть и за меня…

Письмо второе. ГЕРМАНИЯ 2008

— Почему вы выезжаете из нашего дома
— Много иностранцев…

Из разговора с соседом-турком

— Ой, мужики! Сегодня же, блин,
наша русская масленица!

Из разговора казахского немца
и еврея с Украины

В германских продуваемых вокзалах
зуб на зуб попадает не всегда,
но дюнеров и пицц томящий запах
сулит тепло, как всякая еда.
Тут встретишь нищих — не сыскать голодных,
что, согласись, бывает не везде;
за тот прокорм скитальцев разнородных
зачтется ей на Страшном на суде.
Ты все пытаешь, все тебе неймется,
стал ли родным мне этот новый дом,
как мне здесь пишется и как живется
в кругу разноплеменном и чужом
Я негритянку не завел подружку,
мне не о чем с арабом говорить,
но мы не хаем и не рвем друг дружку.
Хоть, может, просто нечего делить
Как пишется? Да, в общем, туговато —
пяток стишков за год, как я ни тщусь,
но немцы в этом, брат, не виноваты,
у них я лишь хорошему учусь:
подобно им, не бегаю на красный,
ценю тевтонский Ordnung и покой,
секс практикую только безопасный,
но чаще, если честно, никакой…

НЕ ЗВОНЯТ…
Днями солнышко не светит,
а ночами дождь бубнит.
Мне никто на белом свете
пятый месяц не звонит.
Мрут в аквариуме рыбы,
тараканы завелись.
Позвонить друзья могли бы,
что в любви по гроб клялись.
Ни привета, ни ответа —
с миром лопнувшая связь.
Позвонить могла бы Света,
хоть в любви и не клялась.
За окном кричат вороны,
ворон каркает в душе.
Позвонить могли бы жены
хоть и бывшие уже.
Счастья нет на белом свете,
слезы катят по лицу.
Позвонить могли бы дети
хоть какому, но отцу.
Дождь бубнит, не светит солнце,
как бы с горя не запить…
Видно все-таки придется
телефон себе купить.
 

 
* * *
Когда в паутине барахтаюсь маеты
и совсем дохожу до ручки,
я теряю перчатки, теряю зонты —
нахожу авторучки.
Их, наверно, роняет тот, кто хранит меня:
Мол, хошь — кропай стишки, хошь — малюй цветочки,
Только б средь белой ночи иль черного дня
Ты, дойдя до ручки, не дошел до точки…

ОСЕНЬ В ГОРОДЕ
Отыграла свое, отплясала
шалашовка по кличке Кармен.
На скамеечке возле вокзала
греет руки промежду колен.
Позаброшена и позабыта,
дома нет ей вокзала родней,
все паскудство окрестного быта
на лице лиловеет у ней.
Позади и любовь, и злодейство,
впереди никого, ничего…
Осень в городе — грустное действо,
старость в городе — хуже того.
Слезы льет на скамейке Алена —
шалашовка по кличке Кармен.
Осень в городе — черные клены,
запустение, холод и тлен.
Для мороженщиц песенка спета,
минеральная киснет вода.
Вот и все. Вот и кончилось лето.
Будем думать, что не навсегда.
 

 
РАИСА ПАВЛОВНА
(Из цикла «СОСЕДИ»)
«Чем член длинней, тем жизнь короче» —
он на достоинство свое
наколку сделал, напророчив
себе недолгое житье,
и в тридцать из-за рыжей Райки
под хрип и стон, и бабий вой
заколот был в чужом бараке
в похмельной драке ножевой.
Лежат в земле его родные,
соперник «вышкою» уймен,
а Райка дожила до ныне-
шних переменчивых времен.
(Обильных правнуков наседка
получше знала времена) —
Раиса Павловна, соседка,
живет, неслышная, одна,
коптит на том не то ужасном,
не то прекрасном рубеже,
когда склероза от маразма
почти не отличить уже.
И что в ее рассказах бредни,
а что былое, кто ж поймет.
Но раз в году она к обедне
в церквушку ближнюю бредет,
заслышав песню колокольную,
что люд зовет на торжество, —
и ставит свечку упокойную,
хоть вряд ли помнит, за кого…

* * *

Погасло дневное светило

А. Пушкин.

Когда погаснет дневное светило,
свернется небо и утихнет боль,
и станет черной братскою могилой
вчерашний шустрый шарик голубой,
и эти перемены обозначат
страстям людским прискорбнейший итог,
взахлеб, как дети, ангелы заплачут,
хихикнет дьявол, усмехнется Бог,
когда, короче, обернется крахом
затея эта с жизнью на Земле, —
я сам тогда уже пребуду прахом
мильоны лет… И что за дело мне
сейчас до этой сгинувшей планеты,
с чего такая горечь и печаль
Да знаю, знаю: глупость — жалость эта,
дуристика кромешная… а жаль!

* * *

Ольге Бешенковской

Шаги мои неспешны и негулки,
бреду сквозь рощу, пью покоя хмель.
Я полюбил бесцельные прогулки,
в бесцельности которых вся их цель.
Всего-то и работы — дотянуться
до ягоды какой-нибудь съестной,
всего-то и заботы — не споткнуться
о ржавый корень, спящий под травой,
всего-то и делов — не оглянуться
на жизнь, что притаилась за спиной.

* * *
Бурый коршун, за мышью нырнувший в траву,
на тропинке слизняк, и на ветке улитка —
верный знак, что еще не закрылась калитка
в дом, где я с неких пор ненароком живу.
В этом доме не все, как хотелось бы всем —
слизняку под ногой, и улитке, и мыши,
да и коршун хотел бы, наверно, — повыше,
да и я здесь, похоже, не к месту совсем.
Но живем, раз пришли. Кто-то носит корону,
а кому-то и шапку осилить невмочь…
Обмину слизняка и улитку не трону,
жаль, что мыши уже мне ничем не помочь.

http://www.dikoepole.org/numbers_journal.php?id_txt=538