Сергей
ВЫСЕКАНЦЕВ

Демон ночи

Под весенним дождём я сегодня бродил.
Неприкаянный. Мокрый. Без цели. Один.
Демон ночи, которого я породил
в стихотворной строке, мне шептал:
– Господин!
Господин, заходи без боязни сюда.
Я послушно входил в чёрный раструб двора:
в подворотне по стенам стекала вода.
Тамбурином звенела ночная пора.
По брусчатке за мной, словно эхо, кралась
по пятам неотступная тень, словно пёс.
Время заполночь – демонов полная власть,
и кошмаров во сне, и приснившихся грёз...
– Не туда! Не туда! – демон ночи шептал.
Возвращался тогда, где на улице свет.
Холодил мои сжатые пальцы металл –
рукояткой мой Глок. Пистолет.
Я искал его, демона ночи, в ночú,
чтобы раз навсегда с тенью счёты свести.
Демон ночи в накидке из чёрной парчи
 за спиной корчил рожи и пел травестú.

* * *

Июльская ночь нарвала тебе в пригоршни,
как бусинки, красные мокрые вишни,
омытые ливнем дождя грозового.
И, хоть их в ладошки набралось немного,
подарку ты рада. За эту награду
поклоны отвесила летнему саду.
Я видел, как счастьем светились глаза.
Как губы горели... А в небе гроза
над лесом далёким во тьму отступала.
Ещё грохотала, но как-то устало.
И рядом ты вишни в ладонях держала,
по-детски смеялась и мне их давала.
Июльская ночь чуть заметной тропой,
по лужам босыми ногами ступая,
уходит. Но мы остаёмся с тобой,
 предутренний сад свой избрав вместо рая.

Тоска

Венчальные свечи уже догорали,
под пламенем трепетным плакали воском.
И ангельским голосом пела в хорале
девчонка смешная по имени Тóска.
Высокие ноты звенели так дивно.
Как обод массивный от старой повозки,
висело под куполом паникадило.
И девочка пела. По имени Тóска.
А с улицы в дверь, приоткрытую тонко,
врывалась, играя цветами, полоска,
и пряталась в нежные кудри ребёнка –
 бретонки с таинственным именем Тóска.

Паганини

Зарождался новый день. Большое солнце
шарило лучами в мезонине.
Брал он скрипку мастера Бергонци,
некрасивый неуклюжий Паганини.
Прижимаясь острым подбородком
к тёплой деке, закрывал глаза маэстро,
и всегда в видении коротком
с ней встречался, со своей невестой.
В комнате, как трон, стояло кресло.
В нём так сладко нежилась Боргезе,
Голову склонив, как чёрный коршун,
он – скрипач, любовник и повеса –
узнавал, что снова ею брошен.
…Резко проведя смычком по струнам,
Паганини прогонял виденья эти.
Гениям ни муза, ни фортуна –
 не помощницы для «Кампанеллы» и сонета.

Мы теряем...

Мы теряем всегда то, что ценно.
Может быть, то, что жизни дороже...
Вот старинный рецепт Авиценны
мы забыли в отеле на ложе.
Тот трактат о любви, что бывает
самой странной болезнью из хворей,
от которой, порою, сгорают,
не оставив страницы историй.
От страданий лекарств не найти нам –
на диковинных травах настоек.
Ни в иконах святого Мартина,
ни в картинках картонных иконок.
Нет спасенья в монашеских кельях,
нет прозренья в палатах монарших.
Не помогут знахáрские зелья.
Не спасут заклинания наши.
Ведь любовь... она неизлечима.
Заболеешь – не вылечишь сразу.
И как рана – кровоточива.
 По-есенински – просто зараза.

Осень рыжая

Золотится на солнце листва.
Осень рыжая радует новью.
…Я сегодня уйду неспроста
в рай, где места не будет злословью.
Поднимаясь на шаткий мосток,
через пропасть пройду без боязни.
Вот он, дивный далёкий восток,
где нет места для язв неприязни.
Здесь деревьев тюльпановых сад
круглый год переполнен цветами.
Нет заборов, плетней и оград,
и пестреют луга, как татами.
Здесь не любят браваду и спесь,
и воздушные замки не строят.
Этот мир для меня, и осесть
 в нём хочу под звенящей листвою.

* * *

Всё, как прежде: за окнами осень
гостьей бродит в заснувшем саду,
оставляя багрянец и проседь,
как тогда, в позапрошлом году.
Всё, как прежде, но нет тебя рядом.
Мне понять бы тебя и простить.
А теперь вот опять с листопадом
заставляет нас осень грустить.
Будут окна залиты дождями,
будут плакать ночами ветра,
потому что теперь между нами
листопад, как тогда. Как всегда.
Что заставило нас так спокойно,
не простившись, друг друга забыть?
Может, осень была здесь виновной?
 Или кто-то из нас? Может быть…

* * *

Листья разноцветные осень поразвесила
на деревьях ближних, на деревьях дальних,
и поэтому в лесу празднично и весело –
кружит-кружит хоровод дней сакраментальных.
Каждый памятен для нас, как анналы с датами:
круглыми, когда они встречами венчались.
Днями чёрными всегда, ветхими заплатами,
те, когда мы каждый раз больно разлучались.
А сегодня – новый день, свежее поветрие:
собирание панно из былых осколков.
Память любит иногда искажать симметрию,
спрятав истину в тени глупых кривотолков.
А давай-ка мы пойдём только в наше прошлое –
там, где царствует весь год наше бабье лето;
где осталось, может быть, самое хорошее.
 И давай не забывать никогда про это.

Эскиз

Под музыку дождя приятен шум камина
и тихий бой часов – напротив – у окна,
которое окрасилось густым аквамарином –
в тона осенних сумерек, в прохладные тона.
Почти не различим, пятном к окну припавший
кленовый мокрый лист прозрачной желтизны.
Мне жаль тебя, пропащий изгнанник одинокий,
 вглубь комнаты глядящий в преддверии зимы.

* * *

Когда журавли отлетят, попрощавшись, на юг
курлычащим, синь разрезающим, правильным клином,
мы встретимся, знаю, мой преданный ласковый друг,
любимая женщина в платье знакомом мне. В длинном.
Зелёный наряд. Он тебе так идёт, и к лицу...
В саду незнакомая птаха читает молитву...
Так грустно, когда бабье лето подходит к концу,
разбавив ещё акварелью густую палитру.
Летит паутина, на солнце сверкая, как нить,
цепляясь за ветки, висит серебром канители...
Не станем природу ругать и, конечно, винить
 за то, что так быстро и страстно пройдут две недели.

____________________
 © Сергей Высеканцев