Ирина Гирлянова

 Джиму.

Давай с тобой повоем на луну:
она – полна, и блюдцем виснет жёлтым…
Ты здесь один нашёл меня одну.
А, впрочем, я внесла тебя в кошёлке!
На счастье – лапу? Что ты знаешь, пёс,
о том, чего не ведал сам Качалов?
Что жизнь – не кость? Что сводят наизнос
хроническая злоба и усталость?
Что сводят нас в могилу, как враги,
родные наши, кровные болячки?
Стресс – будто пресс! И, боже, помоги!
Ползу, как ты! И вою по-собачьи.
Пора ведь на вопросы – отвечать.
А задавать вопросы – неуместно.
И ставит время возраста печать,
расписываясь тщательно и честно.
Мы, как собаки, (почему же - как?) –
гавкучие, по большей мере – злые,
голодные… Но псы, наверняка,
добрее нас! Хоть кость бросаем мы им.
А лапу, Джим, попросят – не спеши!
Не верь в добро породы нашей грешной.
Давай с тобой повоем. От души.
Ну, если есть она, душа, конечно.


В будке.

А будка – будто дом. Пространство, три стены…
И ветоши кусок, что бросили под лапы.
Вы, люди, мне по гроб за Павлова должны!
Несите что-нибудь похавать и похряпать.
Я – пёсик молодой, и радуюсь тому,
что есть кого любить и охранять у дома.
Мне будка, будто дом. Хоть скучно одному,
но кошек не пущу в собачии хоромы!
Хоть снег пойдёт, хоть дождь, - есть крыша! Нормалёк!
А там, чего гадать, подбросят костомыгу…
Собачье счастье – есть! А чёрный день – далёк.
И можно завизжать и весело попрыгать.
Есть дом, - и хорошо! Не так уж он и плох.
Подумаешь, мороз! На то мне шерсть собачья!
Умею я ловить слова, не только блох.
Я беспороден, но, как пёс – я что-то значу.
Я даже зарычу по-взрослому сейчас!
Чтоб вы боялись впредь клыков моих и хватки.
Давай, неси обед! Одиннадцатый час!
Покормите меня – и будет всё в порядке.
И в будке будто вновь по-летнему тепло.
Хоть высунуть свой нос не хочется наружу.
Ваш Павлов - живодёр! Что было – то прошло!
За всё прощаю вас я по собачьей дружбе.
Пусть на дворе – мороз, и плохо: в плошке – лёд,
собачий холод, но он ничего не значит!
Работа для собак всегда найдётся, вот, -
чтоб заработать хлеб на жизнь свою собачью!