Межсезонье

суета и кутерьма.

Затянулось межсезонье –

то ли осень, то ль зима.

День сырой, промозглый стужей

пробирает до костей.

Лист кленовый мерзнет в луже

в безысходности своей.

Сквер притихший растревожен

в ожиданье новостей,

беззащитный, аж до дрожи,

обнаженностью ветвей.

Трепет пальцев в межладонье…

Слов затёртое клише…

И застыло межсезонье

серой кляксой на душе. 

Скучаю

Уже который день подряд не видно солнца.

А что поделать:   в ноябре не так, как в мае!

Тепла лимиты все исчерпаны до донца.

Ещё полгода до весны –   а я скучаю!

Прозрачным тоненьким ледком покрылись лужи.

В окна оправе не спеша проплыли тучи.

Казалось, вовсе дела нет до этой стужи –

твоя улыбка все равно, что солнца лучик!

С корицей яблочный пирог, конфеты к чаю.

Мне показалось, утром был слегка простужен…

А я болею лишь тобой   и так скучаю!

Слов не хватает рассказать,  как ты мне нужен!

В стеклянной вазе хризантем последних ворох. 

Спокойно ходики стучат в притихшем доме.

Шагов негромких я внезапно слышу шорох… 

Возник знакомый силуэт в дверном проёме.

Бессонница

Не метелится и не вьюжится…

Настроенье души предзимнее.

Иль тоска грызёт, иль недужится

этой ночью осенней длинною?

Всё скребётся в окно бессонница,

мелет мыслей докучливых крошево,

голова на подушку клонится

и сдаётся мне тяжкою ношею…

Вспоминаю, сплетая в кружево,

всё, что было со мной хорошего.

Вдруг смотрю, а к утру завьюжило

и тоску замело порошею.

* * *

К утру повыдохлись метели,

застыла сказка за окном.

Деревья – чёрные на белом –

как черно-белое кино!

Как на графическом рисунке,

два антипода – «нет» и «да» –

на белом фоне по-пластунски,

карабкаются провода.

Лампадным светом негасимым,

чужой отмаливая грех,

мерцает огонек рябины…

Вот кажется: растопит снег.

Триолет

Под музыку негромкую дождя, 

Когда ночами долгими не спится,

Листаю жизни прожитой страницы

Под музыку волшебную дождя.

Друзей забытых воскрешаю лица, 

В прошедшее корнями уходя. 

Баюкает нас музыка дождя, 

Когда ночами долгими не спится…

Загадай желание

Вышли на небо звезды россыпью

и мерцают колючими льдинками.

Новый год идёт тихой поступью

где дорожками, где тропинками.

Стукнет в двери еловой лапою,

заведёт хоровод со снежинками,

и повеет вдруг, детства запахом –

свежей хвоею да мандаринками.

Поколдует. И вмиг на ёлочке

загорятся цветные фонарики,

подмигнет ангелок на полочке,

покачнутся приветливо шарики.

Бой часов. Пригубив  шампанского,

я услышу твоё признание

и в ответ, улыбнувшись ласково,

прошепчу: « Загадай желание»!

Волшебное действо

Этот день с нетерпеньем ждала,
Словно девочка, верила в чудо.
Но понять никогда не могла:
Новый год, ты приходишь откуда?

Пахнет хвоей смолистой сосна
И бельём, принесённым с мороза.
В эту ночь никому не до сна,
Не до горестей, не до серьёза…

Я в такие минуты всегда
Вспоминаю счастливое детство:
Дед Мороз – заводной тамада –
начинает волшебное действо.

Раз, два, три!  И зажглись огоньки,
Разноцветьем мигает гирлянда!
Мандаринки, хлопушки, флажки…
Помню зайчиков из шоколада.
 

Забываешь, что есть мир иной,
Что не вечна земная природа,
Что не ново ничто под луной,
Даже встреча грядущего года…

У зимы на пороге

Я в раздумье стою у зимы на пороге.

Осень дерзко сожгла за собой корабли

и ушла по раскисшей безлюдной дороге…

Облачившись в туманы, исчезла вдали.

У зимы на пороге застыв, озираюсь.

Дней ушедших мираж воскресив наяву,

взять с собою хочу только самую малость –

то, что сможет меня удержать на плаву:

к этим листьям бездомным щемящую жалость,

что наполнила грустью сердца, не скупясь.

Помню я: канитель золотая металась, 

опускаясь на плечи, под ноги, на грязь.

Цепенея, стою в безотчётной тревоге:

вновь надолго зашли холода на постой!

Вот такой же порой, у зимы на пороге, 

мы внезапно, нелепо, расстались с тобой.

 * * *

А за окном не то осень, не то зима…

Дождь в декабре, а ведь должен быть – иней колкий.

Мир мой привычный, похоже, сошёл с ума,

встал на дыбы и рассыпался на осколки.

Вот и ещё год один в никуда ушёл…

Не удержать этой стрелки секундной бега.

Кто-то задумал: пусть всё будет хорошо!

Я загадала с последним ударом: « Снега!

нового, чистого»! Что мне ещё желать,

чтоб наконец-то в другую уйти реальность?

Шанс обрести, чтобы заново всё начать,

все перемены в судьбе принимать, как данность?

Не выбирая дороги,  в ночи бреду.

Видно, влекома вперёд я надеждой вешней…

Кто-то на небе с любовью зажёг звезду,

чтобы не сбиться с пути мне во тьме кромешной.

А он…

Звонок в тишине прозвучал нежданно.

Войдя, замешкалась у порога:

– Налей мне чаю, я так промокла!

А он всё понял: зализывать раны

пришла, как всегда, когда мир разрушен,

когда, казалось, дошла до точки…

А он ей слёзы сушил платочком

и молча бессвязные всхлипы слушал.

Потом, обессилев, обняв подушку –

спала, свернувшись клубком, как кошка.

А он на кухне курил в окошко

и стряхивал пепел в пивную кружку. 

Спешила с утра, обжигалась чаем.

Был взгляд растерянно-виноватым.

А он, волнуясь, чуть хрипловато

сказал: – Останься, я так скучаю!

– Потом, быть может! И шарфик длинный,

схватив, умчалась, не оглянувшись.

Мир устоял, лишь слегка качнувшись…

Да стало больно вдруг, за грудиной.

* * *

Сегодня кофе ежедневный

вкуснее кажется вдвойне.

Крупинки и следы от пены

пытаюсь рассмотреть на дне.

Сейчас на гуще той кофейной

поворожу. Вдруг повезет!

И вижу ясно: перемены,

судьбы внезапный поворот.

Раздался стук. Я – на крылечко

бегу. Открыла дверь, и вот:

там ты стоишь, в руках – колечко,

цветы. А кофе-то не врет!

Галатея

1.

Ах, этой нежной шеи поворот!

Плеч мраморных какой рисунок чистый!

Небрежно локон падает волнистый

из собранных в копну густых волос.

Так беззащитна линия ключиц

и так изящны узкие запястья! 

Когда сменилось восхищенье страстью?

Как будто взгляд живой из-под ресниц…

Привиделось. Стеснение в груди.

Как совершенна ты – моё творенье!

Опять движенье? Дрогнули колени,

и слышу тихий шёпот: «Подойди».

Неужто мог тебя создать резец?

Застыл на месте, подойти не смея…

Ты послана мне небом, Галатея!

Кто для тебя я – муж, отец, Творец?

2.
 Мне помнится среди небытия: 

резцу движенье придавали руки.

Потом чуть различимы стали звуки…

В кромешной тьме, что понимала я?

Так чутки пальцы… Описать нельзя

прикосновений трепетную сладость.

Как  рассказать немыслимую радость,

когда Его увидела глаза!

Ах! Что-то больно дёрнулось в груди!

Очей вишнёвых разливалась нежность,

сметая чувств былую безмятежность.

И я шепнула тихо: « Подойди».

Со стуком на пол падает резец.

А ты застыл, вперёд шагнуть не смея…

Меня назвал своею Галатеей.

Кто для меня ты – муж, отец, Творец?

Синица

Ах, если б заглянуть могли мы в душу:
она как камень или мягкий воск?
Ничем уклад привычный не нарушив,
живёт спокойно – безупречность, лоск?

А может, как мятежный буревестник,
порывам ветра подставляет грудь?
Ненастье, шторм – что может быть чудесней!
Среди стихий свой продолжает путь.

Моя же – беспородная синица.
Порхает то в лесу, то в камышах.
Вот в сердце угнездилась, суетится
певунья легкокрылая – душа.

Встречает все закаты и рассветы,
раскрывшимся любуется цветком,
из ниоткуда че́рпает сюжеты,
что к вечеру проклюнутся стихом.