Елена Черная
***
ночной стежок, ручное волокно,
дождя ли, снега, лунное руно
вошло прозрачным серебром в стекло.
дождило, сыпало, штормило ли, мело...
не важно. ночь теперь давно,
не холодна, и холодна, 
отвержена. 
беззвёздна и нежна.
 
из темного, как уголь полотна,
и с небом, что утоплено до дна
в ложбинке сна,
меж двух твоих ключиц,
в тени опущенных
и смеженных ресниц,
в тревожном крике
заплутавших птиц,
чтоб видеть всех
в немом закате лиц.
 
 
Еffigies (АВТОПОРТРЕТ)
 
промысел тихой судьбы
быть неприметной русалкой,
уличной рыбкой, весталкой.
в струях дождливой воды
прятать чешуйки златые.
волосы с зелена зелья
в черное красить. поверья
знать все, и верное имя
не называть. даже в титрах
зваться придуманной славой,
и переплавленной в тиглях
черной от золота лавой
тихо в мирском растворятся.
 
где ж оно море и волны.
в зеркале лика бояться
яркого, светлого. больно
промысел вывел русалок...
вымерло дивное племя.
время другое настало.
чёрного тихого плена
локонов вьющихся змейкой,
тёмных одежд и скамеек
в душных осенних аллеях.
глаз, что любить не умеют…
 
***
ключ поверну в замке зАмка,
странностью в стенах замкнутой
закрою с узелками изнанку,
уйду в сознание и несознанку.
жизнь страничную и странную.
черенковую и незваную,
в инее, поплаваю,
взвешена.
мерзлой черешенкой -
с косточкой в сердце
на дереве заснеженном,
джазовой гершвина...
русской в париже,
потерянной в нижнем...
паузой в звуке подвижном...
  
1001
живешь во мне фантомно, пожатием руки,
и тетива влекома усилием луки,
и у щеки, упруго, дыханием в неё,
взводимое знакомо, как жизни бытие,
как в сердце перебои, как прядей нотный знак,
как взгляд тобой ведомый, что не найдёт никак
границы разделения двух тел, предплечий, рук,
что целы от влечения стрелы в прицельный круг,
где спинами касаясь небесного тельца
слились неровным краем, что лики у лица.
 
но разделяясь, каясь, и падая с небес,
и пальцами касаясь всего, сейчас и здесь,
сползают стылым краем упавшим в октябре
каймой ажурной, раной дождей твоих во мне.
и кутают, как в полость, кибитки кочевой,
стремятся в свою волость за тучей снеговой.
где повторяясь, каясь, проталиной в фиал-
ках гарцует разудалость зимы, как наш финал,
распавшихся на части, как враз разъятый пазл,
что и картину счастья на части разорвал.
 
рассыпал по сусекам, в ночную пестроту
из вздохов страсти, смеха, объятий наготу.
 
***
 срывает ветер лист последний
и тротуары мокрые метет.
он временный и ветреный посредник,
и может быть письмо и мне несет.
 
а желтый лист так на письмо похож
зашифровал в прожилках имена.
случайный и несведущий прохожий
его нашел и положил в карман.
 
теперь в кармане потайном и черном
заключено послание. и всё...
и угасает в золоченом томик
осенней переписки, но сожгло
 
нас время. и пустой страницей
и начерно тебе не написать,
как море подожгла синица,
что из руки вспорхнула чтоб летать.
 
как реактивные летают,
как падают они потом,
как все сияния, что тают,
в прозрачном воздухе, пустом.
  
***
между корнями, ветками и сном,
между руками и в сплетениях мыслей
оставим объяснения на потом,
качаясь в радуг ярком коромысле.
 
и пусть охотник целится не в нас,
фазаньи перья распустив над высью.
мы только ветер, не хватает глаз
увидеть, и узнать, и поразмыслить
 
между… губами и дыханьем яви.
я – только ты, дыханьем и губами,
я только ветер, и в ресниц касаниях
ты – только я, без фраз и отрицаний.
  
***
без финиша гамбит меняет королеву 
на гласную печаль глагола - король слева,
а справа офицер охраны и объятий.
казалось бы что свой, а в корне - неприятель.
и просто рядовой, держатель сна и строя.
и мужняя жена, в угоду домостроя.
а рядовой во всем, но нужно по порядку,
с утра на кофе-брейк, к обеду плац и шаткий
престол, и в карауле
убьют его враги, покуда не уснули 
в уставе долг и честь, и в шахматах - гамбиты,
и женскою рукой все пуговки пришиты
во славу короля и полдника с обедом,
но грустно каждый день ей говорить об этом.
а он сквозь шаткий сон, летящей в пропасть брички
найти не может стон, а с ним и свои спички,
и курит, чтобы сон не прекращался даже,
когда она не с ним, а с кем-то рядом ляжет,
когда она о нем, не вспоминая даже,
ему на сладкий сон сосок свой медом смажет.
  
***
единственных больше нет...
а все остальные - схема...
мертвая скорая сперма
без связей меж ребрами лет.
 
единственных больше нет,
ушло заблуждение страсти,
истлели любовные снасти,
плеск весел в яркий свет.
 
единственных больше нет...
остались в созвездиях навеки,
другие теперь человеки
их носят о прошлом запрет.
 
единственных больше нет.
и тихая грусть их завета
сквозь сердце иголкой продета,
как бирка в чумной лазарет…
 
в то время - в зал ожидания,
в то прошлое для опознания:
единственных больше нет...
без даты обратной билет.
 
единый для проездного
в автобус, что около дома.
- пробейте... к любимым. в ответ:
- единственных больше нет…