Павел СЕРДЮК

В 1969 году, в возрасте не полных 16 лет, я связал свою жизнь с Угольной промышленностью, поступив в техникум Промышленной автоматики, и работал в ней до самой войны 2014 года, а с шахтами и углем связан с рождения. Все мужчины в роду были хлебопашцами, воинами и шахтёрами (и часто одновременно). Отец, придя с фронта, восстанавливал шахты и работал на предприятиях угольной промышленности, где и познакомился с мамой. У них в трудовой книжке только одна запись места работы: «Завод железобетонной шахтной крепи». Мне приходилось работать на разных шахтах, начинал с глубин 300 метров и мощностью угольного пласта 40 сантиметров, и до серьёзных предприятий, где только глубина ствола уходит вниз на полтора километра, а затем ещё уклоны к угольным пластам, где температура воздуха заходит за 40 градусов, и от жары полно мошкары, личинки которой попадают в шахту вместе с деревянной крепью, привезённой из Сибири. На фоне гнуса, не дающего дышать, крысы выглядят, как ласковые домашние животные – и их там никто не обижает.


Я опускался в угольный забой
на глубину, где слышен грохот ада,
и брал под землю молодость с собой,
как оберег оставленного сада,
где музыка, любовь, уют, семья,
романтика, поэзия и драки –
где бесполезен бисер, а свинья
сожрёт любого, где зимуют раки
в пивной, когда поднимут на гора.
А в недрах ископаемых планета
убьёт, но не предаст, а жизнь – игра
с будильником, кайлом – и вкус ранета
я брал с собой, как память, в тормозке,
завёрнутом в газет «передовицу».
И на Почётной, гробовой доске
мне ад земли знаком, как очевидцу.