Герман Гецевич (1961-2021)


 Родился в Москве в 1961 году. Образование медицинское. С 1981 года работал на «скорой помощи». Служил в армии. В советские времена не публиковался ни в одном из официальных изданий — при наличии положительных рецензий от самых разных писателей. Первая публикация поэта состоялась в 1992 году в альманахе «Стрелец», издателем которого был Александр Глезер. Впоследствии стихи Гецевича печатались в журналах «Юность», «Новый мир», «Дружба народов», «Смена», «Новая юность», «НЛО», «Еврейская улица», а также в альманахах «Ной», «Диалог», «Путь к Арарату»… Автор нескольких книг для детей, а также книг «Имена собственные» (1995), «Семь» (1997), «Скальпель» (2000). Член Союза писателей Москвы.


РЕКВИЕМ

Дверью по сердцу хлопнул минувший год,
Я понимал, что пружина его туга,
Мама ушла…, как немыслим её уход…,
Выбор был сделан..., она предпочла – туда.

Здесь, как всегда – мягко стелют, да жёстко спать,
Где ты теперь? След твой давно простыл,
Как тебе там, на новой квартире, мать?
Я не сумел удержать тебя, ты прости…

Этот финал предсказуем был – плачь не плачь –
И неизбежен, к несчастью, был тот исход,
Руки свои умыл неотложный врач,
Дверью по сердцу хлопнул минувший год.

«Свет погаси!» – умоляла ты в тишине,
Я выключал электрический свет везде,
Только тот свет, что достался в наследство мне
Не погасить: никому, никогда, нигде.

Коль на вопрос здесь ты не дашь ответ,
Голосом пепла тебе расскажу я там,
Как повышала смерть свой тариф на свет,
Как ей платил исправно, по всем счетам.

Но с каждым днём свет подступал плотней,
Мог ли не видеть я в том ледяном тепле:
Как быстротечно сужалось пространство дней,
Как сокращалось время любви на земле.

Дверью по сердцу хлопнул минувший год,
Год високосный кости зажал в тиски,
И косяки дверные пустил в расход,
И все щеколды выбил, и все замки.

И вспоминался всё чаще мне мальчик Мотл:
Мне хорошо, ведь я сирота теперь…,
Дверью по сердцу хлопнул минувший год,
Хлопнул с размаху, с петель срывая дверь.

И оставаясь с болью один на один,
Я за разлуку судьбу проклинал, скорбя…,
Мама, ты слышишь, твой богохульник-сын
В стынь новогоднюю молится за тебя.

2009
ПАМЯТИ НИКОЛАЯ ГЛАЗКОВА

Пусть ветер носит, а собака лает,
Пусть Бог не выдаст, а свинья не съест…,
Средь всяких Мирликийских Николаев
Поэт Глазков в литературе есть.

Теперь любой высокомерный шкодник
Его стихами сотрясает зал,
Но Николай – великий неугодник –
Угодникам в угоду не писал.

Он предсказал судьбу свою с экрана,
Не ради, не во имя и не для…,
Его взяла в объятья слишком рано
Холодная и мокрая земля.

Неправильность, как проявленье силы,
Он выделял из множества манер,
Когда он применял такие стили –
Зашкаливал в ладони силомер.

Он был не чужд чудачества людского,
И сам чудил, а кто не без греха…
Не стихотворцем помню я Глазкова,
А Чудотворцем русского стиха.


ДВА ОКНА

На отшибе столицы,
Из судьбы городской,
Две любимых страницы
Кто-то вырвал рукой.

Два окна, два недуга,
Белой вьюгой в ночи,
Окольцованы туго,
Будто в связке ключи.

Где былое добито,
А грядущего нет,
И вино не допито,
И не выключен свет.

Но без мыслей о гневе,
Мы у тьмы на крючке:
Ни журавлика в небе,
Ни синицы в руке.

Наши чувства на грани
Обречённой вражды,
Словно буря в стакане
Кипячёной воды.

Кораблей потонувших
Нам не сжечь всё равно,
Наши дни, наши души
Погрузились на дно.

Мы зашли, вероятно,
Далеко в том пути,
И вернуться обратно
Невозможно почти.

И ни тросы, ни строфы
Не поднимут со дна:
Две панельных Голгофы –
Два закрытых окна.

КОЛОКОЛА

Над жизнью прожитой дотла,
Над осквернённым первородством,
С утра звонят колокола
В старинном храме Богородском.

И кажется тот звон, тот крик,
Своей музыкой монотонной
Перекрывают в краткий миг
Трамвайный шум на Миллионной.

Храм без единого гвоздя
Не уберёгся от пожара,
Стихия красного дождя
Часть алтаря к земле прижала.

Огнём объяты купола,
На стенах фрески почернели…,
Но вновь звонят колокола,
С утра, в канун Страстной недели.

И над пожарной каланчой,
Лишь дым и пепел твёрдо знают:
По ком звонят они, о чём
Их языки напоминают.

И пусть в житейской западне
Немало есть путей окольных,
Но всё-таки звонят по мне
Колокола на колокольне.

 03

Под дождём, ударяющим вкось,
Помощь скорая ярко мигает,
Врач носилки в салон задвигает,
В синей форме, промокшей насквозь.

Фельдшерица кемарит внутри,
Бьёт водитель в кабине тревогу:
«Левый ряд, уступите дорогу,
Уступите дорогу 03!».

Не уступит никто, хоть умри,
Хоть на крыльях лети до больницы,
Это с каждым однажды случится:
«Уступите дорогу 03!».

И, подобно песочным часам,
Сверху «капельник» душу арканит,
Ветер пальцами в дверь барабанит,
Кулаками грозит небесам.

Ни шприцов не хватает, ни рук,
Этот миг ты надолго запомнишь,
Неужели и «скорая помощь»
Станет медленной немощью вдруг?

Люди, люди…, чёрт вас побери!
Пусть ослабла надежда на отклик,
Ну, а где человеческий облик –
Уступите дорогу 03!

Пусть пусты ваших глаз пузыри,
Да и в душах темней, чем в Египте,
Если рядом беда – помогите –
Уступите дорогу 03!

* * *

Уходишь, уходишь…, как «скорый» с вокзала,
Ты жаждешь скандала и за нос не водишь,
Нас время одною верёвкой связало,
Молва развенчала – уходишь, уходишь…

Уходишь, уходишь…, одетая наспех,
За окнами полночь, но ты колобродишь,
Все двери входные распахнуты настежь,
В туман и в ненастье – уходишь, уходишь…

Глядят на тебя с удивленьем соседки,
Года к сожаленью назад не воротишь,
Погашена лампа на лестничной клетке,
Дождинкою с ветки – уходишь, уходишь…

И выцвели краски, и сорваны маски,
А мне от тебя-то хотелось всего лишь:
Тепла и заботы, вниманья и ласки,
Но кончены сказки – уходишь, уходишь…

Я знал, что давно наши чувства на грани,
Что на стороне ты романы заводишь,
Гроза откатилась, как шар в кегельбане,
И вот ты уходишь, уходишь, уходишь…

И нет ничего, кроме слов и тетради,
Кого-то другого ты нынче разводишь,
Мечта идиота – всю жизнь в шоколаде,
Но ты в результате уходишь, уходишь,
Уходишь…

ПОЕЗД

И. Л.

Стонут устало суставы
Мчащегося состава,
Поезд «Москва-Хабаровск» –
Мой транзитный приют,

В сплаве теней и красок
Тонет ночная застава,
И фонари вокзала
Прямо к глазам плывут.

Люди едят и курят,
Люди играют в карты,
Люди куда-то едут
В холод и в снегопад,

И, оглашая храпом
Душный вагон плацкартный,
Спят на белье казённом,
На чемоданах спят.

Поезд гремит на стыках –
Помесь соитья с танцем,
Посвист дыханий диких
Окна бросает в пот,

Мимо платформ дощатых,
Мимо пустынных станций,
Поезд «Москва-Хабаровск»
Двигается вперёд.

И, разбросав повсюду,
Стук колёс непрестанный,
Скуку в безлюдный тамбур
Гонит из сердца прочь:

Поезд мой пассажирский,
Дом мой непостоянный,
Будто цыганский табор,
С криком, летящий в ночь.

Вырванные страницы
Память перелистала:
С полки рука свисает,
Ставит стакан на стол:

Стонут устало суставы
Мчащегося состава,
С хрустом сгибая поезд,
Как позвоночный столб.

* * *

Куда ведёт меня кривая?
В какое втянут я кольцо?
В окне четвёртого трамвая
Асфальта мёртвое лицо.

А где же парк, его аллеи
И просеки в густой пыли?
Неужто и пруды Оленьи
Заасфальтировать смогли?

А где Дом отдыха, в котором
Гостил не раз я, и не два?
Руины обнесли забором.
Сруб разобрали на дрова.

Деревья сбрасывают перхоть,
И в горле каменеет ком,
Когда судьба спешит наехать
На грудь асфальтовым катком.

СЛЕПОЙ

1

Идёт слепой… Он тростью вспоминает:
Где лестница, где мост, а где земля…
С таким же риском по траве ступает,
Сапёр, что разминирует поля.

Огромный город – мусорная свалка,
Вдоль поперёк исхоженная ширь:
Стена, бордюр…, постукивает палка –
Всевидящий, надёжный поводырь.

И хоть асфальта мёртвая природа
На восприятье давит тяжело,
Не спутает слепой: ни время года,
Ни час, ни календарное число…

И, чтоб его ущербным не считали,
Чтобы в чужих глазах он выше стал,
О книге он не скажет: «Мне читали…» –
А с важностью заявит: «Я читал!»

Он различит и деньги, и окурки…
Под чёрною повязкой темноты,
Но зрячий мир всю жизнь играет в жмурки
И от слепого прячется в кусты.

2

Слепой покупает цветы,
Он занят решеньем задачи,
Он знает не хуже, чем зрячий,
Наклонности их и черты.

Бездушье изведав с лихвой,
При галстуке, в полном порядке,
В метро, у цветочной палатки,
Цветы покупает слепой.

Немало цветов здесь живых,
Они ему нравятся очень,
Он пробует стебли на ощупь,
Руками он смотрит на них.

Слепой выбирает цветы
Внимательно и скрупулёзно,
Он ищет три белые розы
Предельно большой высоты.

Стоит он не как истукан
На грани меж тьмою и светом,
И просит, дрожа над букетом,
Цветы завернуть в целлофан.

Детали земной красоты
Слепой различить в состоянье,
Он чувствует на расстоянье,
Как свежестью дышат цветы.

В глазах, вместо зрения – ночь,
Но сердцем он щедр и свободен,
Себе он представить способен,
Всё то, что увидеть невмочь.

Ведь с прошлым не прервана нить
У пальцев, что гладят витрину,
И, глядя на эту картину,
Вдвойне начинаешь ценить:

Всё то, что зовётся судьбой,
Когда средь нарциссов и лилий,
Чтоб сделать кого-то счастливей –
Цветы покупает слепой.


* * *

В том переулке жизнь остановилась,
И, подмигнув собачьей головой,
Вдруг сорвалась с цепи, и округлилась,
И покатилась вниз по мостовой.

В том переулке, вымерзшем за сутки,
К любителям прогулок не добры:
Над головой висящие сосульки
И пахнущие сыростью дворы.

Как удержаться, чтобы не упасть мне,
И память пересечь наискосок,
Но, слава богу, есть ещё в запасе
Один благонадёжный адресок.

В подъезде с облупившейся лепниной,
О чём-то сокрушаясь и моля,
Я назову единственной, любимой
Девчонку, позабывшую меня.

Она откроет дверь в былом задоре,
И я, ввалившись дерзко, без звонка,
Услышу детский голос в коридоре:
«Бабуль, построй мне дом – до потолка».

Я улыбнусь, поняв, что вероятно,
Мне места нет, средь этой чехарды,
Что ничего нельзя начать обратно,
Что к прошлому затоптаны следы.

И я уйду, и будут так не гулки
Мои шаги у времени на дне,
В том ледяном, булыжном переулке,
Где только стены помнят обо мне.


ИГРА БЕЗ СЧЁТА

Дрожит душа от холода и страха,
Ей снится сон, и в сновиденье том:
Над россыпью кладбищенского праха,
Две девочки играют в бадминтон.

Исход игры не может быть обманчив,
Когда повсюду пепел и зола…
Одна из них – подбросила воланчик
И с лёгкостью ракетку подняла.

Другая, отойдя на шаг подальше,
С язвительной усмешкой говорит:
«Какая превосходная подача,
В тебе талант с рождения зарыт».

Играют безо всякого стесненья,
Лукавства и веселья не тая,
Две девочки, два призрака, две тени,
Две бестелесных формы бытия.

Две девочки – две тающие льдинки,
Чьим голосам неведома хандра,
Столкнулись в запредельном поединке,
И бесконечно длится их игра.

На фоне дней размытых и никчёмных,
В тревожном сне, чьи контуры черны,
Я узнаю в одной из двух девчонок
Умершей мамы светлые черты.

К СУДЬБЕ

Наяву ль это всё, во сне?
Я понять не могу никак,
Ты мне выпала, будто снег,
Будто карма в колоде карт.

Я сбежать от тебя не тщусь
Ни налево, ни напрямик:
Думал: тройка, семёрка, туз,
Оказалось лишь дама пик.

Ты мне выпала, как медаль,
Как навязанный кем-то приз,
Я подняться всю жизнь мечтал,
А приходится падать вниз.

И какая тут к чёрту страсть,
От беды избавленья нет,
Ты мне выпала, но не в масть,
Ты мне выпала, но не в цвет.

Роковую сыграла роль,
Зеркала, занавесив тьмой,
Так порой на ботинках соль
Проступает сырой зимой.

Ночь по коже – следы ногтей,
День погожий лежит на дне…,
Ты похожа на всех людей,
Что приносят несчастье мне.

Почему же опять не сплю,
И курю, о судьбе трубя,
Я не то, что тебя терплю –
Просто я не люблю тебя.

Пусть лукавит сплошная ложь,
Душу дрожь леденит к утру,
Только знай, если ты уйдёшь,
В то же утро и я умру.