Рита БАЛЬМИНА
* * *
Своя компания опять навеселе:
Дым, теснота, гитара, много водки,
Бальзаковского возраста красотки,
Остатки изобилья на столе -
И в стельку пьян вчерашний именинник,
Которому всего полтинник.
Своя компания: имеешь право
Неверность не вменять в измену,
Мечтая о груди соседки справа -
Соседку слева гладить по колену,
И слушать споры о верлибрах Рильке,
Или о ценах на жилье в Сдероте,
Вколов воображаемые вилки
В глаза длинноволосому напротив.
Своя компания. Сложенье судеб,
Их возведение в квадрат тоски,
Где каждый треугольник неподсуден,
И узок круг, и страшно далеки...
Виски колотит ритуальный бубен,
Очередной "Кеглевич" уничтожен.
О, Господи, как мы друг друга любим -
Мы друг без друга дня прожить не можем.
* * *
* * *
Лысина ударника высвечивается
из-за гремящих коробок,
Она смугла, сиятельна и бугриста.
Контрабас колыбельно колышет,
как детский гробик,
Ворсистая лапа контрабасиста,
А пианист колотит свой инструмент
По черным и белым его зубам,
И рокот вспотевших, усталых гамм
Не остановится в нужный момент.
А солист сосет мед золотого сосуда:
Медных мелодий холодные росы.
И саксофон уныло повис вопросом
Вниз головой под вопросом носа -
Пасть разверз, от натуги глух.
Вынести вечный блюз не хватает сил:
Ведь у меня абсолютный слух,
И я не знаю, кто его распустил.
* * *
В обложке крокодиловой тетрадь
Разверзла пасть, оскалилась зубасто.
Слезящегося зрения не трать:
Спали мой старый черновик - и баста.
Ведь аллигатор гадких аллегорий
Тупому зренью кажется корягой,
А я сворачивала горы горя
Над горсткой строчек почерком корявым.
Из кожи лезла - можно ль быть раздетей?
Из непокорной мозговой подкорки
Сюжеты, словно брошенные дети,
В ночной кошмар соскальзывали с горки.
Я пресмыкалась, но переводила
С эзопова, как ты кричишь и бьешься
Меж строк моих, что в пасти крокодила,
И стоном по страницам раздаешься.
А после, старый черновик листая,
На Себека языческом наречьи,
Реликтовых рептилий стая
Оплачет страсти человечьи:
Ты расчленен, прожеван, переварен
И, текстом став, достанешься векам
И в них творящим хладнокровным тварям
И кровожадным их черновикам.
* * *
Неотвратимо, как псалом -
Пушинкой пушкинского текста-
Уже витает над столом
Воспоминание из детства:
Бабуля заварила чай,
А папа смотрит телевизор:
Свисток, пенальти получай,
Арбитр поруганный освистан.
А мама шьет, кляня иглу,
И кошка сонно лижет плошку.
У подоконника в углу,
Где муха оседлала крошку.
А я с уроками вожусь,
И буря мглою небо кроет,
Сгущая косинусов жуть,
Над ратным подвигом героев.
Обычный вечер как всегда
Темнеет, исчезая в Лете,
Чтоб, сквозь года и города,
Со мной скитаться по планете.
* * *
На поезде в тоннелевой трубе
Из пункта "А" умчусь до пункта "Б"
Земли, в которой априорны знанья
Про неизбежность наказанья.
Там от состава преступленья
Вагон агонии - последний -
Отцеплен, и в тупик проник
Из перечтенных в детстве книг,
В них стрелочник, виною пьяный,
Вдоль шпал хрестоматийных строк
Находит то, что было Анной,
И продолжается урок -
Урод - до перемены рабства
На мыло оперных страстей.
Как выдавить по капле бабство
Из мозга собственных костей?
* * *
* * *
Храни меня, безногий бог дороги -
Двурогая уродливая герма:
Бесцельный путь выматывает нервы
И я едва передвигаю ноги.
И страшновато странствовать под стражей
Созвездия, охваченного дрожью,
По раздражающему бездорожью
Безбожного убожества пейзажей.
Дорожный знак "луна" белеет над оливой.
Дай руку! - На! попутчик молчаливый:
Вдвоем вдвойне бессмысленней идти,
Особенно, когда не по пути...
Дай руку мне - ведь ты меня не выдал
Ни первым встречным на большой дороге,
Ни тем, кого хранит гранитный идол -
Обрубок гермы грубый и двурогий...
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.