Игорь Иванченко (1946-2014)


* * *
Что пожухнуть должно, то – пожухло;
Гаснет осени пёстрый мангал…
Многотонное небо распухло,
Как под глазом пьянчуги фингал.

Душу тронет ловца эскапада.
Образ, рвущийся в будущий стих:
Город, пойманный в сеть снегопада,
Бился… бился… устал… и – затих…

(Он прогонит сквозь здания-жабры
Воду дней, чтоб остаться живым…)
Ведьма вьюги свалилась со швабры,
Пролетая по-над Стрежевым.

Вьюга вьюжно завьюжит и вьюжным
Ветром город продует насквозь.
Уходя направлением южным,
Перепутает жизнь вкривь и вкось…

Время – спрыгнуть под насыпь с состава…
Снова осень глуха и нема…
Молодое стекло ледостава
Раскатает назавтра зима.

Оплывают зелёные свечи
Воском снега. Дымится река.
Как Атлант, взгромоздивший на плечи
Небо, город считает века…

Провода провисают от снега.
Заморожен желток фонаря.
И – усилит душа, точно дека
Скрипки, гаснущий звук октября…

* * *
маленькая поэма
без названия
В окошко тайком заглянет Луна поверх занавески;
И – уведёт дорожка на выкрашенном полу
Туда, где срывает ветер майских берёз подвески,
И струйка сока стекает в баночку по стволу…

И – я заблужусь надолго в лесу по имени Детство;
И – вновь увижу размыто, словно сквозь частый тюль,
Как режиссёр от Бога своё гениальное действо
Ставит, где земляникой с ладошки кормит июль;

Измажет руки и губы печёной картошки сажа;
Боярышника оскома скулы цепко сведёт;
Кто-то, невидимый, сзади голосом брата скажет:
«Замри!..» и, не расколдуя, в туман сентября уйдёт…

И – снова липкими станут пальцы от пластилина:
Мы щели в оконных рамах замазывали с утра.
– Бабушка! Ты на печке сегодня спать постели нам
И расскажи ту сказку – про кашу из топора…

Лежим и, уши развесив, слушаем, как смекалку
Солдат проявлял, чтоб только голодному спать не лечь.
( А память, как верный пёс, приносит из детства палку
И лижет лицо, и лапы не убирает с плеч…)

В лесу, за селом, пугая мышей, заухает филин,
И волки поодиночке перебегут шоссе.
Под утро вдруг Сивка-Бурка прискачет, горяч и взмылен,
И – станет во сне катать нас без устали по росе…

…Две тысячи лет назад моё окончилось детство;
Две тысячи горных рек уже в океан утекло…
Как эхо, я слышу вой волков за селом, по соседству,
И – на Луну ночами люблю смотреть сквозь стекло.

Засмотришься только… и – вновь детство к тебе вернётся,
И – в прятки с тобой, со взрослым, сыграет на склоне лет…
И – дед пожурит слегка, и – бабушка улыбнётся,
И – тени в душе рассеет неиссякаемый свет…

СКРИПКА
Геннадию ПЕТРИКИНУ –
томскому музыканту
Жизнь порою тяжелей свинца.
И какого ей рожна?!
Музыкант не должен скурвиться.
Скрипка пошалить должна.

Словно вечность прикасается
К оголённым нервам вновь…
Музыкант грешит и кается;
Спишем это на любовь…

Но: пока он не наполнится
Вдохновением под край, –
Скрипка словом не обмолвится,
Хоть командуй ей: «Играй!..»

К проискам смычка внимательна
Скрипка – музыки звезда –
И, как девочка, старательна –
В самый первый раз когда…

Высший класс, а не ликбез: толочь
В ступе вечера семь нот,
Чтобы обмирала бестолочь,
Когда Моцарт душу рвёт…

Лёд и пламя, экзекуция,
Боль, душевных ран бальзам –
Музыки бесценной унция…

Сволочам не по глазам,
Не для слуха их убогого –
Тайной вечери момент…

Моцарт – нам, а Богу – богово,
А маэстро – комплимент…



* * *
Любовь мне –
Как блистание
Звезды над миром зла.
Любовь мне –
Как призвание
На добрые дела.
Василий ФЁДОРОВ.
Я за жизнь не скопил ничего.
Но: со мной мои воля и вера.
(Илиадная зрячесть Гомера
Слепоту одолела его…)
Древний эпос сквозь время моё
Пронесут благодарные Боги…
А гекзаметр осенней дороги
Поведёт меня через жнивьё.
Журавли накурлычут печаль.
Дождь размоет лесов акварели.
Как рябины, мечты отгорели.
И на всём – увяданья печать.
Из каких-то иных, высших сфер,
Всё звучала предчувствий музыка…
Но: поэта душа безъязыка
Без любви. Я был слеп, как Гомер.
Воля вольному. Грех пустоты –
Бездуховной… безликой… безбожной…
Мы не камни в пыли придорожной.
И – улыбкой свои уста ты
Осияла. И – зрячесть вернула.
Лик увидел твой ангельский я.
А когда ты – сгинь горя змея! –
На плече на моём прикорнула,
Понял я, что потрафил судьбе…
…Вспоминая любимые очи,
Раздуваю дыханием ночи
Угли новых стихов о тебе…

* * *
Н. И.
Ты целуешь меня на пороге разлуки.
Сжали плечи твои перелётные руки.

Дождь оплакал вчера все житейские драмы.
Судьбы порознь – не стоят ни цента, ни драхмы.

Снова осень нагая стоит у порога.
И – обратно заказаны жизнь и дорога.

Грусти медленный блюз. В серебре провода.
(Нас проверят на стойкость огонь и вода,

Нас проверят помятые медные трубы...)
Что-то шепчут в запале солёные губы.

И – тускнеет браслет на холодной руке.
И – последние листья уносит к реке.

Словно чувствуя что-то, замолкла синица.
– Милый мой, я тебе не смогу больше сниться!

Тороплюсь возразить, но холодные пальцы
Рот замкнут мне. (А вещие парки на пяльцы

Натянули, как ткань, нашу боль, нашу муку
И – болгарским крестом вышивают разлуку…)

Тонет тусклое солнце в вечерней реке.
Острый клин журавлей в тучу вбит вдалеке.

Клином клин вышибают. Разлукой – любовь.
Но: она бумерангом вернётся к нам вновь…

…Час прощанья так краток. Навечно запомню я
Эту женщину, ослепительную, как молния…

* * *
Н. К.
Я с подругой пил кагор «Чумай».
И – подругу потерял, наверно…
На моё отшельничество май
Реагирует довольно нервно:

То гроза… то солнце… то луна…
То дебош по нашей всей округе
Град чинит…то за меня сполна
Май дождём отплачет по подруге…

…Звёзд рассветных серебристый дым
Ветер времени унёс на запад.
Зверь разлук почуял ссоры запах;
Милую с азартом молодым

Выкрал у меня, пока стихами
Душу от обид я отлучал…
Горным эхом медленным стихали
Звуки молодости… О причал

Бился катерок любви; штормило
Море жизни, волны торопя…
Тенью лет любимую затмило…
И теперь я, грусть в вине топя,

В одиночку сладкий пью кагор,
Вспоминая милую подругу…
Жизнь идёт по замкнутому кругу.
Я опять тону в вине… Багор

Потерял Спаситель… Страх огня
Смертного… Боюсь…и – потакаю…
Запоздало птицу окликаю –
Женщину, забывшую меня…