Давид Самойлов (1920-1990)

От большинства из нас, кого современники называют поэтами, остается не
так уж много.
"Поэзия -- та же добыча радия"(Маяковский). Отбор этот производят
читатели
-- все виды читателей, которых нам посчастливилось иметь.
Несколько слов о себе.
Я 1920 года рождения. Москвич. Мне повезло в товарищах и учителях.
Друзьями моей поэтической юности были Павел Коган,Михаил Кульчицкий, Николай
Глазков, Сергей Наровчатов, БорисСлуцкий. Учителями нашими -- Тихонов,
Сельвинский, Асеев,
Ауговской, Антокольский. Видел Пастернака. Встречался с Ахматовой и
Заболоцким. Не раз беседовал с Мартыновым и А. Тарковским. Дружил с Марией
Петровых. Поэтическая школа была строгая.
Воевал. Тяжело ранен.
Печататься начал после войны. Первая книга вышла в 1958 году. У меня
восемь поэтических книг ("Ближние страны", "Второй перевал", "Дни", "Волна и
камень", "Весть", "Залив", "Голоса за холмами", "Горсть"), Наиболее полно
мои стихи
Представлены в сборниках "Избранное" (1980) и "Стихотворения" (1985).
Много переводил. Из больших поэтов -- Рембо, Аполинера,Лорку, Брехта,
Незвала, Тувима, Галчинского, Бажана, Эминескуи многих других. Мои стихи
переведены на главные европейскиеязыки. Выходили отдельными изданиями в
 нескольких странах.


Мне выпало счастье быть русским поэтом.
Мне выпала честь прикасаться к победам.

Мне выпало горе родиться в двадцатом,
В проклятом году и в столетье проклятом.

Мне выпало все. И при этом я выпал,
Как пьяный из фуры в походе великом.

Как валенок мерзлый валяюсь в кювете.
Добро на Руси ничего не имети.

СОРОКОВЫЕ
Сороковые, роковые,
Военные и фронтовые,
Где извещенья похоронные
И перестуки эшелонные.
Гудят накатанные рельсы.
Просторно. Холодно. Высоко.
И погорельцы, погорельцы
Кочуют с запада к востоку...
А это я на полустанке,
В своей замурзанной ушанке,
Где звездочка не уставная,
А вырезанная из банки.
Да, это я на белом свете,
Худой, веселый и задорный.
И у меня табак в кисете,
И у меня мундштук наборный.
И я с девчонкой балагурю,
И больше нужного хромаю.
И пайку надвое ломаю,
И все на свете понимаю.
Как это было! Как совпало --
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..
Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороховые!..
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!
* * *

СТАРИК ДЕРЖАВИН
Рукоположения в поэты
Мы не знали. И старик Державин
Нас не заметил, не благословил...
В эту пору мы держали
Оборону под деревней Лодвой.
На земле холодной и болотной
С пулеметом я лежал своим.

Это не для самооправданья:
Мы в тот день ходили на заданье,
А потом в блиндаж залезли спать.
А старик Державин, думая о смерти,
Ночь не спал и бормотал: "Вот черти,
Некому и лиру передать!"

А ему советовали: "Некому?
Лучше б передали лиру не коему
Малому способному. А эти,
Может, все убиты наповал!"
Но старик Державин воровато
Руки прятал в рукава халата,
Только лиру не передавал.

Он, старик, скучал, пасьянс раскладывал.
Что-то молча про себя загадывал.
(Все занятье -- по его годам.)
По ночам бродил в своей мурмолочке,
Замерзал и бормотал: "Нет, сволочи!
Пусть пылится лучше. Не отдам!"
Был старик Державин льстец и скаред,
И в чинах, но разумом велик.
Знал, что лиры запросто не дарят.
Вот какой Державин был старик!

* * *
Тогда я был наивен,
Не ведал, в чем есть толк.
Купите за пять гривен,
А если надо -- в долг.

Тогда я был возвышен,
Как всадник на коне.
Не знал, что десять пишем
И держим два в уме.

Тогда я был не этим --
Я был совсем другим.
Не знал, зачем мы светим
И почему горим.

Тогда я был прекрасен,
Бездельник молодой.
Тогда не падал наземь
Перед любой бедой.
* * *

Л. Ч.
Полночь под Иван-Купала.
Фронта дальние костры.
Очень рано рассветало.
В хате жили две сестры.

Младшая была красотка,
С ней бы было веселей,
Старшая глядела кротко,
Оттого была милей.

Диким клевером и мятой
Пахнул сонный сеновал.
На траве, еще не мятой,
Я ее поцеловал.

И потом глядел счастливый,
Как светлели небеса,
Рядом с этой, некрасивой,--
Только губы и глаза.

Только слово: "До свиданья!" -
С легкой грустью произнес.
И короткое рыданье
С легкой грустью перенес.

И пошел, куда не зная,
С автоматом у плеча,
"Белоруссия родная..."
Громким голосом крича.

 СРЕДЬ ШУМНОГО БАЛА
Когда среди шумного бала
Они повстречались случайно,
Их встреча, казалось сначала,
Была не нужна и печальна.

Он начал с какого-то вздора
В своем ироническом тоне.
Но, не поддержав разговора,
Она уронила ладони.

И словно какая-то сила
Возникла. И, как с палимпсеста,
В чертах ее вдруг проступила
Его молодая невеста.--

Такой, как тогда, на перроне,
У воинского эшелона,
И так же платочек в ладони
Сжимала она обреченно.

И в нем, как на выцветшем фото,
Проявленном в свежем растворе,
Вдруг стало пробрезживать что-то
Былое в лице и во взоре.

Вдвоем среди шумного бала
Ушли они в давние даты.
-- Беда,-- она тихо сказала,--
Но оба мы не виноваты.

Меж нашей разлукой и встречей
Война была посередине.
И несколько тысячелетий
Невольно нас разъединили.

Но как же тогда, на вокзале,
Той осенью после победы,--
Вы помните, что мне сказали
И мне возвратили обеты?

-- Да, помню, как черной вдовою
Брела среди пасмурных улиц.
Я вас отпустила на волю,
Но вы же ко мне не вернулись...

Вот так среди шумного бала,
Где встретились полуседыми,
Они постигали начало
Беды, приключившейся с ними.

Все, может быть, было уместно:
И празднества спад постепенный,
И нежные трубы оркестра,
Игравшего вальс довоенный.

* * *
Дай выстрадать стихотворенье!
Дай вышагать его! Потом,
Как потрясенное растенье,
Я буду шелестеть листом.

Я только завтра буду мастер,
И только завтра я пойму,
Какое привалило счастье
Глупцу, шуту, бог весть кому --

Большую повесть поколенья
Шептать, нащупывая звук,
Шептать, дрожа от изумленья
И слезы слизывая с губ.

ПАМЯТЬ
Е. Л.
Я зарастаю памятью,
Как лесом зарастает пустошь.
И птицы-память по утрам поют,
И ветер-память по ночам гудит,
Деревья-память целый день лепечут.

И там, в пернатой памяти моей,
Все сказки начинаются с "однажды".
И в этом однократность бытия
И однократность утоленья жажды.

Но в памяти такая скрыта мощь,
Что возвращает образы и множит...
Шумит, не умолкая, память-дождь,
И память-снег летит и пасть не может.

ИЗ ДЕТСТВА
Я -- маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
И папа поет мне: "Как ныне
Сбирается вещий Олег..."

Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.
.
Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я, маленький, глупый, больной.


 ВЫЕЗД
Помню -- папа еще молодой.
Помню выезд, какие-то сборы.
И извозчик -- лихой, завитой.
Конь, пролетка, и кнут, и рессоры.

А в Москве -- допотопный трамвай,
Где прицепом старинная конка.
А над Екатерининским -- грай.
Все впечаталось в память ребенка.

Помню -- мама еще молода,
Улыбается нашим соседям.
И куда-то мы едем. Куда?
Ах, куда-то, зачем-то мы едем!

А Москва высока и светла.
Суматоха Охотного ряда.
А потом -- купола, купола.
И мы едем, все едем куда-то.

Звонко цокает кованый конь
О булыжник в каком-то проезде.
Куполов угасает огонь,
Зажигаются свечи созвездий.

Папа молод. И мать молода.
Конь горяч. И пролетка крылата.
И мы едем, незнамо куда,--
Все мы едем и едем куда-то.

ЦЫГАНЕ
Нас в детстве пугали няни,
Что уведут цыгане.
Ах, вы, нянюшки-крали,
Жаль, что меня не украли.
Бродил бы с табором лунным
(Странно-туманно).
Кони под месяцем юным.
Запах тимьяна.

Где вы, мои цыгане,
Плясуны, конокрады?
Где вы, мои цыганки,
Где вы, сердца отрады?

В поэзии нашей великой
Есть цыганская нота.
И звучит эта нота,
Когда уж жить неохота.

("Странно-туманно.
Расстались нежданно.
На сердце рана,
И жизнь нежеланна".)

Пока луна не погасла.
На свете будет цыганство:
Песня, обман, лукавство,
Скрипка и постоянство.

Я помню цыгана Игната
В городе Кишиневе.
Он мне играл когда-то
О давней моей любови.

("Странно-туманно
Вечером рано.
Расстались нежданно,
И на сердце рана".)

Узел моей печали,
Скрипка, стяни потуже...
Ах, если б нянюшки знали,
Как спасать наши души!

 ВЕЧЕРОМ
Мальчик играл в оловянных солдат,
Девочка куклу качала.
Этот тысячелетний обряд
Весь повторялся с начала.

Девочка спела свое: "Ай-люли!"
Мальчик заснул героем.
Ветки качались. По небу шли
Тучи сомкнутым строем.

Глаз не смыкая, кукла спала.
И на ночном привале,
В кучу сбившись у края стола,
Стоя солдатики спали.

* * *
Мне снился сон. И в этом трудном сне
Отец, босой, стоял передо мною.
И плакал он. И говорил ко мне:
"Мой милый сын! Что сделалось с тобою?"

Он проклинал наш век, войну, судьбу.
И за меня он требовал расплаты.
А я смиренно говорил ему:
-- Отец, они ни в чем не виноваты.

И видел я. И понимал вдвойне,
Как буду я стоять перед тобою
С таким же гневом и с такой же болью...
Мой милый сын! Увидь меня во сне!..

* * *
Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы,
Оставим на вокзале.

Года пускай хранятся,
А нам храниться поздно.
Нам будет чуть печально,
Но бодро и морозно.

Уже дозрела осень
До синего налива.
Дым, облако и птица
Летят неторопливо.

Ждут снега. Листопады
Недавно отшуршали.
Огромно и просторно
В осеннем полушарье.

И все, что было зыбко,
Растрепанно и розно,
Мороз скрепил слюною,
Как ласточкины гнезда.

И вот ноябрь на свете,
Огромный, просветленный,
И кажется, что город
Стоит ненаселенный --

Так много сверху неба,
Садов и гнезд вороньих,
Что и не замечаешь
Людей, как посторонних.

О, как я поздно понял,
Зачем я существую!
Зачем гоняет сердце
По жилам кровь живую.

И что порой напрасно
Давал страстям улечься!..
И что нельзя беречься,
И что нельзя беречься...

* * *
Д.К.
Кто устоял в сей жизни трудной,
Тому трубы не страшен судной
Звук безнадежный и нагой.
Вся наша жизнь -- самосожженье,
Но сладко медленное тленье,
И страшен жертвенный огонь.
* * *

То осень птицы легче
Опустится на плечи
Осиновым листом...
Но это все потом.

И графика пейзажей,
Изображенных сажей
На воздухе пустом...
Но это все потом.

А что было вначале?
Какие-то печали,
Вошедшие в мой дом..
Нет! Это все потом!

В. Б.
И ветра вольный горн,
И речь вечерних волн,
И месяца свеченье,
Как только стали в стих,
Приобрели значенье.
А так -- кто ведал их!

И смутный мой рассказ,
И весть о нас двоих,
И верное реченье,
Как только станут в стих,
Приобретут значенье.
А так -- кто б знал о нас!

* * *
Выйти из дому при ветре,
По непогоде выйти.
Тучи и рощи рассветны
Перед началом событий.

Холодно. Вольно. Бесстрашно.
Ветрено. Холодно. Вольно.
Льется рассветное брашно.
Я отстрадал -- и довольно!

Выйти из дому при ветре
И поклониться Отчизне.
Надо готовиться к смерти
Так, как готовятся к жизни...

* * *
3. Г.
Повтори, воссоздай, возверни
Жизнь мою, но острей и короче.
Слей в единую ночь мои ночи
И в единственный день мои дни.

День единственный, долгий, единый,
Ночь одна, что прожить мне дано.
А под утро отлет лебединый --
Крик один и прощанье одно.

* * *
Перед тобой стоит туман,
А позади -- вода,
А под тобой сыра земля,
А над тобой звезда.

Но в мире ты не одинок,
Покуда чуешь ты
Движенье моря и земли,
Тумана и звезды;

Покуда знаешь о себе,
Что ты проводишь дни,
Как неживое существо:
Такое, как они.

А большего не надо знать,
Ведь прочее -- обман.
Поет звезда, летит прибой,
Земля ушла в туман.

* * *
Примеряться к вечным временам,
К бесконечным расстояньям --
Это все безмерно трудно нам,
Вопреки стараньям.

Легче, если расстоянье -- пядь,
Если мера времени -- минута.
Легче жить. Труднее умирать
Почему-то.

* * *
...И тогда узнаешь вдруг,
Как звучит родное слово.
Ведь оно не смысл и звук,
А уток пережитого,
Колыбельная основа
Наших радостей и мук.

* * *
И всех, кого любил,
Я разлюбить уже не в силах!
А легкая любовь
Вдруг тяжелеет
И опускается на дно.

И там, на дне души,
Загустевает, как в погребе зарытое вино.

Не смей, не смей из глуби доставать
Все то, что там скопилось и окрепло!
Пускай хранится глухо, немо, слепо,
Пускай! А если вырвется из склепа,
Я предпочел бы не существовать,
Не быть...

АЛЕНУШКА
Когда настанет расставаться --
Тогда слетает мишура.
Аленушка, запомни братца!
Прощай -- ни пуха, ни пера!

Я провожать тебя не выйду,
Чтоб не вернулась с полпути.
Аленушка, забудь обиду
И братца старого прости.

Твое ль высокое несчастье?
Моя ль высокая беда?..
Аленушка, не возвращайся,
Не возвращайся никогда.
* * *