Вячеслав Пасенюк    

* * *
Такой широкий подоконник,
что поместились без труда
и молочай, и подорожник,
сады и даже города.

Уходит жизнь, а нам не к спеху:
мы не запряжены в неё!
Даже у тех, кто смотрит сверху, –
одноэтажное житьё.

Мы ближе не к земле, а к пыли:
какая пыль – такая быль.
Все уплывавшие приплыли:
силён одноэтажный стиль.

О, эта сила растяженья! –
вдоль неба, вдоль кривых дорог –
до крайнего изнеможенья.
когда и взглядом изнемог.

Покуда жив и существуешь
меж облаком любви и той
листвой земли, в мечтах и в шуме,
ещё не ставшей тишиной, –

держи себя руками хлеба,
руками всех, кто проходил
и ничего не взял от неба,
а силу в память обратил.

* * *
Семафоры, как идолы ночи,
ждут, когда подползёшь, дрожа.
Мы до многого были охочи,
да у многого есть сторожа.

Ум выходит гулять из ворот,
в прошлом веке ещё перекошенных,
в переулки, глядящие в рот,
как придуманные нарочно.

Погляди: это мы с тобой,
это наше запойное гульбище,
это наш непотребный покой,
взятый в чьё-то угрюмое клювище.

Загляну-ка я в око циклопа,
не сморгну, досмотрю до конца:
засыхают цветы нецелованные,
на убой провожают тельца.

Предсказали пожар и нашествие,
но ничем не прервётся трусца:
мы навечно записаны в местные
патриоты Кривого Торца.

как дано, прозябаем шуршаще,
в жалких фактах по самое горло –
в райской роще, в змеиной чаще,
где-то рядом с медузой-горгоной.


на столах разместились вещдоки,
никогда не изменит нам алиби.
Пусть глядит глаз циклопий, жестокий,
белой кровью по краешки налитый.

Добродушною массой лиственной
мягко-мягко застенки выстланы.
То ли вера у нас единственна,
то ли мы у неё единственны.

* * *
…И в третий раз я закинул сети
в голую землю,
и в третий раз не вернулись сети –
проросли зеленью.

Лес разбился на тыщу стволов,
и не стало леса.
Текст разбился на тысячу слов,
и не стало текста.

Слово было в начале –
оно же будет в конце.
Воды своё домчали,
лицо отразилось в лице.

Когда темнота разденется,
обнажая белое тело дня,
жизнь до конца разделится –
на до меня и после меня.