Рубрика «ЖИВАЯ ПАМЯТЬ»

Их называли совестью советской литературы. Они прошли войну не корреспондентами и писателями – в лучшем случае младшими офицерами. Война, как это ни парадоксально, воспитала в них прекрасные человеческие качества, которые стали стержнем творчества, добавив в талант доброты и сердечности.
Межиров, Тарковский, Самойлов, Левитанский, Слуцкий, Окуджава… Наровчатов, Ваншенкин, Винокуров, Орлов, Луконин, Дудин… Все они очень разные. Но в них есть то, что объединяет в поколение – совестливость, порядочность, честность и правдивость.
Этих качеств сегодня очень не хватает, и не только поэтам. Озлобленность, зависть, мстительность и корыстолюбие, свойственные периодам смуты, пытаются править бал в нынешнем мире, забывающем поэзию и озабоченным исключительно прозой жизни.
Из быта не прорастает бытие. Только наоборот. Нам есть, что помнить и у кого учиться. Нам нужно быть добрей и справедливей. Их поэзия – такая.

 АЛЕКСАНДР МЕЖИРОВ
* * *
Отненавидели и отлюбили,
Сделались тем, чем когда-то мы были,
И пребывали бесчувственно вплоть
До сотворенья из глины и пыли –
Трогать нельзя ничего на могиле, -
Не исчезает бессмертная плоть.
В землю угрюмо потуплены взгляды.
Падают листья, и Муза поёт,
И появляется из-за ограды
Чёрный, весёлый кладбищенский кот.


 БРАСЛЕТ

Затейливой резьбы
Беззвучные глаголы,
Зовущие назад
К покою и добру, -
Потомственный браслет,
Старинный и тяжёлый,
Зелёный скарабей
Ползёт по серебру.

Лей слёзы, лей…
Но ото всех на свете
Обид и бед земных
И ото всех скорбей –
Зелёный скарабей
В потомственном браслете,
Зелёный скарабей,
Зелёный скарабей.


* * *

Всё то, что Гёте петь любовь заставило
На рубеже восьмидесяти лет, -
Как исключенье, подтверждает правило, -
А правила без исключенья нет.

А правило – оно бесповоротно,
Всем смертным надлежит его блюсти:
До тридцати – поэтом быть почётно.
И срам кромешный – после тридцати.


 ДАВИД САМОЙЛОВ

 ПАМЯТЬ

Я зарастаю памятью,
Как лесом зарастает пустошь.
И птицы-память по утрам поют,
И ветер-память по ночам гудит,
Деревья-память целый день лепечут.

И там, в крылатой памяти моей,
Все сказки начинаются с «однажды».
И в этом однократность бытия
И однократность утоленья жажды.

Но в памяти такая скрыта мощь,
Что возвращает образы и множит…
Шумит, не умолкая, память-дождь,
И память-снег летит и пасть не может.

* * *
Поэзия пусть отстаёт
От просторечья –
И не на день, и не на год –
На полстолетья.

За это время отпадёт
Всё то, что лживо.
И в грудь поэзии падёт
Всё то, что живо.

* * *
Вот и всё. Смежили очи гении.
И когда померкли небеса,
Словно в опустевшем помещении
Стали слышны наши голоса.

Тянем, тянем слово залежалое,
Говорим и пусто, и темно.
Как нас чествуют, и как нас жалуют!
Нету их. И всё разрешено.


 ЮРИЙ ЛЕВИТАНСКИЙ

 В ОРУЖЕЙНОЙ ПАЛАТЕ
Не берёзы, не рябины и не чёрная изба –
Всё топазы, всё рубины, всё узорная резьба.
В размышленья погружённый средь музейного добра,
Вдруг я замер, отражённый в личном зеркале Петра.
Это вправду поражало: сколько лет не утекло,
Всё исправно отражало беспристрастное стекло –
Серебро щитов и сабель, и чугунное литьё,
И моей рубахи штапель, и обличие моё.
… Шёл я улицей ночною, раздавался гул шагов,
И мерцало надо мною небо тысячи веков.
И под этим вечным кровом думал я, спеша домой,
Не о зеркале Петровом – об истории самой,
О путях её негладких, о суде её крутом
Без опаски, без оглядки перед плахой и кнутом.
Это помнить не мешает – сколько б лет не утекло,
 АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ

 МАЛЮТКА-ЖИЗНЬ

Я жизнь люблю и умереть боюсь.
Взглянули бы, как я под током бьюсь
И гнусь, как язь в руках у рыболова,
Когда я перевоплощаюсь в слово.

Но я не рыба и не рыболов.
И я из обитателей углов,
Похожий на Раскольникова с виду.
Как скрипку, я держу свою обиду.

Терзай меня – не изменюсь в лице.
Жизнь хороша, особенно в конце,
Хоть под дождём и без гроша в кармане,
Хоть в Судный день – с иголкою в гортани.

А! Этот сон! Малютка-жизнь, дыши,
Возьми мои последние гроши,
Не отпускай меня вниз головою
В пространство мировое, шаровое!

 РУКОПИСЬ

Я кончил книгу и поставил точку
И рукопись перечитать не мог.
Судьба моя сгорела между строк,
Пока душа меняла оболочку.

Так блудный сын срывает с плеч сорочку,
Так соль морей и пыль земных дорог
Благословляет и клянёт пророк,
На ангелов ходивший в одиночку.

Я тот, кто жил во времена мои,
Но не был мной. Я младший из семьи
Людей и птиц, я пел со всеми вместе.

И не покину пиршества живых –
Прямой гербовник их семейной чести,
Прямой словарь их связей корневых.


 Рубрика «КЛУБ ПОЭТОВ»

Стихи, написанные в конце 80-х прошлого столетия, и сегодня современны. Наверное, потому, что они талантливы. Мы предлагаем вам прочитать произведения тех, на кого возлагали большие надежды. Они и впрямь очень талантливы. Но с их нынешними стихами мы незнакомы. Их книги, если и издаются, не доходят до нас. Впрочем, так же, как наши, к ним.
 Разорванность культурного пространства – не лучшая черта современности. Своими стихами мы его объединяем. Прислушайтесь к пульсу времени в строках тех, кто украшали альманах «Молодая поэзия 89»


 ВЛАДИМИР ЕРЁМЕНКО

* * *
Из пестряди улиц не вырвешь на миг
Ни той, на которой призванье постиг,
Ни той, для которой единственным был,
Ни той, от которой листок сохранил.

Но позже, усталый, посмеешь сказать:
«У родины малой есть Родина-мать.
Там истины – сваи, а небо- жильё.
И ты не дитя ей – но голос её».


* * *

Я выхожу из памяти своей.
И там, где утром вороны кричали,
Где выткал сердце паучок печали,
Опережаю замыслы ветвей!

Меня томит и нежит высота.
Крыло слепит хитиновым мерцаньем…
Там, на Земле, невнятным прорицаньем
Дверь памяти скрипит, не заперта…

 ЯРОСЛАВ ВАСИЛЬЕВ
* * *
Когда ржавеет лист, и кровянист шиповник,
И сумрачен излом окраины страны,
Ты тянешься к перу, как опытный чиновник,
И, словно приговор, стихи твои ясны.

И только поутру, в автобусе дрожащем,
На каменном ветру, летящем вдоль долин,
Ты чувствуешь, как боль очнулась в настоящем,
И с нею, как всегда, один ты на один.


 ЕКАТЕРИНА ГОРБОВСКАЯ

* * *
Медленно ползёт.
Лифт вдоль этажей.
Как же мне везёт
На чужих мужей.

Прислонясь к стене,
Я кусаю рот,
Потому что мне
Вообще везёт.

* * *
Часы прабабки кукуют глухо.
В воздушных замках тепло и сухо.
А город полон сплошных дождей,
Ничейных кошек, чужих людей.

…Был город пасмурен, зол и сир,
И было в городе всё не так…
А я мечтала исправить мир,
Но, слава богу, не знала как.


 РУБРИКА: ДРУЗЬЯ – СОСЕДИ

 ВЛАДИМИР ГЛЕБОВ (ХАРЬКОВ)

 ЧАСОВЩИК

К обыденной этой картине
Давно уже город привык:
Работает, как на витрине,
В огромном окне часовщик.

Машин и прохожих не слышит,
Движенья скупы и точны.
Он – как в непогоду затишье,
Как остров среди быстрины.

Блестящую крышку завинтит,
Часы по своим подведёт,
И рядом, за стёклами, видит
Привычно спешащий народ.

Идут молодые под ручку
Протезом скрипит инвалид,
И девочка в сереньких брючках
Секундною стрелкой бежит.

 АВТОПОРТРЕТ

Я в восемнадцать лет,
Не мучаясь нимало,
Писал автопортрет.
Мне красок не хватало!

Когда ж других писал –
Нечасто это было –
Две краски доставал,
Лишь сажа и белила.

Теперь гляжу – как мог
Так в людях ошибаться!
Всё радостней мазок
И осторожней пальцы.


Я вижу полутень,
Свет отражённый, блики.
В глазах, где хмурый день –
Мелькнувший луч улыбки.

То мрак, то вешний свет
Мой календарь листают.
Пишу автопортрет.
Всё строже красок цвет.
И скоро двух достанет.

 АЛЕКСАНДР ЛИХОЛЁТ (ДОНЕЦК)

* * *
Одиночество.
Листья горят.
Осень раннею пахнет зимою.
Это старый обряд октября –
Тихий дым над усталой землёю.
Это листья горят.

Никого.
Ни единого встречного взгляда.
Лишь дымит одиночество рядом.
И работает сад на него.

 КОНЕЦ ИЮНЯ
Конец июня. Горек огурец –
Сопутствующий вкус конца июня.
Несёт плоды со склада новолуний
Упитанный лотошный продавец.
«В какую цену новая луна –
Любовница июньского рассвета?» -
Спрошу его и не дождусь ответа,
Ведь в накладных не значится она.
Конец июня – крохотный «Сезам»
Ленивости и полуобнаженья.
Дух ельника колючий, как нарзан,
И приторный до головокруженья.
А грусть свежа, как завтрак на траве,
Земля в ногах и солнце в голове,
Как вдруг поймёшь, что вечер – накануне,
Что прожит день, и времени в обрез,
Что стар июнь, и горек огурец,
И тихое настало новолунье.

 ЮРИЙ ЛЕБЕДЬ (ДОНЕЦК)

х х х

Я не умею предавать,
А мстить, увы, не научился.
Зато умею отдавать
Порывы, замыслы и мысли.
Умею перемножить зло
На чьё-то хитрое безверье.
И копья, а, точнее, перья
Я не ломал, чтоб повезло.
Но, набирая высоту,
Я остро помнил о паденьи…
Спасибо, жизнь, за вдохновенье
И за высокую мечту
Любить и быть всегда любимым.
И необъятное объять.
И, как молитву повторять
Твоё божественное имя.

х х х

…Я старался быть третьим плечом,
Никогда не жалеть ни о чём,
Презирая любой расчёт…
Если рвал, - так трещало всё.
Не рвалось – дорывал ещё!
Не просил
И не ждал пощады.
Всё простил.
Даже взгляд прощальный.
И ушёл, как уходят в бой…
И остался самим собой.


ЛУГАНСКИЕ АВТОРЫ

 ВАЛЕНТИН МУЗЫКА
х х х

Что дороже – честь и совесть
Или роскошь и обман?
Каждый должен сам ответить,
Выбрав ясность иль туман.

А, ответив – жить, как выбрал,
Не свернув с того пути.
И стараться быть нелживым,
И себя в пути найти.

Я же выбрал в жизни совесть
И умеренность во всём.
Я надеюсь и тревожусь,
Но иду своим путём.

х х х

Проницательных – боятся,
И завистливых – не чтут.
Злых, тщеславных – сторонятся.
Лживых – просто обойдут.

Привередливых – не любят,
Уважают честный труд,
Эгоистов – отторгают,
От зарвавшихся – бегут.

Всяки качества во всяком
В меру быть должны всегда.
Вот и будет уваженье
Вам в награду за года.

х х х

Летят ли годы, тянутся ли дни,
Мы в этом мире не одни.
Огромен он и многолик,
Непостижим, прекрасен и велик!