Олег ЗАЙЦЕВ

Родился в 1968 году в Новополоцке Витебской области. Окончил факультет журналистики Белгосуниверситета, полугодичные литературные курсы при том же факультете. Директор учреждения «Литературный свет» (издательство), главный редактор газеты «Слово писателя». Автор трёх книг поэзии «Рифмованные девиации» (1994), «Наитие» (2001), «Координаты смысла» (2010), участник многих коллективных альманахов и сборников поэзии, прозы, литературной критики. С ноября 2009-го — председатель Белорусского литературного союза «Полоцкая ветвь». Действительный член Крымской литературной академии. Лауреат международных литературных премий: им. «Молодой гвардии», им. Симеона Полоцкого.

 СЖИМАЕТСЯ ВРЕМЯ ШАГРЕНЕВОЙ КОЖЕЙ…

***

Смог бы краю изменить родному? —
Сам себе я вторю невпопад:
Здесь и солнце светит по-иному,
По-иному листья шелестят.

Здесь за убегающей тропинкой
Вдаль меня манящею легко,
Небо озаряет яркой льдинкой,
Словно машет-машет мне рукой.

Здесь в глаза бездонные озёра
Молча и доверчиво глядят,
Ночь осенняя крадётся слишком скоро,
Затеняя выверенность дат.

И неуловимый запах дыма
От зажжённых где-то вдруг костров…
Ты мила мне, Родина, любима,
За тебя я жизнь отдать готов.

***

Вперёд, за скомканной бумажкой,
Искать и рифму, и размер.
Не уличайте в доли тяжкой
Поэта, он — миллионер.

Его замашки не подвластны
Ни патриарху, ни царю,
Ведь мир всегда настолько разный,
Что не подгонишь к алтарю.

И к трону тоже не приладить,
Лишь рифме поддаётся он:
А строфы, будто на параде,
Весь глобус кажут из окон.

Дерзая мыслью по бумаге,
Переворачивая лист,
К поэзии, как будто к фляге,
Приник поэт: к трубе — горнист.

Звучит проникновенно, тонко,
Призывно каждая строка,
Как глас рождённого ребёнка,
Как хрип предсмертный старика.

Но сложно изменить натуру,
И автор, стих вкусив, как мёд,
Вдруг миллионную купюру
Опять в своих строках найдёт.

***

Едва лишь угодив в толпу подростков,
Я ощущаю жуткий дискомфорт,
Ведь и одет не вычурно, не броско,
И на компьютере предпочитаю word.

И выстрижен обыденной канадкой,
И в ухе я серёжку не ношу,
На однополых не кошусь украдкой,
В косяк не забиваю анашу.

Куда деваться чокнутому предку
От пирсингом покрытых женских губ,
И как не замечать такой не редкой
Тату на попе, что явил суккуб?

Чем дальше продвигаюсь к молодёжи,
Тем остаюсь всё больше вдалеке:
Зачем так много пирсинга на коже
Тинейджеров, арго — на языке?

Юнцы вперёд шагнули без опаски,
Забыв запас словарный и мозги,
Мне ж чудится мотивчик папуасский,
И бусы, что глядятся шутовски.

***

Знаешь, в чём твоя беда?
Не поверишь ни за что:
Жизнь стекает как вода,
Но… за воротник пальто.

И бессмысленно спешить,
В снах угадывая явь,
Всё равно прервётся нить.
Так на стол пол-литра ставь.

Ногу на ногу закинь,
Плюнь сочнее в потолок —
Лучше всех картин и кин
Многоликий уголёк.

Он мерцает, он горит,
Жаром обдавая мир,
Как далёких звёзд гибрид,
Как изменчивый кумир.

И затеплится в душе
Музыка с размахом крыл,
Пусть и принял сто уже,
Пусть уже и стол накрыл…

Кто-то сверху вдруг плеснёт,
И закончится игра
(Жизнь — всего лишь восемь нот),
Нить смычка порвав. Пора!

***

Как белка, набираю оборот
И мчусь вперёд, шалея, что есть мочи,
Порою даже оторопь берёт:
А вдруг меня Всевышний «обесточит».

Но, преодолевая виражи,
Все ямы и ухабы приключений,
Себе твержу одно я: «Масть держи.
Пусть ты поэт всего лишь, а не гений».

Ударит лихолетье колесом,
И спицами в глаза вонзятся слухи,
Себе вдруг покажусь я невесом,
А все поступки — протокольно сухи.

Под записью отъявленных чернил,
Под тяжестью больших и малых сплетен,
В одном уверюсь точно: не чернил,
Иных не продавал, засим и беден.

Вгрызаясь в скорлупу вчерашних дел,
Цепляясь за кору людского быта,
От этой спешки явно обалдел
И рад, что колесо моё разбито.

Даль бесконечна, я упасть готов,
Порвав свой бег на лоскуты, на точки,
Чтоб стать однажды, с высоты годов,
Отцом одной, но гениальной строчки.

***

Сжимается время шагреневой кожей,
И тонет в пространстве небес календарь.
Дела и поступки сжимаются тоже,
И то, что сегодня, не то же, что встарь.

Хули циферблат и откручивай стрелки,
Но дважды в тот самый поток не войти.
Мечты обмельчали, и мысли так мелки,
Что с ними — осознанно не по пути.

Бегущее время следы заметает,
Как в поле пороша, морочит мой взор.
Но жизни глотков всё равно не хватает,
Чтоб ровным судьбы получился узор.

А кожа одна, и сроднились к тому же:
Куда подеваться от этих времён —
Спираль бытия ужимая потуже,
Постигнуть спешу то, в чём был неумён.

«В уме ли? в уме ли?» — звучит беспрестанно,
Как звук камертона, как эхо струны…
Жизнь проковыляет, прошествует странно
И выйдет, по-тихому, с той стороны.

***

Я в каменном мешке многоэтажек
Мечусь, не разбирая встречных лиц,
Как перст один, не восприимчив даже к
Пугающим угрозам небылиц.
А фонари глаза ехидно щурят,
Подъездов двери хрипотцой манят,
Мерещится, ещё я пропущу ряд
Глазниц окон и кончен променад.
Сомнительно-пугливы встречных взгляды,
Ссутулив плечи, спрятав кисти рук,
Прохожие спешат и мне не рады,
Как будто их решил ограбить вдруг.
В дворах дворняга лает ненасытно,
И птиц последних слышен шелест крыл,
Заря погасла, а на небе видно
Тот самый Путь, что космос всем открыл.
Усвоить тембры стрёкота и писка
Хозяев ночи — точно недосуг:
Приют, я понимаю, мой не близко,
И пуст желудок, и кадык мой сух.
И вглядываясь в улиц перекрестье,
И осязая холода обхват,
Вдруг понимаю: тот на лобном месте,
Чьи мысли разбежаться норовят.
Слипаются больших домов глазницы,
Дворы пустеют, и машин поток
Иссяк, лишь одному не спится, —
Кто в призрачное завтра перетёк.

* * *

Расписание жизни нарушит зима:
Как бумаги клочки, разжиревшие хлопья;
Я схожу по ступеням, а может, – с ума,
И откуда такое сознанье холопье?

Не скучая по строчкам, не видя следов,
Вдруг ступаю на мёрзлую кожу планеты
И шепчу еле слышно, но веско, "готов" – ¬
Это эхо тепло загоняет в тенета.

Снег блестит на асфальте, прессованный в срок,
Отражаясь в глазах, словно солнечный зайчик;
Напоследок я фразы себе приберёг,
Провожая, но исподволь, ранний трамвайчик

Еле слышно хрустит под ногами земля,
Глотки трелью расхожей синицы полощут,
Я иду, небеса о пощаде моля,
Из кварталов далёких в неблизкую рощу.

И склоняюсь сосульке, укутавшей ветвь,
А слова родником вдруг забьют, как и прежде:
Стих со мною, он – Ветхий и Новый Завет,
Ключ к свободе, весне, пробужденью,.. В надежде

Жизнь опять протекает: я ль должен часам
Или время - должник? Перья пышные сухи...
И гляжу в потолок и молюсь образам,
А в окне мельтешат вечно-белые мухи.

* * *

Лицом к лицу – родных не видно черт,
И вглядываться надо ли напрасно,
Когда не Кай ты, значит рядом Герд
Не сыщешь, и искать, поди, опасно.

Чей взгляд не выдаёт горячий пульс,
А бешеного сердца – кистей холод,
Тот обречён вкушать, не чуя вкус,
Тот вечно загнан и в душе расколот.

Не принято у нас пускать слюну,
Мятущиеся дама не по нраву,
Когда, любя, ты слышишь «прокляну»,
А, вожделея, – «не имеешь права».

Когда и комплимент не по губам,
И, зачастую, искренен не к месту,
Ты женщине – не господин, рабам
Нельзя иметь ни кралю, ни невесту.

Кто в реверансах подличать привык,
Тот в фаворе, тому и карты в руки;
И Снежной Королеве волчий рык
Роднее, чем печальной флейты звуки.

Но в царстве снега, королевстве льда
Живут лишь те, чьё сердце с камнем схоже,
Особе, только раз сказавшей «да»,
Всю жизнь придётся греть супругу ложе.

* * *

Господь, зачем ты создал тело:
Оно – предвестник всех грехов,
И как душа бы ни хотела,
Не выйти ей из берегов.

А тело ищет вожделений,
Чревоугодия полно,
Оно – источник гнева, лени,
Хоть в действиях своих вольно.

А плоть и жадности подвластно,
И злобой, завистью пыхтит,
Но, глядя на него, неясно
Порой, где человека вид…

По размышленье трезвом, смелом
Узрю, в чём всё же благодать:
Господь, а стоило ли телом
Святую душу награждать?