Ирина Сурнина


***
Тихо живут старики,
Редко выходят из дома
Возле замёрзлой реки
В пятиэтажке знакомой.

И ничего не хотят,
Лишь телевизор остался.
- Бать, почитал бы хоть, а?
- Что мне читать! Отчитался.

Бродит по комнате мать,
Тихо к чему прикоснётся.
Может, окликнуть, позвать?
Вдруг вдалеке оглянётся?

Батин с железками стол,
Мамины залежи ситца.
Если их вынести, то…
Я ведь могу не родиться.

***
Отец потянется за мною
И только выдохнет:
- Уже?..
А я привыкла и не ною
На тридевятом этаже.

Помыла полки, пол, посуду
И занавески завела.
Когда ещё я с вами буду?..
Не зря приехала-была.

- Осталась бы, помылась в бане,
Я баню быстро истоплю…
А я давно привыкла к ванне,
Но что ж застыла и стою?

И никакой-то здесь природы:
Дорога, вышка, облака
И огороды, огороды,
Болотце в грусти ивняка.

И листья тихие не летни,
Я ж на год-два, не навсегда.
И этих яблок вкус последний,
И в бочке чёрная вода.

***
Эх, Наташка, большие серёжки!
Одинокая тонкая мать.
Подломились кроватные ножки,
Раскачали вы с братом кровать.

Брат мой что – погуляет, и сдуло:
Не по духу осёдлый режим.
И теперь автоматное дуло
Наблюдает на зоне за ним.

У подружки твоей задержался
И на память двоих подарил.
А Людмила всё: «Если б не дрался!»
А Людмила всё: «Если б не пил!»

Слишком много намерено воли,
Слишком много тоскующих баб,
И не вытянуть счастья без боли –
Вот мужик оттого и ослаб.

Выйдет, плюнет: в полыни пороги,
Постарелый уже, сам не свой.
А сынок отслужил и с дороги
В новой форме поступит в конвой.

***
Дядька Серёга ушёл к молодой,
Зубы не вставил.
Будто живой окатили водой –
Плечи расправил.
В синей джинсовке, в синих глазах,
С новою кожей,
В Алкином он молоке и слезах,
Много моложе.
Тётка спилась, и в оградке бурьян,
Вытянешь – дыры,
Бухнет сорняк, наливается пьян
Соком с могилы.
В вазе хрустальной молчат камыши,
Если раздвинуть,
Плавает лодка в квартирной глуши,
Вёсла не сдвинуть.
Сердце не сердце, разрыв и всплывать
Можно у Бога.
Первую зиму в земле зимовать
Страшно, Серёга?

***
Кину хлеба за помин в окошко:
Дедушка, поклюй на холода.
Под снегами ягода морошка,
Глухари и небо изо льда.
Солнце выйдет утром из ночного
И растопит слюдяную твердь.
Дед-глухарь взлетит на ветку снова –
Будет в белым-белое смотреть.
И увидит хлеб, и помутится
Золотой – в прожилках неба – глаз.
И ему припомнится-примстится…
Деда, деда! Помолись за нас.

***
- Бабушка, что ты шепчешь?
- Молитвы.
- Непонятно.
Она зевает, бормочет невнятно,
Охает, засыпая.
А я удары сердца её считаю.
Слышу,
Как она дышит.
Трогаю тёплый, большой бок,
Зажатая между ним
И стадом оленей стенного ковра.
Далеко до утра.
И где-то есть Бог.
Наверное, строг.
Для чего смертное в комоде?
Новенькое
И какое-то грустное вроде?
А самый большой олень
Лучше всех.
Стоит уже сколько – не лень,
И глаза такие чёрные
Из-под век.
Скорее бы утро.
Боюсь почему-то.

http://www.litandsmoke.ru/pes-begushhij-kraem-morya/studiya-poeta/716-ldomojr-stixotvoreniya-iriny-surninoj-v-studii-poeta.html