Мастер Евгений



* * *

Прельщают неофитов – сласти власти,
Щекочет ноздри – фимиама дым.
Не ведают они: чем платит Мастер
За участь – оставаться – таковым.

Суровой очевидности не веря,
Я полагал, что молодость – пролог,
Но стал похож на старого еврея
Как всякий начинающий пророк.

Мне – долгая дарована дорога
И мой удел, покуда плоть жива:
В душе расслышать – тихий голос Бога
И записать – знакомые слова.

Попытка бессмертия

Когда холодало и окна чужие желтели,
Хмелил терпковатый, на розлив отпущенный, вечер,
За кровлями кроясь, залётные ангелы пели
Битловское что-то, – я был гениален и вечен...

...Вцепиться, вдышаться, плющом неотвязным увить их,
Навзрыд и навеки, врастая и не отпуская,
Но всё же не вспомнить, а вам – и во сне не увидеть,
Какими судьбами – меня подымала Сумская,

Какими стихами, да нет, не стихами, а – снами,
Не снами, а взрывом – вздымалось и по ветру рвалось
Ночей одиноких – отчаянно-чёрное знамя
Тоски и свободы... И всё это – юностью звалось...

...Там веяла – вечность... Там жизнь торопливо листала
Страницы пророчеств, сверяясь по судьбам и датам,
Там Гоголь, – вороной, – нахохлился над пьедесталом,
И крыши вгрызались в холодную мякоть заката...

...Прозрев, опознаешь – дворов обмелевших колодцы,
Слепых переулков фонарную жёлтую слякоть,
Но что остаётся? – о прошлые дни уколоться
И, в строфах протяжных, – былое бессмертье оплакать...

...Детей не пускайте – в бездонные каменоломни
Ночей одиноких! Забейте крест-накрест ворота.
С какою по счёту, – простите, родные, не помню, –
Я жизнью прощаюсь, – отныне и бесповоротно,

Но та была – первой. И – заново, сызнова, снова
Твердит, не сгорая, – над пеплом, что теплится еле,
Прозревшая зрелость, заложница зримого слова:
«Когда холодало и окна чужие желтели...»

1978–2003

Предчувствие Пути

Жжёт – отметиной ножевою,
Плотность плоти развороша,
Неприкаянное, живое,
Называемое – душа.

Неявляемое воочью
Запредельным огнём горит:
То ощерится – пастью волчьей,
То по-ангельски говорит.

Ворожащей – впотьмах – девчонкой,
Вопрошающей о судьбе,
И догадывается о чём-то,
И не верит – сама себе.

Помраченье превозмогая,
Ты бормочешь – при свете дня:
Что затеяла ты, родная,
Распинающая меня?

Неужели – необходимо,
Неуживчивой и нагой,
Невозможного мира – мимо,
Вечной бабочкой – на огонь,

В непроглядные – для невежды –
Как чернобыльская зола,
Невменяемые надежды
Догорающего дотла,

Где, пресветлой стезёй Господней
Преисполнясь, – озарено
В поднебесье – из преисподней –
Прорастающее зерно?

Земные сны

Площадное бессмертье
укусит – волчком за бочок,
но пока, – на краю, –
покемарим, – легко и счастливо...

...Так – усопший заморыш,
усохший приморский бычок,
пялит
Бельма Гомера
в плебейское мутное пиво.

................................

«Ты в раю, Дон Гуан.
Наконец-то, домой – из гостей,
воротился, сновидец,
как мученик принят святыми»...

...Но – горит на душе,
не сотрёшь – наждаком до костей,
побледневшей наколкой,
невнятное
женское
имя...

Частные уроки

Бесконечного лета – в начале,
завершает – уроки свои
выпускник факультета печали
с золотой медалисткой любви.

Их продолжить, казалось, не поздно,
но – в спираль обращается круг:
аспирант, волевой и серьёзный,
угодил – в кандидаты разлук.

Ни карьеры, ни славы, ни денег,
лишь бы там,– за последней чертой,
повстречался – тоски академик
с ученицей своей золотой.

cтансы

что за доля сучая
голосить: пойми меня
вечное и сущее
наделяя именем

грезить угоразженным
распинаться тысячам
громогласным гражданам
в небо пальцем тычащим

юного игристого
сроду бы не пробовать
ведая что исповедь
созревает в проповедь

партизаня лучиком
в мире опечаленном
прозревать что лучшего
ввек не обещали нам

верная как сверстница
отчая околица
ожиданьем светится
хочется и колется

неспроста над пашнею
подкатившей осени
воскресает павшее
в беззаконной озими

брезжит из-под имени
свет предназначения
неисповедимого
и неизреченного

Псалом 151

На краю помрачённого мира,
молодое дразня вороньё,
мне хвалить бы, – на трубах и лирах, –
изначальное Имя Твоё.

Над горелой и голой равниной,
на недолгой своей высоте,
возглашать – о глухой и ревнивой,
нестерпимой Твоей правоте.

Чтобы снова, разодранный в клочья,
непрощённою кровью томим,
страшный край, именуемый – отчим,
стал последним оплотом Твоим,

чтобы выжив, – блажным и недужным, –
жаркой веры скудельный сосуд
хриплым голосом, злым и натужным,
возвещал Твою правду и суд,

и, взыскующий нового неба,
на усохшую землю ступил
Соискатель насущного хлеба,
Созерцатель усопших светил,

Собиратель – прозрений заветных
в ветхом мире, спешащем на слом,
став одним из достойных и светлых
за Твоим небогатым столом.

Но в упрямстве непреодолимом,
у безглазой беды на краю,
на развалинах Третьего Рима
я напрасные песни пою.

Через вой – человечий и волчий,
в трёх шагах – не расслышать меня
несподобленным видеть воочью
чертежи нерождённого дня.

Сотворённый из боли и света
слабый прах – расточи и развей,
чтобы подлою кличкой поэта
не поганил – планиды своей,

но, в пронзающем свете с Фавора,
вечный циркуль зажав в кулаке,
Золотые стихи Пифагора
прошептал – на родном языке.

NEXT

1.

Обречённо, сурово,
грохоча и переча,
головою за слово
отвечает предтеча.

Не живёт, – выживает,
но, – с ознобом под кожей,-
вновь – пацан вышивает,
на мессию похожий,

жжёт, – горланящий гордо
как предутренний кочет, –
подневольное горло
Дух, что дышит, где хочет.

2.

Исполняются сроки,
но терпимы покуда
самопальные строки
и пустая посуда.

В ежеутренней пытке
для детей подземелья:
нам бы – ваши напитки,
вам бы – наше похмелье.

...Есть – путей постоянство,
а талант, – он, – „на сдачу”...
...Даже с нашим упрямством
невозможно – иначе...

3.

владу клёну

упаси его от победы
как от самой слепой беды
пацана что летит по следу
наступая в мои следы

отлучив от блядей и выжиг
не гноби его на убой
попусти суеслову выжить
оставаясь самим собой

ради песни его неспетой
и неявленной небесам
дай засранцу любви и света
остальное сумеет сам

12.08.07

Улетай...

Дурочка, дикарка, полукровка,
отражённым светом отблистав,
стынет жизнь, как божия коровка,
уцепясь за краешек листка.

Что попишешь, если, догорая,
век – дотла – окрестности спалил?..
...Расправляй смелее, дорогая,
крылышки сиротские свои.

Неуклюже, истово, нелепо,
поперёк – дороге кочевой,
улетай, печальница, на небо,
не дослушав толком – для чего...
16.06.09.

Г. О.

Олегу Горшкову,
творцу книги «Глагол одиночества»,
с любовью и восхищением

Пока беда не проросла,
в обходе – пешем или конном,
как православный Ярославль
над потаённым пошехоньем,

обречена – не уберечь
своих скворцов первоначальных,
волхвует выспренняя речь
в велеречивых и печальных,

самосожженчески-ясны,
глядят, отверженно и голо,
души младенческие сны
сквозь одиночество глагола.

Отщепенское

Уязвлённой душою взглянув окрест,
В нестерпимой и нетерпеливой дрожи,
Я, дежурным вороном здешних мест,
Горевал над отческим бездорожьем.

Nevermore, касатики, nevermore,
Но крамольную карму – в кровях отхаркав, –
Не Вермонт, Исаевич, не Вермонт,
Мой корявый, мой краеугольный Харьков.

Не влипая в казённое толокно,
Здесь ныряли юные торопыги
Под молчанье – пыльное, как сукно,
За слова – угрюмые, как мотыги.

Воскресать – позорникам – не впервой,
И в гробах – резоны себе отыщем,
Чтобы вновь – богородицыной травой
Прорастать – над чёртовым пепелищем.

1976, 2006

Совок

1.

Мирового разлада виновник,
преисподним огнём обагрён,
обгорелый предзимний терновник
над провалом последних времён,

ненасытный, отторгнутый, грешный,
первородные сны берегу
про отцовский костёр, догоревший
на далёком крутом берегу.

Лучезарна, надменна, кровава,
протрубила над болью моей,
лебедей кумачовая слава
от тайги до британских морей,

но естественней всех монополий,
под прицелом потерянных звёзд,
молчаливый, как минное поле,
беспробудный крестьянский погост.

2.

Здесь, не числя себя в обречённых,
отлучённых от лучшей земли,
на корнях, окаянных и чёрных,
ясноглазые дети цвели,

что, в подпольях своих не крысея,
пьют казённую, на посошок,
за суровую тётку Расею,
за сиротский ея пирожок.

Всё страшней, суеверней, суровей,
оловянные очи слезя,
леденеет в неявленном слове
несусветная наша стезя,

но, свирепой любви не переча,
отморозком вселенским пройду,
пjдпоясанный ломом предтеча,
в кирзачах по крещенскому льду.

Другу стихотворцу

1.

Дастся нам – днесь –
с лихвою –
то,
о чём – не просили,
лишь
надышись – взахлёб –
злою земною пылью.
Я, средиземноморец,
в малую –
врос –
россию,
я горевал – о хлебе,
мне даровали – крылья.

Неба
беспутный путник,
знаю,
что есть – дорога,
что – воли воловье терпенье
это – уже – немало...
...Но русское стихосложение –
автоответчик Бога:
«Оставьте своё сообщение
после звукового сигнала.»

2.

...Я мастер невольного вздоха.
Григорий Беркович

Орфеям четвёртого мира –
Недужным, нетрезвым, неюным, –
Впотьмах, – коммунальная лира
Ощерит щербатые струны.

Куда ж нам, горбатым, деваться
От гари горящего торфа?!
...Горючие вёрсты дымятся –
От Харькова – до Дюссельдорфа...

...А Сеятель, зло и упорно,
Грядущее – метит – вчерашним,
Швыряя отборные зёрна
В голодные чёрные пашни.

...Жалеем себя, – человеки, –
По-детски, – взахлёб и нелепо, –
И тычется – в мокрые веки
Ещё нерождённое небо.

И в нас – распрямляются – снова,
В пронзающем – свете с Востока,
Хранитель забытого Слова
И мастер невольного вздоха...

3.

Постскриптум (После написанного)

Как отвес,
поперечен –
плоским земным основам,
между двух огней,
в их участии половинном,
я живу,
искровой зазор
между телом – и словом,
самозванный провайдер
между
Отцом и Сыном...

Самиздатовский
тощий сборник, –
в шкафу мировых поэзий, –
в упокой
упакует –
земную мою истому,
умолчав – о свойствах
небезопасных
лезвий:
перечёркивать вены –
червоным – по голубому...

Уходя,
выключаю свет,
сразу – во всей вселенной.
иногда возвращаюсь,
чаще –

вином и хлебом,
ради – девочки вечной,
пресветлой
и неизменной,
на живую нитку
сшивающей
бездну с небом...

Бабье лето

Ничего не придумано – лучше
Просветляющих дней сентября.
Пусть – надежды измученный лучик,
Напоследок – согреет тебя.

В непомерных Господних щедротах
Неприметно продвинулись мы
От весеннего солнцеворота
К равноденствию света и тьмы.

Не пророчества – так примечанья,
Воплощаясь, тоска принесла,
Променяв – первородство молчанья
На голодный оскал ремесла.

Но – плачевна творимая вечность,
Если – заживо – недосказать
Про твою терпеливую верность,
Про твои золотые глаза.

О грядущей зиме не тоскуя,
Не жалея – почти ни о чём, –
Оставляю свою мастерскую,
Ухожу – за последним лучом.

Духов день

Как подёнщик ненужный, взыскуя насущного хлеба,
Брёл – в толпе – по просёлкам, понуривши душу свою…
Мне – в посёлке Высоком: открылось высокое небо
И прорезали крылья – сутулую спину мою...

Все мы – родом из птиц, нам и хлеба-то надо немного,
Был бы воздух – на вдох – и в отрыв, никого не виня,
Но я выкашлял – слово, и в небо – открылась дорога,
Возвращаюсь – домой. Дорогие, простите меня...

16 июня 2003

Пауза

Знаю, знаю, – крысы всех переживут,
а вот музыку не смогут ни хрена.
А. Кабанов

На ржаных проживший сухарях,
всех вождей имеющий в виду,
затаил заветный звукоряд
семь ответов на одну беду,

воскресая, всякий раз странней,
всенародной мантре помешав,
в стылой и расстроенной стране,
где медведи бродят по ушам.

Беспробудны, как заведено,
подкреплять заведомо вольны
фортепьянства нервное вино
чёрно-белой магией вины,

непечатной притчей на устах
пустословью повод подаём,
как рояль, застуканный в кустах
с малолетней музыкой вдвоём.

Из прокисшей киевской тоски,
Троица, воскресшая на треть,
«Волобуев, – молвит, – вот вам кий, –
полно – синим пламенем гореть!»

Виртуозить сызнова начнём,
пусть клавиатура утаит:
на кого, на ноуте ночном,
западала клавиша delete.

© Мастер Евгений, 2010–2012.

© 45-я параллель, 2012.