Михаил Ваганов


Вдали от больших и не очень больших городов,
как будто бы ластиком, временем стертые с карты,
деревни, укрытые шапкой февральских снегов,
на теле Великой России безвинно распяты.

Сюда не приходят – дороги давно заросли,
забыты названия – некому больше их помнить,
здесь в окнах уже навсегда погасили огни
и ржавчина медленно съела железные кровли.

В колодцах вода превратилась со временем в яд,
упали заборы и тихо как в жаркой пустыне,
лишь двери от зимнего ветра печально скрипят
да мертвые мухи дрожат на сухой паутине.

Рассыпались печи, в которых когда-то пекли
тот хлеб золотистый, что с солью гостям подавали.
Прогнили полы, позабывшие шорох метлы.
Гармони – и те, обратившись в труху, замолчали…

И нет никого, кто мне дать согласится ответ
на вечный вопрос – кто мы есть на духовном погосте?
А хочется искренне верить, что все-таки нет
людей, что надеются выжить без прошлого вовсе.

Куда вы ушли, старожилы глубинной Руси,
извечные знахари нашей забытой деревни?
Неужто на вечные веки быльем поросли
надежды людей, воплощенные в эти селенья…

Мертвые города

У страны моей привычка нехорошая –
из Москвы плевать на дальние окраины.
И не счесть уже всего, что было брошено,
что гниет и превращается в развалины.

Нелегко оно – советское наследие,
слишком многое, наверное, построили…
Проще раз всего одобрить расселение,
чем тащить такую ношу по истории.

Разрешается вопрос существования
чьим-то росчерком размашистым, как водится.
А к чужой судьбе ни капли сострадания –
человек всегда сумеет приспособиться.

Убивают города без сожаления,
забывают их, едва уходит выгода…
Жизнь сменяют тишина и запустение –
безнадега, не имеющая выхода.

Бьет природа их дождями да морозами,
и разрушит, наконец, до основания.
Все стоят они, по Родине разбросаны,
а на картах ни отметки, ни названия.

И приводят указатели дорожные
проржавевшие насквозь и запыленные
в те места, на города еще похожие,
но давным-давно никем не населенные…

2011


Стихи о прадеде

Карелия. Шесть. Ноль один. Сорок два.
Сплетаются черные цифры в слова…
А где-то на полузабытом разъезде,
под мятой звездою из крашеной жести,
растет не уральская вовсе трава.

Прогнившие шпалы лежат в стороне,
в укор заплутавшей по лесу войне.
А мертвый не просит себе обелиска,
он знает, что финны по-прежнему близко,
он слышит их поступь по нашей земле.

Но верит: ни в прошлом, не ныне, ни впредь
ему в том бою не дано умереть.
Покуда могила ему не готова,
седой политрук просыпается снова,
чтоб жизнью своею обманывать смерть.

И губы, прикладом разбитые в кровь,
слова повторяют заветные вновь:
«Дойти, добежать, доползти до Берлина…»
Но пуля свинцовая непобедима
и держит несчастного крепче оков.

И стонет солдат средь карельских болот,
и встать из трясины погибших зовет,
но полк, захлебнувшийся грязью, не слышит,
что кто-то так близко и трепетно дышит
и ждет, каждый день воскресает и ждет…


Спустя неизвестное множество лет
когда вы наткнетесь на серый скелет,
прошу – стороною его не пройдите,
а тихо по братски герою скажите
что он победил и войны больше нет.

2005

Дом образцового быта

Порушено многое, многое было забыто,
но также ржавеет на здании с номером пять
табличка помятая «дом образцового быта»,
которую время не может никак доконать.

Жильцы поразъехались в самые дальние дали,
и в темном подъезде на сбитый ногами порог
не ступят подошвы цветных пионерских сандалий
и черный с подковкой стальной милицейский сапог.

Никто не промажет окурком в консервную банку,
не будет выкручивать лампы соседям назло,
аванс получив, не устроит в квартире гулянку,
во время которой нечаянно выбьет стекло.

Из дальней Москвы не приедет курсант на побывку,
калека с гитарой про знойный Афган не споет,
никто не получит на первое мая открытку
и сыну письмо не отправит на Северный флот.

Старушка тайком не покормит бездомную кошку,
не выкрикнет «рыба» поддатый мужик мужику.
И больше никто не посадит на клумбах картошку,
не будет игрушечный трактор катать по песку.

В пустующем доме, где быт в образцовом порядке,
вернувшись из самых далеких и призрачных лет,
обрывки квитанций тихонько шуршат по площадке
и пеня с годами растет за отключенный свет.

Клюют воробьи на помойке какие-то крохи,
разбитые окна глядят на загаженный двор.
Здесь памятник умершим людям, стране и эпохе –
их гордость былая и нынешний вечный позор.

А всюду растут новостройки по улицам пыльным,
но лишь для того, чтоб во Время Больших Перемен
потомки признали какой-нибудь дом аварийным,
снесли, и, быть может, построили что-то взамен.

2009


Рутина

Липкая паутина
крепче стального троса -
выбраться из рутины
людям всегда непросто.

Я засыпаю чтобы
снова сползти с кровати,
вычистить зубы, сделать
утреннюю зарядку…
Далее все по плану,
четко, на автомате.
Я не машина вовсе,
просто привык к порядку.

Я выезжаю в восемь,
не нарушаю правил,
время пути известно
с точностью до минуты.
Знайте, куда бы случай
двигаться не заставил,
я выбираю только
правильные маршруты.

Раньше, чем мой начальник,
я опускаюсь в кресло,
делаю что угодно,
только бы делать что-то.
Если меня похвалят,
вряд ли мне будет лестно,
я так устроен, это
просто моя работа.

День пролетает быстро,
стрелки бегут по кругу…
Я не хожу за кофе,
ем, не вставая с места.
Все, что мои коллеги
передают друг другу,
не вызывает даже
легкого интереса.

Я покидаю офис
позже чем мой начальник,
еду домой, сжигая
личное время в пробках.
Дома снимаю галстук,
ставлю на плитку чайник,
разогреваю ужин
в пластиковых коробках,

после горячей ванны
падаю, сил лишенный,
и засыпаю, чтобы
утром проснуться снова…

Люди должны запомнить –
словно паук огромный,
в сети свои рутина
может поймать любого.

2011

Не плачь
Не плачь… Но если все-таки захочется,
то от людей подальше слезы спрячь.
Пусть боль,
пусть стыд,
пусть даже одиночество,
но на виду других, прошу, не плачь.

Так много здесь сторонних наблюдателей,
здесь бед людских свидетелей полно.
Они в сто раз становятся внимательней
услышав всхлип, а чей – им все равно…

Еще, быть может, горе лишь мерещится,
и капли слез со щек не упадут,
а меж собой уже вовсю зашепчутся,
как тараканы слухи поползут…

Не обвинят открыто и не высмеют,
не бросят вдруг в лицо обидных слов.
Но как на почве плодородной вызреют
их домыслы и ложь в конце-концов.

Нет ничего плохого в невозможности
сдержать себя, заплакать в трудный час.
Жестоки люди…
Я из осторожности
не выставлял бы слезы напоказ.

2011