Алексей Филимонов

Санкт-Петербург

альманах "Синь апельсина"

* * *

Человек, несущий крылья
По ступеням площадей
На помост восходит сильный
Перед храмом всех страстей.

Разворачивая знамя
Крыльев, плещущихся вне,
Он восходит, аки пламя,
Отразившийся в окне.

В рамах будто задержался -
В зазеркалие скользя,
И осталась пыль на пальцах
Шелковистого огня.

ПОЛЫНЬЯ

Вчерашняя благая полынья,
под вечер затянувшаяся льдом,
из бездны ночью смотрит на меня,
и взор таит под матовым стеклом.

Проглянет бесконечная вода,
когда земное тронет хрупкий лед,
совсем недолго, и придет сюда
в ничто переходящий ледоход.

Пока смотри - как пристально тебя
бездонность, вовлекая в пустоту,
разглядывает, веки серебря,
провидя уходящих на мосту.

ОТ РОЖДЕНЬЯ

Тени - те же отраженья,
Только пролитые вниз.
Над иллюзией движенья
Кто-то в сумраке повис.

Опрокинутый желаньем
Разглядеть свое лицо
Отраженное в познанье
В окружении дворцов.

На асфальте - тенью синей,
В легкой дымке забытья
Он растаял над Россией,
О бессмертии моля.

* * *

В лужах отраженье
инобытия,
небо без движенья,
вне - и жизнь моя.

Наши ль эти лики
в облаке густом?
Ветви Эвридике
машут за углом

дома-лабиринта,
где бледны следы;
под ногами льдин-то,
в таянье сады.

Озарилась вечность,
проницая нас.
Эхо или встречность -
немоты рассказ

о пришедшей сини,
о сапфире там.
В лужу заступили,
рябь - по зеркалам.

ВЕЛИЧИЕ ОСКОЛКОВ

На Невском встретите людей,
покуда не развоплощённых,
или спешащих в боль теней
и пешеходов, и бездонных.

Бездомных, в паре с ямщиком,
уже уставших от бессмертья,
и тех, кто с явью не знаком,
не принимая милосердья

материи, которой нет,
а есть изнанка зазеркалья,
где отражаются поэт,
дома, и чудо без прозванья,

в витринах недопустоты,
где манекены, величавы,
несут знакомые черты
в осколках бледности и славы.

И кажется, сама Нева
с Небес спускается на Невский,
и омывает купола,
в земном небесном переплеске.


ВЗГЛЯДЫ

Земля сама подобна Оку,
но чей-то взгляд глядит извне,
как шар, провидя всё глубоко
в задумчивой голубизне.

Потоки рек и шорох моря
вбирает веко без оков -
прозрачное, с тоской во взоре
по бесконечности веков.

Вот так взирать и отражаться
в нерукотворных зеркалах -
в субстанции сквозного братства,
росой в нетающих ветрах.

ПРИОТВОРЕННОСТЬ…

В искаженном зеркале прозрачном,
растворяясь в контурах домов,
мысль, земную явь переиначив,
над землей раскинула покров.

Звезды вытканы рукой нездешней,
претворяясь – долу – в фонари.
Слово из туманности безбрежной
оказалось здесь, у нас, внутри.

Сей объем кубический, юдольный,
и портрет, двоимый вдалеке,
сумрак ночи зимней, своевольной
отворяет завтрашней реке…


НАЧАЛО ВЕКА

Как манускрипт начала века,
листаю город по ночам.
О Питер! призрачный и блеклый,
ты свет невидимый – очам!

В себя вобравший даль пространства,
ты долу опускаешь нить, -
распутывать клубок бесстрастный
и в небо тайно уходить.

Окутан ширмою зеркальной,
ты отражаешь города,
чьи души ночью, в час печальный,
сквозь сон слетаются с ю д а.

Где кони стынут в отдаленье,
и в небо смотрится река,
и грань меж нею и забвеньем
небесным – зыбка и тонка…

12 октября 1997

* * *
Н.

Я входил в зеркала Петербурга,
оставаясь лишь тенью извне –
утром. солнечным от испуга,
застывающим синью в окне.

В эти старые стены, немые,
(что-то шепчущие проводам,
позабывшим оковы земные),
отдающие разум – годам.

В зазеркалье ни снов, ни ошибок.
Нас ведет внеземная рука
в мир, который таинственно-зыбок,
где, как души, парят облака…

то в коней обращаясь античных,
то в героев… Но треснула мгла:
то крыла отпечатались птичьи
в амальгамах ночного стекла…


ЗЫРКАЛО

Амальгамы-слова,
Растворенные здесь
На манер серебра,
Оловянные днесь.

Отражаются в них
И сам-друг, и никто,
Безымяннейший стих
И судьбы решето.

И глаголом зеркал
Отворяется высь,
То ли бездны оскал,
То ли темная близь.

Там, где холодном всем
На ветру у зарниц,
Перелистнуто кем
Зазеркалье страниц?

Библиотека снов
На границе огня,
Неземных голосов
И грядущего "я".


СВЕТ И ХРУСТ

Череп хрустальный,
объём наваждения,
полуреальный
во снах пробуждения.

Зримый на кромке
рассветно-закатной,
без отшлифовки
доносит раскаты,

не подпуская
к хрустально-звенящей
молнии рая,
почти настоящей.

Это свечение -
проблеск зигзицы,
синее бдение
зрячей страницы.

Эти глазницы -
суд яви кромешной.
Кто ты, патриций -
земной или здешний?


* * *

В сини луж
Осколки стуж.


СВЕТ И СЕТИ

Свет погасишь - на сетчатке
долго синие шары, -
зрения ли опечатка
или новые дары?

Выхваченные в прозренье
между тьмой и пустотой?
Тают в суетном мгновенье
полушарьем, запятой...

Памятью зелёно-синей
фосфорических плодов;
бытия невыразимей,
вне засвеченности снов.

Как в сетях, на дольке глаза,
зришь сокрытые миры,
блики внешнего экстаза
воспаряющей игры.


ХРАНИТЕЛЬ

Просвечивая в Синь-Неве,
почти не видимый прозренью,
сей ангел в неком полусне,
приписанный к стихотворенью.

Есть у творенья херувим -
пусть зыбок сон первоначальный,
в кристалле вечности храним
тот свиток немоты венчальной.

Как искрятся его зрачки -
в небытии подобны звёздам,
он охраняет сон строки
в зените влажном иль морозном.

Так страстен ангел, что слова
горят над ним, превозмогая
бессмертье - в миге, что едва
не стал в ночи свеченьем рая.


СТРЕЛЫ

В Плеядах моё сознанье,
а огненный дух - в Тельце,
пред отблеском мирозданья
постой на своём крыльце.

Неужто из зазеркалья
глядим мы на тени слов,
где призрачные созданья
и звонкой ночи покров?

И зал ожиданья полон,
до истины тут - "Стрела",
отпущенная глаголом,
пронзающим письмена

на карте земной и млечной,
почти обращая в свет
невидимых, ждущих, встречных,
за дымкой бессмертных лет.

* * *

Чище стали накатанных рельс
я не видел зеркального блеска -
в синеве отражается весь
этот путь - на распахнутый Невский.

Отражая сияньем стрелу,
что дрожит в небесах Ориона.
Посади меня в поезд-"Стрелу"
и верни меня в город бездонный!


* * *

Мне зеркалами кажутся поэты.
ведомые свеченьем синевы.
Приотворяют зарево рассвета дерево
закатные холодные столбы.

Лучом извне - бездонность проницая
в отвесном языке небытия,
испепелённые огнём без края,
клокочущим сознанием скорбя.

Кристаллом зазеркальности томимы,
поэты, перекованные в свет
от умопомрачительной гордыни,
в осколках, тающих сквозь миллионы лет.

ВНЕТ

От изнанья распахнуты рамы,
крылья бездны в распятом огне,
зазеркалье качает упрямо
отраженья озёрные вне.

Растворённая в яви лазурной,
снова жертва закатная лжёт,
и тончайшие кольца Сатурна -
лезвия предзеркальных высот.

Это зеркало там, за орбитой,
предстоянье оно или внет?
И кристальною пылью покрыты
мы с тобой - проницающей свет.

* * *

Стекло небес просквожено
путями птиц неуследимых.
Из бездны приотворено
окно - для сини серафимов.


ОТРАЖЕНИЕ
Бабочка в сетях познанья
задыхается, блестя.
Не жалеют для дерзанья
ни булавки, ни гвоздя.

Ни эфира зябким летом,
где блеснёт из тучи мрак,
над смертельным кабинетом -
проницающий сквозняк.

А потом душа цветная,
растворяемая в снах,
собирается от края
бесконечности во прах.

Пепел зябкого тумана,
серебрящийся вослед
рельсам правды и обмана,
ускользающим за свет.