Вячеслав Гусаков


Он ненавидел их, несмотря на то, что не знал ранее и вообще видел впервые. Понимал, что вряд ли кого-то из них встретит потом, когда уедет темно-синяя «Митсубиси Грандис», куда они загружали пакеты с только что сделанными покупками.

Похоже, семья отправлялась на пикник или, скорее всего, на дачу. Сергей был уверен, что дача у них есть. Мужчина лет сорока, одетый в льняной летний костюм разговаривал по мобильному телефону, а женщина в легком сарафане, из-под которого выглядывали тесемки купальника, и двое их сыновей (юноша и мальчик лет десяти-двенадцати) размещали пакеты в багажнике машины. Спустя несколько минут она уже проезжала мимо Сергея, пьющего пиво на скамейке возле супермаркета.

Вопреки надеждам авто выехало без проблем на шоссе и вскоре скрылось из виду: не заглох мотор, не пробило чем-нибудь колесо. Очень хотелось запустить вдогонку недопитой бутылкой «Черниговского светлого» и убежать. И, возможно, сделал бы это, если б не три милиционера, стоявшие неподалеку.

Эта семья, живая иллюстрация мечтаний Сергея об успешной и безбедной жизни, наверняка хорошо проведет время сегодня и, скорее всего, завтра – тоже. А так хотелось бы, чтоб было иначе: чтоб они не доехали, попали в ДТП, ну или пусть мясо, купленное в этом супермаркете на шашлыки, окажется протухшим, или пусть произойдет еще что-то неприятное для них, но так порадовавшее бы его. Еще недавно он завидовал таким людям, а сейчас зависть перешла в ненависть.

Сколько раз представлял, как разбивает кирпичом лобовое стекло «крутого» авто, как с помощью лома и тесака превращает в кучу хлама шикарный салон. Сколько раз, глядя из окна маршрутки на «бедняцкие кварталы» с двух- трехэтажными коттеджами, или проходя мимо них, ловил себя на желании поджечь, взорвать или еще как-то обратить в ничто все это недоступное ему великолепие.

Сергей прекрасно понимал, что не будет у него никогда ни машины, ни шикарного дома, а семья – если и будет, то – такая же, как у Вовки, Димона, Жеки. Еще два-три года назад они на этом же месте каждый вечер пили пиво одной кампанией. Теперь видятся реже.

Вовка работает водителем: пять дней в неделю ходит трезвый и смурной, а каждая пятница с вечера – «шоферская пасха». Как сам говорит, разговляется. Чтоб, опохмелившись в воскресенье, прийти в норму к понедельнику и ждать следующей пятницы.

«Убью, падла!», - обычно с такой «побудки», раздающейся из Вовкиной квартиры, начинается суббота в их подъезде и продолжается под такой же «аккомпанемент» до позднего вечера. Все сочувствуют Светлане и Тимуру, но помочь жене и сыну Вовы не решаются. Да и пока все обходится: разве что иногда Света даже в пасмурную погоду в темных очках на улицу выходит. Но вопросов лишних никто не задает – понимают. Тимку, правда, не трогает отец, сколько бы ни выпил.

А сидел Сергей на лавке возле супермаркета как раз в субботу. Ровно неделю назад он с Вованом, Димоном (работает грузчиком на каком-то складе) и Жекой (трудится сантехником в больнице) шел в это утреннее время на «точку»: на расположенный неподалеку от их дома полустихийный рынок: там всегда можно было разжиться дешевой водкой. Распивали купленное там же, на летней площадке, которую содержали люди, скорее всего, имеющие отношение к тамошнему водочному бизнесу, поскольку закрывали глаза на то, что площадка использовалась в основном как распивочная под открытым небом. Закусывали пирожками, продающимися в ларьке на том же рынке и абсолютно несъедобными, если на трезвую голову попытаться употребить эти «шедевры» кулинарного искусства.
Так же соображали на четверых и две недели назад, и три… Трое женатых завидовали своему холостому другу.

«Какой ты молодец, Серый, что ни одна сука тебя на загс не развела! Кайф – это до свадьбы когда – свиданки, фуё-маё… Когда давать начинает… А потом… Пошло… Ты ей, мля, жизнь испоганил… Если бы знала, какое ты говно на самом деле… И – вот она, «благодарность» за то, что въябуешь с утра до ночера…», - плакался ему Димон. Ему из них четверых хуже всего приходится: Валентина, жена, после рождения дочери превратилась из миниатюрного, почти воздушного нежнейшего создания в необъятную бабищу, и ее тишайший характер вдруг сменился на нечто, полностью противоположное.

Жека во время каждой пьянки бахвалится, как приструнивает тещу:

«Она говорит, что на работе тридцать мужиков перед ней – на цирлах! А мне – пофуй!!! Я в семье – главный! По-моему только будет!!!».

И далее неизменно следует рассказ об очередном выяснении отношений с матерью своей дражайшей половины.

А с недавних пор Сергей стал замечать, что три его друга одного с ним возраста как-то меняться начали: заматерели что ли. Всем – по двадцать шесть, но к ним все чаще обращаются: «Мужчина», а к нему – по-прежнему – «Молодой человек», а то и - «Юноша». Поначалу это льстило, но вскоре начало раздражать. Вспоминались поездки с мамой в деревню к бабушке, когда та жива была. Жил по соседству с ней мужчина уже пенсионного возраста, но звали его все – Сенечка.

«Солидности недобрал», - ответила бабушка на вопрос Сергея, почему она для односельчан – Петровна, деда, не дожившего двух месяцев до рождения внука, Дим Димычем называли; и других в селе, кто постарше, отнюдь не так фамильярно зовут; а этот – Сенечка, хоть человеку – седьмой десяток.
Не хотелось до конца дней своих таким вот «Сенечкой» оставаться. Тем более, в сравнении с друзьями, которые, несмотря на житейские неурядицы, не особенно счастливые (на взгляд со стороны) браки, выглядели посолиднее сверстника.

Но уж очень «светила» такая безрадостная перспектива. Еще и потому закипала в душе злоба в добавление к лютой зависти достатку и успеху. Залить бы эту гремучую смесь сорокоградусной, да нельзя сегодня.
…Сергей, не мог понять, почему из множества людей, заходивших в супермаркет и выходивших оттуда, он выделил именно его. Потертый пиджак поверх очень несвежей футболки, мятые, неумело заштопанные в нескольких местах брюки, растрепанные седые волосы, как минимум недельная щетина на морщинистом лице… Тем не менее, человек этот не производил впечатление бомжа. Раньше Сергей его не видел. Решил, что это – какой-то местный старый алкаш. Живет, наверное, неподалеку в холостяцкой «берлоге», откуда не вынес на пропой только стены да дверь.

Охранник, стоящий, у входа в магазин, не только не помешал далеко не респектабельному покупателю войти, но даже кивнул в ответ на его приветствие. Постоянный клиент, значит. И то, что не видел его раньше, показалось еще более странным. Ведь с подросткового возраста с Вованом, Димоном и Жекой там время проводили, всех местных «достопримечательностей» знали. Значит, полку ханыг прибыло. Может, человек этот еще относительно недавно был примерным семьянином, бухал культурно: «полтораста» - к ужину, ну а по выходным «праздники души» устраивал. А сейчас вот… Или умерла жена, которая не давала пойти вразнос, или еще что-то произошло, что довело человека до такой жизни.

Из размышлений Сергея вывел несильный удар в плечо. Перед ним стояли три его друга. Уже побывавшие на рынке и «причастившиеся».

«Что, трезвенник-язвенник, мать твою …», - осклабился на него Димон.

«Свою трахай, дешевле выйдет», - сквозь зубы ответил Сергей.

«Чо-о?!», - Димон шагнул навстречу другу, его ладони сжались в кулаки…

Но между ними стал Вован:

«Хорош херней страдать!».

Он пока еще не выпил столько, сколько позволило бы ему поддержать обиженного друга и за кампанию с ним наброситься на Серого. Вован был самым крепким их всех, и ему чтоб дойти до состояния «гуляй, душа!», нужно было принять на грудь поболее, чем остальным. А вот Димону (это замечали все) все меньше требовалось для «сноса крыши». Но тогда здравый смысл еще не полностью покинул его замутненное выпитым сознание. Потому парень отступил, сказав только:

«Ладно, проехали… Серый, а ты базар, мля, фильтруй. Матушки-то моей два года как нет».

«Извини… На душе херово».

Тут заговорил молчавший до того Жека:

«Братва! Так как насчет?.. А… Серый, ты ж не знаешь… К нам недавно две новенькие сестрички устроились после медучилища. Подружки-проблядушки те еще! Уже мы с ними созвонились, скентовались… Они на природу хотят. Говорят, в общаге еще одну мокрощелку с собой зацепят, а, может и две… Ну… поехали с нами… Оттянешься».

«Не… На работу мне сегодня».

«Какую такую работу? - поинтересовался Вован. – Устроился?».

«Да, на стройку. Чабан взял».

«Ну попал ты… И какого до этого цыгана-молдавана гребаного пошел?! Он же, гондон, людей за людей не считает».

«Знаю, не мед с сахаром жрать позвал. Ну так и бабло нормальное платить обещал. Они с батей моим друзьями были. Потому не кинет».

Чабаном во дворе звали Колю Чабану – цыгана по внешнему виду, но настойчиво называвшего себя молдаванином. Когда-то он торговал мясом на рынке. Чем занимался сейчас, не знал никто. Разное говорили: кто-то – что водку «паленую» гонит (может, и ту самую, которую Сергей с друзьями на рынке покупали по выходным); кто-то – что содержит нелегальную мастерскую, где разукомплектовывают и переделывают угнанные машины; ходили и другие слухи.

Сам Коля на вопрос о профессии отвечал: «Ударник капиталистического труда». Даже возраста его никто точно не знал: под пятьдесят где-то или чуть больше «полтинника». Выглядел он холено, ездил на хороших машинах, полгода назад купил «Хаммер». Семьи не имел, но почти каждый вечер приезжал домой с девушкой, меняя пассий примерно раз в месяц-два. Из соседей дружил с Колей только Павел, отец Сергея. Чабану даже полностью оплатил похороны друга, погибшего нелепой смертью: в свой день рождения убился, скатившись пьяным с лестницы.

Вскоре после смерти отца серьезно заболела мать, и главой семьи стал Олег, муж старшей сестры Сергея, Кати. Был Олег совладельцем небольшого предприятия, которое выпускало мебель и разную пластмассовую мелочевку, а также имел несколько торговых модулей на одном из городских рынков. К брату жены относился как к человеку конченому, полной противоположности себе, начавшему бизнес еще с «челночения» в девяностых, умудрившемуся не прогореть, не встрять в криминальные разборки и даже параллельно с накоплением начального капитала окончить с отличием университет.

Олег уже даже не намекал, а открыто говорил, что через год-два заберет к себе тещу: он с Катей и их сыном Данилой жили в одном из ненавидимых Сергеем «бедняцких кварталов» в двухэтажном восьмикомнатном доме. А квартиру, в которой сейчас живут Сергей с матерью (она уже оформила дарственную на Катю), продаст.

«Ты, друг, - большой мальчик. Даю тебе два год или, может, два: возьмись за ум, заработай денег и живи своей жизнью. Мать твоя давно бы уже… Ну, сам понимаешь. Ты за всю жизнь столько не заработал, сколько я ввалил, чтоб она после своих двух инсультов оставалась полноценным человеком, даже еще работала немного, а не гнила в могиле или же в кровати под себя мочилась и пузыри пускала. Потому через пару лет, когда город расширится, квартирка ваша на первом этаже очень в цене будет, продам ее. Мамашу – к нам. А ты – как знаешь. Взрослый уже», - заявил Олег примерно месяц назад.
Сергей ничего не ответил. И не мог ответить. По просьбе матери Олег устраивал его на свое предприятие. Даже некоторое время терпел прогулы и работу, мягко говоря, не с душой. Потом… Устраивал и на рынок грузить и возить товар: в первую очередь для своих модулей, но не возбранялось и подколымить не в ущерб основной работе. Оттуда Сергей ушел сам: таскать тяжести, бегать с тележкой, да еще и постоянно – под открытым небом и при любой погоде – работа не из легких и приятных.

Вообще он после техникума и армии сменил несколько работ, не продержавшись нигде дольше полугода.

А три дня назад подошел к нему Коля Чабану:

«Вижу, опять слоняешься. Мне руки рабочие нужны. Строить я кое-что собрался. Бригаду нанял. Но они говорили, что им еще человека три нужно на «принеси, подай, иди на хер не мешай». Двух нашел. Пойдешь? Покажешь себя, еще кое-куда пристрою. Не обижен будешь. Друга, ближе, чем твой батяня, у меня не было, нет и не будет уже. Я наблюдал за тобой. Раздолбай ты! Побухать, подраться, мандавошек всяких потрахать – ты хорош. Работать – рохля! Батя твой тоже гульнуть любил с шиком. Но и пахал – будь здоров! Шанс хочешь? Ради Пашки за тебя берусь! Кстати, знаешь же, что квартирушку твою с окнами на «красную линию» Катькин муж продаст, когда через улицу частный сектор снесут, торговые центры построят. А ты под забором сдохнешь! Мать-то твоя не благодаря тебе ожила, она понимает: сеструха твоя и муж ее – опора, а ты – обуза. Докажи им, что это – не так!».

Сергей от безысходности предложение принял. На следующий день утром Коля пришел к нему, сказал, что вдобавок к трудоустройству готов заплатить двести долларов за несколько часов непыльной работы. Они вместе пошли в налоговую инспекцию, где Коля велел Сергею подождать в коридоре, а сам зашел в один из кабинетов, а спустя минут двадцать вынес оттуда несколько бланков.

«Подпиши: тут, тут и тут. Не ссы, законно все. Мне тут надо кое-что сделать, а светиться не могу», - прошептал.

Потом они на «Хаммере» Чабану поехали в центр города. Там на одной из парковок Коля велел Сергею ждать в машине, а сам перешел в уже стоявший там джип «Тайота Прадо», совещался с кем-то. Ждать пришлось часа полтора. Потом – снова подписывать, насколько он понял, договора и еще какие-то бумаги.

Вместо двухсот долларов работодатель вручил… пятьдесят гривен со словами:

«В субботу отдам остальное. Чтоб на глупости не перемкнуло. Да, и в субботу пивка пару бутылок разрешаю, но не больше. Днем повезу на объект».

«А почему не в понедельник?», - спросил Сергей.

«Раз уж мы по рукам ударили, делаешь, как я скажу. Да, и еще: что не по-моему будет, на себя обижайся. Я жизнь не по учебникам учил, и грозить пальчиком за непослушание – не мой метод. Потому думай, что делаешь. А то ведь парень ты лихой, это все знают. Потому не удивятся, если случится что. Ты – хоть и сын Пашки (потому и пригрел), но у меня ни для кого поблажек нет», - заявил в ответ Коля, сказав это тихо, но ТАК, что Сергея после еще долго морозило, несмотря на тридцатиградусную жару. Он понял, что теперь значение слова «попадалово» будет чувствовать на собственной шкуре. Понял, что в слухах о его соседе – больше правды, чем вымысла, впрочем, и слухи эти – детский лепет по сравнению с тем, кто и каков этот человек на самом деле. Но давать задний ход было поздно. А впереди…

… Он снова вышел из магазина. Людей перед супермаркетом было много, но на нем взгляд как будто фокусировался сам по себе. Словно в кино, когда показывают какой-либо общий план, а потом укрупняют его и «выхватывают» для зрителя одного-единственного персонажа. Сергей не мог понять, что такое он увидел в этом старом пропойце, несущем в кармане пиджака чекушку, остановившемся в нескольких шагах от выхода из магазина, чтоб прикурить сигарету. Прикуривал спичками, руки дрожали, потому удалось добиться желаемого с далеко не первой попытки.

Вован, Димон и Жека пошли в супермаркет затовариваться для «продолжения банкета» в обществе доступных барышень. Сергей сидел на лавке один. К этой же лавке подошел и старик. Сел с другого края, сделал «очередью» несколько глубоких затяжек, выпустил струю дыма. Потом воровато огляделся, достал из кармана чекушку, открыл, сделал несколько глотков из горла…

И тут Сергей увидел… Нет, не чужого человека, а… СЕБЯ. Вот, что ждет его через… Может, десять лет, может, двадцать. Приняв предложение Коли Чабану, он уже влип во что-то, явно незаконное. И это наверняка – только начало. Потом…

Люди вроде Коли живут, как будто ходят по краю пропасти. Сегодня он – король, завтра – или на разборке завалили, или, почуяв неладное, просто «растворился», что более вероятно. А такие, как он, Сергей, которых просто использовали, которым некуда деваться, за все и ответят. Вряд ли друг его отца вспомнит о каких-то там моральных обязательствах, когда запахнет жареным.

… Обут старик был в поношенные шлепанцы на босу ногу. Отпив из чекушки, он откинулся на спинку скамейки, закинув ногу за ногу, и Сергей смог рассмотреть на ступне татуировку. Приглядевшись, он увидел, что татуированными были и запястья старика. И понял, почему он не примелькался среди публики, покупающей в магазине утренний опохмел. Этот человек провел «за колючкой», по меньшей мере, полжизни. И теперь, превратившись в рухлядь, находил радость только в выпивке. Чтоб вскоре окочуриться или в своей «берлоге», или на этой лавочке, или по дороге за очередной чекушкой.

Сейчас сосед по скамейке вызывал жалость, но в Сергее закипала ненависть к нему. И даже несоизмеримо большая, чем его ставшая в последнее время обычным состоянием ненависть к сытым и успешным. Сначала он не мог понять, почему так происходит, но вскоре понял: в людях обеспеченных он ненавидел свое НЕСОСТОЯВШЕЕСЯ будущее, а сейчас его глазам предстало то будущее, которое его ЖДЕТ и кажется НЕМИНУЕМЫМ. И он не знал, как противостоять такому развитию событий, как превратиться из мелкой сошки, «шестерки» у прожженного жулика в уважаемого человека, как избежать незавидной участи «шестерок», неизменно превращающихся в козлов отпущения.

Его непутевая жизнь привела к тому разговору с Колей, после которого, может быть, что-то улучшится, но наверняка – ненадолго.

Сергей чувствовал, как его жалость к себе нынешнему перерастает в неистовую ненависть к себе будущему…

…Старик докурил, смачно сплюнул, опять приложился к чекушке и… закашлялся.

«Домой иди кашлять! Гнида инфекционная!», - Сергей услышал себя как бы со стороны. Даже не ожидал, что так вспылит. Но настолько подходящим оказался повод, что все произошло как бы само собой.

…Старик смотрел на него исподлобья, тяжело дыша. А Сергей не унимался:

«Вали, урод! Блевать, глядя на тебя, хочется!».

Старик, крякнув, встал.

«Что кряхтишь?! На зоне так жопу раздолбали, что теперь сесть и встать невмоготу?!!!», - орал Сергей.

…Он не сразу понял, что будто взорвалось в его груди, почему стало так холодно, не понял, откуда взялось это быстро увеличивающееся алое пятно на асфальте…

…Друзья, вышедшие к тому времени из магазина, положили Сергея на лавку. Вовка пытался остановить кровь. Кто-то из прохожих по мобильному вызывал скорую. Старик стоял в окружении трех ППС-ников, дежуривших неподалеку и прибежавших на крик. Он все еще держал в руке окровавленную «розочку»: услышав самое тяжкое для побывавшего на «зоне» оскорбление, не пожалел и похмельной чекушки: разбил о лавку и…

К Сергею подошла какая-то женщина, тоже пыталась оказать помощь. 

Последнее, что он услышал, будучи в сознании, ее слова:

«Где эта «Скорая»?! Артерия перебита! Кровью же истечет!.. Эх, парень… А ведь жить да жить бы еще…».

Женщина была в солнцезащитных очках. В них Сергей увидел свое отражение. Он улыбался.