Сергей ЕВСЕЕВ

Зимний день потихоньку, капля по капле, истекает за окном. Я сижу за письменным столом в сухих теплых штанах и байковой рубашке с начесом, с удовольствием отхлебываю из чашки теплого чаю и, не включая настольной лампы, смотрю за окно, наблюдая, как незаметно опускаются дымчатые сумерки.

Я только что, минут десять всего, как вернулся домой с улицы, весь в снегу, в блестящих и тяжелых, как боевые награды, ледышках, сплошь облепивших мои штаны и пальто. Мы с ребятами из нашего двора до одури накатались на санках, наигрались в снежки, гоняясь друг за другом по необъятным, вдвое выше нас, снежным сугробам, что высятся в нашем дворе по обочинам дороги. Стало быть, всего несколько минут назад со двора раздавались наши задорные крики: «Ура-а-аа! В атаку!» Кому-то эти наши вопли наверняка не давали покоя – из взрослых обитателей нашего огромного пятиэтажного дома, упирающегося своими печными трубами и телевизионными антеннами, кажется, прямо в зимнее мутное небо. Оттуда, из сумрачных высот, то и дело срывался редкий пушистый снежок. И мы с пацанами, как дурные, задрав лица навстречу этому сказочному снегопаду и посрывав насквозь обледенелые свои варежки, ловили разлапистые снежинки ладонями и даже ртом, пытаясь загадать как можно больше желаний и наблюдая при этом как медленно тают эти огромные, фантастические по красоте и разнообразию снежные пушинки на наших ладошках и лицах. В конце концов, руки наши становились красными от мороза, и мы, натянув свои тяжелые, обледенелые, сплошь облепленные увесистыми бляшками льда рукавицы, вновь припускали, как шальные, носиться по двору, бросаясь снежками и обсыпая друг друга с ног до головы охапками серебристого снега. Белого-белого и мягкого, как пух из перины, снега, искрящегося на изредка проглядывающем сквозь густые облака солнце. Красота!

Мы бы, конечно, бегали и гонялись так друг за дружкой с гиканьем и визгом до полного умопомрачения, забыв о времени и вообще обо всем на свете… Но друзей моих, одного за другим, начали окликать из форточек их заботливые мамы – звать домой на обед. Оставшись в конце концов один-одинешенек посреди опустевшего двора, направляюсь к своему подъезду и я, наспех отряхнув пальто и сбив с полозьев санок крупные куски снега. Меня никто не зовет, хотя я знаю, что бабушка уже приготовила обед и напекла вкусных душистых оладий. А мамы нет дома. Потому что у мамы важная работа, и она занята даже на Новый год, когда все вокруг отдыхают и веселятся. Мама преподает в профессионально-техническом училище связи, и у нее дежурство по училищу как раз в ночь и первый день Нового года. Кроме того, маме нужно устраивать свою личную жизнь, а для этого, по ее словам, надо быть на виду, среди людей… Я уже достаточно взрослый, чтобы кое-что смыслить в настоящей взрослой жизни, поэтому мужественно отпускаю маму на ее дежурство. Было это накануне вечером после семейного праздничного застолья втроем, с мамой и бабушкой, возле пахучей елки, украшенной разноцветными шарами и бумажными гирляндами моего собственного изготовления… А застывшие в моих глазах слезы, конечно, никто даже и не заметит, потому что сразу после праздничного ужина я послушно иду в свою комнату, укладываюсь в постель и самоотверженно жду, когда мама поцелует меня в темноте и прошепчет: «Спокойной ночи, сынок. Пусть Дед Мороз принесет тебе под елку хороший подарок, а послезавтра мы с тобой пойдем ко мне в училище на новогодний утренник». От мамы пахнет духами «Красная Москва» и праздником… Я засыпаю, ощущая на губах и щеках нежный вкус маминой помады, теплое ее дыхание. Мне снятся разноцветные волшебные сны с феями, дедами морозами и девочками-снежинками.

Наутро, едва проснувшись, я, как лунатик, выбираюсь из теплого логова постели и, наугад сунув ноги в пушистые «оленьи» тапки, спешу в большую комнату – туда, где в углу расположилась роскошная лесная царевна, густо пахнущая хвоей, снегом и лесом… Тем самым сказочным лесом, по которому и несется на оленях Дед Мороз, развозя ребятишкам новогодние подарки. В утренних жидких сумерках я нашариваю под ворохом елочного колючего снежка и ваты сначала картонную коробку с конфетами, а потом, с другой стороны, прохладный жестяной бок достаточно внушительных размеров машины. Сквозь узкие щелочки век я взглядываю под елку и вижу средь блестящей елочной мишуры ярко-красный бок фургона, на котором нарисованы какие-то клоуны, маски, мячи… Что-то невероятное! Неужели та самая заводная машина с фургоном, как в мультике про Бременских музыкантов, о которой я столько мечтал, не смея озвучить свое сокровенное желание вслух при маме и бабушке и доверив однажды его лишь листу бумаги в старом, сплошь исписанном каракулями моем блокноте. Я с переполненным радостью сердцем, с ощущением буквально «явленного чуда» бегу назад к кровати, ныряю под теплое одеяло и погружаюсь в сладкий утренний сон. Это первое утро наступившего Нового года. И сквозь сладкую негу уплывающего и растворяющегося в радужном сне сознания, как счастливый лотерейный билет из разноцветного барабана, выхватываю победную, все-все оправдывающую мысль: «И хотя я и остался в этот новогодний праздник без мамы, но я все равно не один, все равно должен быть счастлив и благодарен судьбе, потому что добрый дедушка Мороз со всей его сказочной свитой: феями, снегурочками, гномами – помнят обо мне и, видимо, посетили ночью наш дом». А как же иначе – ведь моя потаенная, никому, даже бабушке, не высказанная, мечта так неожиданно сбылась! Кто же это еще мог сделать, если не Дед Мороз?

… Я сижу за своим письменным столом с альбомом для рисования, раскрытым на чистом листе, и смотрю на диковинным образом разрисованные льдом и снегом окна. Замысловатый этот рисунок, в котором явно просматриваются роскошные еловые ветви с правильным, искрящимся и переливающимся в свете уличного фонаря рисунком – это еще одно зримое доказательство существования Деда Мороза, свидетельство чудесного проникновения сказки в нашу действительность. Если только захочу, я даже могу прикоснуться к этим сказочным узорам, какие настоящий земной художник вряд ли смог бы повторить. Тем более, что на всех окнах в квартире они разные. Только для этого мне нужно справиться с тугим шпингалетом первой рамы и приоткрыть ее, чтобы дотянуться руками до этого уникального творения из льда… Но я не хочу расстраивать бабушку, ведь рамы еще с октября густо проложены ватой, чтобы не дуло сквозь щели. А это немалый труд. Так что приходится просто сидеть и любоваться этой нерукотворной красотой и наблюдать через верхнюю, незамерзшую часть стекол, как постепенно гаснет, незаметно затягиваясь сиреневым, потом лиловым и, в конце концов, густо-сизым сумраком короткий январский денек – первый день нового, тысяча девятьсот семьдесят не помню точно какого года …

И все равно тогда, в далеком-предалеком, почти нереальном – с высоты прожитых уже лет – детстве мне казалось, что это самый-самый длинный день в году и что он тянется бесконечно. Ну, просто непростительно долго!.. И все потому, что нет рядом мамы – она обещала появиться утром второго числа и повести меня к себе на работу, на елку. И я жду не дождусь, когда же наступит наконец вечер, ночь, за которыми неизменно последует долгожданное утро встречи с мамой, которая отсутствует уже, кажется, целую вечность, и я так по ней соскучился!..

И следующий день, наполненный радостью встречи с мамой и пестрыми впечатлениями от новогоднего утренника с настоящими Дедом Морозом и Снегурочкой, декламированием стихов и хороводом вокруг новогодней елки, тянулся еще тоже достаточно долго. Зато последующие дни каникул понеслись вскачь, как потерявшая управление лихая тройка. Один за другим – в круговороте впечатлений, радостей и разочарований.

Накануне первого учебного дня в школе я снова сидел вечером за своим письменным столом, долго не включая настольной лампы – наблюдал через разукрашенные морозом окна, как тихо тает в сине-сиреневых сумерках этот очередной счастливый день моей жизни. При этом я изо всех сил молил невидимых добрых фей и волшебников, чтоб он тянулся еще как можно дольше. И мысленно уговаривал себя – что завтра начнется новая жизнь, и она тоже будет наполнена всевозможными радостями и впечатлениями. Да – каждая новая школьная четверть, как новая жизнь, в которой тебя подстерегает столько всего неизведанного и интересного…

И вот теперь, спустя десятки и даже сотни таких маленьких жизней, я опять, как когда-то, сижу впотьмах за своим письменным столом, не спеша зажигать лампу, и смотрю-смотрю за окошко, наблюдая за тем, как солнечный радостный зимний денек тихо тает прямо на моих глазах, как небо подергивается сиренево-сизой дымкой, как над дальними многоэтажками появляется изумрудный отсвет. И вот, наконец, на сиреневом небосводе, подсвеченном снизу изумрудным сиянием, появляется первая, необычайно яркая звездочка. Кажется, что она смотрит прямо на меня сквозь окно, озаряя своим чудесным светом край моего письменного стола и пол у окна, и искусственную серебристую елку, густо украшенную разноцветными шарами и гирляндами. Это звезда Рождества!

Сегодня 6 января, рождественский Сочельник и день рождения моей бабушки, которой нет на этой земле, кажется, уже целую вечность. Но, как и тогда, целую вечность назад, за стенкой на кухне гремят кастрюли, оттуда доносятся аппетитные запахи. И меня вот-вот позовут к праздничному столу. И я изо всех сил молю Бога, чтоб Он как можно дольше растянул этот сладостный момент. Чтобы это таинственное, неповторимое мгновение все длилось и длилось… Потому что я уже совсем взрослый дядька, почти что дед, и знаю, что никакой новой жизни завтра не будет. А будет привычная наша серая обыденность, наполненная никому не нужной суетой и каждодневными заботами о хлебе насущном.

А еще я знаю, что жизнь наша так же скоротечна, как те далекие зимние каникулы, которые так явственно предстали сегодня перед моим мысленным взором – сквозь бездну лет и расстояний. Пролетит и она. И не успеешь оглянуться, как тебя позовут откуда-то сверху к праздничному столу… И только от тебя одного, от твоей нынешней жизни зависит – будет ли дальше еще хоть что-нибудь или нет.