Александр Тульчинский.


Где ты был утром? - спросила Кора.
- Ты же знаешь, прибирал на чердаке.
- Размечтался над старым хламом. Я ни звука не слыхала. Думала, может, тебя там и нету. - А знаешь, Кора, что за штука чердак? - заговорил он с увлечением.
- Всякий чердак - это Машина времени, в ней тупоумные старики, вроде меня, могут отправиться на сорок лет назад, в блаженную пору, когда круглый год безоблачное лето и детишки объедаются мороженым. Помнишь, какое вкусное было мороженое? Ты еще завернула его в платок. Отдавало сразу и снегом, и полотном…
Рей Бредбери. «Запах сарсапарели».

**********
Однажды ко мне на работу (в антикварный магазин) зашли два молодых парня. Я им долго и подробно о чём-то рассказывал, и они спросили у меня, откуда я всё это знаю. А я просто жил в этом. Сами они этого просто не могли знать, в конце двадцатого века всё менялось так быстро, что то, что вчера казалось простым и вечным, сегодня просто-напросто исчезало вообще и навсегда. Это касается всего – и общественного строя, и людей, и вещей, что нас окружали. Короче говоря, напишу, а там будет видно. Это ни в коей мере не автобиография, просто на фоне жизни нашей обыкновенной семьи обыкновенных инженеров-строителей, мне гораздо легче описать предметы и события того времени. Это просто воспоминания о тех вещах и людях, которые еще вчера окружали меня. Я не утверждаю, что всё было именно так. Это лишь мое сегодняшнее восприятие того счастливого времени, которое называется детством. И хотя всё описанное мной происходило в г. Луганске (Ворошиловграде), я думаю, что всё это было и в любом другом городе СССР. Ну, с богом!

*******
Я родился в Луганске 9 января 1960 года и из раннего детства почти ничего не помню. Помню, что страшно гордился датой своего рождения, и при каждом удобном случае говорил приятелям, что родился в кровавое воскресенье (Расстрелянная демонстрация рабочих в 1905 году). Единственное, что мне не нравилось в дате своего рождения, так это то, что на следующий день в школах заканчивались зимние каникулы, и из праздника приходилось сразу погружаться в будни. Первые воспоминания начинаются году в 64-м, когда наша семья (я с сестрой Олей, бабушка-пенсионерка и родители – инженеры-строители) получила трёхкомнатную квартиру в хрущёвке на квартале Шевченко, куда переехали из полуподвальной квартиры на улице Ворошилова. Из кранов шла холодная и горячая вода, был газ, отопление.
Туалет – не какая-то деревянная будка в огороде, а настоящий оборудованный санузел с белой, эмалированной ванной. Купаться в настоящей ванной, а не в тазу – это было просто чудом. Родителям не надо было таскать воду из колонки за сто метров, топить печь углём.
Я понимаю, что всё познается в сравнении, и всё то, что в 1964 году вызывало радость, сейчас сильно устарело, пообносилось и вызывает не радость, а горечь и грусть. И тот здоровенный камень, который лежал рядом с домом, перегораживая машинам проезд, и на котором я возюкал вперёд-назад свой игрушечный автомобиль, оказывается мне давно уже не по пояс, а ниже колена. И почтовые ящики в подъездах, которые раньше ломились от почты, сейчас ломятся от мусора и очередных предвыборных листовок. А сами дома сейчас называют хрущёвками с презрительным оттенком. Всё же правы те, кто говорит, что нельзя возвращаться туда, где когда-то тебе было хорошо, тем более что многие из людей, которые меня там окружали, давно ушли. И никто уже вечером больше не крикнет мне с балкона в тёплую летнюю темноту: «Саша, домой!» И уж лучше я вернусь в то далекое «хорошо» не наяву, а в своих воспоминаниях, где все ещё живы и здоровы, а ты сам очень редко говоришь слова «помнишь» и «было» и думаешь лишь о том, что «будет». Я закрываю глаза и вижу себя маленьким трехлетним мальчиком со светлыми волосами, который стоит у запертого буфета с конфетами и гладит его гладкий коричневый бок своей ладошкой.
Я не помню момента переезда и свои первые впечатления о новом месте – так, осколки воспоминаний. Помню только, что все сразу полюбили новую квартиру. Всё-таки три комнаты, второй этаж, балкон. У Оли и бабушки была своя комната, у родителей тоже, а я спал в проходном зале. В углу каждой комнаты в полу было закрытое металлической решёточкой вентиляционное отверстие примерно 10х10 сантиметров, для того, чтобы «дышали» полы. Не знаю, делают сейчас так или нет. Играли мы в Олиной комнате, за которой надо было ухаживать. К приходу родителей с работы, в комнате должен был быть порядок, причём игрушки должны быть не просто рассованы по углам, а действительно разложены по своим местам в шкафу. Время от времени родители делали ремонт. Пылесосом белились потолки и красились стены. Чтобы это сделать, нужно было шланг от пылесоса вставить не в отверстие для всасывания воздуха, а в отверстие для выхода воздуха. Распылитель, который входил в комплект пылесоса, одним концом надевался на конец шланга, а другим на литровую банку с побелкой.
Перекрывая пальцем, специальное отверстие на распылителе, родители направляли струю воздуха по другому пути и превращали пылесос в пульверизатор. На стене, почти под самым потолком, отец с матерью натягивали толстую нитку, предварительно выкрашенную синькой. Мы с сестрой и бабушкой командовали: «– Выше, ниже». После того, как нитку выравнивали, её оттягивали от стены и отпускали. Она щёлкала по стенке и оставляла там слабо выраженный голубой след, по которому уже потом кисточкой прокрашивался кант. Этот кант отделял белоснежный потолок от розовой либо желтоватой стены. Через несколько лет взамен этого канта стали приклеивать широкую магнитофонную ленту.
Поздней осенью мы всей семьёй заклеивали щели в оконных рамах и балконной двери. Для этого мама варила по одному ей известному рецепту клейстер. Нам с Ольгой поручалось нарезать из газет длинные полосы бумаги, причем эти полосы срезались с краёв газет так, чтобы на них не было типографского шрифта. Перед заклейкой окон все щели затыкались тряпками и ватой с помощью ножа или отвёртки. Но всё равно кое-где оставались небольшие щели. Во время сильных морозов в этих местах стекло покрывалось небольшой корочкой льда, с узором, напоминающим пушистую еловую лапу. Мы с Олей очень любили нагретыми тёплыми монетками ставить отпечатки на этом льду, но через некоторое время эти отпечатки замерзали, лёд снова становился мутно-молочным, и оставались лишь слабо заметные круги. Клейстер мама варила таким образом, чтобы приклеенная им бумага достаточно крепко держалась на рамах, и в то же время при необходимости, её можно было легко снять. После снятия бумаги никаких следов не оставалось. Следы могли остаться только от типографской краски.
Когда мы покупали какую-то новую мебель, то очень радовались этому. Мы отдали соседям дедушкин дубовый письменный стол под зелёным сукном, а на его место поставили новый полированный стол производства ГДР (Германской Демократической Республики).
На стол мы поставили новую лампу и, отойдя к двери, смотрели, как красиво это смотрится со стороны. Старую мебель не выбрасывали, её или сразу отдавали знакомым, или ставили на всеобщее обозрение посредине двора между домами. Обычно утром оставленной мебели уже не было, её ночью забирали те, у кого не было и такой. Нужно сказать, что модная импортная мебель из прессованной стружки конца шестидесятых – начала семидесятых годов, декоративные торшерчики и люстрочки с крашенными стеклянными плафонами и другие новомодные вещицы нанесли большой вред современным почитателям старины.
Старинную дубовую мебель, мебель из карельской берёзы, потемневшие от времени бронзовые люстры, мраморные чернильные приборы, переворачивающиеся металлические календарики и многие, действительно добротные вещи, присущие только тому времени, выбрасывали не задумываясь. А взамен их ставили НОВУЮ сверкающую зеркалами «Хельгу» и НОВЫЙ хромированный торшер.
Написал крупными буквами слово «НОВЫЙ» и подумалось вот о чём. Когда мы в детстве рассматривали какие-либо новые вещи, мы делали это совсем другими глазами. Мы не просто смотрели на них, мы изучали, как устроен мир, мы получали информацию. Если мы покупали какой-либо значок, то до мельчайших подробностей рассматривали и его лицевую сторону, и то, как сзади сделана застёжка, и как написана цена на обороте. В игрушке же нас интересовала не только сама игрушка, но и то, как она устроена. То же самое касалось и новых ощущений. Пройтись впервые под ручку с девочкой или сходить с ней в кино – было очень странное чувство, а впервые поцеловать её, то вообще останавливалось сердце. Со временем, новых ощущений становилось все меньше и меньше, а вещи, даже совсем новые, не радовали так, как раньше. Глаза уже не рассматривали новые предметы, а лишь мельком, без всякого интереса, пробегали по ним.
****************
В раннем детстве, почти у каждого из нас была алюминиевая юла, издающая при вращении негромкий гул. Деревянная пирамидка с разноцветными блинами различной величины и остроконечной, но не острой, а закруглённой верхушкой. Пластмассовые и металлические формы для игры в песочнице и самые разные совочки с ведёрками. Деревянные кубики с наклеенными на них рисунками.
У девчонок была игрушечная посуда и небольшая игрушечная печечка с открывающейся духовкой. Ещё были различные пластмассовые и резиновые пупсики и куклы с закрывающимися глазами и кричащими противным голосом что-то, отдаленно напоминающее слово «мама». Девчачьи дневники-песенники с вклеенными в них вырезками из журналов и открыток и с завёрнутыми страничками-секретами. Хорошие картонные коробки с какими-то ненужными (как я тогда думал) тряпками-нитками и надписью «Рукоделие».
Различные пластмассовые катера и глиссеры с батарейками и без них. Труба-калейдоскоп с цветными стёклышками. Кожаные футбольные мячи со шнуровкой и чёрной резиновой камерой с длинным соском.
Оловянные и пластмассовые солдатики со своей авиацией и флотом. Причём более ранние оловянные солдатики были покрашены в зелёный цвет с розоватыми лицами и красными знамёнами. Позже их стали красить только в серебристый цвет, они стали менее массивными и с меньшим основанием-подставкой.
Переводными картинками было обклеено всё, что только было можно - зеркала, гитары, холодильники, кухонная мебель. Причём те переводные картинки совершенно отличались от современных самоклеящихся бумажек. Картинку моего детства нужно было подержать несколько минут в тёплой воде, затем наложить на тот предмет, где должно остаться изображение, и аккуратно, придерживая верхний слой картинки ваткой, вытянуть из-под неё бумажную основу. Для ребёнка это была довольно кропотливая работа.
Самые разные картонные игры с кубиками, где от количества выброшенных очков фишка передвигалась вперёд или назад.
В журналах «Мурзилка» и «Весёлые картинки» можно было вырезать ножницами изображение человечка и одежду на него. Со всех сторон на «одежде» были небольшие бумажные полоски, которые загибались за человечка и за счёт этого «одежда» держалась на нем.
И были небольшие игрушки, развивающие терпение и координацию. Под прозрачным плексигласовым полукруглым колпачком, находился какой нибудь рисунок с небольшими углублениями и несколькими металлическими шариками. Наклоняя игрушку в разные стороны, нужно было добиться, чтобы все шарики стали в углубления. Вспоминается и маленькая шарманка, у которой, при вращении ручки, звучала непонятная мелодия. Лопоухий ослик, ножки и шея у которого были из нитки, с надетыми на неё пластмассовыми цилиндриками. Нитка была натянута, и ослик стоял, но если утопить пальцем дно бочонка, на котором находился ослик, то нитка провисала, и ослик складывался.
Интересной была игра в рыбалку, где маленькой удочкой с магнитиком на конце лески из картонного «водоёма» вылавливались различные бумажные рыбки с металлическими зажимами на носах.
Очень интересными были настольные игры «Футбол», со стоящими на пружинках в углублениях футболистами и мячом в виде металлического шарика и «Хоккей», где игроки управлялись двигающимися вперёд-назад вращающимися ручками. Мозаика, с разноцветными шестигранными пластмассовыми фишками. Ещё были пластмассовые котята, сидящие в ботинке. Если надавить на этих котят, утапливая их в ботинке, то они смешно пищали. В коробках различной величины продавались заготовки для склеивания воздушных змеев и планеров, как без пропеллера, так и с пропеллером.
Пропеллер должен был вращаться от закрученной резинки. Резинок было два типа – наша, квадратная и постоянно рвущаяся и венгерская, которая не рвалась совсем и растягивалась гораздо лучше нашей. Её так и называли – венгерка. Различные металлические заводные четырёхгранными ключами машинки и мотоциклисты, подпрыгивающие лягушки, клюющие землю куры и бегающие мыши с резиновыми хвостиками. Если разрешали родители, то можно было вечером пригласить к себе нескольких друзей посмотреть диафильмы. Мы выбирали белую стенку или прикалывали на настенный ковёр простыню, делая импровизированный экран и включали проектор. От него шёл приятный запах греющейся плёнки. Каждый кадр мы рассматривали несколько минут. Купить диафильмы было тяжело, и они были неважного качества, так как всё время рвалась либо сама плёнка, либо перфорация. Металлические конструкторы были далеко не у всех ребят. Они были разными по размеру и происхождению – наши и Германской Демократической Республики, а по-простому – ГДРовские. Плохо было то, что расстояние между отверстиями в наших и немецких конструкторах немного не совпадали, и нельзя было комбинировать.
Более дорогими игрушками были железная дорога на батарейках и различные танки, трактора, установки с ракетами и прочая техника на гусеничном ходу. Эти игрушки тоже работали от батареек и управлялись специальным пультом. Пульт находился на метровом электрошнуре, который выходил сзади такой игрушки. С его помощью можно было управлять игрушкой, то есть поворачивать в разные стороны и ездить вперёд и назад. Все ребята нашего двора выпиливали из фанеры фюзеляжи самолетиков, вставляли в них крылья, раскрашивали и крутили над головой. К самолётам приделывали шасси, чтобы можно было посадить самолет. На трамвае № 5 или №13 мы в 7-8-летнем возрасте, сами, без взрослых, ездили через весь город пострелять в тир у кинотеатра «Комсомолец», садились в трамвай на «Таксопарке», а выходили на остановке «Красная площадь». Ездили обычно зайцами, так как на стрельбу было всего-то копеек пятнадцать, то есть на пять выстрелов.
Не помню точно, где-то в первой половине семидесятых годов появились первые автоматы с электронными играми. Стояли эти автоматы в фойе кинотеатров (кинотеатр «Комсомолец»), или в специально оборудованных для этого комнатах в парках отдыха. (Парк «1-го Мая»)
Лучше всего помню игру с названием «Морской бой». В автомат надо было опустить пятнадцать копеек, и, взявшись за ручки перископа, попытаться светящейся торпедой попасть в проходящее на горизонте судно. Стрелять можно было всего десять раз, и в случае попадания судно разворачивалось и шло в другую сторону. Выстрел и разрыв торпеды сопровождался специальными звуковыми эффектами. Деньги заканчивались мгновенно. Другая игра называлась «Охота в джунглях», где по кратковременно появляющейся зверюшке нужно было попасть из пластмассового электронного ружья или пистолета.
В разные игры мы играли как-то периодами, по неделе, по полторы, пока не надоест. То все поголовно начинали играть в шахматы. То мы стреляли из алюминиевых трубок. Пульками служили свёрнутые специальным способом из бумаги дротики. Стрельба проводилась по методу стрельбы из духового ружья, то есть вдох и резкий глубокий выдох в «заряженную» и направленную на цель трубку. Девчонки в это время прыгали в скакалки, классики и резинки. В резинки прыгали обязательно босиком, чтобы резинка не цеплялась за застёжки туфелек.
Вместе мы играли разве что в «выбивалы» – это когда между двумя «выбивальщиками», бросающими мяч друг другу, прыгало и скакало с десяток человек, пытающихся увернуться от мяча.
Позже мы даже одинаковые книги читали в одно время. Прошёл по телевидению фильм «Красное и черное» – все поголовно и одновременно читали эту книгу. Многие игрушки мы делали сами. Из тряпок шили парашюты для оловянных солдатиков, из досок вырезали мечи и кинжалы, делали луки и всяческие чем угодно (от пластилина до горящих спичек) стреляющие штуковины. Когда кто-то покупал мебель, из упаковочного картона мы делали мушкетёрские плащи, а из дерева – шпаги и мечи, а иногда деревянные ходули. Мы делали деревянные тележки на шарикоподшипниках, на которых сами и ездили, используя в качестве буксира мопед или велосипед. Из расплавленного свинца выливали медальоны в виде черепов, солдатиков, медалей и свинчаток, причем литьем занимались каждый раз, как только находили очередную партию свинца. Формой для свинчаток служила пустая спичечная коробка. Игры в подвалах пятиэтажных домов требуют отдельного рассказа.
Я не могу сказать, что у нас с Олей не было игрушек, нет. Но один раз, когда приближался мой день рождения, я почувствовал, что родители что-то затевают против меня. Я прямо-таки ощутил, что, как и на прошлый день рождения, они готовятся подарить мне вещь, которую и так ДОЛЖНЫ покупать – обувь или одежду, и тем самым хотят лишить меня удовольствия от подарка. Весь мой семилетний организм восстал против этого, и, набравшись смелости, я подошел к отцу. В семье всем руководила мама, но последней инстанцией все равно был отец. «Папа» – сказал я. «Я ведь ещё маленький и хотел бы, чтобы на день рождения мне подарили игрушку, а не рубашку или ботинки». Это я сейчас так гладко изложил свою мысль, а тогда я стоял и что-то мямлил, но родители поняли меня, посмеялись и выдали мне то ли три, то ли пять рублей. « Купи себе то, что хочешь» – сказали они.
Наутро я и Сашка – «Малявка» (Новосельцев), который жил на первом этаже нашего подъезда и был «Малявкой» только оттого, что был моложе меня на пару лет, к открытию магазина «Прогресс» уже стояли под дверью. Мы пошли в игрушечный отдел и, выбирая подарок, замучили всех продавцов.
Вспомнилось ещё вот что. Только что, с небывалым успехом, по всей стра-
не прошел фильм «Кавказская пленница». Вицин, Никулин и Моргунов были настолько популярными, что были выпущены игрушки с изображением их лиц. Представьте себе разрезанное пополам по вертикали яблоко. В плоской грани такой половинки находилось пять дырок для пальцев, а наружная сторона такой половинки была сделана в виде лица Труса в мохнатой папахе, Балбеса в тюбетейке или лысого Бывалого. Сама игрушка была сделана из очень мягкой и пластичной резины, и, двигая вставленными в игрушку пальцами, мы заставляли игрушку кривляться. На внутренней стороне игрушек были чудесные надписи - глупее не придумаешь: « Юрий Никулин – Балбес», «Георгий Вицин – трус», и т.д.
Зимой работниками ЖЭКа заливался большой каток перед моим, 27-м домом. От ЖЭКа же вокруг катка устанавливался деревянный забор и металлические ворота для игры в хоккей. Кстати эти ворота валялись во дворе круглый год, и ни у кого и в мыслях не было отнести их на металлолом. Иногда на льду от сильных морозов появлялись трещины. Чтобы восстановить лед, его нужно было залить водой, предварительно проложив трещины газетами. Делать это нужно было поздним вечером, чтобы уже не было катающихся на катке людей. Я до сих пор не знаю, зачем нужны были газеты.
***********
Несмотря на то, что все жили небогато, почти у каждого из дворовой детворы были и клюшки с коньками, и лыжи, и санки и велосипеды – у кого «Школьник», у кого «Орлёнок», а у кого и «Украина». Чуть ниже «Украины», но выше «Орлёнка» по рейтингу был «Минск». Было модно обвешивать велосипеды всякими приспособлениями. Тут тебе передний и задний багажники, стояночная подножка, фара и генератор, на вилке переднего колеса спидометр, зеркала заднего обзора, щиток, закрывающий цепь и различные светоотражатели в колесах. На спицы с помощью прищепок крепились трещотки. Пересечения спиц были оплетены цветной проволокой.
Или же двухколесные велосипеды, у которых по бокам заднего колеса были маленькие приставные колёсики, которые при ненадобности легко снимались.
Самыми редкими у нас были педальные автомобили и педальные лошадки. (Очень хочется вставить выражение «Конь педальный», да некуда.) Лошадок поворачивали не рулём, а поводьями.
Из-за этих поводьев вспомнилась еще одна игрушка того времени. Это была так называемая «Сбруя», сшитая из кусочков кожи с дерматином и увешанная колокольчиками. Сбруя надевалась на грудь и плечи одного из играющих, который под звон колокольчиков бежал спереди, изображая коня. Второй играющий бежал за ним следом, держась за поводья. Смысл игры заключался только в беготне и ни в чём больше. Ну а самой распространенной игрой моего раннего детства была, конечно же, игра в войну. У каждого из нас, включая некоторых девчонок, был целый арсенал игрушечного оружия.
Но никто не хотел быть немцами, и приходилось играть в Чапая и белогвардейцев, которые хоть и белые, но вроде бы и не совсем не наши. А чаше всего мы играли в тех героев, о которых только что прошёл фильм. Современные дети вряд ли играют в войну, сейчас в героях ходят супермены и ниндзя. Но мы росли на других книгах, и смотрели другие фильмы. Серьёзными, взрослыми фильмами, которые мы смотрели в детстве и которые показывали ко всем праздникам, были «Чапаев», «Котовский», «Щорс», «Алеко Дундич», «Щит и меч», «Ставка больше, чем жизнь», «Майор Вихрь», «Юность Максима», «Ленин в Октябре» и, конечно же «Белое солнце пустыни».
Из комедий помню «Волга-Волга», «Весёлые ребята», «Весна», «Карнавальная ночь», «Операция Ы.» и «Кавказская пленница». Начали показывать сериалы «Следствие ведут знатоки» и «Кабачок 13 стульев», передачи «КВН», «Алло, мы ищем таланты», «А ну-ка девушки» и «А ну-ка парни» и, конечно же « Голубой огонёк» перед Новым годом.
Мы читали не о Гарри Потере, а о Незнайке и об Элли из «Волшебника изумрудного города», а из иностранных героев любили Чипполино, пятнадцатилетнего капитана и Герберта из «Таинственного острова». Не было ни одного мальчишки, который бы не рисовал каких-либо танковых или авиационных сражений. На танках и самолетах обязательно были нарисованы красные звёзды и фашистские кресты, и пунктиром обозначалась траектория полёта пуль и снарядов с неизбежным взрывом в конце.
Покататься на трёхколесных велосипедах, лошадках и машинках можно
было в каждое воскресенье у кинотеатра «КОСМОС» в детском парке Щорса, перед детским сеансом на 10.00. и стоило это, как и кино 10 копеек. Сколько нам было лет, когда мы с друзьями ходили в «Космос» я не помню. Наверное, очень мало, раз мы боялись войска злодеев из фильма «Сказка о царе Салтане.»
На стройках мы доставали «липучку» – удивительно липкую даже к рукам резину. Она была бичом девчонок, так как мы кидались этой резиной и зачастую попадали им в волосы.
Катаясь на велосипедах, мы постоянно прокалывали колеса, так как везде валялось очень много гвоздей. Гвозди валялись из-за того, что квартал был только что отстроен и ещё из-за того, что самым удобным топливом для костров были деревянные ящики из-под овощей и фруктов. Ящики мы воровали (не считая это воровством) у овощных магазинов и жгли их в большом количестве. На соседней стройке всегда можно было найти резину-каучук, которой строители затыкали щели в панельных домах. Резина эта была как толстая сарделька, только длинная, по полтора-два метра, и зачастую, когда не было чем устранить очередной прокол колеса, мы просто вынимали камеру, а вместо неё вставляли эту резину. Правда, велосипед от этого становился тяжелее и не так амортизировал, да и резина быстро изнашивалась. Если была нужна какая либо проволочка – пройди вдоль дороги метров пять – обязательно найдёшь. Телефонизация шла полным ходом, везде проводили телефоны и валялись обрезки телефонных кабелей из меди в красивых разноцветных оплётках. Мы любили плести из них разными способами перстни и брелоки для ключей. Ближайшие телефоны-автоматы были достаточно далеко, у магазинов «Колос» и «Космос», и звонок стоил 2 копейки. Да и в первые годы телефонизации звонить было особо некуда и некому. А уже через каких-то пару лет можно было позвонить однокласснице и спросить, что у нас задали по русскому.
Отношение сотрудников Государственной Автомобильной Инспекции (Гаишников) к нам – ребятне на велосипедах, было очень простое. Для них было неважно, нарушали мы правила уличного движения или нет. Раз мы ехали по дорогам с транспортом, то Гаишник просто обязан был что-то сделать. Он подзывал нас к себе жезлом, после чего «спускал» нам колеса, выкручивая из них золотники и кладя их себе в карман. Помним наш неописуемый восторг, когда в очередной раз у нас хотели выкрутить золотники и не нашли их, так как вместо камер, под покрышками была резина-каучук. Вспомнилось ещё и то, что пешеходные переходы в шестидесятых, обозначались не полосатой «зеброй» как сейчас, а двумя рядами вмонтированных в асфальт блестящих металлических полусфер сантиметров по пятнадцать в диаметре. Такие полусферы дольше всего сохранялись на пересечении улиц К.Маркса и переулка Пархоменко (переулок между Красной площадью и памятником Ленину.)

***********
В начале 60-х еще часто встречались первые советские телевизоры КВН-49. У них был небольшой экран (наружный диаметр 17х14.5 см.), перед которым, как правило, была линза, увеличивающая изображение.
Линзы были круглые или овальные и заполнялись глицерином через
небольшое отверстие, которое закрывалось пробкой. Народ приспособился сливать глицерин и замачивать в нем обувь, чтобы она не промокала в дождливую погоду, а вместо глицерина заливалась вода, благо эффект был практически тот же. В дальнейшем линзы сразу стали выпускать с водой.
Году в семидесятом, когда еще не было границ между Украиной и Россией, я поехал к двоюродным братьям Саше и Коле Ткачёвым в Белую Калитву. Поперёк комнаты, в которой они жили, стояли книжные стеллажи, сплошь заставленные книгами и такими линзами. Верхушки у линз были спилены, а сами линзы переделаны под аквариумы. Всё это, вместе с мигающей, очень модной тогда светомузыкой, производило сильное впечатление. Сейчас такие телевизоры и линзы найти практически невозможно. Первый цветной телевизор появился у нас году в 69-м – 70-м.
В газетных программах телепередач того времени, передачи по цветному
специально обозначались – (ЦТ), а если программу читал диктор радио или телевидения, то он объявлял – «Цветное телевидение». В основном это были « В мире животных» и «Клуб кинопутешественников ». До цветного телевидения в магазинах продавалась специальная цветная плёнка, создающая иллюзию цветного изображения. Плёнка эта вставлялась в телевизор поверх кинескопа и была разноцветной – сверху голубая, снизу зелёная, в середине ещё какая-то. Когда показывали природу, так вроде бы всё хорошо, всё правильно. И небо голубое, и травка зеленеет. Но если показывали крупным планом хоккеистов Харламова или Фирсова, то всё сразу становилось понятным из-за их цветных полосатых лиц. В Луганске (Ворошиловграде) тогда было всего два телевизионных канала. Трансляция начиналась около девяти утра и продолжалась до двенадцати, затем перерыв и опять с половины пятого до одиннадцати вечера.
В перерыве на экране была настроечная таблица с непрерывным гулом, а
после появления цветного телевидения, иногда, вместо таблицы были вертикальные цветные полосы. В первое время после покупки цветного телевидения, именно на передачи по цветному, к нам вечерами приходили соседи. Посидят, посмотрят, вздохнут и уйдут. Цветной телевизор стоил бешеных денег, около семисот рублей, и куплен был, конечно, в кредит (тогда кредиты были беспроцентными, товар отпускался как бы в рассрочку). Когда где-то через пол года такие телевизоры подешевели на триста рублей, то родители были просто в шоке.
*************
Когда мне было около семи лет, мне часто снилось, что за мной летает и
гоняется какое-то страшилище. Во сне я прятался от него в подвале нашего дома, а страшилище почему-то не могло попасть в подвал, но засовывало туда руку. Рука вытягивалась бесконечно и шарила в темноте, пытаясь найти меня, и останавливалась рядом, буквально в двух-трёх сантиметрах. Один раз мне приснилось, что Оля умерла, и, проснувшись, я долго плакал и не мог успокоиться. Родители пытались узнать причину моего плача, но я стеснялся им рассказать и молчал, как партизан на допросе. А уже через несколько часов, придя из школы, мы дрались с Олей, как ни в чём не бывало, из-за какой то ерунды.
***********

Когда в город, в кинопрокат, привозили какой-либо новый нашумевший фильм, родители старались прийти с работы пораньше, чтобы успеть поужинать и попасть на вечерний сеанс. Иногда они созванивались и встречались после работы сразу у кинотеатра, и тот, кто приходил первым, покупал билеты. Перед кассами всегда была очередь. Если прийти с работы пораньше не удавалось, то ужин заменялся бутербродами, состоящими из «городской» булки и «докторской» колбасы, причём шуршать газетой, разворачивая бутерброд, начинали сразу, как только в зале выключали свет. В кинотеатры тогда ходили очень часто, минимум раз в одну – две недели, может быть оттого, что по телевидению не показывали таких фильмов, тем более в цвете. Мы заходили в зал, рассаживались по местам и ждали начала сеанса. Плавно гас свет, и в разные стороны с закрытого экрана медленно разъезжались массивные шторы красного или зелёного цвета (кинотеатр «Украина»).
Снаружи кинотеатра всегда висело две рисованных афиши - справа - «СЕГОДНЯ» и слева - «СКОРО». Это было местом встреч перед фильмом: «Встречаемся без двадцати восемь у «СКОРО»».
Сначала показывали киножурнал, который как бы подготавливал, настраивал зрителя на просмотр фильма. Мы терпеть не могли политические киножурналы и любили, когда вместо них показывали сатирический журнал « Фитиль », или журнал «Хочу всё знать». После журнала контролёр быстро запускал в зал опоздавших, и мы погружались в царство кинематографа.
В кинотеатре «Комсомолец» было целых три зрительных зала. Залы назывались просто – красный, голубой и зелёный и показывали три различных фильма одновременно. Если в фильме показывали кусочек женской обнажённой груди, то на афишах писали «Дети до 16 лет не допускаются», и действительно не пускали детей. Пример тому – ковбойский боевик «Золото Маккены», где из-за купающейся в реке индианки на фильм не пускали детей. Точно так же в магазинах продавщицы не отпускали детям сигареты и спиртное. Когда я был совсем малышом, один раз с родителями я был в старейшем кинотеатре города «Октябрь», где в фонтане, в фойе, плавали настоящие живые рыбки, а перед вечерним сеансом выступали музыканты, но помню об этом я очень плохо. Во всех кинотеатрах были буфеты, и на вечерних сеансах там всегда выстраивалась очередь, так как многие пришли прямо с работы и хотели перекусить. Летом мы ходили и в открытый кинотеатр «Молодая гвардия» в сквере «30 лет ВЛКСМ». Школьниками мы любили этот кинотеатр за то, что там можно было покурить прямо во время сеанса. Не было сеанса, чтобы кто-то из последних рядов не запустил бы пустую бутылку из-под пива под ноги зрителям. Бутылка долго и с шумом катилась в сторону экрана по наклонному асфальту, а если за что-то цеплялась, то ей всегда помогали продолжить путь.
Гораздо раньше на месте этого кинотеатра было кладбище, и только в послевоенное время его снесли и на его месте сделали сквер «30 лет ВЛКСМ» с кинотеатром. Году в 1975 через этот сквер рыли траншею для водопровода, и в ней были видны разрушенные экскаватором склепы из красного кирпича, по скверику были разбросаны кости, а по классам в 30-й школе «гуляло» несколько черепов. Я сам, по детской глупости, подложил такой череп в портфель однокласснице – Ларисе Демидовой.
**************
Почти в каждой семье был металлический или стеклянный сифон для газированной воды, и родители всегда посылали нас заправлять их в специальные пункты. На стеклянных сифонах должен был быть матерчатый чехол, который в случае взрыва сифона должен был защитить окружающих. Без такого чехла стеклянные сифоны не заправляли. Заправка сифона без сиропа стоила 7 коп, с сиропом – 15 копеек, но тогда из сифона почему-то текла только сладкая пена. Никто и не думал о том, что придет время, и мы станем покупать питьевую воду. Водопроводы все были только что построены, причем все сразу, воду на ночь не отключали, и как следствие, вода была действительно прозрачная, уж не знаю как насчет других характеристик. Да и планета тогда была еще не совсем убита человеком, вода даже в реках была в десятки раз чище, чем сейчас в водопроводе. Когда в 50-х годах мои двоюродные братья Ткачёвы ездили в пионерлагерь, то умываться все ходили к реке Северский Донец, и чистили зубы, стоя по колено в воде. И не потому, что не было водопровода, а потому, что вода в реке была чистая.
Где-то в 1969-1970 году я первый раз увидел шариковую ручку. До этого на уроки по каллиграфии (а были и такие) в шитых мешочках мы носили чернильницы – непроливайки и перьевые ручки в плоских деревянных пеналах. Мы сидели за монолитными зелёными партами с откидными крышками и углублениями - в центре парты под чернильницу-непроливайку, а по бокам – под ручки. Писали в тетрадях в косую линейку, с лежащим на первой странице листом промокательной бумаги. На других уроках мы писали обыкновенными чернильными ручками, так было удобнее. Чтобы заправить такую ручку чернилами, нужно было открутить с задней части ручки колпачок. Под этим колпачком была или пипетка или специальный винт с поршнем на конце. В ручке создавалось разряженное пространство, и чернила всасывались. Вечно все ходили в кляксах и руки были перепачканы чернилами. Так как достать сменную ампулку на шариковую ручку было невозможно, то мы приспособились заправлять пустые ампулки. Для этого из пустой ампулы плоскогубцами или зубами вытаскивался металлический наконечник, затем иголкой из него выдавливался шарик, а наконечник вставлялся на место. Ампула вставлялась в пузырек с чернилами и методом «всоса» заполнялась чернилами. Не вынимая ампулу изо рта, чтобы не вытекли чернила, нужно было концом наконечника надавить на шарик, чтобы он встал на место. На этом процесс не заканчивался. В стол загонялась кнопка, и во внутренней треугольной прорези кнопки нужно было вращать концом ампулы, завальцовывая шарик. Всё равно чернил выходило гораздо больше, чем надо и ампулки хватало на пол дня. Ну и конечно все руки и губы были в чернилах. Позже эти ампулки стали называть стержнями.
В продаже появились гигантские ручки-сувениры. Длиной до сорока сантиметров и шириной с пятак, со вставленным под плексиглас календариком или открыткой, ручки представляли собой сувенирную продукцию. Писать такой ручкой было невозможно, но я в течение дня стойко переносил все тяготы и писал ей только для того, чтобы посмеялись другие.
Так, классе в 7-м, мы с ребятами вставляли стержни в обыкновенные гусиные перья, и чем больше было перо, тем считалось лучше. Были сувенирные ручки – «Гвоздь», в виде большого гвоздя, ручки в виде ружей, отбойных молотков и другие.
Ну, а иметь фломастеры было просто чудом. Они были на спирту и очень быстро сохли. Для того чтобы ими можно было пользоваться ещё, мы наливали в них одеколон. И как последнее средство – вынимали из них стержни с красителями и вставляли их обратной стороной. Самыми лучшими карандашами считалась коробка из 36 карандашей разных цветов под названием «Искусство». Коробка, опираясь на подножку, могла стоять почти вертикально. Карандаши располагались в несколько ярусов один выше другого.
Простой карандаш с резинкой на конце был редкостью. Обычно резинка стиралась задолго до того, как заканчивался карандаш. Нам приходилось из обычного ластика вырезать и вставлять новую резинку, но держалась в карандаше она гораздо хуже.
Вместе с родителями мы ходили в канцтовары на закупку тетрадей, линеек, ручек, обложек для тетрадей и всего того, что нужно школьнику. Как это ни странно, за лето мы успевали соскучиться по школе. Мы с удовольствием расчерчивали красным карандашом поля в тетрадях, надевали на тетради обложки и оборачивали новые, только что полученные в школе учебники в
бумагу. Наряду с новыми, зачастую в школах выдавали и учебники, уже бывшие в употреблении.
Мы аккуратно раскладывали новые карандаши в новые деревянные пеналы и ни за что не могли поверить в то, что через какую-нибудь неделю после начала занятий, от аккуратности не останется и следа, а портфель будет напоминать мусорник.
От школьного времени навсегда осталась одна привычка - если надо быстро сообразить какому дню недели соответствует какая то дата, то надо представить развёрнутые страницы дневника.
*************
Для того чтобы попасть в школу осенью или ранней весной, то есть тогда, когда на улице грязь, нужно было сначала вымыть обувь. Так как СШ № 14 стояла на отшибе и квартала и города, а квартал Шевченко еще не был до конца заасфальтирован, то выход для поддержания чистоты в школе был найден очень простой – мыть обувь. Для этого справа и слева от входа в школу устанавливалось несколько металлических емкостей с водой. Рядом с ними стояли палки с привязанными на концах тряпками. На входе стояли дежурные с красными повязками на рукавах и не пропускали в школу учеников в грязной обуви. Когда я, в связи с переездом на новое место жительства, перевёлся в СШ № 30, то увидел там другой метод борьбы за чистоту – сменную обувь. Точно такие же дежурные не пускали в школу учеников без сменной обуви. Вместе с ними находился и классный руководитель того класса, который был дежурным по школе. Процесс переобувания происходил в раздевалке. Дежурный класс приходил в школу раньше на пол часа, чем обычно. Классный руководитель записывал опоздавших для дальнейшей разборки, раздавал повязки и расставлял по местам дежурств. На «танкоопасном» направлении, то есть на главном входе в школу, он расставлял самых крепких ребят, и сам неотлучно находился там же, чтобы дежурных не поколотили старшеклассники, у которых не было сменки и которых мы обязаны, были не пускать в школу.
Ношение джинсов и джинсовых курток в школе было запрещено. Разрешали их носить разве что на субботнике, как рабочую форму одежды.
В школу все ходили только в школьной форме. Для ребят продавались коричневые или синие форменные костюмчики с жёлтыми металлическими пуговицами, а для девочек коричневые же платьица с чёрными либо белыми передниками. И если ребята в старших классах уже могли ходить в разных пиджаках и брюках, то девчонки до самого выпуска ходили
только в форме, но могли поверх неё одеть какую либо кофту.
В СШ №14, где я учился до седьмого класса, полы были паркетными и
обильно натирались мастикой. На всех переменах малышня первого и второго классов дружно высыпала в коридор и играла во всадников. После разделения на две команды, одни садились на спину другим и должны были стянуть чужого игрока с чужой спины на пол, в результате чего к концу дня мы были как куски промастиченной тряпки.
Вспоминается еще один случай, показывающий мою детскую бестолковость. Из старых пластмассовых расчесок, мыльниц или других пластмассовых предметов мы запускали дымовухи. Почему-то это так и называлось – запустить дымовуху. Эту пластмассу нужно было сломать, сложить вместе и плотно обернуть фольгой. После этого через надорванный уголок фольги пластмасса поджигалась, а открытый огонь надо было задуть так, чтобы дымовуха не горела, а только тлела и дымила. Дым был очень густой и удивительно едкий. Так вот, во время зимних каникул, когда я ходил в цигейковой шубке, мы с пацанами сделали дымовуху, положили её в водосточную трубу пятиэтажного дома и решили посмотреть, как дым пойдет через верх. Но он почему – то весь выходил снизу. Так же, как герои Великой Отечественной Войны закрывали грудью амбразуру врага, я, недолго думая, закрыл своей задницей нижнее отверстие трубы. Я не помню сейчас, пошел ли дым сверху или нет, помню только, что я наглотался дыма, и у меня сильно текли слезы. Когда я пришел домой, мама не могла понять, что же это воняет. Она почувствовала запах, шедший от шубы, и чуть не потеряла сознание. Половину каникул пришлось провести дома, пока шубка болталась на балконе на вешалке.
Примерно через год мы с ребятами нашли старый использованный противогаз и решили проверить проходит ли через него такой едкий дым. И хотя дымовуху мы подносили к самому фильтру противогаза, дышать можно было вполне свободно. Все-таки военная промышленность всегда работала у нас на совесть. А когда из интереса решили вдохнуть с обратной стороны фильтра, то чуть глаза не выскочили из орбит. Вот что значит процесс познания на собственном опыте. Только теперь я понимаю, что почувствовала мама, когда понюхала мою шубу.
Одной из жестоких зимних забав было лизание в мороз ручки от подъездной двери. Находился, какой нибудь балбес, которому внушалось, что покрытая инеем металлическая ручка от подъездной двери по вкусу напоминает мороженное, и предлагалось лизнуть её. Язык примерзал мгновенно и намертво. В лучшем случае через несколько минут удавалось спичками подогреть ручку и язык сам отлипал. Причем ручку нагревали те, кто уговаривал её лизнуть. В худшем – язык отдирался с кровью или же балбес стоял у ручки с высунутым языком пока не появлялся кто-нибудь из взрослых и приходилось мычать, чтобы обратить на себя внимание, так как уговорившие лизнуть ручку куда-то исчезали. В этом случае балбес перемещался вокруг дверной оси вместе с поворотом открывающейся двери и ждал еще несколько минут, пока взрослый не возвращался с горячим чайником. Он поливал ручку горячей водой до тех пор, пока язык сам не отмерзал от ручки. Я так хорошо об этом знаю, потому что сам стоял у двери с высунутым языком. После того, как тебя «отлепили» от двери, смыслом всей оставшейся жизни становилось мщение. Отомстить хотелось не столько тем, кто над тобой подшутил, а самому себе, своей глупости. Для этого надо было найти очередного балбеса, лучше двух, а еще лучше, чтобы у каждой двери в каждый подъезд стояло по балбесу с высунутым и примерзшим языком. Только после этого ты понимал, что не самый тупой на этой планете и можно было вздохнуть всей грудью и жить дальше.
К дверям обязательно была прибита пружина из старой кровати, чтобы дверь всегда была закрыта, и из подъезда не выходило тепло. Дверь по периметру оббивалась полосками войлока. Но в щели дуло все равно, так как закрыть дверь из-за впрессованного ногами в порог снега было нельзя. Бабки вечно кричали, чтобы мы не хлопали дверью, а придерживали её. Но нам было некогда ее закрывать, все делалось только бегом, и в момент удара двери о фрамугу, мы были уже за несколько метров от подъезда. Стёкла из таких дверей, конечно же, были давно выбиты, и их место навсегда заняла фанера. Летом же пружина с такой двери не снималась, а дверь попросту подпиралась кирпичом.
***********
Бабушка, которая жила вместе с нами, была очень тихой и спокойной женщиной, настолько тихой, что никогда в жизни не ругала нас с Олей. Бабушка тихо говорила нам: «Не надо так делать, это нехорошо» и объясняла почему. Например, почему нельзя есть промасленные блинчики, предварительно выев в блине дырки для глаз, рта и носа и прилепив его на лицо.
Родилась она в 1900 году и получила образование ещё до революции. Она закончила Mittelshulle (немецкую среднюю школу) где-то в Донецкой области, в немецком поселке под названием Нью-Йорк (сейчас Новгородовка), и до самой старости помнила немецкий язык, помогая мне и Оле с уроками по иностранному языку. В молодости, когда она ездила в гости к сестре с мужем в Москву, то слушала у них и Есенина и Маяковского, которые приходили к ним в гости. Всё свое время она проводила в хлопотах по хозяйству, или с книгой в руках, изредка покуривая папироску «Беломорканал» – дурная привычка, оставшаяся у неё с войны. Нередко за наши с сестрой проказы доставалось и ей, так как она всегда была дома и вовремя не останавливала нас.
В зале и родительской комнате висели красивейшие занавески с розочками. Один раз я случайно чем- то зацепил розочку, и она порвалась по текстуре строго вниз с приятным треском. Нам очень понравился этот звук, и через полчаса в обеих комнатах с багетов свисали только полоски шириной не больше пяти сантиметров. Причем те розочки, которые не хотели рваться, приходилось надрезать ножницами. Так как нам не хватало роста, чтобы дотянуться до верхних розочек и закончить начатое дело до конца, то приходилось использовать стулья и стол. Бабушка в это время читала Ромена Ролана. А если стул поставить на письменный или обеденный стол, то возюкая руками по потолку и приговаривая «Снежок! Снежок!», можно было добиться обильного выпадения осадков в виде засохшей побелки. По мере того, как в этом месте заканчивалась побелка, стол и стул передвигались. Мало того, что потом надо было убирать разлетевшуюся по всей комнате побелку, так родителям нужно было забеливать до бетона протёртые пятна. Бабушка изучала Антона Павловича Чехова.
Шпильку для волос я голой рукой воткнул в заставленную шкафом розетку. Бабушка в это время перебирала гречневую кашу. Электрик часа четыре не мог сделать в подъезде освещение, так как пробки все время выбивало, а о существовании этой розетки никто не помнил.
Ножницами я перерезал провод под напряжением от настольной лампы, и лампа взорвалась. В лезвии ножниц током была пробита сквозная дырка диаметром миллиметра в три, но, видимо Господь решил оставить меня на этом свете. В это время бабушка усиленно штудировала журнал «За рубежом» и ругала американского президента. И, конечно же, когда родители приходили домой с работы, доставалось всем троим. Нас с Олей разводили по «углам», меня – в кладовку, а Олю в туалет или наоборот. При этом там выключали освещение, чтобы нам было страшнее. Мы не боялись темноты, и, глядя на вертикальную полоску света, пробивавшуюся снаружи через дверную щель, терпеливо ждали конца наказания. Слышно было, как кто-то поднимался в коньках по лестнице, что-то шипело и скворчало на кухне, негромко работал телевизор, за стенкой поругивались соседи, а мы всё сидели и сидели. Потом родители брали с нас обещание никогда так больше не делать. Мы покорно обещали так больше не делать, и действительно, именно ТАК мы больше не делали, а делали что-то другое, ведь детская фантазия безгранична.
**********
В пионерских лагерях, на линейки и смотры, мы носили парадные рубашки с алюминиевыми пуговицами золотистого цвета, погончиками, нагрудными карманами и эмблемой на левом рукаве в виде костра. У некоторых ребят были и ремни с такими же эмблемами на бляхах, но далеко не у всех. На голову, во время смотров пионерских отрядов, нахлобучивалась красная или голубая пилотка со свисающей спереди кисточкой. Октябрятских значков было два типа.
Первый – пластмассовый значок в виде звёздочки с фотографией маленького Ленина в центре, а второй
– обыкновенная алюминиевая звёздочка. Все дети были пионерами, и у каждого был один или два пионерских значка. Значков было великое множество. Особенно много их было в пионерских лагерях, где во всём присутствовала соревновательная система – между отрядами и звеньями. За занятые места присуждалось определённое количество значков, которые прикреплялись к знамени отряда и подсчитывались в конце потока.
Позже, когда я вступил в комсомол, было модно носить не просто комсомольские значки, а значки старого образца. Это были значки из бронзы с красной эмалью, где поверх пятиконечной звезды были буквы ВЛКСМ. Эти значки и тогда встречались достаточно редко.
Я и моя сестра Оля ездили в пионерлагерь «Орлёнок», в село Жёлтое.
Поездка для нас была целым событием. Как и обычно, сначала туда не хотелось ехать, а потом оттуда не хотелось уезжать. Мы готовились к поездке в лагерь, тщательно отбирая туда свои нехитрые детские пожитки. Обязательно покупался одеколон – лучшее средство от комаров. Причем самым лучшим считался «Гвоздика», затем «Тройной», «Русский лес», а уж потом все остальные.
Специально для лагеря мы покупали новые пластмассовые мыльницы с мылом, зубные щётки и пеналы для щеток. Я запомнил «Детское» мыло, «Земляничное» и «Глицериновое». В продаже было несколько разновидностей зубных паст. Пенящихся паст тогда не было вообще. Была какая то жижа из перетёртого мела, с какими то добавками. Запомнились «Особая», «Апельсиновая», «Кедровая» и «Детская», которая продавалась почему-то в аптеках. Самой ужасной была «Мятная» зубная паста, которая представляла собой прозрачную студенистую массу бледно – зелёного цвета с сильным вкусом мяты. Достаточно популярными были и зубные порошки. Уже гораздо позже,
году в 1974, когда в моду в очередной раз вошли белые парусиновые туфли, я каждый вечер, перед тем как идти гулять, надраивал эти туфли одёжной щёткой зубным порошком.
Лагерь находился в пяти минутах ходьбы от Северского Донца. Каждый день нас водили купаться. У лагеря был свой, огороженный и оборудованный грибками пляж с большой ярко раскрашенной красками бетонной черепахой, лежащей в самом центре пляжа. Эта черепаха до сих пор валяется на остатках грязно-серого песка на месте бывшего лагерного пляжа. Мы визжали от восторга, копошась в огороженном металлической сеткой лягушатнике, и кидая друг в друга проплывающей мимо «вьетнамкой» (вид резиновых тапочек). Пару раз на двухпалубном!!! теплоходе мы плавали вверх-вниз по Донцу на прогулку. Рядом располагался пионерлагерь «Дружба» и когда они на другом!!! теплоходе проплывали нам навстречу горнисты и барабанщики играли приветствие. Вы можете представить себе сейчас хоть бы один теплоход на Северском Донце? Игрушек в лагере почти не было, там много времени уделялось различным конкурсам, смотрам самодеятельности и прочим, спортивным и военно-патриотическим играм, где сразу было задействовано много детей. Разве что малышне выдавали разноцветные марлевые сачки, и они носились по полянам как отряд Дуремаров. Всегда были краски и бумага, мячи и бадминтон. Кормили в пионерлагерях очень неплохо, но всё равно хотелось сладкого. А когда на родительский день (не только для встречи с детьми, но и для того, чтобы выпить с друзьями на берегу рюмочку-другую и покупаться) приезжали родители, то они часто оставляли нам из сладостей сгущённое молоко. Гвоздём в банке пробивалась маленькая дырка, через которую можно было долго сосать сгущёнку. Некоторые делали в банке две дырки, чтобы ещё и воздух поступал в банку, но это было в корне неверно, так как сгущёнка заканчивалась не вдвое быстрее, а сразу, внезапно и до следующего родительского дня.

***********
Самым счастливым временем было время летних каникул. Утром, около половины девятого, вся ребятня уже была на улице. Мы бегали по асфальту, сплошь утыканному дырочками из-под модных тогда женских туфель на каблуках-шпильках, и поливали друг друга водой из брызгалок. Брызгалки делали из мягких пластмассовых бутылочек из-под импортного шампуня. Наш, «советский» шампунь был в стеклянных пузырьках, о пластиковых бутылках никто тогда и не знал. У одного или двух счастливцев были водяные пистолеты. После того, как солнце поднималось повыше, мы доставали увеличительные стекла и начинали что- то выжигать. Просто на палке выжигать было малоинтересно. Интересно было выжигать на лавке или подъездном подоконнике, потому что сначала вспучивалась краска, и лишь затем горела древесина. Или мы по садистски жгли увеличительным стеклом, какую нибудь сидящую на абрикосовом дереве несчастную гусеницу. Мы поджигали пластмассу, которая при горении начинала капать на землю огненными капельками, находили каких-нибудь насекомых, чаще всего клопов-солдатиков и расправлялись с ними.
Все ждали 10-ти утра, когда должен был начаться фильм «Четыре
танкиста и собака». Каждые несколько минут мы спрашивали у прохожих время, чтобы не прозевать начало. Мы просились у бабушек посмотреть фильм к кому-нибудь одному, рассаживались на полу и смотрели. Показывали сразу по две серии, после фильма мы его долго обсуждали и переживали фильм еще раз. Только теперь я понимаю, что это и было настоящее счастье, а тогда было просто хорошо.
Из мультфильмов мы больше всего любили «Маугли», «Бременские музыканты», «Необыкновенный матч» и «Шайбу-шайбу». Позже к ним добавился «Ну, погоди!». А когда вышла пластинка по мультфильму «Бременские музыканты», то мы могли слушать её десятки раз подряд.
**************
Личных автомобилей в конце шестидесятых было очень мало.
Все ездили на общественном транспорте, который днём был полупустым, а в
часы пик брался штурмом. Билет в трамвай стоил 3 копейки, в троллейбус –
4, а в автобус – 5. В некоторых трамваях и троллейбусах были контролёры
которые продавали билеты (а позже талоны) и проверяли их, а в некоторых
были билетные кассы. Эти кассы представляли собой металлическую коробку с прозрачной крышкой и горизонтальной резиновой дорожкой внутри, на
которую падали монетки. Касса работала просто – пассажир бросал денежки в кассу и поворотом ручки кассы выдвигал себе билет и отрывал его. С поворотом ручки одновременно перемещалась и резиновая дорожка и монеты со звоном падали в коробку. Прозрачная крышка давала возможность другим пассажирам видеть, что человек действительно заплатил за проезд. Можно было оторвать и десять билетов и, разорвав их по перфорациям в местах для отрыва, раздать товарищам. И хотя оторвать себе билет можно было и, не бросая монеток, люди исправно платили, было стыдно не заплатить и даже не возникало такой мысли. Я не могу представить себе такую кассу в современном транспорте, владелец разорился бы в самое ближайшее время.
************
В магазинах в конце шестидесятых, по мне (в то время ребенку 7-10 лет), было не так-то и пусто. Для меня главным было то, что в продаже всегда было мороженное и конфеты. Справедливости ради надо сказать, что когда к нам приезжала родня из города Белая Калитва Ростовской области, то она основательно запасалась продуктами, так как по сравнению с нами у них было голодно. Прошу прощения, но не могу не вставить не совсем приличную частушку того времени:
Пьём вино за рубль семь,
Мяса нет у нас совсем.
Яйца видим только в бане.
С Новым Годом, ростовчане!!
Видимо всё-таки не просто так, в конце 50-х годов в Новочеркасске произошёл «голодный» бунт против Советской власти, который был подавлен большой кровью. Как раз незадолго до этого мои родители заканчивали Новочеркасский политехнический институт. Они рассказывали, что под Новочеркасском в то время стояла конная дивизия имени Будённого. Постепенно всех коней пустили на убой, так как людям нечего было есть. Народные умельцы тут же сочинили песню:
Товарищ Будённый, война на носу,
А конница Будённого пошла на колбасу.
Как всегда я опять увлекся и попал не в своё время. Возвращаемся из пятидесятых в середину шестидесятых.
В кондитерских отделах середины шестидесятых годов можно было увидеть расставленные в пирамиды сахарные головы. Отец иногда покупал такую голову и колол её на крупные куски ножом. От ударов лезвия большого ножа сахар раскалывался на кусочки, а сахарные крошки разлетались по кухне. Уже потом, эти поколотые отцом кусочки сахара, кололись на более мелкие кусочки специальными щипчиками для сахара. Этот сахар был на удивление сладким и чай с таким сахаром пился только вприкуску.
В других пирамидах стояли «Завтрак туриста», «Килька в томате» (33 копейки банка) или сгущённое молоко (55 копеек), сливки и кофе с какао со сгущённым молоком. А вот шпрот, лососевых консервов, сардин и тем более икры в магазинах не бывало никогда. Изредка родители где-то доставали такие консервы, отец их ставил в сервант, и доставались они оттуда только в праздники. Доставали и импортные сардины, которые открывались специальным ключом, на который накручивалась крышка. И хотя весь дефицит также покупался за деньги, никто не спрашивал, где купил, а спрашивали, где достал?
Из рыбных консервов в свободной продаже всегда были «Завтрак туриста», килька в томатном соусе и тефтели. Кстати, килька в томате (33 коп.) и икра из кабачков были удивительно вкусными, и являлись неизменным содержимым наших рюкзаков в многочисленных, по тем временам, походах и поездках по местам боевой славы. Из напитков лучшими считались «Крем-сода», «Ситро», «Буратино», и «Грушевый». Самым дорогим, но не очень вкусным напитком был «Тархун», светло зеленого цвета. И если стакан «Ситро» стоил 10 копеек (бутылка 35 – 40 копеек, точно не помню), то «Тархун» целых 60 копеек. Видимо из-за изменения технологии вкус некоторых «оставшихся в живых» напитков изменился далеко не в лучшую сторону.
Чай. Импортного чая было два вида – индийский и цейлонский. А лучшим чаем считался чай, смешанный из трёх сортов в равных пропорциях – индийского, грузинского чёрного байхового и краснодарского. Запомнился и грузинский зелёный чай в больших плитках.
В отделе, в котором продавались макароны, вермишель, горох и разные другие крупы, витрина представляла собой такой шкаф, в котором вместо полок были ящики, наклоненные в сторону покупателей. Расфасованных круп и макаронных изделий не было, и для того, чтобы, что-то продать, продавщица сворачивала кулёк из толстенной обёрточной бумаги и насыпала в него это что-то большим алюминиевым совком. Кстати, целлофановых пакетов тоже не было и всё, от сосисок, сахара, масла и до копченой рыбы заворачивалось в грубую и толстую бумагу. Если родители приходили с работы и приносили с собой продукты, которые они купили по дороге домой, то самое интересное было разворачивать такие бумажные свёртки, которые отличались друг от друга только размером. И пока свёрток из этого полукартона-полубумаги не развернёшь, никогда нельзя было догадаться, что там – селёдочное масло, сосиски или халва. Когда я или Оля шли в магазин купить несколько килограмм муки или сахара, то бабушка вместо тары давала нам наволочку.
Макароны были длинной сантиметров по 30, и были такими твердыми, что когда их ломали, они не ломались, а кололись с каким-то сухим треском. После варки, если сразу не перемешать их с маслом, они слипались в один нераздирающийся ком. Иногда даже казалось, что макароны слиплись уже во время варки, а некоторые и до неё, только от одного вида кастрюли с кипятком. В очереди все хозяйки задавали друг другу риторический вопрос: «Не слипаются?» Но так как купить что-нибудь другое было нельзя из-за отсутствия в продаже этого самого другого, то, всё равно раскупалось всё, не взирая на то, что что-то там слипается или не слипается.
Году в семьдесят четвёртом появилась очень странная вермишель, непривычно тёмно-жёлтого цвета. Она была очень длинная, сантиметров по сорок, а затем изгибалась в другую, противоположную сторону. Видимо на этом изгибе она висела в сушильных камерах на заводе. На ощупь она была гладкой, как будто полированная и с каким-то блеском. Чтобы сварить такую вермишель, её надо было или поломать, или варить в большой кастрюле, вставив одним концом в воду, и наблюдая, как по мере сваривания, вермишель изгибалась и постепенно опускалась в кастрюлю.
В небольших плоских пакетиках, бумажных снаружи и покрытых целлофаном изнутри, продавались почти готовые супы. Высыпал их в кипяток, покипело минут пятнадцать и суп готов. Помню несколько названий – « Суп особый», «Суп вермишелевый с мясом», и «Суп овощной». В «Супе вермишелевом с мясом» была не вермишель, а небольшие звёздочки из теста, а мясо представляло собой прокрученный через мясорубку и высушенный фарш.
О мясных отделах мне писать нечего, напишу лишь, что когда мясо всё-таки привозили, то туши на крючьях вывешивали не в подсобных помещениях, а прямо за витриной, и мясник легко оттяпывал тот или другой кусок по просьбе покупателей неподъёмным на вид топором. Представьте, какая ругань стояла в очереди.
В колбасном отделе продавалось очень «много» сортов колбасы, сейчас постараюсь вспомнить и перечислить все.
Варёная колбаса: « Докторская», «Останкинская» и « Любительская», а лет на пять позже к ним присоединились «Детская» и похожая на кирпичик чёрного хлеба «Чайная». Всё. Других колбас в свободной продаже не было.
Полукопчёные колбасы «Краковская» и «Одесская», «Охотничьи колбаски», «Московская» и «Сервелат», печень, паштеты в природе существовали, но купить их было нельзя. В продажу они не поступали, их можно было достать по блату. Зато «выбрасывали» буженину, грудинку и корейку, дорогущие, но очень вкусные.
А какими вкусными были молочные сосиски? Стоили они, кажется, 2.20 за килограмм. Они были в целлофановой оболочке, продавались длинными цепочками. После варки, сосиски надо было подержать под холодной водой и, надавливая на конец сосиски, выдавить ее из целлофана, как пасту из тюбика. Иногда, когда сосиску не сразу подставляли под воду, шкурка сосиски намертво прилипала к целлофану, и нужно было выгрызать ее оттуда. Ну а пельмени? По размеру с добротный вареник, без малейшей примеси сои, они имели удивительный вкус и аромат. Современные пельмени не идут с ними ни в какое сравнение. То ли холодильные установки тогда работали хуже, то ли доставка продуктов домой была гораздо дольше по времени, но зачастую в коробке с пельменями после вскрытия обнаруживался один большой комок. Другое дело – мясные и рыбные продукты. Родители вечно что-то доставали, где-то что-то «выбрасывали» в продажу. Здесь были проблемы, так как дефицитных продуктов в продаже не было, но нас (детвору) это не интересовало. Удивительным было то, что при дефиците продуктов в магазинах, во все праздники, а праздновать тогда любили и умели, столы у всех были очень хорошо накрыты.
В кондитерских отделах были и «А ну-ка отними» и «Весёлые человечки», «Белочка», «Кара-кум», «Ананас», «Мишки на севере» и много-много других сортов, многие из которых выпускаются в России и сейчас.
Самыми дешёвыми конфетами были подушечки – по 80 копеек за килограмм. Когда-то, ещё в 1943 году, в газетном кулёчке, такие подушечки привез из госпиталя в эвакуацию в среднюю Азию моему отцу мой дед, которого комиссовали после тяжелого ранения. Это были маленькие карамельки с яб-
лочным пов