Ника Черкашина

Рассказ

1.

Проснулся Степан Павлович потому, что кто-то настойчиво стучал в окно. А он и во сне отлично помнил, что окно оставлял открытым. Ему с вечера почему-то вдруг захотелось всю ночь дышать ночной фиалкой и слушать соловьев. О наслаждении для души их пения ему кто-то когда-то уже не раз говорил, но лично он только один раз в жизни их слушал и затем вроде раскаялся на всю оставшуюся жизнь. И никогда он до сегодняшнего вечера не вспоминал свою единственную бессонную ночь с этими самыми соловьями, их щелканьем и свистом на фоне едва уловимого, но совершенно одуряющего запаха маттиолы…

Соловьи тогда так задурили ему голову, что он даже стоял на коленях перед некоей девицей и, плача от нахлынувших чувств, умолял ее выйти за него замуж.

Целый месяц все говорили ему, что он потерял голову. Наверное, так оно и было – с чего бы это он вдруг стал тратить, не считая, собранный по рублику свой эНЗе. Зачем бы стал покупать тогда себе новые ботинки и новый костюм с белой, очень маркой рубашкой?.. А ведь мог, не потеряй голову, прилично сэкономить и проходить еще несколько лет во всем своем привычном и еще не очень старом. Девушке той купил он дорогое кольцо. Да еще и, по ее многоразовому желанию, сводил в местную филармонию и в какой-то театр, приехавший к ним на гастроли. Ему лично, честно говоря, совершенно не было никакого дела ни до странной миссис Сэвидж, ни до какой-то знаменитой скрипки, на которой толстый лысый мужик долго и усыпляющее пиликал…

Отказ девушки он пережил болезненно, но месяца через полтора взял себя в руки и с тех пор ночами спал, а не полуночничал. Всякие фантазии и любования луной не уважал и не тратил на это время.

И вдруг через столько лет забытый уже аромат маттиолы и эта полная Луна, что встала с вечера напротив окна и залила его мозг какими-то ослепляющими воспоминаниями и несуразными видениями… В комнате было светло, как днем. Он будто бы встал и чуть не споткнулся – наискось пространство пронзали пляшущие лучи, исходившие от стула, где висела его рубашка с хрустальными запонками. На фоне закрытого окна ясно выделялась чья-то голова… Стучавшая в стекло кисть руки с посверкивающим кольцом манила его подойти ближе. Подойдя почти вплотную к окну, Другарь вскрикнул от ужаса. Из-за стекла на него в упор смотрела его собственная голова с огромной короной, состоявшей из одних черно-белых цифр!.. В самом центре, словно зеленая звезда сияла странная дата 26 .Х.1967. А голос умершей Полины, сестры Савелия Аникеевича, пригласившего его к себе на юбилей, говорил ему: «Возьми, Степа, свою голову. Всю жизнь ты с цифрами работаешь, так, может хоть через них дойдет до тебя, как жизнь свою обустроить. Давно пора!..»

Утром Степан Павлович проснулся от громкого стука своего перепуганного сердца.

Прямо в окно, поднявшись над садом, окружающим дом, уже во всю светило солнце. Все деревянные стены комнаты, скошенный потолок и паркетный пол, покрытые лаком, были им залиты. От всего этого шло нестерпимое сияние. Зажмурившись от такой яркости, Другарь никак не мог унять сердце, которое, казалось, бухало на всю вселенную. «Боже, Боже, не иначе, как к смерти такое снится!» - подумал невольно. И в это время прямо над его ухом грянул голос Савелия Аникеевича:

- Да ты что ж это, друг мой, не отзываешься?.. Стучу, стучу, а ты – молчок. Я уж грешным делом перепугался – жив ли?

- Да едва жив от страха,- отвечал медленно приходящий в себя Степан Павлович. – Такое приснилось, что не доведи Бог!.. Все тело дрожит, и сердце, как бешеное…

- Да ты вроде и выпил не так много…

- Полина приснилась покойная.

- Так дождь прогнозисты обещали!.. Покойники завсегда к дождю снятся. А что Полина - так тоже не на случайность приснилась. Завтра ровно четыре года, как ее на свете нету. Надо помянуть, видно… Спускайся, все уже за столом!

2.

Меланья Егоровна прислала сыну слезное письмо с категорическим призывом срочно приехать и «грамотно привести в чувство душегубицу всего села Настю Пройдоху. Полгода собирает по всему селу молоко, а деньги не платит – только раздает обицянки-цицянки».

Степан Павлович срочно выехал на свою малую родину - в Жабокряковку. Село располагалось на высоком берегу, то ли какого-то древнего моря, то ли какой-то доисторической реки. Был как раз май, и все улицы красовались в бело-пенных облаках яблонь. Внизу, в плавнях вокруг мелких озер, оставшихся от древности и чрезвычайно богатых лягушками, на обширном лугу, что тянулся от плавней к подножию горы, пасся весь вольный людской скот. Потому от апреля и до самого октября из-за обилия сочной травы молоко некуда было девать.

Вот Настя по фамилии Пройдина, и создала такой бизнес. Взяла в районном банке кредит, купила старенький молоковоз, и каждый день ровно в семь утра принимала у односельчан молоко, обещая расплатиться в конце месяца. Но месяц шел за месяцем, а денег все не было. Только обещания.

Степан Павлович быстро разобрался в сложившейся ситуации. Брала Настя доллар по 8.2 гривны, а тот вдруг подскочил вверх так стремительно, что грянули, как гром среди ясного неба, дикие проценты. И рассчитывайся теперь Настя из расчета 23 гривны с хвостиком за доллар. В такой же ситуации оказался и Молокозавод, которому она поначалу сдавала молоко. Он перестал ей платить. Тогда она стала гонять молоковоз в город и там продавать молоко на разлив. Вся выручка шла на бензин и на погашение процентов, которыми обложили ее кредит. А основная сумма долга не уменьшалась, и людям платить было нечем.

Продать молоковоз молодица не решалась, все надеялась на какое-то чудо. Но доллар не падал, и чуда не случалось. Да и молоковоз, продай она его сейчас, уже не погасил бы ее долг. Односельчане много раз уже подавали на нее в суд, и Настя с ужасом ждала, что суд вот-вот таки состоится, и она лишится не только молоковоза, но и собственного дома с огородом и садом. А кому хочется остаться без крыши над головой?.. Молодая женщина билась уже полгода с мировым кризисом, свалившимся на ее голову.

Перед Степаном Павловичем она не пыталась оправдываться, но и не скрывала своего отчаяния.

- Видишь, Степан, что от меня осталось – кожа да кости, один нос, как кол, торчит посреди глаз. Совсем извелась. Загнали меня в угол… Хоть в петлю лезь! Никакого выхода не вижу! Прокурор, спасибо ему, понимает, говорит, вся страна в такой яме… Ну, вот ты, Степанушка, мужчина основательный, так и подскажи, что мне делать?

Перед Степаном сидела хрупкая женщина в потертых джинсах и клетчатой сорочке с закатанными рукавами. Тонкие руки, крепко сжатые в кулачки, она прижимала к груди и глядела прямо ему в душу какими-то неописуемо напряженно-вопрошающими глазами. И вся она была больше похожа на провинившегося подростка, но еще упрямого, как сжатая пружина.

- А сколько ты людям задолжала?

- Да вот тетрадка, погляди, все до копейки тут записано…

Степан Павлович взял тетрадку и почти до утра подсчитывал Настин долг односельчанам. Он, профессиональный бухгалтер, даже удивился, как системно Настя вела записи по- фамильно, поденно и помесячно. Выведя общую сумму, он, наконец, уже на заре заснул. И приснился ему страшный сон. Будто опять разбудил его стук в окно. Он будто подошел и отпрянул в ужасе: покойный отец в открытое окно протягивал ему голову Насти с веревкой на шее… И будто, задыхаясь в кашле от приступа грудной жабы, говорил ему:

- Спаси, сынок, Настину голову... На чердаке сундук старый, поройся там и что найдешь, распорядись по совести. Это я для Насти собирал, да порадовать не случилось… Матери только, мотри, ничего не сказывай - ревнивая она у нас…

Проснулся Степан Павлович в холодном поту. Мать, гремя подойником и бидоном, входила в комнату. С голубой клеенки, наброшенной на голову и плечи, стекала вода.

- Дождь, сынок, слава богу, пошел. Всю весну не было. Вставай, свежего молочка вволю попей. Не буду, пока ты здесь, сдавать этой «душегубице», лучше сметаны заквашу да маслица тебе свежего собью.

В комнате пахло жареной капустой и свежеиспеченными пирогами.

- Мама, дай мне твою клеенку, я мигом!..

Степан Павлович бросился к Настиному дому, и еще издали увидел, что молоковоз, как стоял вчера у ворот, так и стоит. И очередь уже выстроилась для сдачи молока, а Насти нет!.. Ни на кого не глядя, напуганный своим сном и сказанным матерью словом «душегубица», он бросился в дом... Наружная дверь открыта… В темных сенях ему под ноги бросилась черно-белая кошка. Наверное, он наступил на нее, потому как она дико рявкнула и выскочила, как ошпаренная в открытую дверь. В кухне со сдвинутыми половиками Насти не было, в горнице – тоже.

- Настя, Настя! – позвал он в тревоге.

Откуда-то, словно из-под земли, послышались приглушенный стон и слабое «О- о--а-а…»

Звук шел вроде из кухни. Степан метнулся в кухню и опять позвал: «Настя!» и прислушался. Стон повторился из-под земли. Степан подскочил к закрытой ляде погреба и приподнял ее.

- Настя! Ты тут?

- Да- а-а!- раздалось снизу.

- Ты что там делаешь в темноте, упала, что ли?

Степан бросился вниз. Настя лежала с разбитой головой вся в крови.

- Кто это тебя? – испугался.

- Са-ма-а упала.

- А ляду кто закрыл?

- Я за нее держалась…а упала - она и закрылась.

Степан поднял Настю и поставил на ноги.

- Можешь стоять, ничего не поломала?

- Не зна- а-ю! Голова сильно кружится.

- А ну попробуй, поднимайся потихоньку, я буду помогать.

Поднимая Настю впереди себя по лестнице, Степан, наконец, вытащил ее наверх и, усадив на диван, осмотрел рану. Она тянулась наискосок от макушки почти к самому уху. Кровь в волосах, на шее и спине уже загустела, но из самой раны еще сочилась. Видно, крови Настя потеряла порядочно.

- Да, тут без доктора не обойтись. Обо что ж ты так ударилась?

- Не знаю. Наверно об край кадки.

Степан бросился к холодильнику, выгреб из морозилки пригоршню снега и, высыпав в целлофановый пакет, приложил к Настиной голове.

- Сама держать сможешь? Я за доктором смотаюсь.

…Поручив Настю доктору, Степан вернулся домой.

- Ты где это пропадал? – спросила мать.

- Да понимаешь, ма, отец как-то странно приснился. Будто протягивает мне в окно Настину голову с петлей на шее и просит спасти ее. Я испугался, что Настя повесилась от своих долгов…

- Такая повесится, как же! Жди! И до второго Пришествия не дождешься!

- Ма, а отец наш что - ходок налево был?

- Да что теперь покойника трогать? Было – не было, один бог знает! Дождь вон пошел и всю грязь со всех нас смоет…

-А кто у нас в селе сильно нуждается?

- Да, почитай, все нуждаются. Колхоз развалили, работы нет, денег ни у кого нет. И взять негде. Думали, хоть молоко сдадим, будет какая копейка… Так и тут – не судьба.

Степан Павлович, залпом выпив кружку молока, взял еще теплый пирожок и выглянул в окно, выходившее во двор. Дождь продолжал идти, но тихо и степенно. Лепестки яблони, что росла напротив окна, тихо опадали и уже подсветлили двор, залитый водой. Под навесом на старой фуфайке сидела, распушив крылья, рябенькая квочка-цесарка с беспокойными цыплятами…

«Даже глупая курица, оберегает не только своих, но и подброшенных ей инкубаторских цыплят» - почему-то подумалось Степану Павловичу.

Мать процеживала молоко, но и спиной словно ждала от него ответа на свой вопрос:

- А ты к чему это спросил?

- У меня есть немного денег, хочу рассчитаться за Настю.

- Ополоумел ты или белены объелся? – повернулась возмущенная мать.- Да эту аферистку в тюрьму надо!..

Ее худощавое загорелое лицо с резко очерченными скулами и волевым подбородком было по-мужски жестким. Маленькие стальные глаза тоже казались жесткими и колючими.

«Странно, - подумал Степан Павлович, - и как это я раньше никогда не замечал, какие они с отцом разные». Отец был добряк, спокойный, неторопливый, и лицо у него было по-женски округлое, с ямочками на щеках и на подбородке. И в словах он был мягкий, никогда голоса не повышал и никого не судил…

- Мама! Как ты неправильно ее судишь! Да вся страна в пропасти, Настя не виновата. Доллар подскочил, и не такие, как Настя, сгорели. Банк проценты ей насчитал сумасшедшие, она до конца жизни не рассчитается. Ей молокозавод не платит, а она – вам…

- Так зачем бралась, кто заставлял?.. А ты тут, сын мой, с какого боку припека?

- Она мне нравится, я хочу жениться на ней, если она, конечно, пойдет, - сказал неожиданно для самого себя Степан.

- Ах, Боженька пречистый! Свят, свят! Да тебя люди вместе с ней проклянут!

- Так я же рассчитаюсь со всеми!

- Да сперва поди людей послушай! Скажут: «Сын после отца подобрал!» Отец-то к ней захаживал! Не сгоришь со сраму?

Степан рассчитался по списку за три месяца со всеми сдававшими Насте молоко и через несколько дней наведался к ней.

Настя с перевязанной головой, судя по всему, уже пришла в себя, так как стояла у плитки и готовила себе завтрак. Она спокойно и с достоинством на все осторожные вопросы Степана отвечала:

- Да это же все в селе знают, отец твой помогал нам с матерью, чем мог. По старой дружбе с моим отцом и нас не бросил в беде. И меня опекал, когда одна осталась после смерти матери. Большой души человек был! Может, и ты в него, раз понимаешь мое горе и сочувствуешь.

- У твоей матери было что-то с моим отцом?

Настя возмущенно всплеснула руками и, сжав кулачки, ринулась на него словно в атаку.

- Да ты что, сдурел совсем?.. Ладно, мать твоя темная от ревности бесилась, а ты?…А ну пошел вон отсюда!

- Не сердись, Настя, - сказал миролюбиво Степан Павлович и взял Настины кулачки в свои руки, - я это спросил, чтобы быть уверенным, что ты – не сестра мне.

- С какой это радости я стала б тебе сестрой?- вырвала Настя свои руки и вдруг неожиданно засмеялась: «А, ить, и неплохо было бы, будь так! Был бы у меня хоть один защитник на всем свете! Может, ДНК проверим?

- Так я к тому, - смутился Степан Павлович,- что ты сильно по душе мне… Не знаю, как это сказать… Подумал вот: а вдруг ты – сестра мне, раз отец приснился и велел спасти тебя.

- Так отец твой, царство ему небесное, Человеком был!

- Отец, видно, хотел помочь тебе рассчитаться с твоим долгом… приснился вот исказал, что собрал немного денег, а не успел отдать. Вот возьми, уплати там в банке проценты, сколько хватит… Людям я за три месяца все отдал до копейки. А ты, как начнешь опять работать, плати людям хоть на две копейки больше за литр… И для городских поднимай цену. Все подорожало, вот и ты иди в ногу со временем - хоть бензин оправдаешь.

- Господи, спасибо тебе! Вижу в отца ты! А ведь он хотел меня с тобой сосватать, потому наверно и относился ко мне, как к дочери. Но ты ж Полину любил, куда мне до нее было!

- Да когда это было!.. Ее уже и в живых давно нет… А ты бы пошла за меня?

- Да и пошла бы, коли взял бы. Да зачем я тебе с прицепом долгов и с доходягой-молоковозом?

- А, может, ты бросишь все, да переедешь ко мне, вместе будем с твоими долгами рассчитываться?

Заполняя в ЗаГСе документы и, взглянув в Настин паспорт, Степан Павлович вздрогнул. Мистика какая-то!.. Холодок пробежал по его спине. Вот и не верь после этого снам!.. Мало того, что во сне Полина корону из цифр водрузила ему на голову, так еще и отец, приснившись, фактически спас Настю. Не приснись он Степану так страшно, так бы та в погребе и околела. А цифры-то, цифры!? К чему они на короне? А понимай, как знаешь. То ли это профессия Степана, то ли долги Настины… А вот «26.Х.1967» - так это и ребенку понятно - дата ее рождения… И не верь после этого в судьбу!.. Каждого коронует, как хочет. Иных по случаю, других по заслугам…Короче, у каждого своя судьба на его голове. Своя, так сказать, корона…