Борис К. Филановский

                       ИЛЬИЧ ПОМОГ

(Советская народная сказка)

По правде говоря, это скорее не сказка. Может, это наша советская былина. Ну может, про наших чудо-богатырей на службе советской науки. Хорошо, согласимся, что наши инженеры не очень-то тянут на звание батыра, но в некоторых ситуациях проявляют подлинный героизм. Вообще-то говоря даже не совсем героизм. Но народную смекалку уж точно проявляют. Об одном таком случае, может, стоит рассказать.

Нашему НИИ на Петроградской славной стороне строили новый корпус.  Там должно было быть всё очень хорошее. В основном упирали на электричество.  Разумеется, должна быть полная электрификация. Но в меру. Никакого лишнего электричества. Тем более статического. Всё заземлить. Создать экранированные комнаты. Потому что, там будут разрабатывать такие научные приборы, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Это было ещё при добром царе Никите. Когда светлое будущее ещё не стало кошмарным прошлым. Корпус строили лет десять. И стройка века близилась к концу. 

По доброй советской традиции итээров (инженер – сов. устар) погнали на стройку. «Всё равно эти очкарики зря штаны просиживают», – решило научное руководство. Руководство не без основания гордилось безупречными анкетами, ну, и превосходным зрением, не испорченным чтением учебников. И мы пошли. Погода была ноябрьская скверная, да и о национальных традициях грех забывать. Отчасти поэтому, мы запаслись разными приспособлениями, которые призывно булькали в портфелях из искусственной кожи. 

И как на грех, ни одного простого стакана не нашлось в багаже представителей трудовой интеллигенции. Казалось бы, ситуация неразрешимая. Хоть домой иди, несолоно хлебавши. Вот тут-то и пригодилась народная смекалка. Не оторвалась от народа прослойка между базисом и надстройкой. Нет, нет и ещё раз нет. Плотью от плоти народа выросла советская интеллигенция. 

Молодой, но хорошо подкованный инженер Саня, сообщил отставшим от жизни мэнээсам (мл. науч. сотр. – сов. яз.), что буквально за углом, на улице Ленина, есть такой небольшой музей Ленина. Это такая квартира, где верный ленинец Элизеров (или что-то вроде того) приютил Ильича в 1917. Я сбегаю, одна нога здесь, а другая там. Не думаю, что мне откажут. И Саня блеснул голубыми (хотя и небольшими) глазками. Белозубая улыбка от уха до уха отнюдь не портила его ряху. Такому не откажут.

          Идея выглядела несколько экстравагантной, но не пить же из горла. Каюсь, я вызвался Александру в помощники. Мне было интересно хоть одним глазком взглянуть на реакцию вождя. Вечно живого. Благо Ильич жил (правда временно) буквально за углом. Дом оказался внушительным. Настоящий питерский модерн. Серая громада неспешно поворачивалась нам навстречу (это я так записал, для красоты слога). Сейчас уж не упомню, на какой этаж мы карабкались. Хотя лифт был, но уж больно не терпелось. 

Двери полуоткрыты. Работает, слава богу. Нас встретила седоватая быстроглазая женщина, странно похожая на Надежду Константиновну.  Вы в музей, товарищи, проходите. Сейчас придёт экскурсовод.

- Да мы, собственно, по делу, – сказал Саня, – стаканчика у вас не найдётся?

Воспитанная дама строго, но справедливо взглянула на Саню. Он ответил ей улыбкой от уха до уха. Тут бы любая не устояла.

– Да вы откуда будете, граждане. 

Мы объяснили, что мы инженера́ из соседнего НИИ. Нас послали на стройку века. И всё бы хорошо, да вот стакана нету. Забыли растяпы.

«Так редко к нам заходят трудящиеся. Всё больше экскурсанты, да бездельники из соцстран, – внезапно пожаловалась она. «Да вы присаживайтесь, счас мы подумаем, как вам помочь (седовласая довольно неубедительно имитировала народный говорок). Но налёт официальщины не покидал строгую тётеньку, хотя она даже улыбнулась. Правда, довольно неумело. 

Две научные дамы с безупречными фамилиями и родными плутоватыми физиями (Анечка и Розочка) были призваны по внутреннему телефону для консультаций. Которые, разумеется, ни к чему не привели. Но зато эти две ухоженные дамы старательно демонстрировали свою лояльность представительнице власти. И не обращали внимания на просителей. И не понять было, то ли это по службе, то ли это была искренняя любовь. Ничего было не понять, глядя на их смышлёные физиономии. 

Сама идея преданности возможно была правильной, но форма, на мой обывательский взгляд, была совершенно необычной. Кажется, они даже не задумывались о том, как помочь нам, простым людям. Вместо того, чтоб обсудить проблему и предложить более-менее удачное решение, молодые служительницы культа соображали, как успокоить свою строгую наставницу. Видимо, до нашего прихода там у них были свои разногласия. Видимо, такой нешуточный шторм грохотал до нашего прихода, что только держись. Возможно, что «ревела буря, гром гремел, во мраке молнии сверкали» (и далее по тексту). А штиль соблюдался только так, для балды, чтоб посторонние не лезли в государственные дела. 

По-простому говоря, мы с Саней их не интересовали. Они кружили вокруг седоватой наставницы как галки вокруг лебедя в пруду Летнего сада. И хлопали крыльями. И, наконец, попали в цель.

          Нам с Саней показалось, что ни к селу, ни к городу они стали декламировать тихими и приятными голосками: «мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Причем никакой иронической интонацией и не пахло. Видимо они задели что-то такое в её идеологической душе. Она улыбнулась. Причём совсем не так, как нам.  Создавалось абсурдное впечатление полной искренности. И оно не было обманчивым. Это была искренняя любовь. Любовь научных дам к руководству была уж куда сильнее и интенсивнее, чем пресловутая любовь шекспировского Ромео к несовершеннолетней барышне. И, судя по всему, не оставалась безответной.

Благородная песня объясняла нам, для чего мы рождены. Конечно, только с целью превращения её (сказки) в социалистический реализм. 

Но дальше-то, о чём нам так слажено бывало пел хор имени Пятницкого. И так славно декламировали нам учёные дамы Анечка и Розочка. Дальше в песне говорилось, что у них (и, по их мнению, у нас) в груди стучит какой-то совершенно сказочный «пламенный мотор - вместо сердца». Для нас, простых обывателей, (хотя уж получше знакомых с техникой, чем поэт Лебедев-Кумач), осталось непонятным, на кой хрен менять сердце человека на ненадёжный дизель. И для чего, добавим мы научно и философски. 

То-есть, вылезай, приехали. Вместо того, чтоб по-деловому решать наш вопрос, пошли какие-то турсун-заде с прибамбасами. Короче говоря, ситуация забуксовала.

И тогда обратились к классово сознательному пролетариату.  Гардеробщицу Татьяну послали решить вопрос (или хотя бы задать вопрос). Следует отметить, что тут темп сказки усилился. Из небытия были извлечены два классово сознательных пролетария – безальтернативный Палыч и грузинский тощий Вывальдыч (даже усы как у вождя). В синих (упаси господь, не джинсовых), на диво чистых спецовках. Понятно было сразу, случись что, не им марать свои мозолистые руки об пошлый кран, или там сливной бачок. Им надо только поднять трубку. От Ильича звонок, сами понимаете. От них требовалось только не пить в рабочее время. И чтоб ни-ни, ни в одном глазу. Ну, это как должность кота на сметанном заводе. Где бедное животное не допускают даже одним глазком взглянуть на вышеуказанный напиток. 

А тут представляется такой случай. И люди расстарались. Седовласый, бородатый, похожий скорее на Каутского, чем на Энгельса, Палыч был послан в гастроном за стаканом. «У нас такой посуды даже не имеется в наличии» – врал он на голубом глазу, глядя прямо в глаза начальству честными карими глазками. А юркого черноватого Вывальдыча послали за чем-нибудь таким. 

А пока суть да дело старшая принялась снимать с нас показания. Причём делала это отнюдь не дилетантски. Год и место рождения, национальность, соц-происхождение и далее по списку. Создалось впечатление, что мы с Саней попали куда следует. Как говорится, в надёжные руки. Поразительно, наши ответы её удовлетворили. Особенно, моего спутника, Сани. Он проходил по всем параметрам. Про него можно было сразу писать повесть о настоящем человеке. К моему некоторому удивлению я тоже был не так уж плох. Даже мой, прямо скажем не арийский пятый пункт, не особенно смутил строгую даму. Она только поморщилась. Видимо, в её сознании сохранились ещё какие-то пережитки интернационализма. 

Тут вернулся из рейса седовласый Палыч, держа на отлёте потрёпанный полиэтиленовый пакет. И кавказский Вывальдыч (жертва дружбы народов) тоже появился, прижимая другой пакет к тощему животу. Прямо скажем, не подкачал классово сознательный. Из недр пакетов не только стаканчики, но и огурчики солёные появились. В пупырышках. И горбушка солидная бородинского. Так что, можно сказать, усталые, но довольные, трудящиеся отправились к своему рабочему месту. Помог Ильич.

Хорошо, пусть этот случай не такой типичный. И не стоит делать далеко идущие обобщения. И, вообще, один такой случай в глазах скептика ничего не доказывает. Но карма-то, карма какая не только у самого светоча, но даже у простого рабочего помещения. Пусть Ильич закончил своё земное существование. Но получается, что чакры Ильича живы. Как эманация радия в старину. Тут как с Господом Богом. Казалось бы, атеист может легко объяснить чудо. Ну, припёрлись занюханные инженера́. Ну, что тут такого. Ну, помогли им по-христиански, (правда с атеистическим уклоном). Вместо дать команду по-пролетарски въехать по мордам. И спустить с лестницы.

Но это только на такой мой поверхностный обывательский взгляд. А ведь пролетарский гуманизм тоже нельзя сбрасывать со счётов. Как ни крути, выходит так, что правы были те, кто пел осанну Ленину. И курил фимиам. Наш Ильич всегда живее всех живых. Безусловно. Даже малый отсвет сияния вождя заставил далеко не сентиментальных служительниц культпросвета проявить свои лучшие черты. И помочь простым инженера́м в нашей нелёгкой жизни.