За свою быть может лучшую работу я получил довольно небольшой гонорар. Это было грамм 300-400 грамотно по Менделееву разведённого медицинского спирта. Который мы честно распили вдвоём с моим заказчиком. В роли заказчика выступал врач Василий Николаевич Спиридонов. Он и рад был бы заплатить побольше. Но больше у него не было. 

Он работал в ленинградском 1-м мед-институте им. акад. Павлова. И был не последним специалистом по болезням почек. В те далёкие годы, думаю, так же, как и сейчас, советская передовая медицина была самой передовой в мире. Самый передовой общественный строй определял наши преимущества во всех отраслях народного хозяйства. И особенно в сфере заботы о здоровье советских людей. Достижения советской медицины опережали уровень классово чуждой народу американской. Понятно, про уровень какой-нибудь там шведской, или упаси боже швейцарской не стоило даже и говорить.

В распоряжении советских врачей был целый арсенал передовых лекарственных средств. Включая даже настойку травы «медвежье ушко». И совместные усилия врачей и фармакологов облегчали страдания людей. Но надо же так случиться, что какая-то занюханная шведская фирма объявила о выпуске аппарата для гемодиализа. Шведы просто чистили кровь от шлаков своим аппаратом. За валюту. Тоже мне механизаторы. И ведь помогало, вот что обидно. Понятно, что этот антинародный способ получил должную оценку у советских специалистов. И оценка эта, как легко можно догадаться, не была позитивной. В свете передового научного учения. 

Казалось бы, вопрос решен. Раз и навсегда. Но Василия Николаевича заело. Он был человек тихий и неторопливый. И руки откуда надо росли.  И он начал подумывать о простой вещи. Ведь люди сделали, а мы что, хуже людей. И начал чертить разные схемки. А чертить он не умел. Да и механикой до того не интересовался. Ну не учили врачей чертёжной грамоте и теормеху. Много чему учили врачей. Одна анатомия чего стоит. А вот чертёжной технике и сопромату – увы. 

Мне кажется, он подумал, что надо учиться технической грамоте. Естественно, мне он об этом не заикался. Он только сухо сказал: «надо было подучиться, поэтому я связался с Политехом (Политехническим институтом). Они меня выслушали. Вошли в положение. И зачислили на заочный. По сокращённой программе». Он подучился. И начал работать над своим проектом. Так получилось, что доктор Василий Спиридонов первым в Союзе стал конструировать аппарат для диализа почек. Один. В Швеции диализ разрабатывала целая фирма. А здесь пришлось одному. 

Василий был, видимо, человек достаточно упрямый. Или упорный. Кому как больше нравится. Хотя с виду по нему не скажешь. Высокий, светловолосый. Глаза очень светлые. Медленный. С виду обманчиво похожий на крестьянина. Он был родом с псковской земли. Когда-то ведь псковщина граничила с тевтонским орденом. И входила с состав Ганзейских городов. Там столько кровей намешано. Не знаю, почему мне всё это вспомнилось. Может, и не к чему. А может это смешение кровей поможет объяснить, что к чему в этой, ох, не такой простой истории.

Меня он разыскал уже к ближе к концу своей работы над установкой. Наверное, в конце 70-х. Мне приятели сообщили, что одному врачу нужна помощь. И честно предупредили, что денег не будет. И что человек достойный. 

Медикам на проведение исследований, не включённых в Госпрограмму, финансирования не полагалось. А в Госпрограмму диализ не включили. И Василий Николаевич остался один на один со своей работой. Но остановиться он уже не мог. И бегал по приятелям, выискивая дурачков. Вроде него самого. 

   И тут он в числе прочих набрёл на меня. Я всю жизнь проработал в питерском научном центре ВНИИнаучприбор. Разрабатывал датчики. Василию понадобился контроль диализа. А я в то время занимался датчиком контроля солёности морской воды. Мы встретились. И Василий прочитал мне лекцию о том, что мы занимаемся практически одним и тем же. Я слушал, разинув рот. Для меня было просто откровением каким-то, что кровь и морская вода одно и то же. По содержанию соли. Что в ту войну раненым иногда вливали в вену морскую воду. Когда не было физраствора. И море было под боком. В Севастополе, в Одессе. 

И ещё один момент пришёл мне на ум. Неужели мы так недавно выползли из моря. Что даже не успели заменить морскую воду у себя в крови на что-нибудь более приличное? То есть получается, мы просто одно из земноводных. Только зачем-то выкарабкавшихся на сушу.  Ничего себе получился венец творения. Но это так, кстати. Для антинаучности. 

А если по делу, то ситуация была просто гаси свет. Я бы с удовольствием помог доктору. В кои-то веки раз можно заняться осмысленным делом. Но на простой вопрос завлаба (впрочем, такого же бедолаги, только партийного): «Борис Касриэлович, вам что совсем делать нечего? А плановые работы за вас Пушкин делать будет?» у меня не нашлось ответа. И тут родная советская власть плюс электрификация сами пришли мне на помощь. 

Неожиданно для всех, но неотвратимо как любовь пришло время брать на себя соцобязательства.  И я возьми, да и впиши в графу соцобязательства пункт: ля-ля-ля тополя. Что буду делать датчик диализа. В свободное время. И ведь помогло. Как это ни смешно 

Видимо, когда-то на заре советской власти какой-то виртуоз промфинплана изобрёл в числе прочих аббревиатур замечательное выражение: соцобязательства. Философический смысл этой аббревиатуры ускользал от меня. Как, впрочем, и от остальных участников забега. И мой завлаб оказался совершенно беспомощным перед силой этой схоластики. И я получил разрешение. В рамках соцобязательств. И этот момент является лишним доказательством, что советскую жизнь объяснить невозможно. Не только посторонним, но часто и нам самим, бывалым участникам этого марафона. Я и не берусь.

Василий Николаевич начал знакомить меня со своей установкой. Это было настоящее сборище разных насосов, прозрачных пластиковых трубок (тогда ещё новых) и других таинственных приспособлений. Это была довольно большая установка. Видно было что здесь работало человек пять-шесть механиков и электриков. И сборщики тоже здесь трудились. И все бесплатно. Не перевелись ещё «дураки» на Святой Советской Руси.

Там был ещё термостат для подогрева крови до 36,6 градусов. Он был весь опутан проводами и прозрачными трубками. Наверно, чтобы не убежал. Это был легендарный УТ-150 (единственный и неповторимый) – творение хрущёвских зеков на благо советской науки. Делали его где-то в мордовских лагерях. Он дребезжал, скрипел, плевался, иногда даже подпрыгивал от своего творческого труда. Но заданную температуру держал. Как это ни удивительно. Что лишний раз свидетельствовало о преимуществах социализма.

 В рамках из оргстекла крепились гемодиализные мембраны - центральный элемент конструкции. Василий с гордостью показал мембрану. «Борис, я перепробовал много материалов. Это самый лучший». Это была пластиковая плёнка для упаковки букетов цветов. «Это я в цветочном ларьке на площади Льва Толстого у продавщиц выпросил. Немного поворчали, но вручили целый рулон. Надолго хватит». К сожалению, я забыл, как назывался тот пластик. А может и к счастью. Зато шпион не узнает тайну советского изобретения. (Примечание: вспомнил, название плёнки – целлофан, но эта информация предназначена только для шпионов. И диверсантов, разумеется). 

Василий показал мне фронт работ. Мне нужно было просто сделать проточный датчик. Тут был ещё один момент. Датчик не должен вредить пациенту. Этот старинный врачебный принцип: «не навреди» оказывается ещё действовал. Для меня это значило, что электроды из нержавейки, никеля, хрома, и даже тантала не годились. Пришлось пойти на преступление. Прошло много лет, и я могу сделать признание, что позаимствовал (на время, конечно; без отдачи) платиновые электроды. Целых 0.3 грамма. Надеюсь, что прошёл срок давности. Короче говоря, я сделал свою небольшую (но тоже не такую простую) часть работы. Вставил датчик, куда надо, и он показал то, что надо. И до сих пор считаю, что это была может быть лучшая моя работа. 

Как правильно отметил поэт, «жизнь оказалась длинной». В России мы с толковыми и работящими моими товарищами получили десятка три авторских свидетельств (ныне патентов) России. И в Израиле, уже с толковыми и работящими хаверами (товарищами-ивр.) тоже больше двадцати патентов США и Евросоюза. Это были нормальные инженерные работы. В общем, вполне приличные. А вот то, что я имел честь работать с доктором Спиридоновым, дорогого стоит.

Следует также признаться, что в начале своей заметки я приврал. Василий Николаевич неоднократно (а именно три раза) приготавливал вышеуказанный напиток. И мой гонорар составил тотально: три по сто пятьдесят. Плюс просветительские лекции доктора. Он много чего говорил. Многое подзабылось. Многое и запомнилось.

Одно его рассуждение, на мой взгляд, стоит пересказать. К случаю. Как раз во время одного из наших очень скромных праздников. Относительно эндогенного алкоголя. Который бушует внутри нас. Василий заметил, что имеет значение не сам эндогенный С₂Н₅ОН. Не является большой загадкой, что у всех нас внутри он есть. Даже у тех, кто ни-ни. Это каждый второкурсник знает. (Для меня, кстати, как и для многих русских, это сведение было в новинку). Василий продолжил: «возможно, это о нас природа позаботилась. Бережёт популяцию. Если б не алкоголь, может быть мы бы и не могли выдержать жизненные невзгоды. Это нас так господь бережёт от суицида. 

Но тут есть ещё один момент: уровень эндогенного алкоголя в крови человека отличается больше, чем в 10 раз от особи к особе». И добавил печально: «вот те, у кого он (этот уровень) аномально высок, и есть потенциальные вожди. Я думаю, что те персоны, у которых не только (и не сколько) уровень интеллекта высокий, выходят в лидеры. А скорее те, кто постоянно находятся в состоянии алкогольного опьянения. Соматически. Известно, пьяному море по колено». 

Эта новая для меня идея казалась может объяснить многое в отечественной истории. Кроме того, даёт простое физиологическое объяснение точному диагнозу Высоцкого: «настоящих буйных мало\\вот и нет у нас вождей\\». Поэт рассматривал ситуацию с сумасшедшим домом. Но его наблюдение на мой взгляд тем более действительно и для так называемого «нормального» общества.

Остаётся добавить, что медленный доктор добился своего. Не торопясь. Его установка гемодиализа со скрипом и грохотом исправно проработала в Питере года два. А то и три. Сколько народу от смерти спасла эта кустарщина. То-то и оно. 

А потом, разумеется, купили шведскую. Вместо того, чтобы тиражировать отечественную. Что было бы не только на порядок дешевле, но и свело бы к минимуму расходы по эксплуатации (мембраны не надо было бы каждые полгода возить из той же Швеции). И наступил хороший советский хеппи энд. 

После которого уж совсем некстати (а может и кстати) мне вспомнилась одна история из жизни доктора. Которую он, запинаясь и краснея (честное слово) немного «под шафе» вспомнил во время наших вечерних бдений. Как раз тогда у нас на Крестовском острове воздвигли величественное здание Обкомовской больницы. Чтобы лечить «слуг народа». И набрали врачей по известному принципу: полы паркетные – врачи анкетные. И всё было хорошо. Пока кто-то из этих обкомов (или парткомов) не заболел. И его срочно нужно было лечить. А с этим делом возникли трудности. Потому что с помощью одной, даже очень хорошей анкеты пациента, даже очень большого партайгеноссе, не вылечить. И начали искать врача. И быстро нашли. Поскольку точно знали, где искать. Так беспартийный доктор Спиридонов пошёл в народ. И начал с самых низов. Со слуг. Точнее, начал консультировать «слуг народа». Его стали вызывать на консультации к властям. Про одну такую консультацию доктор и вспомнил. 

«К нашему корпусу подкатывает чёрная «волга». Меня ведут вниз. «Волга включает мигалку и с гиканьем мчится по Кировскому, через Марсово поле, и дальше по Московскому проспекту. Поворачивает к старому аэропорту. Не останавливаясь едет прямо по лётному полю. Сходу подкатывает к военному транспортному самолёту. По сходням заползает прямо в брюхо самолёта. Я сижу внутри машины, жду, что будет. Самолёт взлетает. Минут через 40 приземляется в Москве. Машина по трапу сползает вниз. И опять включив мигалку мчится в город. Я Москву плохо знаю, но сообразил, что везут в Кремлёвку. У ворот больницы КПП, как во время войны. Нас не проверяют, едем дальше. У двухэтажного корпуса остановились. Меня под белы ручки в новом хрустящем халате привели в палату. Меня встретил высокий худой деятель в олимпийском спортивном костюме. Синий с белой полосой. Лицо мучительно знакомое по портретам. Очень вежливый. Но деловой. Наша встреча продолжалась минут сорок. Вежливо поблагодарил, пожал руку. Просил полной откровенности.  Я ему сказал, не буду скрывать, что диагноз его тяжёлый нефрит. Возможен полный отказ почек. И всё.»

-А что дальше?

-Да ничего. Подкинули до метро. Дали билет на «стрелу». «С Вашим начальством мы договорились. Прогул Вам не поставят» - ухмыльнулся старшой. 

Такой был скромный советский доктор Василий Спиридонов. Советские тоже ведь разные бывали.