Борис К. Филановский

Было дело – подписал я, не дрогнув, распределение на 3 года в Сибирь. В северный Кузбасс, на Анжеро-Судженский химзавод. И своего друга Моисея (Мишу) К. совратил. Такое бывало в далёкие и не такие уж сентиментальные 60-е. Нас в СССР в институтах учили вроде как бесплатно. А потом мы должны были эту бесплатность отрабатывать натурой. Такая патриархальная русская барщина. Лёгкий возврат к ХV111 веку. Оброк изобрели много позже. Но это так, к слову.
А пока, суть да дело, мы с другом М. достали билеты в Сибирь (тоже отдельная история) через Москву. Прямых не было. С пересадкой. А из Москвы поезд №1 за 3-4 суток домчит вас до места (довольно медленно). Так мы оказались в Москве. И немедленно в центре Москвы (тут уместна тема судьбы из 5-й симфонии) просто случайно встретили двух знаменитых питерских фарцовщиков – Вову К. и Сашу Г. Братья-разбойники работали (скорее числились) у нас в институте лаборантами. У нас в ВУЗе они не занимали больших должностей. В отличие от неформальной питерской табели о рангах. Эти братаны были не последними персонажами в питерской блатной иерархии. Я небольшой специалист по этим блатным делам, но даже мне было ясно, что это ребятки не простые. Когда Вову К посадили (было дело) он в Крестах заведовал хлеборезкой. Знатоки говорили, что это такой высокий пост. Вроде как на воле работа в райкоме партии. Поэтому к его оценкам стоило прислушаться. Например, Вова К несколько покровительственно отзывался о Бродском: «в общем, Бродский у нас в городе в авторитете». Причём среди серьезных деловых людей. Подумать только, творения большого поэта завоёвывают ему большой авторитет не только в среде мечтательных интеллигентов, но и теневых дельцов. Вот она, тяга к культуре, которая отличала советский народ от бездуховного Запада. Причём весь народ целиком – как говорится, тут тебе и мореплаватель, тут тебе и плотник. 
А к нам деловые обратились с деловым (а каким же ещё) предложением. -Нам тут надо встретиться с одним кентом, так что вы постойте рядом на параднике-. Посмотрите, что и как. А если что увидите – нам махните ручкой. А сами выбирайтесь своим ходом. Там проходняк – на три улицы. И встречаемся на глав-телеграфе. А потом в «Прагу». 
Увы, ветер у меня (да и у будущего доктора хим. наук, заслуженного изобретателя СССР и т.д и т.п.)  в голове был довольно сильный, поэтому нас долго уговаривать не пришлось. И мы стали на атасе. Или стали на атас. Возможно даже мы стояли на стрёме (по-моему, это как-то так называлось в те далёкие времена). Из нашего наблюдательного? пункта, правда, мало что было видно. Видно было только, что две группы людей (может даже одетые в джинсовые курточки) встретились во дворе. Мне кажется, что среди оппонентов, или, скажем так, контрагентов, был невысокий полноватый человек, слегка косоглазый. Тогда это мог быть легендарный валютчик Ян Косой. Которого сам Хрущёв приказал расстрелять. В нарушение своих же законов. Но я не могу сказать это наверняка. Скорее всего, просто у меня фантазия разыгралась. 
Ах да, про встречу. Она длилась всего несколько минут. Обменивались ли ‘деловые’ какими-нибудь свёртками, пакетами, чемоданами, портфелями (или там валютами) точно сказать не могу. Поскольку я не был образцовым наблюдателем. В самый драматический момент я отвлёкся. И глазел по сторонам. Как говорится – ворон считал. Увы, сейчас могу в этом признаться.
 Из песни слова не выкинешь. Наши так сказать приятели (и без сомнения славные ребята) Вова К и Саша Г тоже сидели за валюту. Но это потом, потом. Их, если употреблять лексику поэта Бродского, попутали и конфисковали 300 финских марок (или крон, или какие у них там, у финнов этих были в то время тугрики). И на суде было доказано событие преступления. В смысле, они обменяли те рубли на эти марки. У финских туристов (поскольку в те поры обменников ещё не было). Вместо того, чтобы обсчитать граждан при обмене, государство приговорило их к трём годам лишения свободы. Три года за 300 марок (т.е долларов этак за 40-50). 3 за 300. Не слабо. Всё-таки нельзя сказать, что при Советах мы жили в сентиментальные времена. Всё-таки «Бедная Лиза», «Неточка Незванова» да и «Станционный смотритель» слегка устарели. Великий  гуманизм шёл в основном на экспорт. Как это бывает с дефицитным экспортным товаром, на внутреннем рынке наблюдалась его острая нехватка. Возможно, времена культа личности Пьера Безухова миновали. И прошли. Хотя может быть и не навсегда. Однако, к делу.
Наш в высшей степени уголовный эпизод с фарцами слишком быстро кончился. Я только помню, мы с моим другом М.К ужасно хохотали. Такое время было. Смешное. И нас повели в ресторан. По дороге наши светские приятели Вова К и Саша Г познакомили с поэтом Львом Халифом. Откуда мы узнали, что Лев является поэтом, могли бы спросить у меня. Ответ очень простой – он сам сказал, что он поэт. А какой смысл ему было обманывать незнакомых ленинградцев? Это уже потом, потом я видел поэта по телевизору. Он убежал в Нью-Йорк. И оттуда он по советскому ТВ рассказывал о своей непростой жизни. Он жаловался, что в Америке круг его читателей сузился. В СССР, говорил поэт, у меня всегда был гарантированный читатель. Это органы комитета государственной безопасности. Лубянка читала каждую мою строку! (С выражением?). 
Что ж, можно посочувствовать поэту на чужбине. Мы и сами сейчас с Татой на относительной чужбине (всё-таки, 15 лет в Иерусалиме. Не шутки). И что же – наши американские статьи и патенты тоже мало кто читает. А если и читают, то с целью объехать нас на кривой козе. С которой целью и я, признаться, читаю чужие патенты. Невольно приходит на ум, что не стоит называть и эти современные наши времена сентиментальными. Мало ли что. Например, в сравнении с такими, в общем-то, довольно романтическими страданиями юного Вертера, или там приключениями Кетхен фон Гайльбронн, т.е. фантастическими реалиями Клейста, или упаси боже Гёльдерлина. Это как вписать окружность в чёрный квадрат Малевича. Не вписывается. А если и вписывается, то всё равно не видно. Оба чёрные. 
А в кабаке (кажется, так более современно) мы услышали историю встречи поэта (поэтов) с государственным деятелем в отставке. Этим деятелем в отставке был Никита С. Хрущёв. Это когда его под зад коленом вышибли из святая святых помещения ковчега завета. Но не расстреляли, как принято было в те строгие, но справедливые времена. И он внезапно стал простым смертным. Как бы даже подмосковным огородником. 
- И тогда у нас возникла революционная идея, – рассказывал поэт Халиф. Возьмем с собой пузыря, да и отправимся навестить опального олигарха. Поговорим, разузнаем, как дошёл он до жизни такой. Никитка болтун, да и обиженный. Он нам всё и выложит.
 Зачинщиком этой идеи был человек, который назывался «большой ТАСС». Что означает эта аббревиатура, я, честно сказать, толком и не знаю. Видимо, поэтому и запомнил. Так вот. Большой ТАСС взял с собой пузыря, затем поэта Халифа. И ещё одного поэта, - почему-то печально добавил рассказчик. И они поехали. И приехали.
Дача Хрущева охранялась. Но охране, по-видимому, были показаны какие-нибудь красные книжечки. Или там жёлтые билеты. Или там небесно-голубые. О которых рассказчик из скромности умолчал. Иначе хрен бы их пропустили. И они предстали пред светлые очи. Хотя и отставные, но строгие. Привозной пузырь был сходу отвергнут. «У меня свои настойки есть». Возможно, настоянные на лепестках диалектического материализма. Во всяком случае – антиклерикальные. Следует заметить, что Хрущёв, словно настоящий правоверный иудей, истово боролся с христианством. Поэтому и водка у него была антирелигиозная. Которую они и ахнули, не разобравшись. И немедленно, после третьей приступили к сочувственным речам, какой там допустим брежнев, косыгин, подгорный, георгадзе и возможно даже капитонов  - нехороший человек (люди). 
На что Хрущев неопределённо покачал головой и в свою очередь поинтересовался как у вас там в ТАСС зажимают свободу слова. И назвал поимённо всех зажимателей (или зажимщиков). С характеристиками. «Знаю их голубчиков. Как облупленных». Здесь резьбу и сорвало. Большой ТАСС так припечатал всю свободу слова, что пух и перья полетели. Не дают вздохнуть, пидорасы, слова правды не дают вымолвить. Просто хватают нашего брата за горло, при Сталине и то было легче. И под седьмую. А вот тут наша ария варяжского гостя внезапно закончилась.
«Ну всё. Как говорится, погуторили и будя». Работать надо. Экс-вождь встал, проводил гостей и распрощался. И вот уже на улице стояли мы, - заканчивал поэт Халиф - и довольно растерянно кумекали что к чему. Ведь ехали узнать, что Хрущёв думает обо всей этой ситуации. Пикантных подробностей захотелось. Поживиться хотели. А ведь нехорошо вышло. Получилось, что Хрущёв расспросил нас, узнал всю нашу подноготную. А про себя ни полсловечка. Увёртливый как уж. Нет, что не говори, Никитка дурак-дурак, а поумнее нас с вами будет.  
Неясность для меня всей этой истории в том, что я ехал в Сибирь в 60-ом. А как сейчас полит-корректно говорят – смена кабинета (когда Хрущева турнули под зад) произошла года через три или четыре. А как так получилось – ума не приложу. Получается, действительно ваш покорный слуга опередил своё время. Года на три.