Когда я перешел в пятый класс вместо одной привычной учительницы у меня вдруг сразу стало много преподавателей. Учительницы по математике, русскому языку и литературе, ботанике, географии, истории, английскому, молдавскому, физкультуре и учитель по рисованию.

Учился я не так уж и плохо. У меня по всем предметам были пятерки. Только по русскому была четверка. И еще — единица по рисованию.

Четверка по русскому была из-за сочинений, потому что, увлекшись, я наставлял десяток лишних тире, запятых и точек с запятыми.

А вот с рисованием…

"Ты должен очень упорно работать, чтобы заслужить двойку", — говорил мне Михаил Иванович, ставя в дневник очередную единицу.

Единица была оценкой крайне редкой, я бы сказал, необычной. Никто из моих одноклассников, даже второгодники, единиц не получал.

Нет, конечно, если сильно постараться, то единицу получить можно было. Для этого нужно было сначала получить двойку, а потом нагрубить учителю. После чего двойка исправлялась на единицу. Но на это редко кто решался.

Вы не поверите, но рисование я любил всей душой. Я любил коробки с цветными карандашами, на которых была изображена Царь-пушка, или голова Спартака в шлеме, или таинственная надпись: "Сакко и Ванцетти". Я любил точилку-рыбку, похожую на леденец. Я любил вкусно пахнущие краски, мохнатые кисточки и туго связанные альбомы. Они выглядели так заманчиво, так красиво и казалось только начни рисовать…

Но это только казалось. Я не мог нарисовать ничего. Ни кувшин, ни вазу с фруктами, ни птицу, ни даже бабочку-капустницу.

Михаил Иванович подозревал, что я это делаю назло и относился ко мне недоверчиво. Моя успеваемость по другим предметам лишь усиливала его подозрения. Наверное, будь у меня тройки по математике, литературе или ботанике, он и по рисованию поставил бы мне тройку. Но по математике, литературе и ботанике у меня были пятерки, а по рисованию после окончания первой четверти стоял кол.

Михаил Иванович не выдержал и вызвал в школу родителей. "Понимаете, в пятом классе и в шестом у нас уроки рисования два раза в неделю, а с седьмого класса рисование заменит черчение, и поскольку наша школа с чертежным уклоном, то это черчение будет и в восьмом, и в девятом, и даже в десятом классе три раза в неделю, — вздыхая, говорил он маме. — А это значит, что нам с вашим сыном придется провести вместе еще долгих пять с половиной лет".

Перспектива провести пять с половиной лет с абсолютно бездарным учеником не привлекала учителя. Не привлекала она и абсолютно бездарного ученика. На этой тропе не было места двоим, и один должен был отступить.

Мне отступать было некуда — оценки ниже единицы в советской школе не было.

На следующем уроке Михаил Иванович объявил:

— Сегодня мы рисуем домашних животных по памяти. Вы можете нарисовать кошку или собаку.

Я поднял руку:

— У нас в доме нет домашних животных, но на форточке живет паук. Можно я его нарисую?

— Я же сказал, домашних животных.

— Но он же живет на внутренней, домашней, стороне форточки.

Я не знаю о чем думал Михаил Иванович. Наверное, о том, что у отличников домашние животные — это кошки и собаки, у хорошистов — кони и коровы, у троечников — овцы и козы, у двоечников — кролики и куры, а вот у единичника — паук. Паук, конечно, редкое домашнее животное, но, с другой стороны, и единичники встречаются не каждый год.

— Ну, ладно, — махнул он рукой, — рисуй.

Легко сказать: "рисуй". Для меня, что паука, что кошку нарисовать было совершенно невозможно.

Я опять поднял руку:

— Михаил Иванович, я не могу по памяти, я должен рисовать с натуры. Разрешите выйти из класса, поймать паука, принести его сюда и начать рисовать.

Учитель был явно обескуражен, и я добавил:

— Михаил Иванович, мне нужно определить расположение паука в пространстве, почувствовать пропорциональное соотношение паука и форточки, — и выбежал из класса.

Когда я вернулся, урок уже закончился. Первый раунд завершился вничью.

В четверг Михаил Иванович сказал:

— Сейчас я прочитаю стихотворение. Вы внимательно послушайте:

Побежала Таня за цветами,

Свой букет она подарит маме.

Вот ромашка с золотым сердечком,

У нее высокий стебелек,

Рядом с нею синий, будто речка,

Солнышком нагретый василек.

— Это стихотворение, дети, о цветах, и сегодня мы будем рисовать декоративные цветы. Как те, о которых говорилось в стихотворении. Это называется — натюрморт.

Может ли человек, не сумевший изобразить восемь ног паука, нарисовать натюрморт?

Я схватил с подоконника горшок с геранью и потащил к себе на парту.

— Слушай, дурень, перестань есть хозяйскую герань! — продекларировала наша первая ученица Светка Нарвоин.

Я пропустил эту ехидную атаку и скромно сказал:

— Я всегда пишу с натуры. Мне цветок нужен для вдохновения.

Класс принялся за работу.

Учитель положил мне руку на левое плечо:

— А ты почему не рисуешь?

— Я, Михаил Иванович, погружаюсь в творческий процесс, а Вы это неожиданно прервали. Наверное, я уже не успею сегодня создать натюрморт, — степенно ответил я.

Михаил Иванович посмотрел на меня каким-то странным взглядом и отошел не споря.

Начало следующей недели я жил ожиданием урока рисования. Темой урока был "Зимний пейзаж".

Я сидел за партой, тупо уставившись в пустой лист альбома.

— Почему не рисуем? — вяло поинтересовался учитель.

— На севере диком стоит одиноко на голой вершине сосна.

А Шишкин картину писал не в апреле, и не в ноябре он писал.

Как можно писать снег и сосны, скажите, когда за окном грязь и дождь?! — довольно громко пробормотал я.

Михаил Иванович посмотрел на меня испуганным взглядом и отошел к соседней парте. За ней Толик Шёпот, высунув от напряжения язык, рисовал зайчиков под елочкой.

— Молодец, Толик! — похвалил его учитель.

Во второй четверти по рисованию я получил тройку. На родительском собрании Михаил Иванович даже поставил меня в пример: "Вот Илья изменил свое отношение к предмету, стал серьезней относиться к работе, стараться, и повысил свою успеваемость в три раза".

Повысить успеваемость в три раза больше никому в школе не удалось.