Борис К. Филановский

По самой правде мы познакомились с этими волками не на море. Мы работали на Ладоге. Это была гидрохимическая экспедиция. Руководил экспедицией крупный гидролог профессор Нахим Аронович Лабзовский. Он был потомком польских революционеров, сосланных в 60-х годах 19 века из Варшавы в Сибирь. Это был крутой сибирский поляк еврейского разлива. Глаза голубые, благородная седина, прямо Жан Гобен. Только наш помощнее будет. Под его руководством мы были как за каменной стеной. Прямо отец-командир был нам справедливый Нахим. Как в старину был отцом-командиром своим матросам в Севастополе легендарный адмирал Нахимов. 
И у нас было небольшое судно «Акад. К. Дерюгин». Кстати, водоизмещением примерно, как каравелла Колумба. Только наше плавало (наверно всё же ходило) по мирной Ладоге. Трудно представить, как солоно приходилось первопроходцам-испанцам в Атлантике. Я и не буду. Поскольку ни хрена в этом не понимаю. А вот нам приходилось совсем не солоно. Во-первых, Ладога такая пресная, что даже кажется сладкой. Недаром, пока не пришло время непрактичных большевиков, невскую воду баржами возили в Лондон. И Лондонские модницы купались в недешевой ладожской воде. А жадные питерские купцы гребли хорошую деньгу. Хоть и не из воздуха были те деньги, но тоже недорого доставались.
А нам досталось целое, и не такое маленькое судно в полное распоряжение. И команда была на славу. Они-то и были морские волки. Причём настоящие, самой чистой пробы. Все были списаны из загранки (международные линии - жарг.) по разным причинам. Одной из этих причин у них наверно была прискорбная русская слабость. И наши герои нашли тихую пристань на довольно бурной, особенно осенью, Ладоге. 
Во главе стоял капитан Василий Иванович, которого все звали почему-то «капитуся». Конечно за глаза. Вряд ли нашёлся бы смельчак, который стал бы в глаза суровому кэпу лепить такую кликуху. Василий Иванович не был похож на голливудского пирата. С длинными патлами, и козлиной бородкой. Он был всегда подчёркнуто подтянут, гладко выбрит и слегка пьян. Кэп не снимал бейсболку с таинственными иероглифами NJC. Мне только через много лет удалось расшифровать эту клинопись. Оказалось, это просто надпись на кепке, которую он купил в Нью-Йорке. Надпись была на чистом заграничном языке. Но в далёкие и сложные 70-е город жёлтого дьявола (Нью-Йорк, разумеется) находился от нас не ближе Луны. Или Марса, если вам Марс больше нравится. А шапка-то была не просто кепка. А знак того, что наш кэп прилетел прямиком с туманности Андромеды. 
И приземлился на мостике небольшого экспедиционного судна. После океанского сухогруза это не было повышением по службе. Поговаривали, что причиной этого было что-то политическое. Якобы он поддержал команду в борьбе против первого помощника капитана (по-простому, комиссара). Но мало ли что болтают злые языки. Возможно капитану просто больше нравилась пресная вода Ладоги, чем солёная Атлантика. Кто знает. Капитан был лихой моряк, в чём мы почти сразу убедились. Он без колебаний заходил в такие каменистые бухточки, в которые не рисковал соваться капитан второго экспедиционного судна «Лимнея». Не боялся сесть на рифы. И не сажал судно на камни. Ходил по краешку.
Лихой был моряк. Как-то он угостил нас праздничным блюдом из гагары. Да, да той самой. Которую справедливо критиковал за пугливость сам Горький. В знаменитой «Песне о буревестнике». «…И гагары тоже стонут, им, гагарам недоступно..». Наши гагары по совету классика тоже не проявили себя в этой ситуации слишком отважными созданиями. И действительно, будешь тут храбриться, когда двадцатиметровое судно ломится за тобой в камыши. Поддавший кэп, вооружённый мелкашкой, часа два гонялся за гагарой по разным закоулкам и заводям вблизи Моторного. И прямо с мостика уложил наповал. Боцман не хуже спаниэля притащил добычу. Гагара оказалась большой чёрной птицей. С виду ростом с гуся. Только чёрного. Знающие люди сказали, что мясо совсем не того - сильно отдаёт рыбой. Ещё более знающие люди бросили тушку в уксус на ночь. Могу любого заверить, блюдо получилось просто пальчики оближешь. Особенно после манной каши, которой потчевала нас на завтрак толстая кок (не знаю, какой там у неё женский род) Галя. Которую (кока), как и остальную команду, кэп сам долго выбирал и привёл с собой на борт. 
Механик Вася был фигурой почти без слов, пока не поддаст. А уж как слегка поддаст, тогда его не остановишь. Он был родом из архангельских свободных поморов. Родом из тех северян, кто веками стоял за справедливость. С виду настоящий ариец, голубая мечта партайгеноссе Бормана. Природный моряк. Причем в каком-то пятом поколении. Он знал, понимал и любил свой дизель. Да и спал часто с ним в обнимку. И дизель отвечал взаимностью. Ни разу он не подвёл своего хозяина. Механик Василий нам и поведал все эти морские байки.
Там были ещё парочка довольно тихих матросов и боцман Лёня. Такой занимательный квадрат, примерно полтора на полтора. Он нас встретил в Моторном, где стоял «Дерюгин». Только мы очутились на палубе, боцман Лёня осмотрел нас, покачал головой и удалился. Но через пару минут вернулся. Он зачем-то оттопырил средний палец. На пальце алела капелька крови. «Боцман Лёня пальчик порезал», раздался глас, исходивший казалось, из глотки медведя.  Эта инфразвуковая трель звучала как жалоба Соловья-Разбойника на невнимание к его персоне со стороны заезжих купцов. Зачем понадобилось ему это представление, ума не приложу. Может это была наглядная агитация, чтобы очкарики поняли, с кем имеют дело.
Боцман Лёня приготовил нам угощение. Подняли тосты за науку. Обед затянулся. Кэп треснул пару стаканов, осоловел и отправился на боковую. А Лёня только розовел. В завершение праздника в качестве десерта боцман предложил выпить шлюпочный компас. Наши естественные колебания и отговорки были расценены в пользу компаса. Прибор остался цел. Боцман Лёня потом объяснил, что это была такая проверка очкариков. На вшивость. И что очкарики не подкачали. А мы поняли, что этого непростого человечка лучше обходить сторонкой. 
И началась работа. Мы обошли Ладогу поперёк, а потом и вдоль. Определяли разные физические параметры воды с помощью совсем самодельных (и не таких плохих) приборов. Убедились (измерили), какая чистая вода в озере. Трудно поверить, до чего чистая была вода на севере Ладоги в конце 70-х. Для любителей химии могу добавить, что вдали от берега был рН = 7.00. Такого в природе не бывает, поверьте мне на слово. Это значит, что там действительно была вода. И ничего кроме воды. А не та жидкость, что течёт у нас с вами из крана. Но это я так, отвлёкся. Работают люди и ладно. Бывает. Не об этом речь.
2. 
А речь о том, что мы встретились с настоящими морскими волками. Они обошли все океаны. Посмотрели своими глазами на мир чистогана и капитала. В доброе брежневское время послушать такого деятеля было так же занимательно, как послушать космонавта. Разница была в том, что космонавту рассказывать не о чём. Разве что, какая там пустота. В смысле, какой у них там вакуум. И как этим храбрым лётчикам несладко приходилось в их железной коробке. 
А те, кому пофартило побывать в загранке, совсем наоборот. Они побродили по белу свету, повидали разные страны, и могли нам на многое открыть глаза. Какие у них там джинсы. И слаксы. И кока-кола. И кино сами знаете с чем. Ну и какие-нибудь такие Карибские острова, или Саргассово море и пик Тенериф.
Рассказы бывалых людей помогают понять тебе самому, кто ты есть и на каком ты свете. Не совсем аккуратно выразился всеми любимый Остап Бендер, что «заграница есть только миф о загробной жизни». В которую заграницу человеку так же трудно попасть, как верблюду пройти свозь игольное ушко. Этот тезис и опровергали наши моряки. Вот тебе живые советские люди, которые запросто там побывали. И ничего. 
Правда, не так уж запросто. Нужно иметь анкету, чистую, как чистый спирт. И пройти строжайшую проверку во всяких там месткомах, обкомах, исполкомах. Ну словом там, где сидят молодые майоры. И всё проверяют. У самих майоров при этом анкета намного чище белого свадебного платья Жаклин Кеннеди. Даже смешно подумать, что у такого майора может быть хоть малейшее пятнышко на анкете.
Здесь речь идёт о былинных временах застоя. Я пытаюсь рассказать о наших доисторических временах. Как жили люди в брежневское время до Всемирного потопа. Или, иными словами, до нашей эры. Когда люди были братьями, как скажем Авель и его брат (забыл, как звали). Мы ведь тоже ходили на двух ногах. В магазины. И стояли в длинных, как роман Тихий Дон, очередях. За всем, что «выбросят» нам к празднику седьмого ноября. В том числе не только за сосисками, но и что попадётся из мануфактуры. О ванной комнате даже не мечтали. Да и о отдельной уборной. Ходили в баню не для кайфа, а чтоб просто помыться. И работали. Причём многие работали хорошо. Почему, уму непостижимо. И мечтали хоть одним глазком взглянуть на эту самую заграницу. Где все от мала до велика ходят поголовно в джинсе, питаются исключительно кока-колой и смотрят кино сами знаете с чем.
Поэтому нам страсть как интересно было послушать про заграницу. Как они там в этой своей загранице телепаются. 
 
3.      
Я хорошо запомнил историю, которую поведал нам моторист Вася. Хотя начал он совершенно не про то. Мы-то ждали про морскую романтику. А он про своё, наболевшее. «Самые хорошие рейсы – это вдоль берега. Каботаж. Вот мы шли по каналам от Москвы до Питера недели две. Благодать. Сидишь ты с удочкой. Не качает. Как надоест, тут сразу стоянка с заходами в магазин. Вот это и была лафа. 
А море. Пока откроют визу раз (наверно имелась в виду какая-то их 1-я форма), все кишки на барабан намотают. Не был ли дядюшка в оккупации. А если не был, то почему. И смотрят на тебя, как на врага народа. А потом рейсы, даже если с заходами, то всё равно муторные. Хорошо, если рейс длится месяца по три-четыре. А по полгода не хочешь? Мы ходили через Атлантику. До Канады ходу будь здоров сколько. Месяца два с гаком. Это если погода хорошая. А в северной Атлантике редко бывает так уж хорошая. Вот и болтаешься посреди солёной воды. С солёностью 35 промилле (это автор так добавил, для лишней научности). Коробка железная, закрытая. Деваться некуда. Ну народ и накаляется. Я помню наших два штурмана сцепились. Что лучше, кефир или ряженка. Мужики лет сорока. Верхнее образование. Вежливые. А тут прямо до мордобоя дошло. Из-за кефира. На берегу могли бы вы, ребята, представить такое. 
Одно утешение – валюта. Нам давали доллара полтора в день. Конечно мало. Но если с умом, то можно и на эти деньги отовариться как следует. Ковры возили с тиграми. И львами. И особенно, что с лебедями. Они здесь шли по тридцатнику . А то и по полтинничку. Как повезёт. И кофточки нейлоновые. Те очень хорошо шли. 
Но одна загвоздка. На борт пришёл новый перпом. –Старпом?- Нет, нет, у нас такая должность была - перпом (первый помощник капитана) -  этот по политчасти промышлял. А старпом у нас был природный моряк, Николай Иванович. Справедливый был мужик. Тоже списали. Пил уж очень. 
А тут появляется этот политработник в полном объёме. Такой западенец сивого цвета. Здоровый, что твой бугай. И усы хуже, чем у Тараса Бульбы. И начинает наводить свой орднунг (порядок – нем, искаж.). «Я вам, бездельникам, покажу как казённый хлеб зря жрать. Я научу вас, что такое тоска по родине. Вы у меня попрыгаете, как Валерий Брумель (был такой чемпион). И ещё повыше». И, главное, поёт соловьём, найду все ваши хитрые места, куда вы, вашей печки мать, ховаете левый товар.
И тут мы приуныли. Ведь последнего заработка лишит, падла. И решили, если так дальше пойдёт, тоже принять свои меры. Что ни говори, а коллектив – это сила. Особенно матросский. А пока суть да дело, наш перпом свирепствовал. Всё искал, где матросня нашла место – куда мы свой груз заныкали. Та ещё сука был. Прямо землю носом рыл. Он как дурная ищейка по судну носился, всё вынюхивал. Никаких таможенников не надо, сам хуже любого полицая. 
Ну, а всё же, где ему с нами тягаться. Да и таможне. К примеру, мы были в Бразилии, что ли. Или в Мексике. Не в этом дело. Ну и затарились от души. Нас по пятёркам выпускали. Чтобы стучали друг на друга. Только мы это дело в гробу видали. Народ всё дружный попался. Все думают, как бы чего домой привести. Жена, к примеру, работает в детсаду, или в химчистке. Зарплата сами знаете какая. Особенно в Большой театр в ложу какого-нибудь там бенуара не разбежишься с билетами (шутка). Мы и крутились. 
Тут такой момент. Судно большое, а спрятать некуда. У них всё схвачено. Все места под контролем. Так они думают. Только всё, да не всё. Старпом наш, Николай Иванович, моряка в обиду не даст. Стармех тоже ведь не заложит. Так что есть места. Только надо как следует подумать. Ну мы и придумали. В машинном отделении такое переплетение труб, даже знающий человек не сразу разберётся. Ну мы и заварили одну такую магистральную трубу. Пар на байпас пустили. А кусок трубы, метров пять длиной, весь наш. Мы и забили под завязку эту трубу нашим барахлом. Даже не знаю, сколько там ковров поместилось. И кофточек нейлоновых. А потом аккуратно так заварили. И зашкурили. И сурик сверху. И шаровой краской заподлицо. И вид такой у трубы стал, даже лучше, чем у настоящей. 
А шмонали не по-детски. Может кто и проговорился по-пьянке. А скорей всего просто видно, народ несёт на борт всякую хурду-бурду. А нигде лишнего барахла не видно. Вот они и зверствовали. Весь борт перепахали. Никакой тебе таможни не надо. Сама-то таможня у этих бразильских чебуреков как раз особенно не старалась. Им наркоту подавай. Или камушки. И они прекрасно знали, что здесь им делать нечего. Откуда у русских наркота. Для наркоты большие деньги требуются. И соображать надо по-умному. А эти, хотя и белые, но босота хуже наших. Так для блезиру таможенники прошлись, выпили с кэпом хорошего вискаря, и умотали восвояси. А наши так и не успокоились. Пока не отошли от пирса, всё лазили по всяким таким местам. Перпом вылезал чернее негра, китель чуть не позеленел. Сам красный, как переходящее знамя. Только шипит: «я вас, супчиков, всё равно выведу на чистую воду. Подождите, наша таможня до вас доберётся». А ведь того не понимает, собака, что на кривой козе народ не объедешь. Мы сами приготовили этому деятелю свой сюрприз. Знали, на что идём, но всё равно решились. Уж очень достал всю команду, засранец. Народ наш терпеливый, но здесь до края дошёл. И решились мы сами кинуть подлянку. Довёл.
4.
Долго мы шли. Сначала южной Атлантикой, потом к северу повернули. Ну что говорить о рейсе. Вода и вода. И штормило не очень. Повезло. И с кормёжкой повезло, призовая была в том рейсе. Аргентинская говядина, хоть и мороженная, очень была хороша. Так нам те котлеты подрумянили дорогу домой. Пришли. Отшвартовались. Тут таможня и налетела. Как львы на это самое на нас набросились. А нам чего. Мы с ними на голубом глазу, как с родными. Да вот вам крест, ребята. Мы ничего такого не везём. Никаких зазубрин. Проверяйте на здоровье. Таможня старалась от души. Шмонали по всем азимутам. И ничего. Так ни с чем таможня удалилась. 
Но главное представление было впереди. Вся команда ждала нашего спектакля. И мы дождались. Когда проходили зелёный коридор в таможне (это уж последний штрих-пунктир), нашего политкомиссара вежливо попросили снять китель. Он долго отнекивался, что там у него рубашка не такая. Но уговорили (таможенники уговаривать умеют). Он снял китель. Рубашка действительно оказалась не такая. Под кителем оказалась дамская белая как снег нейлоновая кофточка с кружевами. А под ней ещё одна. И так далее. Тридцать восемь дамских кофточек оказалось под кителем. И все с кружевами. Мы-то с восторгом смотрели это кино. И переживали. Вдруг не поймают. И наш анонимный сигнал, что нарушают некоторые руководящие товарищи наши советские законы, останется без внимания.   Но таможня оказалась на высоте. Не подвела. 
Это и был мой последний рейс. Нашего политика списали вчистую. Да и нас заодно. Потому что власти не могли не расследовать анонимный звонок на таможню. О том, что замполит (!) проносит контрабанду. Ясно как пень – кто-то из своих настучал. Нужно было наказать зачинщиков. А всю команду не достанешь. И тогда приняли волевое решение. У нас героем становится любой. На кого начальство укажет. Мы и попали под раздачу. И привет загранка. И заодно полетел наш кэп. За невмешательство. По статье – знал, не донёс.
Но тут судьба дала отмашку. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Мне на старости лет пофартило. Просто несказанно. Кэп пристроил нас всех, пострадавших за правду, сюда на Ладогу. На своё судно. Денег маловато, но жизнь хорошая. Спокойная. Ну и рыбки засолить на зиму, белых грибов насушить пару-тройку наволочек. Грузди опять-таки солёные. Ягоды, голубика, брусника там, клюква на зиму. Жить можно. 
Вот такую романтическую историю про морские приключения рассказал нам нестарый ещё моряк. Как полагается там была и суровая морская дружба, и предательство. И месть обидчику. И бескомпромиссные стражи закона.
5.
А мы продолжали своё, как его называли моряки, каботажное плавание. Хотя и каботаж, но не всё так просто. И не будем скрывать суровую правду про наш творческий труд. Особенно, когда солнышко. Прямо с утра нужно было осторожно опустить датчики за борт, включить самописцы. Лечь на палубу. Осторожно положить под голову ватник. И ждать пока дождь не сгонит человека с места трудового порыва. Это потом в лаборатории приходилось вкалывать вечерами (да и выходные прихватывать) при расшифровке этих закорючек. Но это когда ещё будет. Когда нужно будет данные обработать. Причём в самых первобытных условиях. Ведь не было ничего человеческого в то время. Ну никакой техники в конце брежневской эры. И не только у нас. Ни тебе компьютера, ни даже простого лэптопа с айфоном. Но ведь распутывали десятиметровые ленты самописца. И расшифровали. И первыми опубликовали непрерывную запись солёности приповерхностного слоя ладожской воды (к слову, нет там почти солей – сладкая вода в Ладоге). Наискосок по всему озеру от Моторного до Олонца. И в глубину на все 214 метра записали кривую солёности. До дна.
А в следующем сезоне база переехала на север Ладоги недалеко от городка Сортавала. В посёлок Лахденпохья. Там были финские шхеры. Где гранитные валуны образовали причалы. Да так ловко поработал ледник, будто трудилась целая бригада первоклассных мастеров. Получилась природная пристань, будто к Дворцовой набережной швартуешься. «Дерюгин» там как «Аврора» смотрелся. Но наших морских волков уже не было. Жизнь сама всё раскидывает по неизвестным ракурсам. И никогда не угадаешь, где ты сам очутишься через полгода.