Когда Валик Архипов впервые увидел её, его аж передёрнуло и он про себя подумал: «Боже мой, какая страшная!». Он никогда ещё не сталкивался с такими рыжими девушками. А эта медсестра была не просто рыжая, а скрасна медно-огненная, кожа белая, губки бледные, а ресницы и бровки беличьего цвета, да вся словно тёмно-янтарной крошкой присыпана: вся в веснушках и лицо, и шея, и руки. Валентин аж поёжился от неожиданности. «Бедная!», – подумал он.
Бедная? А сам-то?! Небось, в кожный диспансер не насморк пришёл лечить?
В этом апреле Валика призвали в армию, прошёл он медкомиссию в Шевелёвском военкомате, проводы ему пышные устроили. Шумно и задорно провожали, друзья пили и родственники пили. А когда на звуки музыки согласно давней традиции пришли гонцы от поселковой общественности и им выделили трёхлитровик самогона. Всё прошло как надо, и девчонку ему одноклассницы сосватали, которая, как оказалось, давно к Валику присматривалась. И всё у него и у неё в эту ночь первый раз и случилось по хмельному делу. И драка была (что ж за проводы без драки?): его друзья сцепились с его отчимом и посуду побили, и окно во флигеле выдавили, в общем – всё как у людей. А на утро он уже со «своей» Виталинкой стоял, обнявшись, пьяненький на крыльце военкомата, и просил ему писать, не забывать. А потом его и ещё шестерых парней погрузили в голубенький микроавтобус «Ныса», они дружно напоследок помахали ручками родным и близким, и повезли их в Путиловск, в областной призывной пункт. Там их обрадовали, что служить им придётся в соседней Сватовской области в городе Лоскутовск, в войсках гражданской обороны. И тут же их заставили вновь проходить медкомиссию, вот тут-то областной дерматолог и прицепилась к Валику:
- А что это у вас на руках, ногах и шее за следы расчёсов?
- Я ж откуда знаю, я ж не доктор, чешется, вот и расчёсы.
- Ты откуда? – поинтересовалась докторша.
- Из Шевелёвки.
- Тебя что дерматолог в райвоенкомате не смотрел?
- Да нет у нас дерматолога, нам вместо дерматолога и травматолога хирург в бегунках подписывал, – ответил Архипов, – спросил, мол, жалоб нет, ну а я чего буду жаловаться, сказал: «Нет», и всё. В армию я хочу, у меня водительские права третьего класса – «ВС», а кто меня за баранку без стажа возьмёт, а так мне сказали, что в эту команду набирают будущих водителей, вот я с ними и напросился. После армии с работой легче будет, в ГАИ я планирую устраиваться. – Будь он трезвым, Валик не был бы таким словоохотливым, но сейчас на подпитии он чувствовал себя вольготно, празднично, чуть ли не именинником.
- Ишь, чё удумал! – язвительно сказала дерматологша, – в армию он захотел. Шиш тебе! Пишу направление, отправляйся в ваш кожный гордиспансер, а потом после заключения от врача в свой военкомат покажешься.
Боже, о таких словах мечтают тысячи призывников, но в результате «везёт» тому, кто в армию рвётся. Архипов был в шоке. Такие проводы отгуляли, весь посёлок на ушах стоял, и что он теперь скажет знакомым? Как в глаза будет соседям смотреть?
И Валика выставили с его вещмешком за ворота призывного пункта. До конца не протрезвевший Архипов пошёл искать автовокзал «Северный», ориентируясь, как учили в школе по мху на пирамидальных тополях Киевского проспекта. Но то ли «Северный» был немного южнее, то ли Валик чего-то неправильно уяснил на уроках природоведения в 4 классе, в общем, не угадал, и зашёл совершенно в другую сторону, к аэропорту. В результате припёрся домой в Шевелёвку поздно вечером, где в родительском доме состоялась инсценировка немой сцены гоголевского «Ревизора», в которой центральную столбовую фигуру исполнял отчим со свежим фингалом под глазом…
 
Так спустя три дня, после восстановления на родном предприятии, на котором его по протекции главного инженера безоговорочно приняли назад в коллектив, чтобы не терять стаж, Валентин оказался со своим направлением во втором мужском отделении Шевелёвского межрайонного кожно-венерического диспансера. И первого, кого он здесь увидел, была эта красно-рыжая медсестра Женя. Она приняла его направление и стала заполнять его историю болезни. А Валик, не переставая ужасаться, рассматривал медсестричку. Евгения заполнила первую страницу истории и повела его к заведующей отделения Валентине Фёдоровне.
Заведующая заставила раздеться Архипова донага, осматривала его локтевые и коленные ямки, шею, цокала языком, и вынесла свой вердикт:
- Мне кажется, у тебя распространённый нейродермит, но это предварительный диагноз. Придётся тебе полежать, пока мы тебя будем обследовать, военкомат нам вверил тебя, и мы не имеем права тебя отпустить, пока не установим окончательный диагноз.
Пока Валентина Фёдоровна его осматривала, пока записывала эпикриз и результаты осмотра, у Валика из головы не шла эта рыжая медсестра. Ещё час назад он ужасался, увидев её, а сейчас он понял, что она полностью захватила его мысли и сознание. Если бы Женя была зеленоглазая, Архипов бы решил, что она ведьма, но глаза сестрички были серо-голубые, лучащиеся тёплым светом и бездонные. А какая у неё улыбка! Мягкая, обезоруживающая, притягательная!..
И вот Архипов подселён в палату №7, пятиместную, где трое пациентов были старые шахтёры, двое проходчиков с грибками на ногах и один лесогончик с псориазом, а так же центровое место у окна по-пахански занимал цыганёнок с чесоткой. Мужики сидели на кроватях в одних трикошах. У кого на ногах у кого на плечах лоснились масляные разводы, видно после утренней смазки они сидели и обсыхали. Одна деталь бросилась в глаза, которая смутила Валика – круглые синяки на животах у всех. Банки им на живот ставят, что ли?
И вот Валика позвали в процедурную, проходя мимо поста, он вновь невольно засмотрелся на Женю, которая, не обращая на него внимания, занималась своими делами, делая записи в трёпаном гроссбухе. В манипуляционной его встретила ещё одна молоденькая медсестра, которую как он услышал, звали Наташей, рослая, широкая, с мягкими чертами лица и чувственными губами. На её правом плече висела толстенная русая коса. Медсестра посмотрела предписание Архипова и усадила его на кушетку. Взяв у него 10 кубиков крови из вены, она скомандовала:
- Вставай!,
Валик поднялся, и она этот шприц с его кровью вогнала ему в брюшину, и ввела всё содержимое под кожу. Архипов аж охнул от неожиданности. Кровь под кожей вздулась, образовав на его пузце припухлость, по форме напоминающую желток яичницы глазуньи, только тёмно-бордового цвета. Эта процедура почему-то называлась переливанием, и проводилась для стимуляции иммунитета. Теперь стало понятно наличие синяков на животах у его соседей по палате. А после этой процедуры медсестра поставила ему ещё пару уколов в ягодицу: витамин В6 и димедрол и отправила восвояси. Покряхтывая и придерживаясь рукой за живот, Валик продефилировал мимо стола медсестры, веснушчатое лицо которой было озарено полудневным солнечным светом, пробивавшимся через огромное окно.
 
Вечерний моцион после ужина включал в себя основное мероприятие – смазку. Всех больных загнали в процедурную и на квадратные кусочки картона стали выдавать мазь, из больших банок, согласно назначению. Валику нужен был коктейль из ланолинового крема и салициловой мази, Женя, которая оказалась сегодня дежурной, деревянными шпателями раскладывала мазь, и помогала больным растирать её, там, где им самим было неудобно доставать.
- Подходи сюда, – сказала она Архипову, увидев, как он неуклюже пытается нанести мазь на воротниковую зону спины.
- Да я сам как-нибудь, – попытался возразить тот.
Но Евгения подошла с одноразовым шпателем, развернула Валентина спиной к себе и, не слушая возражений, используя шпатель, тщательно «намылила ему холку». Стоя к Жене спиной, Валик исподлобья наблюдал за её отражением в зеркале, которое для удобства больных занимало треть стены процедурной. Ещё 10 часов назад его передёргивало от отвращения к её внешности, а сейчас Валик вдруг осознал, что он не просто наблюдает за сестричкой, он любуется ею. Какой-то первобытный магнетизм действовал на него.
После вечерней «смазки», Валик дождался, пока мазь впитается, и надев футболку, отправился на коридорный променад. Увидев, что Женя на посту сидит одна, он хотел подойти и заговорить с ней, но как только он приближался к медсестре, у него отказывал язык, он не смог себя перебороть. И после нескольких неудачных попыток, он ушёл в палату, и полночи пролежал без сна, осознавая, что он влюбился. Да так внезапно, что просто не находил объяснения, почему и как это произошло. Ещё вчера он с теплом думал о Виталине, а сегодня его уже не остановить в своих грёзах, в которых он робко пытается прикоснуться к веснушчатой руке медсестры.
Утром он, выйдя пораньше из палаты, успел увидеть, как Евгения, сдав свой пост, переодевшаяся в джинсовый юбочный костюмчик, выходила из отделения. Архипов вздохнул, и пошёл в столовую, через заплаканное апрельским дождём окно провожать взглядом предмет своего обожания.
***
Обследование продолжалось почти месяц, Валик ужасно изнывал от изнурительного лечения, которое не просто не помогало, а ещё и усугубило положение, нейродермит расползся на полспины и пошёл на лицо. Единственное, что его утешало – это присутствие Жени. Они сдружились. По вечерам, когда была её смена, Валик подсаживался к её столу на посту: если она была занята, стараясь не мешать, смотрел, как она заполняет документацию, а если свободна – они тихонько беседовали до 2-3 часов ночи.
Но однажды появился он, длиннобудылый русый парень-псориазник из пятой палаты, со светло-серыми глазными радужками, налимьими какими-то. Валик, впервые столкнувшись с ним в курилке, сразу его невзлюбил, словно почувствовал в нём конкурента. И предчувствия его не обманули. Вечером, когда он по традиции направился к столу дежурной медсестры, пост был пуст. Он хотел развернуться и пойти назад, но вдруг услышал в процедурной какие-то шорохи, он заглянул в полумрак помещения, и чуть не потерял дар речи, «его» Женечка зажималась с этим самым длиннобудылым. В полной прострации Архипов вернулся в палату, и, провалявшись всю ночь без сна, на утро пошёл к Валентине Фёдоровне с просьбой о выписке. Заведующая просмотрела его историю болезни и сказала:
- Потерпи ещё 2 дня, завтра будет ровно месяц, как ты поступил, а значит – послезавтра сможем тебя выписать.
И угнетённый Архипов, согласившись, пошёл на утренние процедуры. Женя уже сменилась, и слава Богу, Валик бы не смог вынести её предательского взгляда. «Предательского? – рассуждал он, – А в чём предательство? Молодая свободная девушка, которая не может знать, что творится в твоей голове, если ты сам ни разу не обмолвился ей о своих чувствах…» А теперь уже поздно что-то говорить…
Архипова выписали с установленным диагнозом «Атопический дерматит в стадии диффузного нейродермита». Он отвёз заключение в военкомат, где ему назначили отсрочку на полгода для лечения и дополнительные обследования, согласно заключению врачей. И потекли серые будни. Но без мыслей о Жене не жилось. Проволандавшись в состоянии потерянности десять дней, не найдя покоя, Архипов не выдержал и поехал в кождиспансер. Он просчитал, когда у Жени будет дежурство и, выбив себе выходной среди недели, рано утром приехал в больницу. Заняв удобную позицию в больничном дворе в одной из беседок, он стал ждать, наблюдая из засады за входной дверью. Наконец-то из дверей появилась Евгения, в лёгком трепетном платьице с жёлтыми маками, вся воздушная и волнующая… а следом за ней вышел длиннобудылый. Взявшись за руки, они пошли прочь от больницы. Наверное, если бы в этот момент разверзлась земля, и весь мир полетел в тартарары, Валик это воспринял бы с меньшим прискорбием.
Валентин ещё месяц ходил сам не свой. Он потерял аппетит, стал рассеянным, состояние было очень близко к психическому расстройству - ангедонии. Даже его старший брат, который работал в шахте, и который не мог уделять близким достаточного внимания из-за глобальной физической усталости, заметил, что с Валькой что-то не так.
В конце концов, Валентин решил, что поедет и расскажет Жене о своих чувствах, просто так, без надежды на взаимность, просто выговориться, и может тогда ему станет легче. И, набравшись смелости, он поехал в больницу среди бела дня, под тихий час, когда расходятся врачи, и дежурная медсестра остаётся за старшего. Поднявшись на третий этаж диспансера, Архипов позвонил, но дверь открыла не Женя, а Нина Степановна, пожилая медсестра, которую больные за чрезмерную суровость за глаза называли Берией, и которая по подсчётам Валика, должна была сдать смену сегодня утром.
- Добрый день, Нина Степановна, а где Женя?
- Добрый день, – ответила медсестра, – а её нет, она больше здесь не работает, уже неделю, как уволилась…
И мир Валика рухнул.
***
Он встретил Женечку в автобусе спустя пару лет. Такая же обворожительно-рыжая, такая же светлая и лучистая, она сидела на галёрке маршрутного автобуса, а Валик стоял на передней площадке. Он долго смотрел на неё, пока Евгения не заметила его, и, как бы обрадовавшись, улыбнувшись, по-приятельски кивнула, ему. Валик тоже улыбнулся в ответ, и помахал рукой, но пробираться через салон к ней не стал, ему нужно было выходить на следующей остановке. Но дело было даже не в этом. Эта встреча, с бывшей зазнобой, ему была уже ни к чему. Дома Валика ждала его половинка, его единственная, его Рыжая.