Кирилл Гаврилюк

 
- Отцепляем бричку, - сказал Пастухов.
- Товарищ…
- Отставить! Твою мать, ноги поломаем коням!
Бойцы отцепили валёк и Пастухов взяв под узду левого начал спускаться. Склон был не очень крутой, но и он и кони проехались основательно. Пастухов вывел коней на лед.
- Давай! – крикнул он и начал готовить упряжь. Бойцы, матерясь, спустили по откосу бричку и сорокапятку. Расчет был молодой и ругались они отчаянно. Пастухов не любил беспричинной ругани, и в этот раз тоже одернул. 
- Разговоры! Вы, мать вашу, еще скажите спасибо, что не лупят по вам!
Он старался реже материться, потому что считал, что от этого падает дисциплина и моральный дух.
Северский Донец был похож на молочную реку, в которой барахтаются муравьи – кони, люди, техника….. Переходили по льду. До этого стояли тридцатиградусные морозы, а потом была оттепель – и опять морозы. Ворошиловград только освободили. На западе стояла беспрерывная канонада – наши рвались к Дебальцево, Сталино и дальше на Украину.
Бойцы прицепили бричку и сорокапятку, двинулись вверх по течению, забирая налево – к правому берегу. Их обгоняла пехота, подводы, черт не разберет, кто есть кто в этом людском потоке. Пастухов поставил ведущим молодого бойца Смехова, сам стал замыкающим.  
Вдруг под ним лед затрещал, он рванулся вперед. А сорокапятка, проломив лед, уходила на дно. Кони попятились и, почуяв неладное, захрипели.  Орудие, зацепившись дулом за кромку льда, тащило за собой бричку. Кони рвались и надсадно ржали.  Пастухов крикнул: «Тащи, сука!», а сам пополз обрезать постромки. 
Только когда кони вынесли бричку подальше от полыньи, он почувствовал, что все брюхо промокло. Встал с ножом в руках и молча смотрел, как исчезает дуло под водой. 
Вокруг полыньи потемнело от воды. Он приказал отвести лошадей. Положение было никудышнее – сорокапятка была единственным орудием в роте. После того, как дуло пушки исчезло в полынье, обрезки постромок еще лежали на мокром, потемневшем льду, а потом и их утащило течение.
Час они пытались зацепить станину «кошкой». Течение было очень сильным, и все время мешало бойцам. Лошади мерзли рядом, пуская пар ноздрями и переминаясь с ноги на ногу. Все вымокли и заледенели…..
Мимо проходила пехота. Один из солдат остановился рядом и участливо спросил:
- Что, артиллерия, полОжили пушку? – и беззлобно ругнулся с улыбкой.
Пастухов замерзший, вымотанный и злой только покосился на малорослого пехотинца. 
- А что, командир? Если я вам помогу достать «пукалку» вашу – махры отсыпешь?
- Иди куда шел, - устало ответил Пастухов.
Начинало смеркаться. Малорослый потоптался и опять заговорил:
- Нырнуть надо. Веревку привязать и доски – вытащишь, командир.
- Ты что ли нырять будешь, огузок? – Пастухов озлился.
- Махорки отсыпешь – нырну. У нас снабжение – сам знаешь: то густо, то пусто. Чаще пусто. Ну и спиртику для сугреву. Давай быстро думай, я и так отстал.
Бойцы засмеялись. Мороз уже залез в самое нутро. 
- Давай! Черт с тобой!
Малорослик вдруг стал деловит:
- ПолОж сюда шинель, веревки две и третья с «кошкой». Эх вы! Нас уральских ничем не проймешь! Давай, робята! 
Он уселся на шинель и начал разматывать обмотки, потом снял ботинки и начал раздеваться.
- Ты что ж сапогами не разжился? – спросил Пастухов.
- Ты, командир, спирту готовь, - улыбнулся коротышка.
Раздевшись догола, он обвязался веревкой, расставил троих бойцов по разным сторонам полыньи, намотал на левую руку одну веревку, в правую взял крюк, и постукивая зубами сказал:
- Спирт, командир….
В кружку забулькал спирт:
 -Еще! Не жалей! – выпил махом, постоял две минуты, а потом пошел к полынье. И рухнул туда с каким-то отчаянным вздохом. Веревка натянулась. Его не было полминуты. Он вынырнул и сказал:
- УГЛЯХАААЙ! – и опять ушел под воду.
Еще сорок секунд, и он опять вынырнул.
- Тащи, твою в бохаа… - он задохнулся. Веревку быстро выбрали. Белый, как полотно (только чернели нестриженные ногти на ногах) голый выбежал на шинель. И начал одеваться. Мокрая веревка вокруг пояса застыла моментально. Ее разрезали. 
- Спирту!
Пастухов опрокинул флягу в алюминевую кружку. Коротышка махом выпил и, улыбаясь синими губами, сказал:
- Видал, сука! Тяни, пробуй! – стал одеваться….
Обе веревки натянулись, как струна…. Вокруг собралась толпа. Кто-то протянул самокрутку.
- Командир, а махра где? – он понемногу пьянел.
Пастухов достал кисет и отдал его коротышке. Бойцы вокруг тоже полезли за кисетами. Когда он закончил с обмотками, у него карманы были полны махоркой.
- Вот, командир, я пехота, ты – алтирелия, - язык и губы не слушались его, - дай по ним, пока мы идем, а то домой больно хочется…
Пастухов отправил  с коротышкой бойца, с наказом раздобыть досок в селе. Толпа расходилась. Темнело.  Он сидел на бричке и смотрел на вербы на другом берегу. Там исчезали идущие через Донец.
- А звать-то как?
- Ково? - спросил самый молодой боец.
- Этого…   из проруби…
- А хрен его знает! Сибиряк видать….