По утрам ее громкий певучий голос будил весь маленький городок. Летом ровно в шесть утра во все открытые окна проникал красивый знакомый голос, который выводил ежедневно только одно слово: «Мууу — соор!». Она шла впереди трактора с лафетом, заходила в каждый подъезд двухэтажного или четырехэтажного дома и, нараспев, тянула первый слог «Мууу», — а потом словно обрывала и бросала в бездну вьющихся лестниц второй слог — «соор!», «Мууусоор». И это слово, не означающее в общем-то ничего хорошего, ласкало слух, будило еще дремлющих горожан. Люди, знающие толк в пении говорили: — Певица! Настоящая певица, по ней Большой театр «плачет». Талант пропадает. Она родилась и выросла в этом городке, маленьком, уютном, где люди хорошо знают не только своих знакомых, а едва ли не каждого второго. Была она среднего роста, темноволосая, кареглазая, белолицая и с легким румянцем на добром здоровом лице. Торопливой походкой она спешила из подъезда в подъезд и старательно выводила свою утреннюю песню для города. Народ с мусорными ведрами торопился к трактору, а она шла дальше. Год назад Луганский завод, на котором она работала ранее, обанкротился, и ее, вместе с сотней других рабочих, сократили. Рабочий автобус на Луганск перестал ходить, возить больше было некого и незачем. Она осталась без работы. Целых два месяца она искала в Луганске другую работу, зная, что в родном городе предприятий, кроме шахты, нет, и каждый раз возвращалась уставшая с истоптанными ногами и издерганными нервами. Наконец, потеряв всякую надежду, зашла к подруге и расплакалась: везде нужны были или специалисты высокой квалификации, или молодые, длинноногие девицы до тридцати лет: хоть в секретарши, хоть в супермаркеты — консультантами, но только не такие, как она. И вот в свои сорок цветущих лет она должна была стать мусорщиком — рабочей на погрузке мусора в ЖЭКе. А ведь мечтала в юности, как и многие ее ровесницы, стать учительницей младших классов, чтобы стать у школьной доски и заветным белым мелком вывести на доске первые слова: «Ма-ма, шко-ла», чтобы дети заворожено смотрели на нее, а она говорила и говорила им о том, чего они еще не знают, чтобы они любили ее, запомнили ее… В тот день она пришла с работы, быстро сняла серые хлопчатобумажные брюки и голубую тенниску, налила полную ванну горячей воды, долго мылась, потом полежала, закрыв глаза. Обмоталась большой белой простынёй, вышла в коридор и упала. Сестра позвонила дважды в дверь, но ей никто не открыл. Она порылась в сумочке, нашла ключ и вошла. В коридоре на полу лежала Людмила во влажной простыне. — Люда? Что с тобой? Устала? — спросила она. — Людмила не ответила. — О, Боже! — она наклонилась и поняла, что та не дышит. Врачи сказали, что это сердечная недостаточность. Недостаточность у совершенно здоровой женщины, никогда не жалующейся не только на сердце, а вообще ни на что другое. Был человек — и его не стало. И когда траурная прецессия пошла по городу, все удивлялись: — Люду понесли? Да вы что? Не может быть! Она же такая молодая! Да мы ее позавчера видели, мы слышали ее замечательный голос! Не может быть… Может. Это была она. Портрет, который несли впереди крышки гроба, — был ее. Умирать она не собиралась. Через месяц она должна была ехать на море. Там ее должен был дожидаться Виталий. Они познакомились прошлым летом в Сочи, куда она ездила уже много раз. Пока работала на заводе, у нее была хорошая зарплата и она, живя одна и не имея больших расходов, могла себе позволить раз в год приличный отдых и тратила деньги с удовольствием. В двадцать лет она полюбила своего соседа, который жил в другом подъезде. Они встречались, гуляли ночами, ходили в кино. Но он, студент института, уехал на практику, встретил другую и женился. Для нее это был страшный удар, настолько сильное потрясение, что она слегла на три дня, а потом у нее был выкидыш — организм отверг не только прошлое, но и плод прошлой любви. Больше она о замужестве не мечтала и не стремилась, сказала себе, что никогда не выйдет замуж. Никогда! И не вышла. Ездила в отпуск, заводила романы, потом все бросала и уезжала домой. Жила для себя, как говорили. Претендентов на ее руку хватало, и она вполне могла выйти замуж, родить детей, но она давно не испытывала ни к кому любви. Ну не было любви! Что поделаешь? Разве можно осудить женщину за то, что она никого не полюбила, не вышла замуж лишь потому, что все выходят: любя или не любя? А вот прошлым летом, в Сочи, в очереди за мороженным, она встретила Его. Он стоял впереди нее и она любовалась его плотной спортивной фигурой, не видя еще лица. Потом она увидела его глаза: он взял мороженное, повернулся. И их глаза встретились! Он остановился. Чудное мгновение: они увидели друг друга и понравились друг другу сразу! Она заплатила за свое мороженное, села на лавочку, и он тотчас подошел. И заговорил. Его слова были как песнь любви. Она отвечала ему, пьянела, не соображая о чем разговор, и почему у нее так сильно бьется сердце, все радужными бликами плывет перед глазами. Она зачаровано смотрела на его загорелые плечи и только судорожная мысль не покидала ее: через пять дней заканчивается отпуск и она уезжает. Это были потрясающие пять дней и ночей. Пять дней, когда она спала по два-три часа в сутки, а в остальное время видела и слышала его. Наяву и во сне. Виталий был именно тот мужчина, которого она ждала всю жизнь, которого ей надо было встретить в двадцать лет. — Вы такая интересная собеседница! Кем вы работаете? — спросил он. — Учительницей младших классов, — соврала она, постеснявшись сказать, что она формовщица на заводе. Да и какая ему разница, ведь через пять дней она уедет, пусть он не разочаровывается, пусть только не бросает ее. Она полюбила! Любить — это счастье, большое счастье. Взаимно или без ответа, — но это счастье, это благословенное время, сравнимое разве что только с молнией, которая вмиг освещает огромное пространство, сжигает, испепеляет. В ее груди была не любовь — молния, высветившая в ней самые глубокие уголки души, женского счастья, так никогда и не пролившегося ни на одну мужскую особь. И вот вчера, когда она быстрым шагом переходила от подъезда к подъезду, певуче выводила знакомые всему городу — «Мууусоор!» — он стоял у гастронома. Далеко стоял, метров пятьдесят или более, но она не ошиблась! Да, это был он. Он — искал ее. Он приехал. Зачем? Почему? Он приехал… Испуганная и потрясенная, она надвинула косынку пониже на глаза, вошла в следующий подъезд и пропела: «Мусор!». Рабочий день заканчивался, оставалось еще полквартала, домов пять-шесть — и она свободна. Ложь может быть раскрыта в любую минуту! Только бы он не узнал ее! Только бы понял, что жизнь сегодня, в начале нового тысячелетия трудна, и на кусок хлеба приходится зарабатывать даже так вот, созывая людей к трактору с мусором… Разве могла она год назад, в Сочи, предположить, что за этот год у нее будет столько перемен, что она, как и тысячи других людей на Украине, будет искать работу, не находить и бросаться, браться в отчаянье за все что угодно, лишь бы работать, лишь бы зарабатывать самую малость! Он приехал. Без предупреждении, без какого-либо намека на встречу! Они должны были встретится там, на море. Через месяц. Она лежала в горячей ванне, в который раз намыливала себя и все терла, терла тело, словно боялась, что на ней все еще есть пыль и мусор, этот проклятый мусор! Вода была горячей, но и это ее не расслабляло. Он узнает, что она обыкновенная мусорщица, а не какая-то учительница младших классов! А вдруг он ходил в школу? От этих мыслей у нее кружилась голова и становилось дурно. Когда вода остыла, она вышла из ванны, твердо решив не встречаться с ним. В дверь позвонили. Она вздрогнула, испуганно оглянулась на дверь, но не двинулась с места. Звонок раздался вновь. В голове застучали частые молоточки. Он! Это он… Он уже у порога… Она схватилась за сердце и упала. Дверь открылась. Вошла ее родная сестра и увидела Людмилу на полу. Без дыхания. Певуньи не стало. Вот и все. …Не тот голос будет теперь будить по утрам город.