Елена Кисловская

- Вань, а Вань, ну давай бросим её… Я больше не могу…

- Сама приставала: «Давай купим!». Терпи и неси.

- Вань, мне холодно…

- Ничего, еще пару километров, и будем дома.

Ветер с размаху бросает в лицо даже не горсти – целые  великаньи горстищи жалящего лицо и руки снега. Он забивается в малейшие промежутки между телом и одеждой, тает и стекает холодными ручейками по шее, спине. Мне больно, дыхание перехватывает от налетающих жгучих порывов. Ноги давно промокли и уже не пекут – такое ощущение, что я не передвигаю ими, а с усилием толкаю их по сыпучим сугробам. Впереди маячит спина брата. Если сначала он пытался меня как-то прикрывать собой, то сейчас устал и лишь изредка оглядывается – не отстала ли.

________

Мне – семь, брату – одиннадцать. Кому из нас первому пришла в голову эта идея, сказать трудно. Но тогда она заслонила собой все развлечения, которые только можно было представить. Мы решили КУПИТЬ ЁЛКУ!  Современные дети наверняка не поймут значимости  нашего решения. Ёлка… Подумаешь… Вот Айфон или планшет, или приставка… Это да! Когда сегодня у них дома ставят ёлку, пусть даже искусственную (а мы таких и не видели!), то радостью сияют глаза или самых маленьких, или (смешно!) родителей, бабушек и дедушек.

У нас дома ёлку не ставили никогда. В интернате, где мы учились (в пятнадцати километрах от нашего хутора), новогодние праздники превращались в целое действо по украшению классов, спален и коридоров, разучиванию стихов, созданию костюмов из чего-то самого невероятного – старых простыней, битых стеклянных игрушек, резаной бумаги. Подарки – в основном сладости: пряники, карамельки, но как же мы им радовались! 

Наша семья была многодетной. Трое старших уже закончили школу и пошли в ПТУ (высшее образование тогда казалось недосягаемым). Мы, младшие (а я так вообще оказалась последышком), со слезами отправлялись вечером в воскресенье в интернат, а в пятницу, несмотря на расстояние и непогоду, сломя голову неслись домой. Мама с четырех утра каждый день торопилась на ферму: чистить, носить силос в тридцатикилограммовых корзинах, доить (руки у нее болели постоянно). А ведь еще и дома нужно было «управляться», как она говорила, со своим хозяйством: готовить, стирать, убирать, чистить, кормить… Я не знаю, когда она это все успевала. От отца особой помощи мама не ждала. Он работал продавцом в сельском магазине и постоянно оставался должен. Правда, в селе получил прозвище «Кулибин» за изобретательность и мастеровитость. Нам завидовала вся детвора: самодельные санки, коньки, вертушки, самокаты – всё это придумывал и создавал отец. Гордостью нашей семьи была выстроенная им беседка с железной крышей, удобными лавочками по бокам и столом посередине, сеткой от комаров, дверцей, не позволявшей забираться внутрь разной живности – от собак и кошек до разных степных зверьков, и даже лисиц.

Наверное, у родителей до такого пустяка, как новогодняя ёлка, просто не доходили руки. Они, скорее всего, даже не представляли себе, что она настолько может быть важна. Какой там Дед Мороз, какая Снегурочка, какие игрушки, дождики, снежинки и всё то, что в больших количествах появилось гораздо позже! Ценилось другое – горячая и сытная еда, чистая и тёплая одежда, запасы в подвале, прочное жильё, защищающее от непогоды. Городские развлечения не то чтобы не приветствовались – о них даже не задумывались.

А мы хотели ёлку. Из рубля, выдаваемого нам родителями на еду, которой в интернате всегда не хватало, откладывали копейки и не поддавались искушению потратить их на конфеты.  

________  

Накануне Нового года нас отпустили домой пораньше, и можно было наконец-то на местном рынке выбрать заветное деревце. И мы выбрали. Почти сразу же. Высотой с Ивана, аккуратненькое, без залысин и желтизны, оно словно только нас и дожидалось. Дядька в грязном ватнике, драных валенках и непонятного цвета шапке сплюнул вонючий окурок и процедил в ответ на наше «Сколько?»: «Пять рублёв, пошти задаром. Беритя, мелюзга, а то желаюшчих много». У нас потемнело в глазах и словно бы мороз стал крепче: не хватало рубля с копейками. А мы ведь надеялись хотя бы полпути проехать на автобусе. 

– Дяденька, уступите, – заныл Иван. – Нам домой ещё ехать…

– Че без денег-то прётесь на базар, шелупонь?

– Дяденька, пожалуйста, – подключилась  и я.

– Беритя другую, дешевше, – дядька не уступал.

И тут его зло одернула толстая тётка в сером шерстяном платке, из-под которого выглядывала белая полоска косынки, прикрывающей лоб. Она торговала жареными пирожками, запах которых заставлял наши желудки сжиматься в ноющий комок. 

– Ты чо, скотыняка, дитёв забижаешь? Уже себе на поллитру понасшибал. Не греши, падлына, а то твою Нинку на тебя напущу.

Но дядька упорно стоял на своём:

– Хочуть ёлку – нехай платють. А то пущай веток наподбирають, от и ёлка.

Тетка что-то зло пробурчала в сторону, вытащила рубль и протянула дядьке.

– На, ирод, подавись. Боле ни копейки не дам.

Тот жадно ухмыльнулся и протянул ёлку нам.

– Щастячко ваше, мелочь пузатая. 

Мы с Иваном взглянули на нашу спасительницу такими глазами, что она шмыгнула носом и потерла его толстой шерстяной варежкой. 

– Тягнить вже свою ёлку додому.

Тётка секунду подумала, потом решительно вытащила из укутанной корзины два пирожка и протянула нам. 

– Держить. Пырижкы трошки помялись, та вам абы перекусыть.

– Спасибо, тётенька, – прошептал Иван, глотая слезы.

– Тётенька, спасибо, – добавила и я, представляя, как этот пирожок наполнит меня мгновенным ощущением сытости.

– Та идить вже, –  тетка засопела и отвернулась, вытирая глаза концом платка.

________  

…Мороз уже не кусал нас, а грыз так, что, казалось, мы упадем от боли и больше не встанем. Мои глаза почти не открывались – ресницы слиплись от намёрзших слёз. Я просто передвигала ноги, даже не придерживая ёлочную макушку, а, скорее, цепляясь за неё. Потом внезапно почувствовала,  как стихает ветер и становится меньше снега под ногами. 

– Садись, – услышала голос Ивана.

Не спросив «Куда?», я повалилась на что-то твёрдое, и пришла в себя, только почувствовав запах дыма. 

– Ничего, сейчас отогреемся, и дальше пойдем, – услышала голос брата.

– А… мы где? – мой голос был еле слышен.

– В трубе. До дома недалеко, – Иван пытался успокоить, но я  только заплакала. От большой бетонной трубы, по которой весной стекала вода из ставков, идти ещё было не меньше трех километров. Мы частенько использовали её как укрытие во время  дождей и метелей. Грелись тем, что поджигали наметенный мусор, поэтому у Ивана в кармане всегда имелся спичечный коробок.

Костерок получился крохотный, и только много времени спустя мне пришло в голову, что мы могли сжечь ёлку и по-настоящему спастись долгожданным теплом. Но тогда… Бросить в огонь мечту… Да ни за что! 

По запаху дыма нас, кстати, и нашли сельчане. Мама, не дождавшись   детей вовремя, побежала к соседям. Те собирались недолго. Раньше на просьбы помочь откликались мгновенно, понимая, – беда может прийти  неожиданно к любому, и никакими деньгами от неё не откупишься. Спасали только люди, их опыт и умение. Кто-то вовремя вспомнил о трубе, кто-то первый уловил дымок. Вот так нас, замерзающих, но обнимающих ёлку, и нашли почти в полной темноте.

Ах, как же нам влетело от родителей! Мама и плакала, растирая и переодевая нас, и лупила, ругаясь, по задницам, и пыталась напоить горячим молоком. Отец, грозно насупившись, тоже не жалел «ласковых» слов. Но самое страшное ждало потом. Когда, укутанные в одеяла, мы уже проваливались в сон, мама громко сказала отцу:

– Иван, иди руби ёлку! На растопку пойдет!

Сон мгновенно слетел с нас, и мы, не сдерживаясь, разревелись отчаянно и горько, со всхлипами и подвываниями, понимая, наконец, что могло произойти и как мы испугали родителей, да и не только их. Мама, словно бы не слыша, продолжала:

– Иди, Иван, иди! Пусть научатся думать, прежде чем делать! 

Ни я, ни брат так и не решились что-то возразить. Во-первых, знали мамин характер: в такие минуты даже отец замолкал. Во-вторых, как тут возразишь: виноваты, и всё. Всхлипывая, прижавшись друг к другу, мы заснули. 

Позже, уже взрослым, вспоминая о той злополучной елке, мама рассказывала, как вытирала слезы, глядя на нас. Она ведь понимала, что не всё могла нам дать, и не всегда жалела и баловала своих детей. И можно было, конечно, простить ёлку, но только не нашу дурость.

________  

Утро Нового года стало совсем не радостным. Мама с отцом отмалчивались.   Позавтракали – и разошлись по своим делам. Нас словно бы не замечали. Мы бродили как неприкаянные, что-то пытались делать, но всё валилось из рук. И только к двенадцати дня мама, зайдя в дом и обращаясь к отцу, сказала:

– Ну что, Иван, ёлку сами нарядим или  пусть уже эти безобразники постараются?

Мы остолбенели. А когда отец внёс в дом укрепленную на крестовине ёлку, заорали как сумасшедшие и бросились обнимать родителей. Не передать словами, сколько удовольствия доставило нам развешивание на колючих веточках немудрёных самодельных украшений! И мама с отцом, улыбаясь, участвовали в этом волшебном действе.

Через час в углу комнаты, распространяя нежный смолистый запах, красовалась в конфетах, вате и цветных бумажках наша замечательная ёлка.

                                             _________  

... Уже почти двадцать лет нет в живых Ивана. Покинули этот мир мать с отцом.   Подрастают внуки, и мои дети вместе с ними каждый год наряжают праздничные ёлки. А я каждый раз вспоминаю именно ту, первую, которая подарила чудо любви – одно на всех.