Что ни говори, а любовь у Алёнки с Володькой случилась самая настоящая. Почитай, как с детских лет завертелось, так и стали они, что в носу ковыряться, что в муравейниках, а всё одинаково, в неразлучности. Ещё в ту пору, когда они совочками песок баламутили, Алёнка отличалась миловидными чертами и умелой кокетливостью. Хоть и ростом, что без затруднений пешим ходом под стол на прогулку пойти могла. Видать, генетика у ней такая – мамаша-то ещё не те штуковины с мужской половиной проворачивала. Вот и дочурка прямо при рождении от неё нахваталась. Бывало, только кудри подправит и улыбнётся с таинственностью, а мальчишки тут как тут, давай хороводы вокруг неё водить – кто совочек подхватит, кто ведёрко, кто местечко ей в песочнице тенистое разгладит, а кто и на карусели прокатит. В общем, вниманием окружали. Один Володька в сторонке посиживал, куличи песочил и своих чувств на публике не разбазаривал. Ни на право, ни на лево, ни попусту. Попервах, у Алёны даже бровка ни разу не дрогнула на Володькин счёт. Тут и дивиться нечему, когда вся пацанва ей в угоду по щекам себя ушами хлещет. Но дамская любознательность границ не ведает, в особенности, если даме отроду с неполную пятилетку.
Подошла она однажды к Володьке, стоит руки в боки, глядит на него, гипнозом дразнится. А Володька знай себе прожекты миркует да с песком упражняется. Стала Алёнка ножкой притопывать, в намёках путаться и эмоцией плескать. Мол, уважте меня жентельменской жестикуляцией и не принуждайте к насильственным мерам. Стоит она вот так намекает, а Володька и глаз не кажет, а потом и вовсе спиной к ней развернулся. В общем, хоть так, хоть этак, а довёл он барышню до неврастении. Стала она ножками сучить так, что пыль, будто брызги, из-под сандаликов во все стороны улепётывает, весь румянец слезами выкрасила и кулачками в Володькину спину тычит. Мальчишка он задушевный и без особенных нареканий, а всё ж таки Алёнкино самолюбие ни в грош не оценил – растоптал, как порченный помидор. Мало ему этих страданий было, он новым кипятком девичье сердечко окатил – взял в охапку свою детскую утварь и айда пятками сверкать прочь от Алёнкиных протестов. В общем, стоит Алёна на солнцепёке в истериках кутается и на Володьку обижается, клятвы мстительные выговаривает. Кровопивец он, конечно, самой редкой породы – какой огорчительностью алёнкины нервы перепачкал. Разве можно такому головорезу оправдания разыскать? Только подумать, какой отравой удобряли этот цветок жизни?
Что говорить, Володька к этикету не приучен, о душевных конституциях не слыхивал, оттого и с Алёной так наразбойничал. Без сомнений, чувства алёнины были не на шутку перецарапаны, и соплей она высморкала, до понедельника платков не отстирать, но и злопамятность тоже подруга с подвохом. В мире да в согласии воздух всегда был свежее, тем более, если всякий раз обижаться, коль кто-то на кого-то без восхищения глядит, то на подлинных злыдней внимания не достанет. Так и впросак угодить будет совсем не затруднительно. А поэтому мама с Алёной воспитательный разговор затеяла. Говорит, дескать, с девической гордостью тоже рамки блюсти требуется и не забывать о добросердечности. Тем временем володькин папа строго сыну отрекомендовал, что мириться с девочкой нужно и прощения попросить не мешает.
И вот задумался Володька, с какой изюминой ему подступиться к Алёне и что ей говорить. Что до словесности, здесь его отец выручил – продиктовал в лучшем виде. А вот оформить своё ходатайство Володька вызвался сам. Подглядел он в кинематографе, что мужское раскаяние завсегда букетами наряжают, и пошёл на ближайшую поляну. Там нарвал ромашек, одуванчиков и прочей петрушки и пошёл к Алёне мосты наводить. Пришёл, кается, говорит, простите, мол, гражданка, обмишурился я на ваш счёт, примите от меня небольшую икебану. Алёнка, конечно, для сюжетной картинности похмурилась, глазками постреляла, но, как букет увидала, все обиды расползлись, как эскимо в тёплой ладошке. С той поры стали они друг дружку за пальчик водить душа в душу, никаким киселём не разольёшь.
А годы друг друга в спину пинают, будто в очередь за календарями строй держат. Ребячьи милования с рукожатиями окрепли любовными узами и всяческими клятвами. Живут Алёна с Володькой, за счастьем в карман не лезут. Но приключился как-то в их идиллии один пустячок. Отправился однажды Володька погостить в дружескую компанию да засиделся в ночь-за полночь. Алёна шибко распереживалась, собралась да пошла возлюбленного вызволять. Как за хозяйский порог ступила, обошла жилую площадь, все глаза проглядела – нет нигде Володьки. Она к товарищам с вопросом, мол, куда ненаглядного спрятали. А они ей и отвечают: «Посрать твой Володька пошёл, кишечные процессы в порядок приводит». Ежели прямо не выражаться, обомлела Алёнка от таких формулировок. Как же это так? Мой любимый Володька так-таки и «посрать»?! И вроде дело-то не срамное и чертовщины нет никакой, только одна естественность. А вот не может никак Алёнка увязать эту дилемму: что её суженый, в ком она души своей израненной не чает, от случая к случаю ходит посрать. Много позже терзали её вопросом, мол, сама ты в уборной каким делом занимаешься? Растворялась Алёна в смущениях, хныкала и только плечико в сторонку клянчила так, что и правда нипочём не удумаешь, что удобства ей для привычных нужд требуются.
Время, конечно, аппарат угрюмый, враз любую всячину сглатывает. И этот эпизод раскромсало бы так, что и следа не унюхаешь, если бы не причуды девичьих запоминаний. Что в постный день, что в скоромный, как ни спросишь, всё «не помню» да «не знаю». А тут втемяшила себе Алёнушка нескромные мысли о володькиных гостеваниях до такой глубины, что захлестнула её навязчивость, и эти фантазии из головы всё выбросить не может. Бывает, отлучился куда Володька, сразу мысль: «Посрать пошёл». Задержался Володька после работы или ещё откуда ко времени не поспел, сразу думает Алёнка, точно в кусты безобразничать отлучался, вот в рамки и не уложился. Опять-таки к друзьям коль захаживает, ясное дело, всё одно название на ум приходит: будто Володька по гостям шастает, лишь бы только свою нужду спровадить. Ну а уж, если он в уборной заперся, то и говорить нечего – нет Володьке оправдания, одно свинство. Глупая фантазия, спору нет, и Алёнка с пониманием на это глядит, не дурнее остальных, а никакого ладу сыскать не может. Как нахлобучилась она в своей навязчивости, так избавления и не знает, хоть бюллетень бери.
И Володька давно алёнину метаморфозу зафиксировал, тоже не знает, чего думать. А чего думать-то? По всему видать, обвиноватился перед любимой по-крупному, вот она и глядит до того по-волчьи, что вот-вот зарычит. Стал он себе макитру морочить, версии сочинять. Крутил-вертел, а на ум только очевидности лезут. Могла, к примеру, Алёна узреть в нём перебежчика на сторону другой женщины? Отчего же нет? Могла. Хоть Володька адюльтерами отродясь не промышлял. Только не такая Алёнка сумасбродина, чтоб в таком заблуждении прозябать, даже если нашептал кто. Пьянчугой Володька тоже никогда не слыл. По этой линии его ни один вытрезвитель прищучить не мог, а уж Алёне и подавно никакого улова не видать. Если коснуться бытовых вопросов, то и здесь всё без заусенцев – гвоздки регулярно вколачиваются, лампочки без промедлений заменяются и ножи что зимой, что летом в безупречности содержатся – хочешь бороду сбривай, хочешь ногти подстригай, а можно и сервелатику начекрыжить. В общем, не сходятся у Володьки концы с концами, думал-гадал, решил пролистать книжонку про психологические аспекты и кое-что выудил. Прокумекал всё как следует и подытожил, что стала Алёнка по прошествии лет сомневаться в володькиных чувствах. Ну, делать нечего, надо выправлять семейный фасон. Стал он приятные знаки Алёне выказывать – конфетно-букетную тематику топорщить, слова правильные шептать да парфюмерией сдабривать. А Алёнке хоть об стенку горохом, хоть лоб вдребезги об эту стенку расшибай, всё одним миром мажет и мордашку по-прежнему воротит. А сама слёзы льёт, видит, как Володька переживает. Знает, что разоблачиться надо бы, а ведь как тут признаешься? Ведь правдой так рубануть можно, что и голова с плеч.
Тут уже володькины нервишки в пляс пустились, не стерпел он, кулаком меблировке тумаков навешал и ультиматум Алёне выписал. Дескать, поведайте мне, голубушка, о своих печалях без утайки, а не то репрессии на вас накличу. Чует Алёнка, скандальные миазмы до слёз душат, да и силёнки уже в дефицитной фазе, а про нервные окончания и вовсе говорить неприлично. Вот на этом духу взяла Алёнка, да и выложила Володьке всё в пёстрой палитре, разве что без голубой каёмочки: «Так, мол, и так, дорогуша, претят мне ваши желудочно-кишечные трактовки при посещении отечественных уборных. За всю совместную годину я пребывала в полнейшей наивности и только сейчас раскусила, какой вы есть форменный засранец. Завсегда мне мерещилось, что вы отлучались исключительно по личному и не ведала никаких безобразных наименований. А теперь прояснилось, что клозетами вы интересовались, чтобы, извините-подвиньтесь, посрать. К таким вашим увлечениям снискать примирения мне не по силам. Не обессудьте уж, дражайший мой супружник, но лицевые счета теперь нам лучше содержать врозь».
Тут уж Володька в огорчения встрял, коленки перед жёнушкой начал преклонять и разговоры примирительные затеял. Дескать, будет вам, многоуважаемая Алёнушка, горячиться на пустяковые темы. Негоже семейным людям пребывать в раздоре на почве угловатости терминологии. Мало разве курьёзных названий на языке у людей вертится? Долго Володька такой лапшой Алёну угощал, а на деле одна бестолковщина. Никаким пряником припудрить её мировоззрения не выходит. Стоит Алёна на своих интересах поверх всех компромиссов и чемоданы наряжает. Так вот суть да дело, за семейными беседами всё и решилось – ушла Алёнка от Володьки по английской методике. Одно хорошо, сквозняков не наделала, дверь за собой закрыла и даже хлопать не стала.
По всем сюжетным трафаретам, Володьке горевать надобно, ан нет, другие затеи ему на ум лезут. Огорошила его супруга причинно-следственными червячками в яблоке их семейного раздора. Засучил Володька рукава и чешет маковку на предмет скабрёзной семантики разных названий и того, какая его в этом усматривается вина. Намозолил Володька зенки в библиотеках, допытываясь о своих прегрешениях. А наследопытничал всего ничего – названия имеются, семантика в наличии, скабрёзность на лицо, его причастность не пропечатана. Курочил он так словари, шелестел страницами, глазёнки щурил и даже книжонку про психологические аспекты тормошил, а на деле шелуха да пустопорожни́на. Развёл Володька руками, носом хмыкнул да и плюнул густо на всяческую словесную аналитику своих бракоразводных печалей. Уразумел он в точности, что, с какой лингвистикой не милуйся, какие компрессы к ней не прикладывай, а пироги кислее кислого – просрал Володька алёнкину любовь. Других слов и не подберёшь – никак на такую посудину дёгтя даже осьмушки мёда не наскоблить.
Ходит теперь Володька, сутулится, кислой миной лицо угощает да вздохами сорит на всю округу. Режут его сердце ностальгические сквозняки да кошки душу в клочья кромсают. Не мудрено – коли нараспашку рубить такую крепкую пуповину, как любовь у Алёнки с Володькой, ещё не та катастрофа во внутренностях приключится. Однако ж, не взирая на такую паштетину, намедни замыслился Володька о затишьях на личных фронтах и об уместности перемен этого положения. И выписал он себе зарок, что если уж и путаться в брачных узах, то исключительно с особой иностранного гражданства. Чтоб она ни в зуб ногой по-нашему не варнякала и ни бельмеса не понимала, о чём честной народ гутарит и на чей счёт всякие дуралеи сплетничают. Такой вот крыжик на случай стихийности. Тут ведь как? Русская словесность всякой всячиной богата, всегда есть за что зацепиться, а Володьке потом отдувайся.

11 октября 2017 г.