Елена ХЕЙФЕЦ

Описываемые события происходили в те дивные времена, когда у людей на балконных верёвках сушились стираные полиэтиленовые мешки, а некоторые граждане умудрялись даже зашивать прохудившиеся. В морозную зиму народ этой удивительной страны вывешивал за окно авоськи с суповыми наборами, с трудом добытыми пельменями и тощими курицами. Сообразительные вороны совершали нападение на продуктовые запасы и нарушали их целостность. Такое весёлое было времечко.

Зину считали странной. Потому что была она очень доброй, а когда вокруг полно зла, к нему привыкают, и добро начинает вызывать раздражение. Вот, если немножко, то ещё можно, а когда слишком, то глупостью попахивает. Ведь любой человек, следуя элементарному инстинкту самосохранения, должен вначале думать о себе, а потом о других. У Зины всё было наоборот: она всех жалела, в любой момент готова была обнять и прижать, накормить и выслушать, поддержать и успокоить.

А жалеть и поддерживать надо было её – ни кола, ни двора, ни мужика, ни детей. Комната, в которой она жила, была похожа на кабину лифта. Крохотное окно, выходило во двор с кошками на заборах и гаражных крышах. Кошек было чёртово количество, и все бесприютные, никому не нужные, а, значит, охваченные Зинкиной любовью.

Она варила кашу беспризорной орде, поливала комбижиром и выносила в алюминиевой кастрюльке. Угощение раскладывала в кошачью многоразовую посуду – консервные банки.

О Зинкином возрасте никто ничего не знал, это никого, в общем-то, и не интересовало. Жила себе и жила...

Однажды случилось событие, удивившее весь двор. У Зинки завёлся жених. Героем её романа стал изгнанный кем-то на улицу за пристрастие к спиртному мужичонка, который уже не единожды ночевал во дворе на скамейке, укрывшись мятым пиджаком.

Когда Зина выносила котам еду, он просыпался, и, с трудом разлепив глаза и сфокусировав взор, наблюдал за заботливой женщиной. Эти наблюдения привели к непоколебимому выводу – она прекрасна! Зинка словно услышала мысли отдыхающего на скамейке, и вынесла ему бутерброд с любительской колбасой. Такого понимания дядька давно не испытывал, а знавал он, сирый и несчастный, от женщин, в своей жизни только упрёки да шантаж…

Стал он за Зинкой ухаживать и говорить всякие приятные слова, что-то типа «красивше вас, Зинаида, я женщин не встречал! А уж в отношении доброты, я просто испытываю потрясение”.

Зина расцветала на глазах. Во двор стала выходить не во фланелевом халате и видавшем виды фартуке, а в платьях, да всё в разных. Поскольку было их пять, то получался недокомплект «неделька», но пока надевалось последнее, первое из мужской памяти должно было уже стереться. На это и был расчёт. Зинка, конечно, опасалась, что мадам выбросившая мужичонку на улицу, одумается и заберёт назад утраченное. Но никто за мужиком не приходил. Звали героя Зинкиного романа Колей, и приятное знакомство стало плавно переходить в любовь. Она выплывает из подъезда, а он уже сидит на скамейке с букетом надёрганной на соседской клумбе оранжевой календулы. И не было для Зины ничего на свете лучше этого букета, поскольку ей вообще никто и никогда никаких календул не дарил. И не календул тоже. Ни разу.

В течение дня Николая не было, он куда-то уходил и что-то, видимо, делал, поскольку на скамейку возвращался навеселе. Зина была занята работой на почте. Когда утром она, выглядывая в своё окошечко, видела Колю, сердце ёкало от радости. Жених был на месте – никто не забрал, никуда не стащили. Надо было что-то делать. Пока она думала, решение пришло само. Коля, расшаркиваясь и извиняясь, словно датский принц, спросил, не будет ли она так добра, чтобы позволить ему у неё умыться. Забрезжил кульминационный момент их платонических отношений. Заботливая Зина устроила Коле банный день, договорившись с соседями по коммуналке. Пока Николай целый час вспоминал былое во вспененной ванне, Зина, смущаясь, пробежала по соседям и набрала чистой одежды, которой ей не могли не дать, помня о её щедром сердце. Искупанный и переодетый Николай стал выглядеть вполне прилично и даже хорошо.

В аккурат к его выходу из ванной на столе в Зинкином лифте уже дымилась варёная картошка, на тарелочке красовалась жирная селёдочка в прозрачных колечках лука и стоял, привлекающий к себе особое внимание, шкалик водки. Увидев такое к себе расположение, Николай понял, что именно так выглядит счастье. Жилплощадь, конечно, оставляла желать лучшего, но лифт был лучше скамейки. Всё необходимое в нём для полного благополучия имелось – диван, стол, два стула и старый изъеденный жучком комод. Наряды Зинкины висели по-простому на гвоздях, вбитых в белёную стену.

Николаево сердце дрогнуло, и он тут же предложил Зинке свою отмытую руку и пронзённое стрелой нетрезвого амура сердце. А чего тянуть?

Зинка долго размышлять себе не позволила, с ответом не тянула и отдала свою девичью честь тут же на протёртом зелёном диване.

И потекли счастливые денёчки. Стал Коля жить в добре и холе, как все нормальные люди. Расслабился на всем готовом, Зина на работу не гонит, даже не спрашивает, что её мужчина умеет делать. А он, как-никак, фрезеровщик второго разряда. Правда был он полгода назад изгнан с завода за систематические прогулы и пьянки. Утром Зина вставала, готовила кошкам размоченный в молоке хлеб и несла во двор, а Коленьке ненаглядному жарила яичницу с колбасой, варила кофе и бежала на работу. Почтовый работник - должность ответственная, особенно когда приходила пора разносить пенсию. В эти славные дни у неё получалась прибавка к жалованью, потому что каждый пенсионер совал ей в кармашек то рубль, то два. Зинка оправдывала ожидания, поскольку к вечеру бежала в магазин за чекушкой, чтобы порадовать любимого. А он радости не скрывал.

Усиживал он родимую быстро, крякая после каждой рюмки как-то по-особенному - громко и с наслаждением. Потом пускался в долгие разглагольствования за жизнь и засыпал, разбросавшись на диване так, что Зинке и пристроиться было негде. Она сидела на табуретке, поджав ноги, и любовалась своим счастьем, которое, как известно, может иметь различные формы. Ей Колькины формы очень нравились.

У Зинки ещё до Коленьки поселилась кошка подкидыш – серый уличный кошмар. Кошка по кличке Мышка. Дворовые коты имели обыкновение размножаться часто и бесконечно. Вышла Зинка с обычной своей кормёжкой, а к ней навстречу крошечный облезлый заморыш. До того маленький, что несчастное создание скорее было похоже на мышь. Полудохлый котёнок проживал в подвале, но почти никогда не успевал поесть. Пока выберется из пыльной темноты, консервные банки уже пусты. Дрогнуло доброе Зинкино сердце, забрала она эту дохлость к себе в кабинку – фактически подарила кошке жизнь.

Но вот беда, Николай невзлюбил Мышку. Не нравилось ему, когда Мышка хотела по привычке прилечь на диван. И тарелочки её с едой да с водой ему мешали. Короче, тесно ему стало с Мышкой, и он её всё норовил пихануть ногой.

Зина поняла, что Коля Мышку невзлюбил, испугалась, что такое несовпадение взглядов может привести к непоправимым разногласиям. А мужчина, как известно, величина переменная. Признаваться в своём огорчении Коленьке она не стала: ушла в себя и переживала молча. Любимый продолжал отъедать бока, лёжа на зелёном диване – сам стал розовым и гладким.

А тут произошёл совсем нехороший инцидент. Мышка должна была через неделю-другую окотиться. Сидела под столом, никого не трогала – тихая и круглая. Николай, подкрепившись вчерашними макаронами с луковой зажаркой, был зол, ибо выпивка банкетом не была предусмотрена, дал хорошего пинка беременной кошке. Мышка почувствовала себя очень плохо, долго лежала в углу, а ночью окотилась мёртвыми котятами.

Зинка, стиснув зубы, простила ему и это. Только сказала тихим голосом: «Как же так? Нехорошо это, Коленька!» Но любимому было всё равно, он уже разговаривал с телевизором.

Через какое-то время решила Зинаида завести не очень приятный разговор.

– Коленька, может, ты работу какую поищешь? Нам двоим моей зарплаты не хватает!

– Поищу, конечно. Обязательно. Как же без работы? Без неё никак нельзя! – громко икнув, ответствовал любимый.

– А когда же, Коля?

– Скоро, Зинуль. Скоро!

Однако на работу продолжала ходить одна Зина. Пошла на полторы ставки, стала домой возвращаться позже, в выходные тоже подрабатывала.

Николай был недоволен.

– Что-то тебя и не видно совсем.

– Так разве ты не знаешь, Коленька, что у меня работы стало больше? Устаю я очень, отдохнуть совсем не удаётся. А тут домашние дела. То постирать, то приготовить.

– Приготовить? Я суп четвёртый день ем. Больше нет ничего.

– Ты же целый день дома, картошки бы пожарил! Ты на работу вроде собирался устроиться.

– Безжалостная ты, Зинаида! Мне бы от стрессов моих освободиться, душу успокоить. Но ты о моей депрессии не думаешь. Только всё о себе.

– Как же о себе-то? О нас я думаю, Коля!

– Ты оскверняешь всё то хорошее, что есть между нами, Зинаида. Упрощаешь всё. Всё сводишь к деньгам. А жизнь она ведь сложная штука. Тебе, вот, дороже меня кошки-мышки твои.

– Почему же? Не так это, – огорчённо отвечала Зина, чувствуя, что земля уходит из-под ног, и счастье её вот-вот может её покинуть.

– Вот, я к тебе со всей душой, а ты всё норовишь упрекнуть, всё из дому гонишь. Надоели твои попрёки вместо сочувствия.

– Так какие же попрёки? Ты уже полгода лежишь, словно больной. А ты ведь не больной, а совсем даже здоровый.

– А я больной и есть. У меня душа болеет. Знаешь, сколько мне пришлось в жизни пережить? Не знаешь и знать не хочешь. Мне бы выпить иногда, забыться. Чтобы легче на сердце стало.

– Коля, тебе тяжело со мной жить? Ты скажи! Может, я чего-то не так делаю?

– Ты все говоришь, что денег не хватает. А сколько этих денег на твоих котов драных уходит? Ты посчитай. Чекушку жалеешь принести для душевного равновесия.

Зина расстроилась, котов она кормить не перестала, но зато перестала обедать и стала носить Коленьке ежедневные чекушки. Равновесие после выпивки кое-как восстанавливалось, но это не мешало в перерывах между хмельным сном на Мышку шикать, загонять под диван и находить повод быть недовольным.

На лицо было разрушение гармонии семейной жизни. Зинка похудела и посерела лицом. Переживания давали о себе знать.

За неделю до Нового года она всё перемыла и перестирала, занавеску чистую повесила, а накануне испекла пирог с капустой, нарезала салатов, приготовила пюрешку, испекла румяную утку с яблоками, приобрела бутылку водки и даже испекла торт «Наполеон». Всё это праздничное меню в бюджет совершенно не вмещалось, но Зина справилась. Осуществление задуманного получилось исключительно за счёт жёсткой экономии в течение декабря.

31 числа Зину, как назло, вызвали на работу: слишком много было поздравительных открыток и телеграмм. Когда она закончила свой последний в этом году трудовой день и уставшая пришла домой, то застала ошеломившую её картину.

За столом сидел Коленька, а рядом с ним неизвестная ей женщина. Была она полная, румяная, круглолицая и в комнате помещалась плохо. Женщина Зинаиде не понравилась, потому что смотрела она на неё нагло, будто это Зинка к ней явилась нежданно - негаданно, а не наоборот.

На столе стояли приготовленные Зинкой яства, уже хорошо надкушенные и подъеденные – разломанный пополам пирог, румяная утка, салаты и пустая бутылка. Зина застыла в двери с немым вопросом в глазах.

– Заходи Зинаида, присаживайся к нам, – уверенным тоном хозяина произнёс любимый. Мы тут, вот, провожаем старый год, тебя не дождались. Вечно ты где-то бродишь.

Женщина за столом гнусно хмыкнула.

– А отчего же ты меня не дождался, Коленька? Я же готовилась с тобой Новый год встретить. А кто это?

Николай не успел ответить, когда пришлая тётка расставила все точки над «и».

– Вот, пришла за своим законным мужем. Николай, собирайся: хватит тебе ютиться в этой мышеловке. Тебя дома ждут и переживают.

– Как собирайся? Куда? Он со мной уже год. Он на скамейке жил, а теперь вот здесь, со мной, – прошелестела застывшими губами Зина.

– Вы ерунду-то не говорите, женщина! У него дом и семья. Я – его законная супруга. Вы чего себе возомнили, что мужья могут вот так на скамейке валяться? Да я его год как ищу, а вы хитренько так прибрали к рукам хорошего человека, между прочим, фрезеровщика второго разряда! Утками откармливаете...

– Да так оно и было! Он ведь на скамейке жил. Одинокий совсем, никому не нужный, – робко ответила Зина, понимая, что её семейная жизнь несётся в обрыв, у которого нет ни конца, ни края.

– Как это никому не нужный? Такого не бывает, чтобы мужик никому не был нужный. Где это вы такое видели, странная женщина?

– Собирайся! – грозно посмотрев на Николая, сказала супружница. Присосался тут.

Николай встал и начал собираться – майки новые, что Зина ему купила, в авоську кладёт, тапки домашние, свитер красивый ангорский из секонд-хенда, спортивные штаны новые.

Зина как стояла в дверях, так там и осталась. Её жизнь – такая счастливая, уже вполне налаженная, – разломилась пополам, как пирог с капустой.

Коля шикнул последний раз Мышку. И произнёс:

– Извини. – И добавил зачем-то:

– Странная ты, Зин, какая-то баба. Странная...

И ушёл.