Ломакина Лариса
Мне довелось поддерживать связь с Зиной Беляй порядка 20 лет, сначала исключительно посредством переписки, а в последние годы – в режиме телефонных бесед. Если бы сейчас навскидку надо было охарактеризовать Зину как личность, то в первую очередь я сказала бы о ее крайней серьезности и ответственности. Для меня она в некотором смысле была ориентиром чести, совести и достоинства.

При всем том, что Зина являлась человеком творческим, талантливой поэтессой и принципиальным публицистом, она не была охвачена той страстностью, которая присуща большей части представителям от искусства. Она крайне редко была откровенна в плане каких-то интимных моментов своей жизни, считая не совсем удобным оголять душу доверительными беседами о сокровенных вещах на миру. Ну, разве что в минуты особой боли, когда не было мочи терпеть весь груз испытаний, который посылала судьба. И то – с определенной долей сдержанности и деликатности, как бы опасаясь делать всеобщим достоянием то, что существует только для внутреннего пользования собственного сердца.

За 20-летний срок нашего близкого общения я так и осталась в полном неведении относительно того, есть ли у Зины в принципе какие-либо женские секреты, влюблялась ли она когда-нибудь, была ли в арсенале ее прекрасных стихов – любовная лирика. Да я и не задумывалась об этом, поскольку наше общение очень часто находилось в формате «дискуссионного клуба», где поднимались на гребень волны самые различные философские темы. Зина была строгим, но тонким мастером ведения диалога, она давала своему визави раскрыться до основания, включить его в активный процесс высказывания мнения в основе текущего разговора, задавая встречные вопросы, чтобы добраться до самой сути суждения. И, безусловно, имела свое мнение, свой неукоснительный взгляд на какие-то спорные (для меня, во всяком случае) вопросы. В некоторых вещах мы имели обоюдные взгляды, но были и явные расхождения, которые приводили к продолжительным и обстоятельным дебатам, из письма к письму, в течение нескольких недель, а то и месяцев.

Так, например, мы здорово расшибали лбы в обсуждении и восприятии отдельных проблем самых неудобоваримых тем – политики и религии. Помнится, это началось со спорного момента пребывания советских войск в Афганистане. Я тогда изливала Зине в бумажных монологах всю неудержимость своего возмущения по поводу бессмысленности потерь наших мальчиков в этой войне. Зина была сдержанной, гораздо менее эмоциональной, чем я, и пыталась говорить о долге солдат и отсутствии их личного выбора. Разнились первоначально наши взгляды и на вопросы веры, когда в конце 80-х народ повально стал воцерковляться, ища новые приоритеты, взамен утраченных советских идеалов. Тогда случай прибил меня к протестанству. Моя дорогая подружка и вечный оппонент, конечно, была более осторожной и не разделяла моей склонности к чтению Библии, на почве чего мы опять-таки доказывали друг другу всю бескомпромиссность наших обособленных взглядов.

Ах, как нас меняло время, как переламывало в нас то, что изначально считалось незыблемым и единственно верным!.. Уже спустя несколько лет, Зина приняла в сердце христианство, стала его активным проводником, почитателем исторического наследия Русской православной церкви, что тоже стало причиной для наших полемических сентенций в переписке.

Писали мы довольно много и часто. Благо, жили неподалеку: от Зининого села Среднего, которое она любила очень нежно, преданно, без ложного патриотизма, до моего Славянска – езды всего ничего, за день пешком можно добраться, а уж письма долетали не дольше, чем через пару суток. Однако видится вживую – нам так и не пришлось, слишком неодолимы были эти два десятка километров, нас разделявших. Мы пребывали в одинаковых условиях физической несвободы: с детства болели одной и той же болезнью, не имеющей полного излечения, получали конечное образование на дому, изучали заочно английский язык на Московских Госкурсах, читали схожие книги, безоглядно любили поэзию. Но Зина всегда занимала активную позицию в жизни, была предельно трудолюбивой, собранной, основательной в своих предпочтениях, никогда не расходовала силы попусту. Мне была хорошо знакома ее популярность в родном селе. Кажется, что ее любили и уважали буквально все, такой необыкновенной внутренней силой она обладала, так притягивала магнетизмом щедрости сердца и светлого ума всех тех, кто с ней хоть однажды столкнулся по жизни.

Помнится, как-то она призналась, что односельчане приходят к ней нередко как к источнику конкретной и реальной помощи. Дерево упало на провода, улица осталась без света: «Зина, что же ты молчишь, надо ведь что-то делать?!» И Зина уже теребит по телефону службу электроснабжения, спасает односельчан от нежданных хлопот. А уж сколько писалось писем, заявок, а то и жалоб по поводу нерадивости местного хозяйствования, чьи ошибки пыталась решать женщина, проводящая 24 часа в сутки на раскладной кресло-коляске, с едва двигающимися кистями рук и колоссальными нагрузками на мышечную систему всего организма. Думая об этом сейчас, мозг сверлит неотвязная мысль: кто больше нуждался в опеке – хрупкая женщина, живущая на пределе физических возможностей, или здоровые люди, приходящие к ней как к воплощению тепла, защиты и подмоги в час нелегких бытовых перипетий? К счастью, Зина всегда имела поддержку со стороны местных властей, пользовалась авторитетом даже у самых матерых бюрократов, с которыми умела говорить и убеждать на уровне какой-то уникальной особенности природного обаяния.

Ее духовная поддержка имела особую значимость, поскольку априори содержала хрустальную чистоту души. Возможно, не всем в ней импонировало строгое следование определенным правилам и канонам земного существования, но это естественно при взаимодействии с таким мощным образцом безгрешности. Люди, как правило, боятся сталкиваться с личностями, идущими вразрез с их собственными характерными качествами, дабы не обнаружить публично свою скрытую нравственную ущербность. Зина прочно держала свои позиции, когда дело касалось проявлений честности и порядочности. Поэтому, я знаю, что к ней шли именно как к чистому источнику, на исповедь, понимая, что именно здесь, в небольшом убранном домике, в комнате с полками и столом, заваленных книгами, журналами, рукописями, - живет Истина, которая всегда права. И пусть нам бывает трудно усваивать ее, применять к себе, жить с ней в будничном течении дней, но оставаться подолгу вне ее света – это губительный путь, ведущий в никуда.

8-го августа 2012 года, как раз в день 65-летия, на малой родине Зины Беляй, в сельской библиотеке была открыта в ее честь мемориальная доска. Это событие меня приятно удивило, поскольку я не подозревала, что в наше время возможно почитание знаменитых земляков с таким теплом. Показательным было не само мероприятие с официальными гостями, а то, например, что библиотека имеет свой трепетно оформленный уголок Зины. А в школе, где некогда она училась, создан музей памяти поэтессы. И этот факт меня поразил… Я почувствовала, что тут уже нет места формальному прославлению известной личности, это и есть то настоящее, беспафосное желание продлить память о человеке, которым дорожат и после его ухода. Дорожат, чтобы оставить эту добрую память детям, которые пока еще, быть может, не совсем осознают ценность собранных в их школе книг, пожелтевших газетных публикаций, писем, фотографий, личных вещей Зины Беляй. Но ясно одно, что эта красивая и мудрая женщина продолжает жить среди сегодняшних школьников, проникая в души своим чистым взглядом и неся им свое печатное слово, чем безоговорочно утверждает факт формирования в юных согражданах полузабытые чувства Родины. Того самого родного уголка земли, который будет ассоциироваться с великолепной здешней природой Донбасса, так трогательно воспетой в многочисленных стихах Зинаиды Васильевны Беляй.