Евгения ЛЯШКО

Герой

Мирон притаился в засаде за диваном. Мальчишке невероятно хотелось услышать то, о чём родителям будет рассказывать дядя Толя, он же военкор, который будучи в отпуске собрался навестить брата. Десятилетний Мирон, случайно услышав переговоры мамы с папой, смекнул, что его могут отстранить от якобы не детского разговора, поэтому придумал обходной манёвр. Сказав маме, что пошёл делать уроки к соседу, он спрятался в гостиной. Дядя Толя должен был прийти с минуты на минуту. Мальчик вспотел от щедро дарившей тепло батареи, ноги начинали затекать. Он хотел поменять позицию, но услышал, как хлопнула входная дверь и из прихожей раздались радостные возгласы. Любое движение обозначало, что он выдаст себя колыханием шторы, и Мирон неподвижно замер, как игрушечный солдатик, которого он прихватил с собой.
На удивление мальчишки, разговор взрослых был наполнен чем угодно, но не историями о боях, которые он так надеялся подслушать. Мама спрашивала про семью дяди Толи, отец рассказывал о здоровье дедушки с бабушкой и планах на отпуск. Обливаясь по́том, Мирон сжимал солдатика и смотрел на ноги, которые ему почему-то казались ватными. Неожиданно папе позвонили с работы, и он поспешил в спальню с ноутбуком. Мама тут же объявила, что тоже собирается покинуть гостиную и мальчишка воспрял духом.

— … Толик, жаркое уже на подходе. Я на стол буду накрывать. Ты посиди тут, телевизор посмотри. А я пока кухню проветрю.
Раздались лёгкие шаги. И как только мама прикрыла дверь, Мирон решил выползти из укрытия. Он появился перед родственником на четвереньках.

— О! А ты откуда? — рассмеялся дядя Толик.
— Вы не сердитесь? — исподлобья спросил племянник.
— Ты что? Как вымахал! Иди, обними дядьку! — воскликнул мужчина, широко раскинув руки.
Мирон, прихрамывая, рванул в объятия.
— А это у тебя кто? — полюбопытствовал дядя Толя, приметив игрушку.
— Это у меня самый лучший солдатик.
— А-а, понятно. А ты чего спрятался-то?
Мирон, понимая, что в любой момент вернуться родители, сразу перешёл к делу.
— Дядя Толя, вы героев видели?
Лицо мужчины на мгновение застыло.
— Видел. Там все герои.
— А расскажите, пожалуйста, хоть про одного? — взмолился мальчишка.
— Что рассказать?
— Герой это как? Какой он?
Дядя Толя на какое-то время замолчал. Племянник уже хотел повторить вопрос, как тот вдруг оживился.
— Хорошо. Слушай. Сижу я, значит, в блиндаже. Это такое подземное укрытие от снарядов. Там тепло от печки, фонарь ярко светит. Приготовил блокнот, жду отличившегося солдата интервью брать. Заходит командир. За ним парень, на вид ему чуть больше двадцати. «Вот он, наш герой» — отчеканил командир, и удалился. Начинаю выспрашивать, что да как. Без подробностей ведь статью не написать. А он мне сухо так отвечает: «Ну, командира ранило», «Ну, оттащил его в безопасное место», «Ну, вернулся в бой и БТР подбил», «Ну, медаль дали». Как тут из такого куцего наборчика данных на статью насобирать? Я и так и этак изловчался, а он мне по кругу то же самое толкует. Спрашиваю, где хоть этот БТР стоит, показать можешь? Он кивнул. Выходим из блиндажа. Ночь. В бинокль ничегошеньки не видно, как я только настройки не крутил. А он вдруг говорит: «Эх, картину бы написать. Лесопосадка, где БТР подбитый стоит, силуэт лисы с лисёнком напоминает». Я присмотрелся и правда, что-то есть. Ещё подумал тогда, что парень-то не «одеревенел» от войны, живой сердцем. Я же ему: «Какие твои годы? Нарисуешь ещё!». Он соглашается: «Как война закончится, нарисую, а пока надо с нацистами разобраться» и постучал автоматом по левой руке. Раздался глухой звук. Спрашиваю, как же он с протезом на фронт пробился. А солдат отвечает: «Да вот так. Это моя земля». Вот и скажи мне, Мирош, какой он, герой?
Племянник изумлённо посмотрел на дядю, и крепко сжав солдатика, выдал:
— Как какой? Настоящий! Я завтра всем своим друзьям о нём расскажу!
Мужчина похлопал мальчишку по плечу:
— Вот и я думаю, что настоящий.



Отец Пётр

После прошедшего накануне боя, солдаты Народной милиции ДНР занимали укрепления, брошенные сбежавшими националистами. Всюду были следы от снарядов: земля испещрена осколками, ветки деревьев обгорели, зияли воронки. В воздухе витал запах гари. Настроение бойцов было приподнятым, но про осторожность никто не забывал. Линия фронта пролегала совсем близко.
Послышался звук старенькой «Нивы», которая на огромной скорости протарахтела по разбитой дороге. В бойнице блиндажа показалось веснушчатое лицо:
— Походу «гуманитарка» прибыла. Командир сопроводил «Газель» с наклейками голубков. Я поражаюсь, и как только волонтёры не боятся так далеко забираться?

Через час на пороге бетонного блиндажа появился бородатый жилистый мужчина в камуфляже без погон в каске и бронежилете. Он постучал по мощной железной двери, привлекая внимание тройки бойцов-новобранцев, занятых благоустройством центрального помещения.
— Бог в помощь!
— Спасибо, — отозвался парень, на руках которого виднелись синеватые узоры. — Вы кто?
— Гуманитарный груз привёз и детские письма.
Бойцы подобрели взглядами.
— Что делаете? — дружелюбно спросил мужчина.
— Хотите помочь, присоединяйтесь, а отвлекать нас не надо, — пробурчал крепыш в веснушках.
Мужчина улыбнулся:
— Я пришёл помочь.
Круглолицый парень со светло-рыжими бровями оживился:
— Надо листовки содрать. Тут националистам будто делать больше нечего было. Стены прямо как в деревенском туалете!
Крепыш невесело рассмеялся:
— А ну-ка за восемь лет такие укреп районы отгрохали, конечно, у ВСУшников было время всё тут облепить.
Боец с тату криво усмехнулся:
— Отгрохать то, отгрохали, и оружие им НАТО подарило, да вот морального духу не хватило, чтобы позиции удержать.
Потирая бороду, мужчина задумчиво произнёс:
— Тут разве что закрасить…
Круглолицый замахал руками:
— Не-не! А дышать чем потом? Как вас там?
— Пётр Олегович.
— Идите Пётр Олегович, мы тут сами, нам только бомбоубежище осталось примарофетить.
Но тот уходить не собирался.
— Я с вами поговорить хотел. Воин русский он всегда духовный, милосердный. Если нет духовности, то не может человек быть истинно милосердным. На службу хочу вас пригласить, — кротко произнёс Пётр Олегович.
— Мы уже на службе! — изрёк круглолицый боец, и парни дружно расхохотались.
— Образы святые успокоение приносят. Молитва помогает очистить разум. Приходите, пообщаемся.
Парень с татуировками оголил руку:
— Смотрите, сколько я оберегов наколол, меня ни одна пуля не возьмёт. А пообщаться мы завсегда и так успеем.
Мудрый взор Петра Олеговича обратился к остальным. Крепыш потупил взгляд, шмыгнул носом и, покусывая губу, стал усерднее сбивать доски будущей скамьи. А круглолицый фыркнул:
— Я реалист. Увижу знамение, уверую. А вы там, в госпиталь сходите, или ещё куда. Тут мужики свою работу знают. Вам бы подальше отсюда надо. А то спасай вас потом, если что. Хлопот только прибавите.
Он сделал пару шагов, потянул за ручку, и хотел было открыть дверь, ведущую в бомбоубежище, но та распахнулась сама. Многие украинские блиндажи имели внушительной длины подземные ходы. Из лестничного прохода за дверью выпрыгнул с бесноватым видом боевик и открыл беспорядочный огонь.
Отец Пётр в миллисекунду осознал, что спасти бойцов кроме него некому: потому, как он попал в «слепую зону» за дверью и боевик его не видел. Действия Петра Олеговича были молниеносными. В три прыжка он достиг железной двери и всем телом ударил по ней. Та сразила стрелявшего. Автоматная очередь, напоследок отстучав по потолку, прекратилась. Боевик кубарем полетел вниз и затих. Лёгкие ранения получили все новобранцы. Кто держался за плечо, кто за ногу.
Пётр Олегович достал из-под бронежилета наперсный крест и стал им крестить, остолбеневших бойцов:
— Господи помилуй! Помоги нам Господи!
Оцепенение сначала отпустило круглолицего:
— Батюшка, вы что? Мы же живые! Это самое главное!
Вторым пришёл в себя крепыш:
— Когда говорите служба?
— Ближе к вечеру.
— Придём! — ответил за всех третий.


Сёстры

Военный госпиталь работал в режиме образцового муравейника. Люди в белых халатах методично делали свою работу. Вот и сейчас медсестра распахнула дверь в палату, въезжая с металлическими осьминогами-стойками, на которых болтались полимерные лианы-капельницы.
В стандартной палате на четыре койки шёл горячий спор. Приметив симпатичную практикантку из медколледжа, мужчины тотчас умолкли: у девушки для каждого всегда находилось ласковое слово, и они его ждали.
Практикантка, уверенно манипулируя иглами и зажимами, поприветствовав пациентов, защебетала как птичка:
— Сегодня видела первую ласточку. Скоро совсем тепло будет. Сирень уже так пахнет.
— И чем же она пахнет? — поинтересовался голубоглазый крепыш, которому она в этот момент выставляла скорость подачи раствора.
— Мёдом, — девушка одарила парня улыбкой, и заговорщицким тоном произнесла, — а сегодня двоих выписали с диагнозом как у вас, но там случаи совсем тяжёлые были. Так что скоро сами пойдёте сиренью дышать.
Крепыш мечтательно вздохнул, а медсестра лёгкой походкой упорхнула к соседней койке, где расположился на подвесных механизмах, перебинтованный, словно мумия, пожилой десантник. Сделав ему укол, практикантка шёпотом сообщила:
— Свечки поставила. Не переживайте, — и более громко заявила, — доктор ваши снимки утром смотрел, очень радовался, восстановление идёт как надо.
Она повернулась к третьему пациенту:
— А вас ждут приятные сюрпризы. Один большой и два поменьше.
Молодой человек с нечёсаной бородой вытянул шею. — Что-что?
— На прогулку повезу, всё сами увидите.
— Опять на рентген, а потом ещё куда-нибудь анализы сдавать? Так себе сюрпризы…, — вяло отозвался бородач.
— Не угадали.
Мужчина стал интенсивно приглаживать бороду:
— Мои? Мои приехали?
— Да! Прямо в цель! Но им надо подождать. После обхода доктора я вас провожу.
Медсестра закончила процедуру, и перешла к седоватому мужчине с изрядно отросшим «ёжиком»:
— У меня для вас кое-что есть, — она протянула упаковку аскорбинки в таблетках, — доктор запретил сладкое, а это можно, только по чуть-чуть, договорились?
Мужчина с затяжкой кивнул.
Практикантка, закончив визит, удались. С минуту пациенты молчали. А потом голубоглазый крепыш напомнил тему спора:
— Война — это всё-таки мужское дело. Там сила физическая нужна. Потому отбирать толковые кадры нужно и по мышечной массе. А женщинам там совсем не место.
Десантник издал хриплый звук и, откашлявшись, проговорил:
— Не браток. Я теперь ещё больше убеждён в том, что в бою от любого польза будет. Пусть хоть хромой идёт в армию, лишь бы по зову сердца.
— И что же тебя доубедило? — поинтересовался крепыш.
— Меня же ефрейтор спасла. Меня и ещё одиннадцать десантников. Ползала под плотным огнём противника и неотложку всем оказывала. Потом на себе с поля боя вытащила в безопасное место. А когда стихло, нашла способ эвакуировать всю группу. Мы все ей жизнями обязаны. В тот день она ещё четырехлетнего мальчишку спасла. Машину мирян боевики из крупнокалиберного обстреляли.
Бородач, продолжая прихорашиваться, закивал:
— У нас тоже ефрейтор знатная. Сама тростинка, а шесть раненых мужиков под миномётным обстрелом собрала, загрузила в санитарный автомобиль и в полевой медотряд доставила.
Крепыш ругнулся и отчеканил:
— М-да слышал я про такое и сам видел. Брат рассказывал. Фельдшер, молодая девчонка, прапорщик. Собрала раненных. А неонацисты жахнули по санмашине. Снаряд совсем рядом взорвался. Все укрылись, а он тяжелораненый даже двинуться не может. Слышит только «Бабах!» и понимает конец ему. А тут эта прапорщик, как кошка прыг и накрыла собой. Спасла, а сама осколок выхватила. И так с осколочным ранением потом всех в госпиталь. Все пацаны выжили. А в нашей мотострелковой старшина два десятка раненых военнослужащих как-то за один бой вынесла. Маскировала, а потом в медотряд эвакуировала. И откуда только силы взялись?
Воцарилась тишина. Из приоткрытого окна доносился шелест листвы тополей. Каждый думал о своём. Но тут подал голос, по обыкновению, сохранявший молчание седовласый, озвучив финал спора:
— Они выполняют боевые задачи, как и все мы… Но только бьются как матери. Через них в этот мир жизнь приходит… Все мы для них дети.


Иваныч

Пробравшись сквозь скованный снежными объятиями двор, седовласый мужчина в камуфляже с объёмным рюкзаком на спине, взялся за лопату и стал расчищать крыльцо низенького дома, спрятавшегося позади двухэтажки, в которой зияли провалы от артобстрелов.
Дверь скрипнула, показалась сгорбленная старушка в пуховом платке.
— Надежда Фёдоровна, зачем встали?
— Услыхала, что кто-то пришёл. Как гостя не встретить?
— А если б мародёры какие?
— Так летом ВСУшников как русская армия выгнала, так больше мародёров и не было. Я и не запираю с тех пор. Да и сюда, кроме тебя, никто и не ходит. Сам знаешь, моя единственная сестра давно в России живёт, всё зовёт к себе, а я родину не брошу. Тут на погосте все мои дети и внуки лежат. Я и за могилками присмотрю. Ну, пойдём, пойдём, слышишь, чайник на печке зовёт. Отдохни малёк. Ещё успеешь по морозу набегаться.
Отказаться от приглашения, означало обидеть, и Дмитрию Ивановичу пришлось согласиться. Протиснувшись через заставленный баклажками с водой коридорчик, они вошли в гостиную, где на самодельной «буржуйке» у окна с одеялом вместо штор свистел чайник.
Разлив горячий чай по кружкам, Надежда Фёдоровна стала расспрашивать:
— И как оно тебе Дмитрий Иванович работается, ты же теперь начальник?
Мужчина отмахнулся:
— Да какой я начальник, одно название. Жигулёнок бы какой отыскать. «Газель» конторская то и дело барахлит, капремонта требует. Ещё нужны дрели, перфораторы, генераторы… Без всего этого кашу из топора варить приходится.
В глазах старушки заиграли лукавинки:
— А «отказачить» нельзя?
Дмитрий Иванович с лисьим прищуром осведомился:
— У кого «отказачить»? У вас что ли? — он махнул рукой, — ушлые националисты начисто подчистили, да весь жилой сектор «лепестками»* забросали.
При упоминании о минах, нижняя губа женщины затряслась:
— Что думаешь, скоро город восстановят?
Гость тяжело вздохнул:
— В центре дефектовка водопровода, энергосетей и других коммуникаций произведена. Ремонтные бригады работают не останавливаясь. Частично уже что-то удалось восстановить. И к нам на периферию однажды доберутся…
— А дома́? Людям будет куда возвращаться?
— Будет. Но честно скажу нескоро. Из восьми сотен многоквартирных зданий повреждено семь с половиной. Больше половины восстановлению не подлежат. Заново строить придётся, — он поставил кружку, — благодарствую, мне уж бежать пора, так что давайте быстро всё излагайте. Свечи есть?
— Есть, конечно. Сколько мне надо? Солнышко спать и я за ним ложусь.
— Что ещё?
Старушка пожала плечами:
— Всё есть вроде.
— Так, дрова уже глянул. Через два дня Коля придёт, поколет. Гуманитарка прибыла, девчонки сейчас всё расфасовывают. Так что продукты и стиральный порошок на следующей неделе доставим. А пенсию завтра с бухгалтером завезём, ждите. Какие ещё требы?
— Да какие требы? Дима, когда война кончится? Мы же так хорошо жили до всех этих всех майданов… Ты такие праздники нам делал, а спектакли какие замечательные ставил... До сих пор вспоминаю.
— Скоро закончится. Наши ребята порядок наведут, даже не сомневайтесь! — Дмитрий Иванович стукнул кулаком по столу, тот зашатался.
Мужчина ловко достал гаечный ключ из рюкзака и наскоро принялся подтягивать болты на импровизированном столе, который как-то собрал из подручных материалов.
— Фёдоровна, может ещё что подкрутить?
Та отмахнулась.
— Тогда, бывайте. Не хворать!
Он закинул рюкзак на плечи и стремительным шагом покинул жилище.

Привычный маршрут обхода жителей, которые не стали на зиму переселяться в пункты временного размещения, сегодня давался с трудом. Пенсионеры норовили пригласить в гости. Пожилые люди остались совсем одни в пустынном пригороде и соскучились по обычному человеческому общению. Как не уговаривал он их, как начальник отдела жизнеобеспечения, посещать отапливаемые комфортные пункты, где можно было, и принять душ, и поесть, и зарядить фонари и телефоны, те отказывались: старики «держались» за родные стены.

В сумерках Дмитрий Иванович добрался домой. Не включая фонарь он, засуетившись по хозяйству, завёл беседу с портретом покойной супруги:
— Сашка звонил из Ростова. Сессию сдаёт хорошо. Ещё один экзамен остался. Сын башковитый у нас, весь в тебя…
Внезапно на улице блеснули фары. Мужчина осторожно приблизился к окну. У соседского дома остановился незнакомый автомобиль.
«Тамаркина семья давно съехала. Если бы возвращались, я бы знал. Чужие!» — мгновенно проанализировал обстановку Дмитрий Иванович.
Мотор затих, но из машины никто не выходил. Завибрировал мобильник. Начальник жизнеобеспечения не мог не ответить, звонил его единственный специалист, мастер на все руки. Продолжая наблюдать, Дмитрий Иванович принял звонок:
— Да, Андрей.
— Иваныч, сегодня, когда отопление в угловом доме подключали, несколько квартир вскрывать пришлось. В одной старика обнаружили. Там всё оформили, убрали. Деда похоронили. В общем, всё как полагается, сделали. Надо гроб в запасник сколотить, а доски закончились.
— А чего сейчас звонишь?
— Да это я так, к слову пришлось... Днём кое-что сказать забыл. Пока с этим всем бегал, приметил светлую легковушку. Не наша. Вот только номер запамятовал.
— Принято. Сообщу, куда следует.
Попрощавшись с помощником, Дмитрий Иванович вызвал наряд полиции, прихватил в качестве железного соратника разводной ключ и прокрался к соседям. Он бесшумно обошёл вокруг дома, протиснулся за бревенчатый сарай и выглянул из-за угла. Тучный детина озирался по сторонам у калитки, второй, тощий, приник к входной двери.
Дмитрий Иванович слепил снежок и бросил прямо в голову здоровяку. Пока тот, сбитый с толку, отряхивался, мужчина подскочил сзади, ударил между лопаток разводным ключом и толкнул верзилу в снег. Тот повалился ничком. Дмитрий Иванович моментально схватился за ботинок верзилы, зафиксировал ему правую ногу: упёрся своим правым коленом в землю, этой же ногой вставил под колено здоровяка свой голеностопный сустав. Левой ногой он придавил согнутую правую ногу верзилы. Услышав потасовку, тощий рванул на подмогу сообщнику. Но тут детина заорал от боли: Дмитрий Иванович немного подался вперёд и сработал болевой захват. Тощий на мгновение замер. Этого времени Дмитрию Ивановичу хватило, чтобы обыскать здоровяка. Он забрал у верзилы пистолет «Макарова», снял с предохранителя и навёл на тощего:
— Руки вверх!
Тот дёрнулся к карману куртки. Прозвучал выстрел. Ругаясь, тощий схватился за плечо. А Дмитрий Иванович жёстко произнёс:
— Ещё одна попытка, ещё один выстрел. Уяснил?
Тощий не ответил, но притих. Дмитрий Иванович, не слезая с верзилы, дождался наряд полиции.
Доставка нарушителей в участок прошла быстро. После оказания первой помощи грабителей отправили в камеру. Заканчивая оформление протокола, сержант осведомился:
— Дмитрий Иванович, откуда приёмами владеете?
Рядом расхохотался капитан-напарник:
— Ты чё? Это же тот самый «Иваныч»! Он же срочную службу в спецназе проходил. С четырнадцатого года чертей-фашистов и их пособников гоняет.
— Позывной «Иваныч»? — сержант с восхищением уставился на начальника отдела жизнеобеспечения.
Тот скромно кивнул.
— Иваныч, всё так же пешочком? Подвезти? — предложил капитан.
— Не. Здоровее буду. Бывайте!



*«Лепесток» — противопехотная мина.



Бабушка Оля

В украшенном флажками и шариками сельском доме всё было готово к празднику. Уже успевшие подзагореть на Кубанском майском солнце близнецы Ваня и Варя ждали одноклассников к обеду. Но сейчас брат и сестра были заняты другим важным делом. Сидя в пижамах на диване, юные именинники пристально смотрели на экран мобильного телефона. Он стоял на журнальном столике под вазочкой с ландышами. Включённая громкая связь наполняла просторную комнату монотонными гудками. Ваня крутил в руках игрушечный командирский внедорожник и постукивал ногами по ковру. Варя, покусывая губы, крепко держала златовласую куклу. Бабушка, переминаясь с ноги на ногу, теребила поясок халата и поглядывала то на мобильник, то на внуков.

— Папа сейчас возьмёт трубку, не переживайте.
Ласковый тон немного успокоил, ребята переглянулись, но тут Варя засомневалась:
— А вдруг он как мама тоже занят?
Брат шикнул:
— Мама хирург, она сейчас чью-то жизнь в госпитале спасает!
Девочка гордо вскинула голову:
— Я знаю. Я не обижаюсь. Просто папа на фронте тоже не без дела сидит. Командовать батальоном сложно, наверное…
И тут на экране появился мужчина в папахе с блестящей кокардой.
— Папа! Папа! — радостно закричали дети и, соскользнув на ковёр, почти вплотную прильнули к экрану телефона.
— Мои родные! С днём рождения! Желаю вам каждый день смеяться и удивляться, радоваться жизни и мечтать! Вы наша ниточка! Вы наша надежда! Всё, надо бежать. Люблю, целую!
Он отключился. Улыбки потухли, но глаза светились. Бабушка, суетливо убирая телефон, затараторила:
— Ну, вот и ладненько, вот и поговорили.
Варя сморщила носик и задумчиво произнесла:
— Бабуль, а что значит «вы наша ниточка»?
— А-а-а, так это он о преемственности поколений сказал. Нить, что в каждой семье традициями соединяет прошлое и будущее, она прочной должна быть.
— А если порвётся, то что? — озадачился Ваня.
— Падёт страна. Разрушится государство.
Близнецы скептически посмотрели на бабушку, а та, присев на диван перед внуками, продолжала:
— Вот мой дедушка, который воевал в Первую мировую, через революционные изменения прошёл, и в Великую Отечественную войну родину защищал, поучал меня с братьями правилом табуретки. Он часто повторял: «Оля, смотри, чтоб сама знала и дитям своим наказ передала, что коли они, позабудут веру предков, откажутся от главы государства, родину любить не будут, то прахом всё посыплется и невольником бесправным народ станет».
Варя недоумённо спросила:
— И это всё из-за ниточки? Из-за того что она порваться может?
— А как же? Кто начинает восхищаться и праздновать чуждые праздники, а свои забывать, не читая русских книг, предпочитает только заграничную литературу, тот не знает родной культуры и потенциальным предателем растёт. Пойдёт такой гражданин страну защищать, если враг подступит?
Близнецы переглянулись. Варя испуганно хлопала густыми ресницами. Ваня закрутил головой и уверенно произнёс:
— Предатель сбежит. И если некому будет пойти страну защищать, то дедушка прав, завоюют нас, рабами сделают.
— Молодец! На лету схватываешь, — похвалила бабушка.
Мальчик довольно хмыкнул, но тут в его глазах промелькнуло любопытство:
— Бабуль, только я не понял, причём табуретка?
— А вот причём. Я вам как учитель математики объясню. При наличии трёх точек через них можно провести плоскость. Три опоры дают возможность сделать табуретку. На двух ножках, и тем более на одной, она не устоит, не удержится тот, кто присядет, да и грохнется на пол. А три ножки по устойчивости не уступают четырём. Дедушка сравнивал эти три опоры с базовыми ценностями настоящего гражданина: стоять горой за веру, за правителя и за Отечество. Упустишь хоть одно, разрушится конструкция. Потому мои братья не одну табуретку на трёх ножках сколотили. Напоминалки этакие по всему дому были расставлены.
— А почему у нас ни одной нет? — спохватилась Варя.
— Те, что отец ваш сколотил, уж рассыпались…
Ваня вскочил:
— А как же мы? Мы можем сколотить!
Сестра тоже встала:
— Сделаем! Ты же нам поможешь?
Бабушка расцеловала внучат, трепетно приговаривая:
— Всё рассажу, всё покажу, вы наша ниточка, наша надежда.