Мы продолжаем публикацию отдельных глав из эпического романа писателя Леонида Подольского «Финансист». Роман посвящён бурным событиям российской истории 1992-1994 годов, когда начинались российский капитализм и российский авторитаризм. Публикация романа ожидается в течение 2023- 2024 годов.  

Глава 33

 
Все закончилось. Демократия восторжествовала. Депутатов отправили в Лефортово, коммунальщики смывали на улицах кровь – в Останкино  и вокруг зиявшего пустыми обожженными глазницами Белого дома. Рядом – разграбленная, с разбитыми окнами мэрия.  Крематории продолжали дымить, раненых развезли по больницам. И – сразу настала унылая, темная, холодная, кризисная осень. 
Пора было снова заняться делом.
В конце лета Игорь упустил двухкомнатную квартиру на улице Красного маяка, которую в счет долга собирался отдать Андрей Маточкин из «Марины». Однако сделка не состоялась: Маточкин просил перед оформлением у нотариуса отдать ему вексель, но Игорь не решился, он не доверял Маточкину, он был согласен отдать вексель только после сделки. Они долго спорили, но так ни к чему и не пришли, оба побаивались друг друга.
Теперь предстояло выручить квартиру в Текстильщиках. Алкаши – Алексей с матерью – согласны были переселиться в комнату у кольцевой.   Комната стоила шесть тысяч баксов, еще две с половиной тысячи требовал посредник Иван, со слов Лохова очень наглый парень, еще пятьсот – Лена со Светой. Это они, а вовсе не Лохов, нашли Ивана, и все равно получалось, что на этой треклятой квартире Игорь терял несколько тысяч. Но деваться было некуда: комнат на рынке практически не было, а эту, убитую, хозяин продавал недорого. К тому же Игорь спешил, хотел все закончить до отъезда. Хотя бы избавиться от алкоголиков.
 Встретились у станции метро Кантемировская, там у Лены со Светой  свой знакомый нотариус. Игорь взял с собой Изольду, квартира в Текстильщиках была оформлена на нее. Бандитов Игорь не опасался, они не могли знать о предстоящей сделке, но все же на всякий случай вложил в карман куртки газовый пистолет. Знал, что глупо, он и стрелять-то как следует не умел, но с пистолетом спокойнее.
Депозитариев в девяносто третьем году не существовало, появятся они только через год-два, рассчитываться приходилось у нотариуса, если позволят, а чаще на улице, или в машине. Еще и кафешек почти не существовало, и даже «Макдоналдс» один на всю Москву.
К назначенному времени все, кроме Лохова, были на месте. Он один по неведомой причине опоздал на полчаса, причем тут же обнаружилось, что он забыл дома документы.  Все пришли в ярость, женщины Лохова едва не избили, но, увы, ничего не оставалось, как снова ждать пока этот придурок съездит домой.
- Возьми машину, - посоветовал Игорь, - так будет быстрее.
- Если дашь деньги, - стал канючить Лохов. – Своих у меня нет.
- Я и так везде плачу за тебя, - взорвался Игорь. – Это ты влип. Тебя послушать, так ты самый бедный и несчастный. Просто нищий. Нет денег,   поезжай на метро!
Лохов поспешно уехал. Остальные от нечего делать стали ругать Лохова: жмот, вечно канючит, да еще и не чист на руку. Трус, предатель, сукин сын.
Между тем выяснилось, что Лохова нужно не только ругать, но и бить: между Леной и Светой и посредником Иваном,  который продавал комнату и крепко держал продавца, непонятным образом затесался еще цыган Лёня, которого Игорь знал по прошлым сделкам. Лохов о нем умолчал, между тем этот Лёня тоже требовал деньги.
- Пусть заплатит Иван, - разозлился Игорь. – Иван и так получает слишком много.
- Если так, мы с продавцом сейчас уйдем, - пригрозил Иван. – Мне плевать. Я найду кому продать комнату.
Дело заходило в тупик. Игорь не соглашался платить девять с половиной тысяч долларов – выходило, что его нагло обирают, а Иван, Лёня и Света с Леной, все грозились сорвать сделку, если им не заплатят. Игорь безуспешно ругался со семи по очереди, потом они ругались между собой, потому что никто не хотел уступать, и только хозяин комнаты удивлялся и   молчал. Это был немолодой человек, очевидно, работяга, и он явно еще не привык к «рынку». Так что, когда Лохов вернулся со своей доверенностью, обстановка стала критической.
- Мы уходим. Ищите другую комнату, -  Игорь сделал вид, что уходит, и взял под руку Изольду. – Без лишних посредников. Тот же рэкет, только тихий.
- Комнат нет. Я не найду, - стал убеждать Лохов.
- Это ты влип. Это ты так договорился. Это ты мне ничего не сказал про Леню. Ты его знаешь сам, так зачем здесь Света и Лена? Вот ты им и плати. Это твоя вина. С самого начала.
- У меня нет денег, - жалобно запричитал Лохов.
- Если бы на моем месте был рэкет, ты бы сразу нашел, - зло выговаривал Игорь. – Все вы бедненькие. Все побирушки. Нет, ты мне скажи, - он смотрел в упор на Лохова, - почему я должен платить за всех? Потому, что ты олух? Идиот? Или притворяешься?
Уйти, однако, было нельзя. Квартира застряла и эти все пользовались случаем содрать с него деньги. Правда, и они в такой же степени зависели от Полтавского. Стоило сделке сорваться и никто ничего не получит. Все, кроме Ивана. Этот очень крепко присосался к хозяину. Тут, кто кого, у кого нервы окажутся крепче, у кого больше терпения и выдержки. Наглости. Но – Игорь знал теперь всю цепочку. Обойти цыгана было трудно,  он один знает координаты Ивана. Но стоило отвести Ивана в сторону… Однако, пожалуй, самое слабое звено – Лена со Светой… Вот и пятьсот долларов… Велеть Лохову взять телефон у Ивана, а самому уйти. Или отойти, так лучше. Потом цепочку можно восстановить…
Игорь повернулся к ним спиной.
- Ты как Чарли Чаплин, - засмеялся у него за спиной цыган. – Пистолет сейчас из кармана вылетит. Хоть милиции не показывай.
Игорь обернулся. Два блюстителя порядка стояли невдалеке, но, не обращая на них ни малейшего внимания, мирно пили пиво.
Игорь засунул пистолет поглубже в карман, он собирался уйти с Изольдой, но его остановили Лена со Светой. До них дошло, что именно они  - слабое звено и оттого они согласились уступить двести долларов. Вслед за ними двести долларов уступил цыган. Теперь все вместе стали трамбовать Лохова, но тот стоял насмерть, как будто за ним Москва и будто дома у него голодные дети. В конце концов Игорь не выдержал и махнул рукой.
- Он совсем нищий. Сукин сын, без пяти минут доктор наук. 
У нотариуса стояла длинная очередь. Свое время они пропустили и, пока оформляли договор и готовили доверенность на регистрацию, рабочий день подошел к концу. Лена и Света предложили встретиться завтра на Зеленом проспекте, но теперь уперся Иван.
- Мы вам отдаем документы и доверенность на регистрацию, а вы нам – деньги. Или – хана, мне тут все надоело. В другой раз продадим дороже.
- Оставьте документы и доверенность у себя до завтра, - предложил Игорь. – Как я могу отдать деньги?
- Нет, - повторил Иван. – Идем, Михаил Васильич. Кто не рискует, тот не пьет шампанское.
Пришлось уступить, отдать этому наглому Ивану его две с половиной тысячи и еще две с половиной из суммы хозяина: Иван должен был отдать их Михаилу Васильевичу после выписки.
Изольда, всю сделку молчавшая, - она неловко чувствовала себя среди риелторов и не все понимала в таких делах,  - теперь, когда остались одни и вдвоем шли к метро, отдельно от других, дала волю чувствам.
- Вот сволочи, я таких не видела никогда, где ты их только нашел? Ты же им всем помогал на фирме, а они рвут с тебя деньги, как крысы. Люди просто с ума сходят из-за денег. Из них самый приличный цыган и еще сам хозяин. Единственный нормальный человек. А Лохов хуже всех, жмот. У него руки тряслись, когда его просили вложить сто долларов. А ведь он столько у тебя украл. С каждой сделки. Лена со Светой говорили. И ведь это все он напортачил. А этот, Иван, посредник, он не отдаст деньги хозяину…
- Это их дело. Пусть сами разбираются. Мы завтра зарегистрируем договор и на том все - Игорь пытался не вспоминать о деньгах, вроде бы все сделали разумно, но кошки скребли. Вдруг Иван выкинет какой-нибудь фортель? – Когда я уеду, если Лохов успеет выписать пьяниц и найдет покупателя, ты не оставляй ему деньги. Ни при каких обстоятельствах. Он такой жмот, что от него всего можно ждать.
В этот момент их догнал Лохов и дернул Игоря за рукав.
- Ты помнишь Кузю?
- Кузьмина, что ли?
- Да, Кузьмина. Полковник КГБ. Из Узбекистана он недавно слинял. Там у него возникли проблемы. Замордовал кого-то, а теперь эти люди наверху. Цеховики. Приехал с гражданской женой. С молодой. Старую бросил. У меня остановился.
- И на хрен он тебе нужен? – Сколько лет прошло, а едва услышав про Кузю, Игорь почувствовал неприязнь. Мерзкий тип. Держиморда. Хотя лично ему, Игорю Полтавскому, ничего плохого Кузя не сделал. Разве что над Соней Ручкиной поиздевался.
- Не выгонять же. Я его пристроил к теще. У них есть своя гостиница, но он не захотел. Может, чего-то опасался.
- Ну?
- Ушел защищать Белый дом и пропал. Жена его, вроде Сони Ручкиной, один в один, такая же кошка,  по всем моргам ходила.  Никого похожего на Кузю не нашла. Но трупов, говорит, море.  На Николо-Архангельском кладбище ей показали все трупы за этот день. Больше сотни, сбилась со счета. Всего, говорит, больше тысячи, а то и две.
- И что ты теперь будешь с ней делать?
- Не знаю. Пока поживет. Деньги ей Кузя оставил.
- Мог сбежать?
- Не знаю, он на все горазд. В Абхазию или в Приднестровье. А может, пристроился к какой-нибудь бабе в Москве.
- Сколько ей лет, этой?
- Лет двадцать пять. Не пропадет. Аппетитная штучка. Кузина школа.
- Да, молодец Кузя. Хотя, между нами, сукин сын. Гавно гавном, а бабы липли. Как мухи на мед.
- Хрен у него ишачий, - засмеялся Лохов. – Хотя, может погиб человек.
 Со дня на день Игорь ожидал Шамиля, война в Абхазии закончилась, но тот не возвращался. И Бейлина не было. И Курбан не звонил.
Игорь решил не откладывать поездку в Израиль, неизвестно, вернется ли Шамиль, да и – стоит ли вообще рассчитывать на него? Пора посмотреть на историческую родину и, не меньше, хотелось искупаться в море, поваляться на пляже, погреться на нежарком осеннем солнышке. Солнце, море – что еще человеку нужно? Он устал, смертельно устал. Кооперативы, суды, политика, выборы, бизнес, бандиты, негодяи, война за власть, семейные дела – он смертельно устал. Устал скрываться, изворачиваться, устал от милиции, от проблем, которых не становилось меньше. Вырваться хотя бы на месяц! Даже Изольда советовала съездить.
Игорь просмотрел газеты. Туристических фирм, которые могли бы все сделать сами: загранпаспорт, визы, авиабилеты, заказать гостиницы в Израиле, нашлось всего две-три. Игорь выбрал из них  одну, по телефону ему понравился директор: тот был москвич, но несколько лет назад он уехал в Израиль, прожил там два года, выучил язык, но не нашел подходящую работу. Однако сообразил установить контакты, вернулся в Москву и открыл туристическую фирму.
Да, все бы хорошо, только офис располагался на Щелковской в Гольяново, где-то в тех краях жили Олег и Гена. А может и другие бандиты. Разумом Игорь понимал, что вероятность встречи с ними ничтожна, но все равно испытывал страх. Страх – чувство иррациональное, разуму оно не подвластно. 
Как назло, улицы оказались почти пустынны. Игорь с трудом отыскал нужное здание, серое, длинное, унылое, каких очень много в Москве, они, эти, могли находиться там, поджидать, - но он тотчас отогнал эту мысль. «Я с ума схожу», - подумал, как будто со стороны, но на всякий случай передернул свой газовый револьвер и так, с револьвером в руке, поднялся на третий этаж.
Фирма Соломоника – такова была фамилия директора – оказалась совсем   маленькой, всего две смежные комнатки, в которых сидели сам Соломоник и его секретарша. В комнатах было жарко, нужно было снять куртку, но Игорь опасался, что пистолет может выстрелить. Пришлось выйти в туалет, поставить пистолет на предохранитель. Он, видно, сильно волновался, а потому проницательный Соломоник что-то заметил:
- Хотите остаться в Израиле? – спросил он. – Какие-нибудь неприятности? Рэкет? Они там, в Израиле, это не любят. Лучше оформить все здесь. Если нужно, я помогу. Через меня многие оформляли документы.
- Нет,  я еду только посмотреть, - решительно отказался Игорь. Но Соломоник, кажется, так и не поверил и до самого конца смотрел подозрительно.
К счастью, все нужные документы оказались в порядке. 
- Если не произойдет ничего непредвиденного, через три недели все будет готово, - пообещал Соломоник.
Ах, с каким удовольствием Игорь начал собирать вещи для поездки, как ему хотелось вырваться из стылой, темной, опасной Москвы. Времени оставалось еще много, но сам процесс сборов доставлял Игорю огромное удовольствие. Начал он с чемодана. В советское время в продаже имелись только уродливые гробы с накладными замками и металлическими нашлепками по углам – с такими чемоданами, только маленькими, в старых фильмах солдаты возвращались с войны. В семидесятые-восьмидесятые с такими же точно, только огромными и тяжелыми, навсегда уезжали из СССР, остряки их прозвали «еврейскими». Такие чемоданы, набитые старым хламом, по-прежнему лежали у Игоря на Шипиловской,  но ехать с ними было стыдно, да он и не решился бы поехать на Шипиловскую. Там его могли поджидать. Вместо Шипиловской Игорь отправился в ГУМ. Торговых центров в девяносто третьем еще не существовало, нельзя было даже предположить их появление – пейзаж оставался безрадостно советским, разве что кое-где раскинулись торжища-барахолки. Но там в основном торговали дешевым ширпотребом.
ГУМ оказался совершенно безлюден, покупателей совсем не было, зато чемоданов и сумок огромное множество, от непривычного изобилия разбегались глаза. Игорь долго бродил по обширному отделу, пробовал замки и шифры, прикидывал, сколько нужно взять с собой вещей, и все это время, улыбаясь и показывая ровные, белые зубы, за ним ходила голубоглазая, длинноногая, похожая на модель продавщица, так что Игорь стал думать, что вот она, новая система, рыночная, капиталистическая, начинает работать, создавать изобилие, вопреки   всем ухищрениям людей, не могущих расстаться с советским прошлым. Несмотря на бюрократию, косность, бандитизм, борьбу за власть, вымогательство на таможне, на множество неизвестных ему препонов. В советское время Игорь ходил в магазины только в случае крайней нужды – он терпеть не мог вечные очереди, толкотню, грубость и заносчивость продавцов, пустые полки, нормы отпуска в одни руки. Советская торговля казалась ему похожей на ад, она словно специально была устроена так, чтобы унижать   человеческое достоинство, чтобы человек чувствовал себя ничтожным и зависимым перед государством.
Как-то Игорь простоял в очереди за колготками в «Детском мире» около трех часов. Сначала колготки давали по две пары в руки, однако незадолго перед тем, как подошла его очередь, стали отпускать по паре, потому что товар кончался, а очередь все росла. Игорь купил колготки для дочки предпоследним и вышел из магазина вымотанный и злой – много лет потом он вспомнил это смешанное чувство – озлобленности, униженности и бессилия, и вместе рабскую мысль, что купил хоть одну пару. Не мог понять, повезло ли ему, или наоборот.
В другой раз – это было вскоре после женитьбы, когда он только переехал в Москву – ему необходимо было купить диван. Неделю он ходил отмечаться в очереди, переклички проводились два раза в день, утром до работы и вечером. Но когда его очередь подошла совсем близко, он уже стал третьим, ночью очередь сломали – набежали чужие люди и создали другую очередь. Продавцы   зловредно ухмылялись, мол, их это не касается, милиция стояла тут же и не вмешивалась, разбирайтесь сами. Из очереди, в которой стоял Игорь, люди стали уходить: посчитали, что ничего нельзя сделать. Некоторые перебежали в очередь к конкурентам. Вот тогда он впервые проявил свои качества лидера: возглавил свою разбегавшуюся, потерявшую веру очередь. И вот, две очереди шли одна против другой. Пахло мордобоем. До открытия магазина оставалось минут двадцать, когда Игорь сумел договориться. Он посчитал, что он – третий, и значит его устроит, если люди из обеих очередей будут идти поочередно.
Потом, в совершеннейшей спешке – диваны разлетались, будто заморские бананы – нужно было выбрать один из двух возможных вариантов. Игорь выбрал софу – она была широкая, спать на ней было удобно, а сидеть нет, падали подушки. К тому же софа не очень хорошо раздвигалась, перекашивалась, да еще при этом скрипела. И все-таки это была победа и Игорь был очень горд.
На сей раз Игорь выбрал чемодан на загляденье: фирмы Regent, с кодовым замком, в коричнево-сиреневых тонах, с колесиками, с двумя дополнительными ручками, с внутренними отделениями, но больше всего Игоря поразило, что даже вешалка для костюма имелась внутри – за это чудо он отдал сто пятьдесят долларов, ровно три зарплаты обычного россиянина, да еще получил в придачу ослепительную улыбку голубоглазой продавщицы. Казалось, позови ее Игорь, и она последует за ним, но он не решился, да и звать было некуда. И все же… в тот день, наверное, он оказался единственным покупателем. Он почувствовал себя богатым…
Вслед за чемоданом Игорь купил себе белые брюки, шикарные шорты и плавки – ведь там, в Израиле, вечное лето. И он, как Остап Бендер… Но, главное, решил подкупить долларов. Те, которые у него имелись, он хранил у отца Юдифи в стенном шкафу, тратить их Игорь не собирался. Между тем, с собой нужно было взять несколько тысяч. Он собирался открыть в Израиле счет: там, казалось, деньги будут в безопасности. Но много взять с собой было нельзя. Пока следовало только провести разведку.
Обменники в девяносто третьем только появились,  сумму в несколько тысяч долларов приобрести было трудно. Игорь долго звонил по телефону, узнавал курс и наконец выбрал пункт рядом с цирком на Цветном бульваре. Он поехал на метро и вдруг почувствовал неладное. Был ли это просто приступ страха, или, -   но что  это могло быть? Парень лет тридцати с явно бандитским лицом и стрижкой, с золотой цепью,   с татуировками на пальцах сидел напротив и пристально, подозрительно, враждебно смотрел на него. Парень  был явно незнакомый, Игорь не мог его вспомнить, но он и не знал всех бандитов. Между тем этот тип смотрел на Игоря подозрительно долго, не мигая, хотя никак не мог знать, что во внутреннем кармане у Полтавского лежат деньги, потом отвернулся, но через пару станций снова уперся в него  взглядом. Игорь, между тем, вспомнил Лохова: «Я в обменники не хожу. Выследят и за сто долларов убьют. Даже не заметишь, кто тебя пырнет». Лохов говорил не просто так – его бывшего аспиранта в самом деле пырнули. Лохов  утверждал, что за обменниками следят бандиты.
Вскоре нужно было выходить, но – опасно. Здесь, в вагоне, все же какая-никакая защита, здесь этот тип не нападет. Однако и сидеть бесконечно нельзя. Игорь решил ждать до последнего, делая вид, что едет дальше, но в самый последний момент выскочить из вагона.
Боковым зрением Игорь заметил, что парень тоже вскочил на ноги. Выйдя из вагона, Игорь потерял его из вида. Не оглядываясь, он бросился в идущий в обратном направлении поезд. В самый последний момент, когда поезд уже набирал ход, он заметил того на платформе. Парень стоял, озираясь во все стороны. То ли он потерял Игоря из вида и теперь искал его взглядом, то ли просто не мог сообразить, куда идти. 
В тот день до обменника Игорь так и не добрался. Сделал несколько пересадок и вернулся домой.
На следующий день Полтавский доехал до Чеховской и решил пройтись пешком. Пошел по Страстному, потом по Петровскому бульвару и свернул на Цветной. Стояла глубокая московская осень, листья с деревьев облетели и, неубранные, жалкие, лежали под ногами. Над голыми деревьями – они, казалось, стыли на ветру, - уныло ползли низкие, темные облака, дома по обе стороны бульваров стояли серые и облупленные, редкие прохожие, все больше пожилые люди,   смотрели уныло и подозрительно, детей совсем не было видно, сигналя, медленно ползли автомобили – было тоскливо, хотелось плакать. 
Игорь вспомнил, как несколько лет назад возвращался из Индии. Хотя,   каких там несколько лет, четырнадцать лет пролетело, все происходило в другой жизни – в Индии ярко светило тропическое солнце, остались пляжи, море, женщины в ярких сари, рынки с изобилием овощей и диковинных фруктов, невиданные специи, продавцы в тюрбанах, всюду радостное многолюдство и даже открытые писсуары, потоки грязи на улицах, бродячие коровы и нищие попрошайки – все казалось веселой экзотикой. А здесь – грязный, обледенелый снег, сугробы, ветер, холодная, неласковая тьма утра, блеклые фонари, темные, скучные дома, низкие, давящие облака, неулыбающиеся, невыспавшиеся люди.
- «Какая печальная, хмурая страна. Все ходит и ходит по кругу… Реформы, контрреформы… Белый дом еще дымится. В который раз хождение по мукам».
Размышлять, однако, было некогда. Следовало взять себя в руки. Подойдя к обменнику, Игорь остановился, огляделся вокруг: ничего подозрительного он не заметил. Люди, выходящие с рынка, мамаши с детьми возле цирка, служитель в ливрее с пони, собирающий лошадке на пропитание, бородатый нищий с костылем, несколько бомжей на газоне, торопливые прохожие, Игорь с облегчением шмыгнул в обменник. Он прошел в кабину и закрыл за собой на щеколду железную дверь. Четыре тысячи долларов, заказанные Полтавским, были готовы. Он волновался, пока кассир пересчитывал его рубли, вдруг не отдаст доллары, или обсчитает, но тот и не думал обманывать. Кассир пересчитал грины на машинке, показал Игорю и положил на поддон. Игорь взял связанную резинкой пачку, сунул во внутренний карман пиджака и вышел. Теперь следовало побыстрее войти в метро и затеряться…
… Затеряться… Залечь на дно… Но не мог же он безвылазно сидеть дома. Или у Изольды. У тестя в Перово. Семья теперь жила там. В один из дней Игорь заехал к Марущаку. Дела с Павлом на время были закончены, но – интересный человек, оригинальный… Политпрожектёр… Что он думает о происшедших событиях? Ведь угадал, попал в яблочко…
Начал, однако, Игорь с рэкетиров. Больная тема. 
-  Как там мои? Не приезжали?
- Сюда они больше не сунутся, - заверил Павел. – Они же, шакалы, знают, куда можно. Надо мной авторитеты, не им чета. И еще ребята из ФСБ. Когда-то вместе начинали в комсомоле. Но вы остерегайтесь, на вас они сильно запали. Землю носом роют. Знаете, отчего?
- Ну?
- Вы их сразу не отвадили. Вот они и наглеют. 
- Не представляю, как я мог их отвадить? Что я сделал не так? Разве что с самого начала… - недовольно возразил Игорь.
- Да никак и не могли. Без связей какой бизнес? Вы посмотрите на банки: или бандиты, или милиция, или фээсбэшники. А вы думали: умный. Станете аккуратно работать. Так у нас не Европа… 
Ничего нового Марущак не сказал и, однако, настроение у Игоря изрядно испортилось. 
В самом деле, с самого начала он был обречен, только не догадывался. Вот это, что не догадывался, и было самое обидное, дурак, не от мира сего. Он даже подумал уйти, почувствовал зависть к этому недавнему комсомольцу,   но тут длинноногая секретарша Марущака принесла кофе с вазой  конфет и печенья и Игорь невольно переключился.  
- Симпатичная девка, а? – похвастался Павел, когда она вышла.
- Симпатичная,- подтвердил Игорь.
- Особенно в постели, - засмеялся Марущак. – У вас, помнится, тоже симпатичная была секретарша. Длинноногая. Леночка? Или вы так и не попробовали свою?
Игорю стало неприятно. Не за тем он пришел к Павлу, чтобы обсуждать секретарш. Но, опять-таки, какой он новый русский? И в этом тоже. Опять недолет.
На сей раз Павел почувствовал его недовольство и дипломатично сменил тему.
- Вы, конечно, Игорь Григорьевич, ставили на Ельца?
- Сказать честно, я давно считал, что этот Верховный Совет нужно разогнать, - подтвердил Игорь. – А ты другого мнения?
- Вот, вот, - с непонятным восторгом заговорил Павел. – Чем бóльший демократ и либерал, тем больше любит ломать через колено. А ведь это тот самый парламент, который за пару лет до того избрал Ельца. И тот самый Хасик, который его спас. Письмо шести помните?  Демократура, одним словом.
- При чем тут демократура? – не понял Игорь. Народ, между прочим, проголосовал за роспуск парламента[1]. Это во-первых. А во-вторых, кто сражался за парламент: баркашовцы и Союз офицеров? Но это диагноз. Парламент стал тормозом для реформ.
Марущак не спеша допил кофе. Дождался, пока Игорь закончит тираду.
- Понимаете, Игорь Григорьевич, что досадно, - Марущак по-прежнему улыбался, будто обладал особенным, высшим знанием, - люди выходят на площади, берутся за оружие, убивают друг друга, а ведь если копнуть, не понимают из-за чего. Любой демагог и популист может запудрить людям мозги. Любой миф они принимают за правду. История – это сплошное мифотворчество, а политика, думаете, лучше? Стоит громко сказать: «я – демократ» и все думают, что он в самом деле демократ. Или сказать: «он – фашист» и множество людей верят, что он в самом деле фашист. А если повторить это  двадцать раз, или сто, особенно по телевизору, ну, сами знаете, какие у нас люди… доверчивые. Любого матроса Железняка примут за мать Терезу.
- То есть? – перебил его Игорь.
- То есть еще до Гайдара Верховный Совет разработал концепцию трансформации социализма. Отменил монополию внешней торговли, хотя это было очень спорное решение, либерализовал импорт продовольствия и товаров народного потребления. Принял законы по «малой приватизации». В конце концов, избрал Ельцина. А потом еще под Ельцина ввел президентство в России. Да Елец этому Верховному Совету должен был в ножки поклониться. А разве мало дров наломал Гайдар? Да хоть сжег все сбережения у населения. Недаром он в комиссии у Павлова работал[2].
- А Макашов? А Руцкой? – возразил Игорь.
- А Коржаков? А Грачев? – парировал Марущак. – Да они все там стоят друг друга. А сам Ельцин? Полагаете, что либерал и демократ? Как был партбоссом, так и остался. Думаете, если б он стал генеральным секретарем, стал бы он ломать КПСС?
- Не знаю. Вряд ли. Но там же коммунисты, сталинисты, - Игорь почувствовал, что мысль ускользает. В самом деле, что он знает про этих депутатов? Что там много крикливых, некомпетентных, не слишком образованных людей? Левых. Националистов. Национал-патриотов. Антизападников. А чего он хотел после семидесяти лет? Если им непрерывно внушали?
- Коммунизм давно мертв, - говорил между тем Марущак.  – Задолго до перестройки. Как вы думаете, мог Чубайс проводить свои обсуждения без КГБ? Или Найшуль написать без последствий «Другую жизнь»[3]. А наши демократы все воюют с фантомами.
Депутаты – не самые глупые люди. Они больше других получили от реформ и еще собирались получить. Там же каждый второй – директор. Но они – русские. Даже нацмены – русские. А вы знаете, что такое русские?
Игорь с любопытством посмотрел на Марущака.
- У русских этатизм в крови. Русские – государственники. Как бы русскому ни было плохо, ему сначала государство. У русских за плечами три века империи. Это что-нибудь да значит. Русские Европу спасли, Берлин брали, а теперь с протянутой рукой. Грузин защищали, армян, узбеков учили жопу подтирать – и все к черту! А теперь эти, перед Западом. Американцев пригласили, так еще третьесортных, из наших… Беловежская пуща… Крым отдали… Не может русская душа такое стерпеть.
Когда президент из пущи первым делом звонит Бушу, а потом возвращается пьяным вдрибадан… Да вы поскребите любого демократа вчерашнего, ну, не любого, многих…
Ельцу нужна только власть, ему Россия, как разменная монета…
Вот они и ненавидят. Может сами не без греха, депутаты. Но, как говорится, в чужом глазу… И реформы бездарные. «Потерпите полгода»[4]. Будто за полгода вырастет урожай. Даже  корова за это время не отелится. Либо он всех за дураков держит, либо сам дурак.
А конституция? Не успели дать волю, как уже отнимают. Готов биться об заклад, новый парламент будет для Ельца не лучше.
- Все-то вы придумываете, Павел. В Достоевского играете, - не согласился Игорь. – Этатисты! Государственники! Да люди, как люди. Жить хотят. Я уверен, победит «Выбор России». Остальным просто нечего предложить. Люди же видят, жизнь на Западе лучше. Там человек в центре, а не государство. Люди массами стали уезжать. Голосуют ногами. Теперь они станут голосовать, чтобы у нас все было как там.
- Парадокс, но люди будут голосовать как раз наоборот, - засмеялся Павел. – Они никому не верят, никакому Гайдару. Им бы синицу в руки. Тоже мне пророк – из газеты «Правда».
Только главный вопрос сейчас – не дума, а конституция. Чтобы через конституцию стать царем. Царь Борис! – Марущак скривился. – Это ж надо, царь Борис! Вот и вся конституция. Из-за этого он и Верховный Совет разогнал, чтобы стать царем. А демократы попались на мякине. 
Да и демократов у нас – полтора человека, - хихикнул Павел.
Что-то в словах Марущака было не так, но Игорь не мог определить с ходу, что. Хотя и правда тоже, наверное, была. И не малая. Но ведь он сам видел депутатов, этих людей, отставших от истории, ограниченных, истеричных. Им нельзя было позволить говорить от имени Новой России. Нужны были новые люди, просвещенные, образованные, но где их взять? Игорь потерял нить. Мысли сбивались на частности, на мелочи… Макашов, Ачалов, Руцкой… Анпилов, Иона Андронов[5]… Неужели Хасбулатов демократ? Но ведь и Руцкого, и Хасбулатова выдвинул Ельцин. А с другой стороны, и Астафьев с Константиновым не фашисты. И Румянцев. В голове был полный сумбур.
- Ельцин – вот настоящий большевик, - Марущак продолжал говорить, но Игорь больше не мог слушать. Марущак – демагог, краснобай, любой предмет перевернет и в ту, и в другую сторону. Ему бы только  полюбоваться собой, а он, Игорь, устал. До тошноты. Почувствовал, что язык не ворочается во рту. В сущности, что ему Ельцин, Гайдар, Чубайс, Черномырдин? Разве кто-нибудь из них защищает его? Разве кто-нибудь в этой стране борется с бандитами? Он поднялся, слабо пожал руку Марущака и вышел на Таганскую улицу. И вот тут только вспомнил главное, что, собственно, знал и раньше – все время разговора это неотступно сидело в нем, портило настроение и не давало как следует сосредоточиться – вспомнил, что рэкетиры не отступились и, надо думать, по-прежнему ищут его.  А где Шамиль? Штурм Белого дома закончился, в Москве стало тихо,  Сухуми пал, а Шамиля с товарищами как не было, так и нет. «И не будет, - мрачно подумал Игорь. – Ничто не помешает им и самим, без меня, отнять деньги у должников. Нашел кому довериться, бандитам». И Димина жалоба без всякого движения лежит у прокурора. 
Неужели эти суки все еще стоят на Шипиловской? Этот дылда? Неужели звонят по телефону? В прежней квартире Игорь давно не был, и никого там сейчас нет, но ведь есть определитель номера. Можно проверить. Только ему, Игорю, нельзя идти на Шипиловскую. Нужно кого-нибудь послать. Но кого?»
Первый, кто пришел в голову, был Юра Чернышов, приятель по Партии конституционных демократов. Юра был одним из немногих, кто без колебаний признал Игоря лидером и всюду следовал за ним. Как  и Игорь, перешел в Демпартию, участвовал в обеих его избирательных компаниях и вместе с ним ушел из политики. С тех пор Игорь почти прекратил с Юрой отношения, лишь изредка перезванивался по телефону. Их, в сущности, больше ничего не объединяло, но, странное дело, Юра всегда радовался его звонкам. «Он как старый солдат, - подумал Игорь, - ждет, когда прозвучит труба, когда я его позову. Только звать больше некуда. Разве что спрятаться у Юры на даче, если совсем прижмут бандиты».
К телефону вместо Юры подошла жена.
- Игорь Григорьевич, Юры нет дома, - она замолчала. Игорю показалось, что он услышал всхлип.
- Что-нибудь случилось?
-  У нас большие неприятности. В ночь с третьего на четвертое Юра ходил к мэрии. Там много было наших. Вроде все хорошо. А через день буквально прислали повестку. Вы, может быть, в курсе, что Юра одно время работал в Фонде помощи российским ученым у Сысоева. Довели людей до полной нищеты. Сысоев много чего обещал и не заплатил ни копейки. И вот повестка вместо денег. Мы случайно узнали, что ребят, которые там работали, задержали, - сбивчиво сообщила она.
- Я случайно слышал про этот фонд, - Игорь вспомнил письмо, которое показывал профессор Федоров. – И про Сысоева знаю. Очень похож на провокатора.
- Вроде ничего такого, - всхлипнула Юрина жена. – Никаких секретов… Не знаю… Может, в самом деле провокация? Вы «Новую русскую газету» не читали случайно?
- Нет, не читал. А что там?
- Пишут про шпионаж. Про утечку мозгов и секретных технологий. Будто наш фонд…
- Сейчас им вроде на все наплевать, - удивился Игорь. – Уезжают, не уезжают, никому ничего не нужно. А тут вдруг…
А Сысоев в самом деле похож на провокатора. Я Юре в свое время говорил. Крикливый такой, на всех митингах лез вперед – он и еще Жириновский – то ли агент, то ли сумасшедший.  На каждом углу с пеной у рта кричал про суд над КПСС. Идея хорошая, но как устроили, курам на смех. Несколько полусумасшедших диссидентов в маленьком зальчике. Какой-то шабаш. Все газеты смаковали.
Им ведь главное было – дискредитировать идею. Вместо настоящего суда – фарс… Тогда они еще боялись…
Потом писали, будто Сысоев – агент. Их ведь очень много было, агентов. КГБ старался. Документы так и не раскрыли. Кстати, помню, сам Сысоев как-то кричал про  люстрации…
Хоть кто-нибудь уехал из наших ученых через этот ваш фонд? Из секретоносителей? Юра с кем-нибудь встречался лично?
- В тот-то и дело, что никто не уехал. Да у нас там, Игорь Григорьевич, и денег не было. Пусто на счете. Юра даже удивлялся.
- Честно сказать,  я так и не понял, в чем обвиняют Юру?
- Так и мы, Игорь Григорьевич, не поняли. Но вроде Сысоев был вхож то ли к Шумейко, то ли к Якубовскому. И при том эти письма. И каким-то боком Сорос тоже помогал ученым. Копали, конечно, не под Юру. Юра им как свидетель нужен. Только, знаете как…
- Да что свидетельствовать? – перебил Игорь.
- Ума не приложу, - вздохнула Юрина жена. – Мы и так, и так думали, да разве ж поймешь, чего им от нас нужно? У них там какие-то свои интриги, кто-то против кого-то копает. Может, против президента? Не знаю.
- Надеюсь, подписку о невыезде с Юры не взяли?
- Вроде нет, - неуверенно сказали на другом конце провода. – Хотя, с них станется. Теперь эта катавасия закончилась. Может, утрясется?
- Скорее всего, - заверил Игорь, хотя сам ничего не понимал. – Время все-таки настало другое. Так Юра, я так понимаю, уехал на время?
- Уехал, - подтвердила Юрина жена. – И так преподавательская   зарплата сейчас, сами знаете, не проживешь, а тут … - она снова всхлипнула. – От греха подальше…
Игорь торопливо попрощался.
После недолгих раздумий он решил обратиться к Додику – тот вместе с матерью, Татьяной, продавал для Игоря оставшиеся свитера и метандростенолон, вот только метандростенолон они сбывали подозрительно дешево.
Додик очень обрадовался звонку.
- А, дядя Игорь, я сам хотел вам позвонить, но не мог узнать номер вашего телефона. Может, сможете заехать ко мне на работу? Наша фирма называется «Небесный курьер», ее тут все знают, рядом с ГУМом. Будете искать, так у нас на двери висит подкова на счастье, потому что мы отправляем письма прямо к Богу.
- «Ого», - подумал Полтавский, но ничего не сказал. Додик с детства любил бахвалиться.
Офис, где работал Додик, оказался просторный, так, во всяком случае, Игорю показалось: стол, стулья, глубокие кожаные кресла, шкафы с роскошными папками, портреты на стенах. За спиной у Додика, в том месте, где раньше вешали портреты Ленина и живого генсека, а с недавних пор – Ельцина, на картине изображен был властный старец с седой бородой и сверкающей, окруженной нимбом, лысиной, скорее всего это был сам бог Саваоф, но спрашивать Игорь не стал: не хотел доставлять удовольствие  зазнайке Додику. Напротив Саваофа изображен был еще один старец, высокий, горделивый, судя по рогам и посоху, которым он ударял по скале, это был пророк Моисей. Остальная часть офиса разделена была на американский манер на небольшие прозрачные кабины, как в достопамятном ИЧП «Тарасов, Борисов и К˚» - всего кабин было шесть: пять из них предназначены были для посетителей, а в шестой за компьютером и телефоном сидела дама-делопроизводитель в парике и в клетчатых брюках. Их этой кабины, как вскоре узнал Игорь, дверь вела в чулан, где хранились письма к Богу.
Удивительно показалось Игорю, что во всех пяти кабинах для посетителей сидели люди и что-то писали, между ними расхаживала еще одна дама, очень похожая на делопроизводительницу, вроде бы тоже в парике и в брюках, только не в клетчатых, а в черных, и что-то время от времени подсказывала писавшим. В другом конце офиса на стульях сидели еще несколько человек, как оказалось, очередь.
Когда Игорь вошел, Додик сидел, вальяжно развалившись, в дорогом кожаном кресле за антикварного вида столом. Правда, он тут же вскочил и бросился к Полтавскому навстречу, уверенно протянув для рукопожатия руку.
- Однако – от изумления Игорь не смог подобрать нужные слова.
- У нас высокие покровители, - загадочно сказал Додик, так что Игорь не понял, кого имел в виду Додик, покровителей земных или небесных. – Присаживайтесь,  дядя Игорь, - Додик вежливо пододвинул Полтавскому кресло.
- Интересно, - только и смог выговорить Игорь. – Интересно, чем вы тут занимаетесь? Что за письма к Богу?
- Ну, обыкновенные письма, - стушевался Додик. – Простое письмо стоит пятьдесят долларов, а если заказное, да еще с уведомлением, или срочное – сто.
- И что, есть клиенты, то есть отправители? – Изумился Полтавский.
- Сколько угодно, - задорно отвечал Додик. – Вон видите, дядя Игорь, сколько у нас клиентов,  - он указал рукой на посетителей  в кабинах и на ожидавших в противоположном углу.
- И это в бедной, разоренной стране, - продолжал изумляться Полтавский. – Чем угодно занимаются, только не делом.
- Люди последнее отдают, - нехорошо ухмыльнулся Додик.
В этот момент в приемную вошла – откуда, Игорь не заметил, ему показалось, что спустилась с неба – молодая прелестная девушка, чуть постарше Додика, с ангельскими голубыми глазами и светлыми кудряшками.
- Познакомьтесь, дядя Игорь, это Аня, мой заместитель из Израиля, - представил Додик.
Игорь вскочил и молча пожал ее руку. Вскоре выяснилось, что Аня совершенно свободно разговаривает по-русски, лишь с очень легким акцентом, который изредка встречается у провинциальных евреек. Анне акцент этот шел,   делал ее еще более волнующей.
- Вы так хорошо говорите по-русски, - удивился Игорь, не в силах отвести от нее глаза. – Только чуть-чуть с акцентом.
- А я родилась в Мытищах. Знаете такой город? – она улыбнулась так прелестно, с таким обаянием, у нее были такие ровные и белые зубы и такие алые, манящие губы, что у Игоря закружилась голова и он дико позавидовал Додику. - А ивритский акцент я подхватила в Израиле.
Она говорила очень просто, приветливо, лишь чуть-чуть кокетливо, но голос ее звучал так волнующе, необыкновенно, будто небесная музыка – Игорь в мгновение стал сам не свой, Анечка, будто магнитом, притягивала его к себе. Однако нужно было взять себя в руки, умерить свой пыл, Додик и так уже исподтишка потешался и делал какие-то гримасы.
- А я думал, это идишский акцент и не мог понять откуда, - сказал, чтобы что-нибудь сказать, Игорь.
- Многие так думают, - Анечка снова улыбнулась. – Идиш – это смесь иврита и немецкого. Но ивритское произношение оказалось устойчивым, оно выстояло все две тысячи лет.
- Ах, вот как, - от впечатления, производимого Анечкой, Игорь не знал, что еще сказать, не мог же он прибегнуть к банальному флирту. Он даже забыл, о чем только что разговаривал с Додиком. Он стал оглядываться по сторонам и только теперь заметил стоящую в углу тумбу, а на ней модный, очень красивый старинный предмет с восемью поднятыми вверх трубочками, вроде канделябров, ничего такого никогда прежде Игорь не видел. Рядом с ним на тумбе лежал какой-то свиток, а на стене у входа висел крест, очевидно, распятие, под которым помещалась картина: скорее всего это была копия «Троицы» Андрея Рублева.
- Что это? – спросил Игорь, указывая на непонятный предмет.
- Дядя Игорь, неужели вы не знаете? – удивился Додик.
- Откуда мне знать? – Игорь, наверное, покраснел от стыда, он почувствовал, как его бросило в жар.
Анечка пришла ему на помощь.
- Это менора, - пояснила она своим ангельским, волнующим голосом. В 165 году до нашей эры маккавеи, то есть восставшие евреи, освободили иерусалимский храм от греко-сирийских войск Антиоха III Эпифана. Евреи называли его эпиманом – безумным, так как он запрещал иудейскую религию и всюду, в том числе в Храме, установил святилища языческих богов.
В честь праздника и победы, очистив Храм от языческих идолов, нужно было зажечь праздничные свечи, но все сосуды с маслом оказались осквернены. Удалось отыскать лишь один нетронутый сосуд с маслом, но он был очень маленький, а новое, чистое масло можно было изготовить только за восемь дней. Но совершилось чудо – масло из маленького сосуда горело целых восемь дней. С тех пор верующие евреи во всем мире отмечают Хануку – праздник освящения и освобождения, а менора стала символом этого праздника. Менора – продолжала Анечка, - есть в каждом настоящем еврейском доме.
- «Значит, наш дом был не настоящий», - отметил про себя Игорь.
- А вот это – маленький свиток торы, - объясняла между тем Аня. – По свиткам торы, обычно они намного больше, читают молитвы в синагоге. По одной главе в день.
Игорь слушал Аню со смешанным чувством любознательности и стыда: он ничего этого не знал. Ничего! Он считал себя образованным, но оказался полным невеждой, зомби. А ведь это – история, это – целый пласт культуры! Традиции! Разве что много лет назад с Эфтадэ он ходил однажды в молельный дом, но ничего там не понял, ничего не усвоил. Он – вырванный из почвы человек без корней, вот он кто. Дикий побег на дереве. Впрочем…
- Дядя Игорь, - прервал его мысли Додик, - вы не расстраивайтесь, я тоже в этом не разбираюсь. Это Аня все знает. Она закончила университет по религии.
- По религиоведению, - поправила Аня.
- Вот Аня и работает здесь консультантом. А раньше работала гидом.
- Неужели это твоя фирма, Додик? – Игорь не смог скрыть восхищение.
- Мне принадлежит здесь двадцать процентов, - гордо сообщил Додик. Со временем может выкуплю и больше. Мы работаем по франчайзингу.
- Франчайзинг – это что такое? – Игорь уже слышал это слово, но еще не запомнил значение.
- Ну, это… «Макдоналдс» тоже работает по франчайзингу. Настоящий «Макдоналдс» в США, а в России все как у них. И название такое же. За это наш «Макдоналдс»  платит им деньги, - путано стал объяснять Додик. – А я взял кредит в банке, чтобы войти в дело.
- И как вы отправляете письма? – спросил Игорь. – Или не отправляете? Ведь никто же не проверит.
- Отправляем, - Додик весь покраснел от смущения. – Это, знаете, не очень легко. Щелей в Стене Плача мало, письма могут выпасть. Я, когда жил в Израиле, все там обследовал.
- И что, в Москве столько верующих евреев?  - не удержался Игорь. – Я, честно сказать, не знаю ни одного.
- А пишут все: и христиане, и мусульмане. Вон, видите, распятие висит. – Додик указал на стену. – И неверующие тоже пишут, на всякий случай.
- «Я, конечно, знал, что люди – конформисты, но чтобы до такой степени. Вчера – секретарь обкома, а сегодня со свечкой в руке. И за ним целая свора», - подумал про себя Игорь.
В это время в кабинах началось движение, люди передавали женщине в парике какие-то бумаги – оказалось, это были договора на оказание услуг и те самые письма, потом вместо вышедших заходили и рассаживались по кабинам новые люди и все начиналось сначала. Игорь обратил внимание, что все кабины снова оказались заняты. В одной кабине сидели сразу две женщины, видимо, мать и дочь, в другой молодые мужчина и женщина. Как сообщила Анечка, это были молодожены, но денег на поездку в Иерусалим у них не хватило и они решили написать письмо. Еще в одной кабине сидела пожилая женщина, оперев голову на руки, и плакала.
- У нее бандиты похитили сына-коммерсанта, – сообщил Додик.
- А к вам они не приходят? – заинтересовался Игорь.
- К нам, нет, - Додик замотал головой. – У нас крыша очень серьезная. Хотя бывает иногда, такие серьезные, с крестами, с цепями. Особенно, если кого-нибудь посадят из ихних. Тоже пишут.
- Да-а, - только и мог сказать Игорь.
- У нас проходимость больше ста человек в день, - похвастался Додик. – А в выходные и того больше.
- И вы все письма закладываете в Стену Плача? – снова усомнился Полтавский.
- Почти. Вчера тут у нас один мусульманин был, так мы составили договор доставить письмо в Аль-Аксу. Дополнительно взяли двадцать пять долларов. У нас все по честному, все по прейскуранту.
- А почему не в Мекку?
- Аль-Акса – святая мечеть, - важно сообщил Додик. – Оттуда Мухаммед взлетел на небо к Аллаху. 
- У нас тут разные случаи бывают, - защебетала Анечка. – Вчера только приезжал один авторитетный предприниматель из Люберец, обещал из нас выпустить кишки, если мы его письмо не доставим по адресу. Он сильно задолжал и теперь надеется  только   на Бога. Пришлось специально оговорить в договоре, что мы обязаны заложить письмо в Стену плача, а за дальнейшее не отвечаем.
- А если попросят в Храм гроба господня, или в Вифлеем, тоже нет проблем, - бодро сообщил Додик.
- А как вы сможете доказать, что отвозите письма в Иерусалим?
- Иногда люди просят позвонить из Иерусалима и подтвердить закладку, - сказала Аня. – А иногда отправляют письмо с уведомлением. Естественно, за дополнительную плату.
- С уведомлением от Бога? – изумился Игорь. – И люди верят?
- Нет, вы неправильно поняли, - зарделась Анечка. – У нас там специальный сотрудник по закладке. Он все щели знает в Стене. Как заложит письмо в Стену, сразу посылает уведомление с иерусалимским штампом. И фотографию.
- А как вы принимаете письма: в конвертах, или в виде записок? – продолжал расспрашивать Игорь.
- По-всякому,  - гордо сказал Додик. – Только в конвертах дороже.
- Почему? В божественной канцелярии некому вскрыть конверт?
- Понимаете, дядя Игорь, - стал объяснять Додик, - дело не в божественной канцелярии. Просто письма в конвертах толще, бывает их пишут на нескольких страницах, иногда целые сочинения, их и перевозить тяжелее и особенно закладывать. Это же нелегкая работа. Чуть зазевался и все, место в стене заняли конкуренты. Бывает, два-три месяца приходится ждать, стена же не резиновая и посылают не только из России. Я, например, одно время там на американцев работал. Это они первые придумали. 
- А что, Бог знает русский язык? Или приходится переводить на английский? Или на иврит?
- Скорее всего знает, - не очень уверенно ответил Додик.
- А если кто-нибудь еще захочет открыть такое дело? – продолжал распрашивать Игорь.
- Юридически я не знаю, - замялся Додик. – Я только на первом курсе юрфака в землеустроительном институте. Но это не моя проблема. Это проблема крыши.
- Вижу, что дело у вас интересное, - подвел итог Игорь. – У меня бы никогда не хватило воображения на такое! Чего только люди не придумают ради денег. – Игорь подсчитал в уме. Выходило тысяч пять долларов в день, намного больше, чем у него в Кредитной конторе. Ай да проныра Додик, а ведь был двоишником по русскому языку, да и по математике не блистал. Игорь почувствовал, что завидует, но постарался скрыть свои чувства.
Между тем за прозрачной перегородкой снова началось движение. Из приемной ничего не было слышно, но зато очень хорошо видно, будто в театре теней. Игорь, правда, толком ничего не мог понять, зато Анечка стала ему объяснять.
- Вон видите, мужчина с бумагой подошел к секретарю. У него, вероятно, плохой почерк, или он не очень грамотный, просит отпечатать на машинке[6]. А вон тот старик с бородой и усами, который размахивает клюкой, он уже второй месяц к нам ходит, теперь просит вернуть деньги обратно. Он пенсионер, просил у Бога прибавки к пенсии,   той, что он получает, не хватает даже на хлеб, а деньги, что он отложил в Сбербанке на черный день, гробовые, совершенно обесценились – он рассчитывал, что ему придет ответ, он везде писал: и через нас, и Ельцину, и Лужкову, и на Съезд народных депутатов, и к новым миллионерам, но ниоткуда нет ответа. Только от Жириновского: приглашает вступить в ЛДПР. Жалко старика, он одинокий, – Анечка неожиданно упорхнула, словно бабочка, остался лишь аромат ее духов, от которого у Игоря сладко кружилась голова. Он не заметил, как она проникла на другую половину, за стекло, словно сквозь стену прошла. Только отметил, что Анечка что-то сказала даме в парике, та слегка кивнула, а старик так и застыл на месте с поднятой палкой в руке.
- Мы решили вернуть ему деньги, - сообщил Додик. – А то еще налоговую наведет. От таких стариков, что забыли умереть, одни неприятности.
Анечка, между тем,  так же незаметно вернулась.
- Знаете, что он кричал? Что обошелся бы без нас. Лучше бы пошел в церковь. Но он не хочет идти в эту церковь, потому что он настоящий верующий и терпеть не может мошенников. Все попы стучали в КГБ, а иерархов назначали в специальном отделе ЦК. Христом там и не пахнет. Такую церковь Бог и близко к себе не подпустит. Он десять лет сидел из-за веры, а теперь будет умирать с голоду.
Я велела вернуть ему деньги и еще пятьдесят долларов дала от себя. Он поблагодарил, а потом сказал, что ненавидит американцев, потому что они богатые.
Верующий старик, отвергающий официальную церковь, напомнил Игорю другое: лет пять назад – наступили уже перестройка и гласность и можно было говорить почти свободно – он по знакомству попал на экскурсию в дом-мастерскую Павла Корина, художника глубоко русского и православного. Экскурсовод, в крестьянской рубашке навыпуск, подпоясанный узорчатым ремешком, длинные волосы схвачены были шнурком, вероятно, почвенник и единомышленник умершего лет двадцать назад живописца, долго водил экскурсантов по дому, показывал картины и эскизы, какие-то поделки, игрушки, рассказывал про росписи на станции метро Комсомольская, а кончилось все тем, что он заговорил о православии и о царе Петре.
- «Наш главный поэт – Пушкин, наш главный царь – Петр. Царь-государственник, царь-император. Внешнего величия было немало: он создал империю, присоединил новые земли, заложил флот, сокрушил шведов, воевал с турками, да много чего, не перечесть, наш первый европеец, но… У всего есть обратная сторона. Петр был деспот,  он не понимал ни русскую душу, ни русскую духовность, все стремился подмять под себя, и свое, и богово. А ведь известно: «Кесарю – кесарево, богу – богово». Но нет, в своей гордыне Петр нанес страшный удар по православию - отменил патриаршество. Он, конечно, ничего такого не думал: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется», тем более, наши дела или  поступки. А между тем именно Петр стоял у истоков страшной русской катастрофы. Ленин – потом, Ленин – падальщик, а началось все с Петра. Он превратил живую церковь в департамент государства, в бюрократическую организацию, в ведомство. От этого церковь так и не отправилась. Казенные попы – какая им вера? Место церкви – особое, она должна окормлять народ, а вместо этого она притулилась к власти и потеряла свой народ, а народ – свою церковь. А дальше, как говорил Достоевский «Если нет бога, все дозволено». Все! И вот, в семнадцатом, пришел Антихрист. Народ покинул свою церковь, не встал за нее, и церковь оказалась бессильна! Жертвоприношение святейшего патриарха Тихона не спасло Русь». 
До того Игорь знал: «Петр варварскими методами боролся с варварством[7]». Ударение всегда ставилось  на последнем слове. Теперь – на первых трех. Отношение к Петру менялось, если не кардинально, то очень существенно. Кажется, тогда впервые Игорь  задумался о роли церкви в истории. До того он, как и большинство людей его поколения, относился к церкви как к пережитку, как к обслуге правящих классов. А тут он понял, стал догадываться, что – нет, церковь – это живой и могучий организм, формирующий, и немало, духовную суть народа, что какова церковь, таков и народ, а значит, церковь – активный игрок в истории.
Позже Игорь нередко мысленно спорил с искусствоведом-почвенником: все началось совсем не с Петра. Разве не с тяжелой руки Ивана Грозного лишен был митрополичьего сана и убит святитель Филипп Колычёв, обличитель опричнины? Да он ли один? И разве не тишайший царь[8] вначале возвысил, а потом согнал и сослал патриарха Никона? Нет, православная церковь всегда была раба светской власти – всю тысячу лет. Оттого и произошел раскол на католический Запад и православный Восток. 
Но в главном этот человек был прав: чем больше росла и раздувалась империя, чем сильнее становилось самодержавие, тем меньше – церковь. А потому и не смогла противостоять большевикам. 
В конце перестройки газеты и журналы писали наперебой, словно отыгрываясь за семь десятков лет молчания и лжи, о письмах Ленина, в которых он требовал убивать как можно больше попов, о мученической смерти патриарха Тихона и о его противостоянии с красной властью, о годах вульгарного атеизма, когда взрывали храмы и сбрасывали кресты, а сохранившиеся церкви превращали в склады и свинарники. Чудо, что церковь осталась жива. И даже недолгая, расчетливая, ревнивая и подозрительная благосклонность Сталина: была ли она лучше опалы? Она сохранила церкви физическую жизнь, но заставила взамен отдать душу. И вот теперь – православная церковь пыталась воскреснуть, придти в себя, восстановить свое место – она снова нужна была власти. И народу, малой его части. А может, большой. Не потому, что верят, а потому, что православие – родовая его черта, его самость. Возвращение к истокам, к корням. А может, сублимация империи, или коммунистического язычества? Для кого как. Правда, существует еще свобода. Но свобода слишком виртуальна, она не для всех. И какая свобода, если нужно выживать?
В советские годы Игорь с симпатией относился к православной церкви. Он был ей чужд и она была чужда ему, но – она была преследуема и унижена, чуть ли не единственный осколок сопротивления. При всем ее соглашательстве она сопротивлялась власти, хотя бы тем, что оставалась жива. Пока существовала церковь, жила память – о ее страданиях и о ее жертвах, о прошлом. Игорь ненавидел ту власть. А враг моего врага – мой друг, даже если он совсем чужой.
Но вот Союз распался, рухнул, как карточный домик. В новой России православная церковь встала рядом с властью. Хотя, какая новая Россия? Все та же, прежняя, со всеми  родовыми чертами; одежды были новые, перелицованные, но суть – прежняя… В этой новой-прежней России президент, бывший секретарь обкома, тот самый, что закрывал церкви и в одну ночь уничтожил дом инженера Ипатьева, кровавое место, где по всем человеческим законам должен стоять храм[9], этот президент стоял теперь на молебнах со свечкой в руке. Правда, он еще не крестился, зато за ним толпой стояли со свечками прежние  гонители церкви – они не раскаялись и не прозрели, они – переметнулись. И Игорь понял, глядя на них, что эта чужая церковь, фарисейская, не нуждается ни в его сожалении, ни в его симпатии. У нее свой отдельный, очень специфический бизнес.
Игорь не осуждал Церковь, принявшую ради корысти нераскаявшихся грешников. Это было вполне по-людски, мало этого, это была очень разумная политика, направленная в будущее. «Они не веруют, но дети их станут веровать», - мог бы сказать патриарх от лица Церкви вслед за Папой[10]. Только, станут ли? И – во что? В «не убий», в «не сотвори себе кумира», в «не укради», в Нагорную проповедь, или – в пустой внешний обряд, не затрагивающий душу? Или, хуже того, в то, что все продается, даже вера?
Но тут же Игорь подумал, что он слишком строг к Церкви. Что Церковь – это тоже люди, обыкновенные люди, лицемерные и алчные, как все. Вовсе не древние святые, первохристиане, готовые принести себя в жертву. Не тот век…
… Игорь учился в первом классе. К его другу Юрику – тот был на класс старше – как-то пришли в гости два мальчика. Очень воспитанные, улыбчивые, аккуратные мальчики.
- У них отец поп, - по секрету сообщил Юрик. – Будут учиться в нашей школе. 
На следующий день на большой перемене Игорь их увидел. Они стояли вдвоем, держась за руки, посередине коридора, аккуратненькие, чистенькие, в черных костюмчиках – такие костюмчики называли ленинскими, вероятно, потому, что другие люди с портретов носили не костюмы, а френчи и галифе, или гимнастерки – в аккуратных галстучках, в отутюженных и накрахмаленных белых рубашечках, в начищенных туфельках и затравленно озирались по сторонам, потому что вокруг них бесновалась толпа расхристанных, бедно одетых мальчишек сразу из всех младших классов. Их дергали за рукава и за фалды пиджачков, корчили рожи, вокруг них плясали, им кричали «попики», «святоши», «исусики», показывали друг другу на них руками: «у них отец поп». Появившийся среди малышни старшеклассник с криком «религия – опиум для народа» кинулся давать им подзатыльники. Игорь подошел к ним и хотел поздороваться, они благодарно, сквозь слезы, смотрели на него. Хитренького Юрика не было и в помине.
Мальчиков, наверное, избили бы, устроили  суд Линча, но тут появились учительница, схватила их за руки и потащила поповичей сквозь беснующуюся толпу.
- Тысячу лет между Сциллой и Харибдой, - подумал Игорь. – Между властью и народом. Особенно последние семьдесят. Бог испытывает своих чад. – Эти мысли приходили к нему не раз и сейчас они были не внове.
- Дядя Игорь, - прервал его мысли Додик, - у меня к вам два предложения.
- Хорошо. Давай первое.
- Вы ведь собираетесь в Израиль? – Додик все уже прознал через женскую почту. – Не могли бы взять с собой коробку с письмами?
- Хорошо. Только у меня к тебе встречная просьба. Сходить на Шипиловскую и записать номера телефонов всех, кто звонил.
Жадненький Додик просиял. Он, вероятно, опасался, что Игорь попросит его частично оплатить билеты.
- И еще, дядя Игорь, я хочу вам предложить стать нашим компаньоном. Вы могли бы открыть филиал в Санкт-Петербурге, или в Киеве, где хотите. Вам ведь лучше на время уехать из Москвы. –  И тут же спросил деловито. – Вы сможете вложить в дело пятьдесят тысяч долларов?
- «Ну и нахал», - подумал Игорь. Но вслух сказал осторожно: «Давай мы обсудим это после Израиля».
- Смотрите, а то опоздаете, - хорохористый Додик был в своей тарелке. – Если решитесь, Аня первое время будет вас консультировать.
  
Глава 34
 
За две недели до отъезда терпение Игоря иссякло: не только не возвращался Шамиль, но и Бейлин куда-то пропал. Между тем, нужно было что-то предпринимать. Через Инну, сестру Юдифи, Игорь вышел на Мишу Данкверта, тот был мужем ее приятельницы. Не так давно этот Миша служил в  Уголовном розыске, в прошлом Игорь что-то слышал о его действительных или мнимых подвигах, но потом Миша сел, а по выходе из лагерей – как раз начиналось новое время, ельцинское, стал предпринимателем средней руки: где-то в Подмосковье, где у него сохранились связи, открыл колбасный заводик. Поддерживал Миша связи и в милиции: он крышевал нескольких бизнесменов и пообещал помочь Игорю.
На встречу Миша приехал на «Кадиллаке» с приятелем Денисом, майором милиции. Правда, Игорь так и не разобрался, был ли тот действующим майором, или в отставке. Игоря усадили на заднее сиденье, - сами они сидели спереди – и Игорь стал рассказывать, что с ним произошло.
- Тут милиция тебе не поможет, - не дослушав, перебил Данкверт. – Милиции нужно что-нибудь попроще, ей некогда думать. Вот Денис майор, сам милиционер, а дела свои ведет с чеченцами. Так будет надежнее. И проще. Денис может с ними поговорить.
- У меня уже были чеченцы, - засомневался Игорь.
- И где они? – Данкверт, толстый, с круглым, одутловатым лицом человека, неравнодушного к спиртному, с мешками под глазами, болезненного вида, с трудом повернулся на сиденье и уставился на Игоря.
- Не знаю. Когда начались события, сказали, что уезжают. И до сих пор нет. Вроде бы поехали воевать в Абхазию, но не точно.
- Так их наверняка уже не будет. Все, кто хотели, вернулись. В Абхазии им дают грузинские дома, мандариновые плантации, пленных грузинок. Там у них пир горой, они скорее всего не вернутся, - заключил Миша. – Ты как, Денис, сможешь помочь человеку?
- Постараюсь, - пообещал Денис. – Поговорю со своими. – Небольшого роста, с невыразительными чертами, он сидел спиной к Игорю и наблюдал за ним в зеркало.
- Не знаю, - снова засомневался Игорь, - как бы между чеченцами не вышло скандала.
- Чеченец чеченцу глаз не выклюет, - ухмыльнулся Денис.
Он оставил Игорю визитку. Никаких милицейских данных в ней, естественно, не было. Значилось: предприниматель.
Игорь ждал Шамиля еще несколько дней. И, наконец, решился, позвонил Денису, тот пригласил в офис на Садовую-Спасскую рядом с Колхозной площадью.
Дом, где, по словам Дениса, находился его офис, оказался двухэтажный, довольно невзрачный, часть дома занимал склад, где хранили свой товар азербайджанцы, другую часть дома занимали крышевавшие их чеченцы. Денис – теперь его нужно было звать Денис Иванович – встретил Игоря у входа. Они вошли и с порога попали в обычную приемную: за столом с компьютером, как и положено, сидела длинноногая, светловолосая секретарша по имени Лена, но за приемной никакого кабинета, никаких офисов и вообще никаких рабочих помещений не оказалось. Вместо них  находилась комната с кожаными диванами и такими же креслами, покрытыми коврами, с невысоким журнальным столиком вместо стола; за этой комнатой еще одна диванная с дверью в неизвестное помещение. В первой комнате было пусто, во второй пил чай невысокий крепкий человек лет пятидесяти, небритый, с седоватой шевелюрой.
- Вот, Алихан Зелимханович, этот человек, про которого я вам рассказывал, просит помочь, - к удивлению Игоря майор милиции явно робел перед чеченцем.
- Да, я помню. – Алихан Зелимханович молча кивнул и пожал Игорю руку. Он задал несколько малозначительных вопросов, потом велел секретарше принести чай.
- Один мой высокий друг говорит, - допив чай и молча поставив пиалу, Алихан Зелимханович значительно посмотрел куда-то вверх, - что если взять человека, у которого нет денег и запереть в комнате с пятьюдесятью мужчинами,   и все они будут его бить, бить, бить, то, сколько бы они ни били, все равно ничего не выбьют.
- Вы очень правильно говорите, Алихан Зелимханович, - закивал Денис Иванович. В голосе майора явно слышны были заискивающие нотки. 
- Я такие вопросы еще в Казахстане решал, лет тридцать назад, - ни к кому не обращаясь, будто разговаривал сам с собой, сказал Алихан Зелимханович. –  Лет двадцать мне было, а слушались.
- Да, совершенно точно, Алихан Зелимханови, - льстиво подтвердил Денис Иванович.
На этом аудиенция закончилась.
- А копии векселей? – спросил Игорь у Дениса Ивановича, когда они вышли в приемную. – Кому их отдать? Кому объяснить? Кто будет заниматься этим делом? 
- Алихан Зелимханович очень серьезный человек, он не станет вдаваться в подробности, - шепотом отвечал Денис Иванович. – Главное, он дал добро. Теперь приходи завтра. Поговоришь с молодежью.
На следующий день в той же диванной – Алихана Зелимхановича уже не было – Игорь в присутствии  скромно молчавшего Дениса Ивановича объяснял суть дела двум молодым чеченцам. Один, Руслан, неразговорчивый, мрачный, был боевик, он должен был заниматься делом Полтавского, другой, Магомет, числился студентом Финансовой академии, его пригласили, очевидно, потому, что он кое-что слышал о векселях. Магомет похож был на павлина: белые брюки, бардовый пиджак, зеленый галстук и такое же пальто, красные туфли на толстой подошве.
Закончив объяснения и передав ксерокопии векселей, Игорь поднялся.
- Ну как, могу я рассчитывать на вас? – спросил он у Руслана.
- Лучше Руслана с этим делом никто не справится, - поспешно и снова льстиво, как вчера, заверил Денис Иванович, в то время, когда сам Руслан лишь слегка кивнул. 
- А условия? Вам двадцать процентов? – Именно о двадцати процентах говорил раньше Денис Иванович. 
- Как всегда, пятьдесят на пятьдесят,  – отрезал Руслан.
Они проводили Игоря к выходу. Игорь хотел было уже открыть дверь и выйти на улицу, как вдруг Денис Иванович потянул его за руку.
- Вы бы не могли под мою гарантию дать Руслану тысячу долларов? Срочно нужно. Руслан такой человек, что обязательно отработает.
Руслан стоял рядом и мрачно смотрел на Игоря. 
- Да, я все сделаю. Клянусь Аллахом. Не отдадут деньги, в живых не оставлю.
Игорю хотелось послать их к черту, просто сбежать. Что за тип этот Денис Иванович? Чеченский прихлебатель? Какого черта подсунул его этот Данкверт? Но отказать, значит тут же оборвать отношения. Легче всего было бы соврать, что у него нет денег, но он не умел врать. Он не знал еще, что этому придется учиться. Да они и не поверят. У такого человека, как он, не может не быть тысячи долларов. Игорь стоял, недовольно и растерянно глядя на Руслана и Дениса Ивановича, и ничего не мог придумать, а им было все равно, они ждали – и он выдавил из себя:
- Хорошо. Завтра я занесу тысячу долларов, –  оба сразу заулыбались.
Незадолго до того прошел слух, что старые и ветхие стодолларовые купюры скоро перестанут принимать в обменниках, а потому Игорь  выбрал для Руслана самые ветхие: пока этот мрачный тип не заслужил ни цента.
Между тем уже на следующий день Руслан принялся за «работу». Когда Игорь привез конверт с стодолларовыми купюрами на Садовую-Спасскую, его уже ждали: человек семь-восемь чеченцев, все в длиннополых черных пальто расселись в приемной и в следующей за ней диванной.
- Поедем посмотрим, что за «Гарант», - спрятав конверт с долларами в карман, распорядился Руслан. – Что за бляди такие? Может они не знают про   векселя?
- Знают, только не хотят платить, - заверил Игорь. – Вы прямо к директору?
- А к кому еще? – мрачно спросил Руслан. Нам все равно: директор, охрана, милиция. Мы никого не боимся. Это нас боятся.
Чеченцы, как по команде поднялись и вышли на улицу, где их поджидали «Мерседес» и «Вольво». Руслан сел за руль «Мерседеса» и рядом с собой усадил Полтавского. 
Между тем на прежнем месте в доме на углу Второго Спасоналивковского переулка «Гаранта» не оказалось. Офис был пуст, оставались лишь сломаные стулья и какие-то бумаги, которые еще не успели забрать.
- Сбежали, что ли? – ухмыльнулся Руслан. – Тут в Москве все бегают. Только зря. Из-под земли достанем.
Выяснилось, однако, что переехал «Гарант» недалеко. Как сообщил подвернувшийся охранник, – раньше он работал в «Гаранте», а теперь устроился в другой фирме – после скандала с хозяевами помещения, которым «Гарант» за несколько месяцев не заплатил за аренду, страховая компания перебралась в отдельно стоящий двухэтажный дом на Полянке. 
- Тут рядом, - рассказывал охранник, - из окна видать. Приходили к ним какие-то, грозились, чуть ли не стреляли. Вот они и съехали. Так зарплату даже не заплатили. Шваль ментовская, а не страховая компания. Между собой переругались. Ворье.
Новый офис оказался в разбитом доме во дворе, куда вело выщербленное крыльцо без перил. Единственный охранник, увидев чеченцев, тотчас благоразумно отошел  сторону. Офис, однако, оказался практически пуст. Ни директора, ни Аверьянова, ни других сотрудников, один Бодров писал какие-то бумаги. Увидев Игоря в окружении чеченцев, он побледнел и затрясся, однако вежливо провел всех в большой кабинет.
- Вот векселя. Ваши? – спросил Руслан, открыв папку с ксерокопиями, которые только вчера передал ему Игорь.
- Наши, - подтвердил Олег Васильевич.
- Давайте так, без темноты, - строго сказал Руслан, - мы люди простые, крестьяне, нам не надо разбираться: есть аваль, нет аваля, этой хреновиной пусть занимаются юристы. Им за это деньги платят. У нас так: должен, плати, или присылай крышу на стрелку. Все понятно?
- Конечно, все понятно, - подтвердил Бодров.
- Платить будете?
- Мы рассматриваем. Это начальство, - неопределенно ответил Бодров. – Гендиректор немножко приболел.
- Опять запил? – возмутился Игорь. 
- Есть немного, - подтвердил Бодров.
- Ладно, - Руслан поднялся. – Вы все поняли? Решайте. Мы к вам заедем через неделю. Пусть ваш генеральный поправляется.
К удивлению Игоря, чеченцы, уходя, вместо того, чтобы пригрозить оружием, или пообещать выпустить кишки, попрощались с Бодровым за руку. Сам он хотел пройти мимо – знал, кто перед ним, не хотелось пожимать эту огромную, волосатую, с хищными жадными пальцами руку, которая столько раз рассовывала при нем по карманам пачки денег, но, поддавшись общему настрою, он, отвернувшись, все же протянул Бодрову для пожатия ладонь.
Выйдя на улицу, Игорь простился с чеченцами. 
- Я вернусь через месяц. Надеюсь, этого времени вам хватит? Вы с ними особо не церемоньтесь.
- Ладно, возвращайся, разберемся, - Руслан, как всегда мрачный, пожал Игорю руку.
Увы, спокойно уехать не удалось. Додик переписал номера телефонов на Шипиловской: оказалось, что звонили из налоговой. Сильно обеспокоенный, ведь в счете у него  дыра даже не в десятки, а в сотни миллионов рублей[11], Игорь позвонил    налоговому инспектору. Оксану он не знал близко, но на всякий случай с легкой руки Натальи Ивановны  делал ей на праздники подарки в конвертиках (сам Игорь   видел Оксану лишь однажды; обычно конвертики носила Наталья Ивановна, а позже Людмила и Нина). 
- Мы как раз хотели проверять вашу фирму, - сообщила Оксана.
Игорь почувствовал, как у него забилось сердце, глухо и сильно, он весь покрылся потом. Вот она, ловушка. С одной стороны, рэкет, с другой – налоговая и милиция. Положение показалось безвыходным.
- Оксаночка, я уезжаю за границу. Наверное, на месяц, - взмолился Игорь. – Как только вернусь, сразу приду к вам с хорошим подарком. 
- Ладно, как вернетесь, позвоните. Договорились, - было удивительно, что она так легко согласилась.
Однако, с чем идти к Оксане через месяц? А если она будет не одна, а комиссия? И, главное, кто пойдет? Сам Игорь совсем не разбирался в бухгалтерии. Между тем, нужно было как-то спрятать многомиллионную недостачу, заранее подготовить все документы.
Игорь позвонил Нине Ивановне. Она обрадовалась: ей требовалось кое-что подписать. Договорились встретиться в метро Китай-город. Игорь просмотрел бухгалтерские документы, поставил, где требовалось, свою подпись – приходилось слепо доверять Нине – и предложил прогуляться, разговаривать в метро было тяжело. 
- Я уезжаю на месяц, - сообщил Игорь, когда они вышли к памятнику героям Плевны. Он тут же спохватился, нельзя было ей доверять, хотя она и нравилась ему. – А может и больше, чем на месяц. Даже скорее всего. Нужно подготовить документы для налоговой. И баланс. Мне Оксана звонила. Вы сможете, Нина, сделать баланс?
- У меня не такая квалификация. Жалко, что Людмила ушла. Но у меня есть знакомая. Естественно, за деньги. Или попросите Наталью Ивановну. 
- Хорошо, - тотчас согласился Игорь. – Пусть будет ваша. – Выбирать не приходилось.
- А куда вы едете, если не секрет? На историческую родину? – спросила Нина.
- Да, на историческую родину, - подтвердил Игорь.
- А, тогда понятно. Счастливо вам. Когда-нибудь, если получится, я тоже поеду. Я же православная.
- Вы верите в Бога? – удивился Игорь.
- Немного.
- Это как немного беременна, - усмехнулся Игорь. 
- Нет, так бывает. Я верю, но не соблюдаю. Пока. Иногда хожу в церковь, но редко.
Они вернулись к метро.
- Ну, до свидания, - сказала она и подставила щеку.
- Да, до свидания, - Игорь обнял Нину. – Жаль, что у нас с тобой ничего не было.
- Не знаю, - ответила Нина.