Леонид ПОДОЛЬСКИЙ

Мы продолжаем публикацию отдельных глав из эпического романа писателя Леонида Подольского «Финансист». Роман посвящён бурным событиям российской истории 1992-1994 годов, когда начинались российский капитализм и российский авторитаризм. Публикация романа ожидается в течение 2023- 2024 годов.  

Часть 2, глава 5
 
- Тут вот что интересно, - продолжал Александр Гуревич, - вы, наверное, помните «ОПУС»?
- Да, - кивнул Игорь.
- В марте это был неудачный экспромт и Ельцину пришлось отступить. Он вообще очень склонен к экспромтам, оттого что давно не способен к систематической работе. Но это не тот человек, чтобы отказаться от своих планов. Это один из наших парадоксов: во главе демократов стоит деятель с ментальностью диктатора. Вы ведь помните как он правил Москвой?
 
- Да, - не очень уверенно подтвердил Игорь. Он не помнил, чтобы в бытность секретарем горкома Ельцин казался диктатором. Популистом, это да, было. Перетряхивал кадры, играл на публику, чудил. Плебсу это нравилось, но Игорь относился к нему безразлично.
- Царь Борис, -  с сарказмом продолжал Гуревич. – В ближайшем окружении его называют царем. Он не переносит, что должен считаться с парламентом. Особенно с Хасбулатовым, это ведь он его выдвинул. Он думал, что тот будет служить ему верой и правдой. Сам Ельцин легко предает людей, но не терпит, когда ему возражают, особенно еще недавно зависимые от него люди. Но Хасбулатов все давно отработал, намного раньше, чем стал неугоден. Это ведь Хасбулатов и парламент, но больше всего именно Хасбулатов, сделали его президентом.  Ради этого они пошли на развал Союза.
- Однако народ на референдуме поддержал Ельцина, - возразил Игорь.
- Народ? – переспросил Гуревич. – Каждый народ имеет такой парламент и такого президента, которого заслуживает. Думаете, новый парламент будет лучше? Да Ельцину и не нужен лучший парламент. Ему нужен парламент с кляпом во рту. А кляп – это ельцинская конституция. После мартовского афронта он очень тщательно готовился к перевороту.
- К перевороту? – переспросил Игорь.
- Именно к перевороту, как в семнадцатом. Очень похоже. Обратите внимание, российский парламент был намного свободней, чем союзный. Он был избран на пике демократической волны. Макашов, Ачалов, другие – не они делали погоду. Это еще долго не повторится, такая свобода. Федеративный договор[1] - это ведь заслуга парламента. В свое время Горбачев  мог разогнать Верховный совет России, мог арестовать Ельцина за целенаправленную работу по развалу государства. Но он не решился. Не то, чтобы демократ до мозга костей, но у него  были табу. Не проливать кровь. По крайней мере, много крови. А Ельцин пошел до конца. И вовсе не ради реформ. Только ради власти.  И тут же нашлась обслуга из «демократов», которая изготовила для него диктаторскую конституцию. Вот и вся цена наших вчерашних демократов. Царь Борис.
- Вы хотите сказать, что наши демократы не созрели для демократии по Румянцеву[2]? – Улыбнулся Игорь.
- Не смейтесь, - обиделся Гуревич. – Они проложили дорогу к диктатуре. Вы знаете, что теперь начнется?
- Что?
- Настоящая растащиловка. Хотя, она уже и так давно идет. Они специально отменили именные чеки и исказили парламентский закон о приватизации.
- Но в парламенте окопались этатисты, имперцы. – Удивительно, но многие вчерашние демократы стали имперцами. Выходит, что кто бы ни победил – Ельцин или парламент с Руцким – демократия в проигрыше? Так? – задумчиво спросил Игорь. – Я недавно читал, что Бжезинский предсказал: либералы в России не удержатся у власти, верх возьмут так называемые патриоты. 
- У нас нет настоящих либералов,  - возразил Гуревич. – Гайдар, Чубайс, они не либералы, они адепты олигархического капитализма. Гайдар обложил все народное хозяйство такими налогами, что почти задушил. Тут и не пахнет либерализмом. Кстати, Клейн об этом пишет книгу. О российской псевдореволюции, так он говорит. Что это не революция, а номенклатурный переворот. Горбачев пытался что-то сделать, расслабил удавку, и воровская элита тут же воспользовалась. Им давно надоели партийные оковы, якобы общенародная собственность, ничейное государство, вроде их и не их, устаревший альтруизм, они много лет мечтали стать настоящими хозяевами. Не управляющими, а именно собственниками. Бывшие секретари обкомов, члены ЦК, гэбэшные генералы, директора. Они и победили. На время, правда, открылись вертикальные лифты – для самых прытких. Поднялись Березовские, Гусинские, Ходорковские, Тарасовы. Свежая кровь. Но – на время. Скоро лифты закроются. Условием построения демократического  общества является наличие многочисленного среднего класса, но у нас он в зародыше. Предприниматели? Так они пуповиной связаны с бюрократией  или с криминалом, хотя  чаще всего это одно и то же. 
Как в семнадцатом году большевики столкнули страну в яму, так она там и  болтается. И выбраться – очень долго, идти и идти по колдобинам истории. А произошло, он говорит, вот что: раскол воровской элиты. В том, что она время от времени раскалывается, в этом и заключается шанс для остальных.
- Ты с этой теорией согласен? – спросил Игорь. – На первый взгляд логично.
- Да, пожалуй. Если не спорить о деталях. Без раскола элит никакая революция невозможна. И в семнадцатом тоже был раскол элит.
- Но ведь мог получиться народный капитализм с сотнями тысяч, с миллионами акционеров, - перебил Игорь.
- Я тоже раньше так думал, - возразил Гуревич. – Написал даже соответствующую записку Хасбулатову. Но она где-то затерялась. Да и не мог Хасбулатов, даже если б очень захотел. Эта самая воровская элита вовсе не хотела делиться. У нее в руках армия, милиция, суд, можно сказать, государство. Клейн говорит, что элита просто подмяла государство под себя. Переворот – это просто обновление элиты, в нашем случае даже не смена. Слабое общество не в силах ей противостоять.
- А социальное государство – миф?
- Похоже на то. Хотя элита готова делиться объедками, чтобы избежать потрясений.
- А вы не коммунисты случайно, вместе с Борисом Марковичем? – засмеялся Игорь.
- Социал-либералы, - серьезно отвечал Гуревич. – Коммунисты, как всегда, выступают в роли социал-предателей. На народ им наплевать, только делают вид. Они сегодня государственники, сталинцы.
- Да, все перемешалось в доме Облонских, - вздохнул Игорь. – Сталинизм, вот что их всех объединяет. Но если, как ты говоришь, Ельцин целых полгода готовил переворот и при этом не скрывался, он прямым текстом говорил об этом журналистам, значит, в Верховном Совете тоже знали? Понимали? Готовились?
- Знали, - подтвердил Гуревич. – Но у Верховного Совета не было армии. И МВД ему не подчинялось.
- Именно поэтому Верховный Совет и занимался популизмом? Тебе не кажется, что и Руцкой, и Хасбулатов, и другие просто сорвались и потеряли чувство меры? Настолько, что все переросло чуть ли не в кухонную свару. Разве может вице-президент разъезжать по стране и яростно критиковать президента? 
- Он, конечно, неадекватный, но что ему оставалось? 
А с другой стороны, разве может президент вопреки конституции отстранить своего вице? Велеть не пускать в Кремль? Сфабриковать против него дело с помощью нечистого на руку Димы Якубовского? Он ведь и с Хасбулатовым так. Вспомните 9 мая[3], когда спикера не пустили на трибуну. А захлопывание на Конституционном совещании? Он сам их выдвинул, обоих. Это были его люди. Что ему мешало поддерживать нормальные отношения? Выходит так, что где Ельцин, там скандал. Да хоть на выпускном вечере в школе[4]! А выступление на пленуме[5]? Они стоят друг друга. Вся власть хамская.
- Да, вся власть хамская, - согласился Игорь. – И Хасбулатов с его заезжей бабешкой[6] и пощелкиванием по горлу[7].
- Внутриэлитные разборки, - подтвердил Гуревич. – Как написал в дневнике Николай II: «Кругом измена, трусость и обман». И с армией то же. Уж где там офицерская честь, Грачев и Колесников, министр обороны и начальник генштаба, определялись до последнего, виляли, подозреваю, ждали, чья возьмет. Не по убеждениям, а исключительно из корысти. Грачев и вообще что-то вроде Хлестакова. Зато этот Фигаро на все сто использовал ситуацию: потребовал у Ельцина дачи  - для себя и для ближайших генералов. Ельцин, понятное дело, не смог отказать, Чубайс в минуту подписал распоряжение, но тут взбунтовался Красногорский горсовет. Однако генералы продавили.
- Разве он один? – напомнил Игорь. – Не так давно писали про Хасбулатова. Квартира на улице Щусева, почти пятьсот квадратов.  Строили для Брежнева, но он то ли отказался, то ли не успел. Зря только в свое время судили Чурбанова[8]. По сравнению с нынешними он просто святой человек. Тот же Руцкой, одной рукой размахивал чемоданами с компроматом, а другой строит сразу две дачи. Неудержимый хватательный рефлекс. Им всем только урвать: власть, дачи, деньги, жен, любовниц.
Кстати, компромат у него настоящий, или тоже блеф?
- Не знаю. Думаю, по-всякому. Судите сами… Все-таки с голодухи дорвались до богатства…
Грачев скорее всего выжидал, чья возьмет. Кобец и тот же Колесников якшались с Хасбулатовым, видно, что-то обещали, и только  когда «Витязь» расстрелял толпу в Останкино, Грачев понял, что не рассосется, что пора делать ставку. Иначе можно потерять кресло министра. Никакого плана штурма у них не было. Все делалось в суматохе, стреляли по своим, всем, кому нужно, дали спокойно уйти. Главную роль все-таки сыграл Ерин со своим ОМОНом,  которому специально заранее повысили зарплату. Ельцин, или кто там у него, не очень доверяли разложившейся армии, сидевшей без зарплаты, тем более, что высшие генералы – не все, но очень многие – тайно сочувствовали Верховному Совету. По крайней мере все, что происходило на коллегии министерства, они тут же сообщали Хасбулатову. Он с Руцким надеялись на них до последнего.  И многие командиры пониже тоже обещали поддержать Верховный Совет. Та же Софринская бригада, но в итоге их то ли подкупили, то ли они испугались.
Вообще, я никогда не видел такой бестолковщины с обеих сторон, - заключил Гуревич. – Людей они не жалели, ни те, ни эти.
- А Министерство безопасности, вчерашние душители свободы?
- Я скажу вам парадоксальную вещь, - Гуревич явно любовался собой, - России очень повезло, что ни у Ельцина, ни у Хасбулатова, ни, как ни странно, у Руцкого, который призывал бомбить Кремль, не оказалось хороших зацепок в силовых структурах.  Иначе бы они все разнесли. Ведь Ельцин, между нами, предатель, что-то вроде выкреста[9]. У нас в армии с войны вбивали в головы не столько коммунизм, сколько старый, проверенный русский патриотизм. Епишев[10] очень старался в свое время. Как вы думаете, могли относиться к Ельцину офицеры после всего? И к нему, и к Горбачеву? Особенно если месяцами не получали зарплату? После вывода из благополучной Германии? И к Хасбулатову: чеченец. К чеченцам у нас отношение особое. Будь на его месте русский, неизвестно, чем бы все закончилось.
- А Руцкой?
- Руцкой – это не серьезно. Его не уважали. Красавец-мужчина без головы. Ельцин его, наверное, оттого и выдвинул. Не учел его кипучую энергию и манию величия.
Помните летний скандал с «Сеабеко»? Понятно, что Ельцин уволил Баранникова не из-за Бирштейна и не из-за разгрома заставы в Таджикистане, это просто удобный повод. Кто знает, к чему он готовился? Ельцин не мог ему доверять. Вообще, это не демократическая власть, там скорее вели себя как царедворцы.   
У Ельцина не было среди чекистов опоры. Их нужно было люстрировать, но кто станет это делать? Бывший кандидат в члены Политбюро? Когда дошло до дела, сотрудники двух управлений устроили митинг и потребовали отмены Указа. Голушко[11] сидел тихо, как мышь, в решающую ночь коллегия Министерства заседала и спорила, не могла определиться. От них, похоже, ничего и не ждали. Так что у Ельцина только и оказалось верных сторонников, что Коржаков и Барсуков. 
И у Верховного Совета не намного больше. Народ, как всегда, безмолвствовал, огромное большинство.
- Вот ты говоришь, Саша: две одинаковых клики. Но все же Макашов и Баркашов выступали за Верховный совет. А Ельцин запретил ФНС, - попытался собраться с мыслями Игорь.
- Хотите, я вам перескажу Клейна? – предложил Гуревич. – «Он не демократ и не либерал, у него вообще нет убеждений. Он обыкновенный политикан. Вчера он запретил ФНС, а завтра пойдет по его стопам. Как только обнаружится крах реформ и народ осознает, что его обманули, у них ничего не останется, кроме великодержавия и патриотизма. Это абсолютно безыдейная, но очень прагматичная свора».
- Там много кто собрался, в этом ФНС, - засмеялся Игорь. – Всякой твари по паре: Российский Общенародный Союз, астафьевские кадеты, Партия Возрождения небезызвестного Скурлатова…
- Российское единство, Аграрный Союз, все коммунисты – от Тюлькинских и Анпиловских до Зюгановских, Социалистическая партия трудящихся, РХДД[12], Русский национальный собор, Федерация независимых профсоюзов, движение «Союз» Алксниса, Аман Тулеев, Умалатова, писатели Распутин, Белов, Куняев, антисемит Шаферевич, духовный оппозиционер Проханов, - подхватил Гуревич. – Полный паноптикум, а во главе всех недавний демократ Константинов. Или, может быть, нынешний? В свое время он много публиковался в газете «Набат» Ленинградского Народного Фронта, был там даже главным редактором. Так вот, интересно, вместе с Львом Пономаревым, Мариной Салье и Николаем Травкиным – сейчас они все переругались между собой, а тогда – друзья – все вместе они опубликовали статью в «Набате»: «Нас вдохновляют идеи Сахарова». Всего несколько лет, а как далеко их разнесло. У нас демократы и патриоты, кроме самых крайних, что-то вроде сообщающихся сосудов.
- Мне только одно непонятно, - перебил Игорь, - зачем в эту славную компанию затесались профсоюзы?
- Это логично, - стал объяснять Гуревич, - они же против Гайдара. Против «оккупационной» политики. Федерация независимых профсоюзов России хоть и поменяла название, а все та же ВЦСПС[13].
- Профсоюзы – это еще одна беда. Крылья советов, - усмехнулся Игорь. – Интересы работников они не защищают, в приватизации не участвуют. Меня когда-то выбрали в  профком. Я тогда работал в больнице. Так вот, я должен был следить за тем, чтобы на лестнице не было темно. Чтобы вовремя вкручивали новые лампочки. И ничего больше.
- Да, – согласился Гуревич. – И смех, и грех. Государство капитулировало перед директорами вместе с продажными профсоюзами. Директора – единственные победители. Новый класс.
- Да, новый класс, - поддакнул Игорь. – Но я вот что не пойму: за что умирали защитники Белого дома? За Руцкого? За Хасбулатова? За депутатов? Против Ельцина? Ни один депутат ведь не погиб. Я слышал такую версию, что сражались, мол, не за парламент, а за парламентаризм. Кто же эти люди? Кто там был, кроме баркашовцев?
- Интереснейшая публика. Россия в миниатюре, - улыбнулся Гуревич. – Хотя в последние дни, без света и канализации, Белый дом смахивал на Рейхсканцелярию: та же истерика, те же переходы от отчаянья к надежде, та же потеря чувства реальности. В последний момент там произошло что-то вроде переворота: власть захватили Макашов и Ачалов, какие-то экстремисты, неподконтрольные формирования; Руцкой там просто бился в истерике, а депутатов становилось все меньше. Парламент – не силовая структура, он не мог выиграть войну.
Но если пройтись по этажам, что-то вроде Ноева ковчега: сбежавшие из армии офицеры, милицейские, из Министерства безопасности – иных откомандировали на защиту Белого дома  командиры, боевики из батальона «Днестр»[14], среди них, говорили, немало уголовников, вояки из Абхазии[15], из Южной Осетии, из Югославии, из Конфедерации народов Кавказа, чеченская охрана Хасбулатова, неизвестно как прибившиеся солдатики из стройбата, подвыпившие бомжеватые парни с девицами – они, похоже, использовали Белый дом как гостиницу –  баркашовцы, студенты неясных взглядов, анархисты, милиционеры из департамента охраны, добровольцы из отставников, из афганцев, сослуживцы Ачалова и Макашова, охрана Руцкого, депутаты – не только из Верховного Совета, но из Моссовета тоже, из провинции, к концу их почти не осталось, политики, сочувствующие, анпиловцы, служащие, которые продолжали ходить на работу, уголовники, рижский ОМОН, тюлькинцы[16], из Союза офицеров Терехова, из «Щита»[17], коммуно-патриоты из митинговых горлопанов, идейные мальчики-девочки – народу там было немало, хватило на целый полк, отряд малолеток «Комсомолец Украины», казаки. Отдельно донские, кубанские, уральские. Уральских с десяток, но зато при форме, в папахах, с атаманом. Колоритные, бородатые, пьяненькие. Сидели с автоматами на нашем этаже. Атаман был у них харизматичный, недавний доцент политэкономии из Москвы. Когда-то подвизался у Гдляна[18], потом в ОФТ[19], затем перебежал в ДПР, но нигде не прижился. Ласковый такой мужчина, разговорчивый. Поднимал казаков за демократию. Это он сам так рассказывал.  И понесло-поехало. Абхазия: штурм Гагры. Расстрел грузинских партизан. Но это он сам делился: партизан. На самом деле: мальчишки. Спрятались в саду и стреляли. Потом их, конечно, поймали. Он сам и устроил казачий суд.
В Гагре они пробыли недолго. Разругались с чеченцами. Да и вообще казакам там не понравилось: слишком много кавказцев, мусульман. Решили податься в Югославию. Сначала в Сербскую Краину[20], но там бои к тому времени утихли, было относительно спокойно и они поехали в Боснию, где шли бои в Сребренице. В анклаве Сребреницы вначале мусульмане проводили этнические чистки. Но вскоре все переменилось, теперь  уже  сербы и наши казаки тоже убивали мусульман, участвовали в осаде Сребреницы[21].
Этот Шуков, атаман, он природный артист, в юности поступал в театральный институт. Его не приняли, не хватило одного балла и теперь он самовыражался, собирал народ и читал свой дневник. Он и перед студентами в свое время устраивал номера – за это его как-то выгнали с работы – и здесь, перед незнакомыми он смаковал свои подвиги,  как с фанатами «Црвены звезды» из добровольцев Аркана[22] охотился на мусульман. Вроде добродушный человек, а было в нем что-то звериное. Возможно, стань Гитлер в свое время художником, не докатился бы до газовых камер. Так вот, они воевали в Сребренице, когда прослышали о событиях в Москве и тотчас кинулись на защиту парламента. «Биться с фашистами», - так Шуков говорил.
- Как ты сказал, Шуков? Валерий Петрович? В психбольнице он случайно не лечился?
- Вы его знали?
- Да, познакомились году в девяностом. Он тогда как раз вступил в Демпартию. Пришел с директором школы, тот был грамотный, речистый, один из лидеров, но вскоре ушел к Свободным Демократам[23]. Вроде бы они познакомились у Гдляна. Шуков мне очень понравился тогда: доцент, интеллигентный, рассудительный, вроде настоящий демократ. Своих людей у меня почти не было, да и вообще – серая масса. Азов не понимали. А может это я  что-то не понимал. Несколько раз он приходил и исчез. Я сам через некоторое время позвонил к нему домой, но его в Москве уже не было. Зато жена стала жаловаться, что с головой у него не все в порядке, запил, допился до белой горячки, а как вышел из Кащенко[24], бросил семью и уехал в Оренбургскую область поднимать казаков. Вроде ни с того, ни с сего ударился вдруг в национализм. Сама-то она состояла в ДемРоссии.
- Еще один Чевенгур[25], - усмехнулся Гуревич. 
- Чевенгур? – переспросил Игорь. – Как ты сказал, Чевенгур? Гениально, Чевенгур! – Игорю стало смешно. Он представил метущуюся, призрачную фигуру летящего по стране безумного всадника, и засмеялся. Он понимал, что засмеялся не к месту, даже может быть кощунственно, потому что совсем недавно в Белом доме пролилась кровь, но ему было смешно, он смеялся и не мог остановиться. Гуревич сначала с удивлением смотрел на него, потом начал смеяться тоже.
Между тем Игорь, отсмеявшись, заговорил, лишь время от времени прерывая речь короткими приступами смеха.
- Чевенгур… Что за Чевенгуры такие… Носятся как одержимые по необъятной, степной, метельной стране и кидает их из края в край, с бока на бок и с ног долой… то на Запад, то на Восток – то они красные, то белые, то рядятся в демократов, то в ксенофобью пропитанных патриотов… Они и сами не знают, кто они… Чего хотят… То ли люди, то ли нелюди… Странные осколки разбившейся мечты – то ли о революции, то ли об империи… То нужна им воля, то – вождь… Атеисты, бредящие духовностью… Христиане, потерявшие Бога… Лицемеры, безумцы, властолюбцы… Они не хотят быть как все, как остальной мир… Им собственная жизнь в копейку… Куда-то несутся, стремятся, воюют. А – зачем? Для чего?
А если взять шире, - Игорь все никак не мог успокоиться, и Гуревич, глядя на него, тоже слегка подхихикивал, - а если взять шире… Фантастическая картина… Русские националисты, этатисты, так называемая духовная оппозиция, во главе с чеченским вождем, антиподом русского характера[26] против бывшего секретаря обкома, обернувшегося демократом.  И при этом вчерашние интернационалисты внушают:  лучше русский Ельцин, чем чеченец Хасбулатов. Лучше лакать водку, чем ширяться!  
- Там немало было Чевенгуров, - усмехнулся Гуревич. – Из так называемых демократов, из бывших диссидентов. Отнюдь не одни баркашовцы. Известные личности.  
К примеру, Олег Сысоев, он еще при Брежневе сидел. 
Может, вы слышали про самиздатчиков левых  марксистов, так называемое «театральное дело»?
- Нет, - Игорь покачал головой. – Не знал, не слышал. 
- Дело было громкое. Все студенты из ГИТИСа. Наиболее известный среди них Кагарлицкий, сын профессора из того же института, крупного театроведа, а потому его многие знали в театральных кругах. Обсуждали на кухнях. Издавали сразу три журнала: «Варианты», «Левый поворот» и «Социализм и будущее». Я как-то видел краем глаза эти журналы. Продержали их год, потом выпустили. Покаялись…
- Вот что странно, - перебил Игорь, - большинство советских диссидентов были вовсе не либералами, а почвенниками или левыми. Я только несколько лет назад об этом узнал. Это диагноз…
- Да, - согласился Гуревич, - у нас плохо с либеральной почвой. В нас въелось византийско-ордынское.
Так вот, этот Сысоев был одним из заводил в Белом доме. Выступал на митингах вместе с Анпиловым. Анпилов: «Дадим отпор ельцинским дерьмократам», а Сысоев по-своему: «Защитим демократию от Ельцина и его клики». Если вдуматься, лозунги противоположные, но аплодировали обоим практически одинаково. Толпа, что собралась перед Белым домом – тысячи три – совсем не чувствовала эти нюансы. Им было важно, чтобы против Ельцина, они его ненавидели, как Антихриста, как раньше многие из них, наверное, его любили. Его и Гайдара ненавидели люто, как только может ненавидеть толпа, а с кем, за кого, за что, это волновало много меньше. Хотя, я заметил, чем маргинальней собиралась толпа, тем больше она обожала Руцкого. И Анпилова с Сысоевым тоже. Этот Сысоев – прямо настоящий фанатик, смотрелся как герой-революционер, он был среди главных организаторов демонстрации на Баррикадной[27], сражался с ОМОНом, рассказывали, что на его совести Рештук[28], и самому расквасили нос дубинкой. Но на следующий день они на том же самом месте стали строить баррикады. Вроде там же, где в революцию 1905 года.
- Сысоев наверняка провокатор, - остановил его Игорь. – Или сумасшедший. Я с ним встречался и в кадетах, и в ДПР. Глаза горят, оратор вроде Троцкого, но пустозвон. У него была идея фикс: суд над КПСС. То есть идея хорошая, но… Относился он исключительно ревниво. Создал оргкомитет, но никого из разумных людей не подпускал близко. Убожко, какой-то Иванов из Российского народного фронта[29], еще какие-то неизвестные личности. Были диссиденты, но какие: пара бородатых «патриотов», пара сумасшедших из больницы. Нормальные демократы к нему и близко не подходили. Звал Новодворскую, но она отказалась. В результате получилось позорище. Какой-то шабаш. Коммунисты потом писали, «Пульс Тушина»[30], «Советская Россия», «Момент правды» - Андрей Сторожев показывал. Похоже, задача состояла в том, чтобы дискредитировать саму идею. До того много говорили про суд над КПСС, а после все как-то сразу затихло. А совсем недавно Сысоев организовал очень странный фонд помощи российским ученым.
- Знаете, кто на этих марксистов-самиздатовцев донес? – спросил Гуревич. – Андрей Сторожев, тот самый. Он тоже учился в ГИТИСе на театроведа.
- А теперь они снова вместе? Те, кто сидели, и  кто доносили?
- Все очень просто. Ребят взяли, молодых, неопытных. Они перепугались и стали сотрудничать, - пояснил Гуревич. – Сколько их, бывших агентов,   и среди депутатов, и в президентской администрации, и среди нынешних демократов.
Если вам интересно, вот еще очень странный момент: нападение на штаб ОВС СНГ на Ленинградском проспекте. Я разговаривал с помощником Ачалова: он говорил, что это чистая самодеятельность Терехова. Якобы авантюра его и Анпилова, тот объявил об успешном нападении на штаб ОВС  за семь минут до начала и непонятно зачем хотел вести туда людей от Белого дома. Они подозревали, что Анпилов – провокатор, связанный с бывшим КГБ, его будто бы не раз видели на даче у Примакова. А Сысоев крутился рядом с Анпиловым.
- Да, Чевенгуры… Школа КГБ…
- Не читали про снайперов в «Московском комсомольце»? Будто этих снайперов завезли из Европы.
- Зачем? Будто у нас своих киллеров не хватает?
- Вероятно, Коржаков организовал снайперов, чтобы спровоцировать штурм. Стреляли ведь в «Альфу», будто из Белого дома, и в колебавшийся до последнего Наро-фоминский полк. Есть такой, оказывается, прием, вывести из себя. Практика спецслужб. Вроде снайперы бегают по крышам и стреляют без разбора. В Белом доме фантазировали, будто это Моссад, или бейтаровцы[31] во главе с Боксером[32] из Моссовета.
- Сумасшедший дом.
- Там очень много было болезненных фантазий. Это, наверное, психический феномен: пили по-черному и выдумывали. И сами же верили. Там ведь, чем дальше, тем меньше оставалось среди защитников вменяемых людей. В последние сутки   Хасбулатов и Руцкой уже ничем не управляли. Там много было парадоксальных вещей. Какие-то старички, бабушки-коммунистки стояли с  плакатами «Ельцин-фашист» и «Фашизм не пройдет», а рядом на все это благосклонно взирали баркошовцы. И слухи, слухи, разговоры: и насчет мировой закулисы, и отмывания нефтедолларов, и  какой-то подпольной империи Черномырдина. Но больше всего они ненавидели Гайдара. Хвастались, что раздобыли копию справки о его недееспособности.
Там вообще творились чудеса и водились очень странные типы – вот майор неизвестного рода войск, чуть ли не вечный солдат удачи: Афганистан, Таджикистан, служил в охране у какого-то наркобарона в Нагорном Бадахшане, Абхазия, Приднестровье; он был без погон, в пятнистой форме, курил травку, бывал в Сирии и Ливане, имел даже вечно пьяного денщика. Он якобы раздобыл портфель с документами: компромат на Черномырдина о будто бы связях с Дудаевым, какие-то бумаги от Кручины о деньгах партии. Будто бы раскопал по документам кто, сколько и как расхитил, нашел какие-то расписки. Будто бы поехал к кому-то из расхитителей   потребовать деньги на дело Советов. Клялся, что должны привезти в Белый дом два миллиона долларов.
Там многие приходили. Писатели Распутин и Бондарев; Явлинский и Болдырев – уговаривали Хасбулатова с Руцким не сопротивляться; Сергей Глазьев, единственный министр, подавший в отставку, даже Кобзон.
- А он-то с чего? Петь?
- У Кобзона все приятели. И Лужков, и Руцкой. Вот и еще один канал связи. Лужков же вел переговоры в патриархии. А с Руцким Кобзон ездил в Израиль, когда Ельцин перебросил своего вице на сельское хозяйство. Руцкой в Израиле изучал кибуцы, хотел внедрить в Ростовской области и далее везде. Как там, помните, в частушке: «Он еще внедряет, что пора искоренять». Так, кажется. Главное, размах. Это они любят. И Горбачев в свое время тоже составлял великие планы[33] А заодно Руцкой с подачи Кобзона просил за его дружка Калмановича освободить того из израильской тюрьмы.
- Ты-то зачем там сидел? В этом сумасшедшем доме?
- Такая работа. Чуть не до последнего шли переговоры в патриархии. Первого октября подписали протокол, о чем-то договорились, но потом все пошло насмарку. Силовики не соглашались, их поддержал съезд. Никто не хотел уступать. Хотя, не знаю… Переговоры – это торг… Возможно, рассчитывали на Илюмжинова[34]… на Совет субъектов[35]…
А уходить уже было поздно. Все кругом оцеплено. Оставались только подземные ходы, но там – опасно. Я решил остаться. – Гуревич взглянул на часы. – Мы тут засиделись. Пора. Даст бог, увидимся в Москве. Хотя, не знаю. Мой бывший шеф, который работал в администрации у Ельцина, все бросил и уехал в Америку. Говорит, что ничего хорошего тут не ждет, что этатизм и имперство возрождаются и все вернется со временем на круги своя. Что Ельцин никакой не демократ, а уж эти Бабурины, Павловы[36]… По сути, говорит то же, что Бжезинский… Теперь я ожидаю от него приглашения, хотя… сами понимаете. Очень советую пообщаться с Клейном.
- Обязательно, - пообещал Игорь. 
Они расплатились и вышли из ресторана. На узенькой улочке, где, вероятно,  отродясь не бывало автомобилей – здесь ходят в основном туристы и студенты из близлежащих ешив -  взвизгнув тормозами, так что Игорю с Гуревичем пришлось вжаться в стену древнего дома, видевшего османских завоевателей, а может и мамлюков, прямо перед рестораном, из которого они только что вышли, остановился Роллс-ройс, и вслед за ним БМВ, из которого выскочили охранники и перегородили улицу.      
- Вот это да, - едва придя в себя, изумленно протянул Гуревич. –   В Израиле и премьер-министр так не ездит. Это точно из России. – Он оказался прав. Из «Роллс-ройса»    холерической своей, энергичной походкой едва ли не выскочил Березовский, а вслед за ним Глушенков, из другой двери тяжело отдуваясь, буквально выполз Патаркацишвили, а за ним – Игорь не сразу поверил своим глазам – Владимир Александрович  Хвоинский в коротенькой курточке и в шапочке с пумпончиком. 
- Однако, какая компания, - произнес Игорь.  – Узнаешь?
- Пройдоха Глушенков, бывший депутат. Из Верховного Совета перебежал в администрацию президента. Между прочим, доверенное лицо Руцкого, чуть ли не близкий друг. Один из лидеров фракции «Смена - новая политика» и он же состоял во фракции «Коммунисты за демократию». Зампред бюджетного комитета, хотя, кроме собственно кармана, в бюджете разбирается не лучше, чем свинья в апельсинах. Был бы он на месте Хасбулатова, Верховный совет остался бы цел. Он бы всех примирил, со всеми нашел общий язык.
- В крайнем случае сводил бы к девочкам! Или в баню!
«Русская баня! Русская баня! – слегка фальшиво пропел Игорь. 
- А кто у них там четвертый, субтильненький, который рядом с Патаркацишвили? – спросил Гуревич.
- Жуткий гаденыш! Вроде бы работал у Кручины в Управлении делами ЦК. Хвоинский Владимир Александрович.
- Хвоинский? – переспросил Гуревич, остановившись посередине улицы.
- Тебе эта фамилия что-нибудь говорит? – заинтересовался Игорь.
- Еще как говорит. Помните, я вам рассказывал про майора – Дроздов его фамилия – и про  портфель с документами. Что ему должны были принести два миллиона баксов. Я, честно сказать, не очень поверил. Мало ли, пьяные бредни. Но он называл эту самую фамилию: Хвоинский. Из Управления делами ЦК. Просто я никак не мог вспомнить. Несомненно, это тот самый Хвоинский. В портфеле находилась его расписка. Он должен был передать деньги четвертого октября. Но четвертого октября начался штурм…
- Не из-за него же, - возразил Игорь. – Случайное совпадение. Не мог же он шепнуть на ухо Ельцину.     
- Но мог рассчитать, что штурм Белого дома состоится именно четвертого октября. Чем позже дата, тем больше у него было шансов не ошибиться. Тем более, что четвертого планировали созвать Совет Федерации. Ельцин не мог тянуть бесконечно. 
- Ты говоришь загадками, - недовольно сказал Игорь.
- Тут и в самом деле не очень простая история. Я этого майора, Дроздова, видел всего пару раз. Мне показалось: обыкновенный выпивоха. Я с ним даже не разговаривал. Про портфель рассказывал Шуков, этот самый Чевенгур… Будто этот человек, Хвоинский, в свое время прикарманил партийные деньги. И что будто бы  через него какие-то серьезные люди должны были передать белодомовцам – не знаю, кому конкретно – крупную сумму денег. Но он жмот, тормозил. Ожидал, чем все закончится. А деньги будто бы хотели использовать для подкупа   военных… или  милиции. Будто уже договорились. Это все достаточно серьезно.  Два миллиона – только часть суммы. Дело в том, - Гуревич на минуту замялся, - что меня вызывал следователь. Формально они расследуют дело о вооруженном мятеже. Но их интересовало другое…
- Ты-то тут при чем?
- Во-первых, платежка с Кипра на кругленькую сумму. Владелец оффшорной компании некий Гуревич, мой тезка, Александр. Но это чисто случайное совпадение. Как говорится: два мира – два Шапиро…
Кстати, регистрировал компанию вроде бы Хвоинский. 
- Он и мне предлагал зарегистрировать оффшорную фирму – сообщил Игорь.
- Но, главное, - перебил Гуревич, - они посчитали, что я имею отношение к этому портфелю. Даже, что он где-то у меня. Это было самое неприятное.
- Но он же был у майора.
- Майора Дроздова убили. Меня возили на опознание. Там лежали десятки трупов. Страшная картина. И это только один морг. Но их интересовал именно майор Дроздов. Очень хотели убедиться, что убит именно он. Он был ранен, возможно, потерял много крови. Но вряд ли смертельно. Кто-то – его, наверное, искали персонально, - сделал контрольный выстрел в голову. 
- Я слышал, многих добивали выстрелами в голову. Бывшие афганцы.
- Не знаю. Я у других таких следов не заметил. А у Дроздова – точно. Возможно, Хвоинский навел бандитов или спецслужбы.  Или сообщил кому надо про портфель.
- В портфеле находились компромат на Черномырдина и бумаги по делам партии? Так?
- Если верить Шукову. И это, и компромат на Чичкова, и вроде бы много чего еще. Тут куда ни ткни. Но сам я этот портфель не видел. Я даже не уверен, что это портфель, а не какая-нибудь сумка. Но следователи интересовались именно портфелем. Хотели узнать, что там за бумаги. Ясно, что был чей-то заказ.   
- А что с Шуковым?
- Не знаю. Я так понял, что следователь тоже не знал. Пытался выпытать у меня.
- «Да, тут целый детектив. Покруче, чем у меня», - подумал Игорь.
- Интересно, какие могут быть дела у Березовского с Глушенковым и Хвоинским?
- Этого лучше не знать, - усмехнулся Гуревич. – Чем меньше знаешь, тем лучше спишь. 
Они давно вышли за стены старого города и шли по улице Яффо. Гуревич остановился. 
- Вам прямо? Мне здесь нужно повернуть.
- Я тебя провожу, - предложил Игорь. Они свернули на улицу Короля Георга. Вокруг было множество людей, играла музыка, молодежь веселилась, люди постарше сидели за столиками ресторанов  и ели. 
- Я так думаю, что такому бизнесмену, как Березовский, требуются связи на самом верху. Он за них может дорого заплатить. У Глушенкова они есть. И у Хвоинского, не исключено.
- Что ты решил? Остаться здесь? Следователи уже отстали?          
- Это никогда нельзя знать наверняка, - мудро  заметил Гуревич. – Они смотрят в глаза и говорят одно, а думают совсем другое. Они ведь наследники… 
Собственно, ничего, кроме фантастических подозрений у них нет. Но лучше не играть с огнем.
- Как ты думаешь, «Выбор России» победит? – спросил Игорь.
- Ни малейших шансов, - сказал, как отрезал Гуревич. – Наши демократы – жертвы самообмана. Они верят, что выиграли референдум,  что народ, затянув пояса, поддерживает гайдаровско-черномырдинские реформы. А вы читали выступление академика Чазова на «круглом столе», который организовало руководство Верховного Совета[37]? У нас каждый четвертый практически голодает. Это московская и санкт-петербургская   интеллигенция верила в гайдаровские реформы. Да и то, раньше. У меня соседка по лестничной клетке – либералка с доперестроечных времен, работала в Институте языкознания, не пропускала «Московскую трибуну», ходила на все демонстрации, а теперь голодает, продает вещи. Ей полгода не платили зарплату, а потом отправили на пенсию. Теперь она больше всего жалеет, что ходила на митинги «ДемРоссии».   А простой народ, провинция – они с самого начала голосовали совсем не за реформы. Они боялись, что будет еще хуже. Они помнят, что нельзя менять коней на переправе. Царь, президент – это они еще понимают, а Верховный Совет – за семьдесят лет они привыкли, что это пустая говорильня.
Наши «реформаторы» сами подрубили сук, на котором сидели, они оттолкнули интеллигенцию. Рассчитывали на предпринимателей, но у нас особые предприниматели: каждый второй – из бывшей номенклатуры, бывший силовик или бандит.
- Может ты и прав, - не стал спорить Игорь. – Гайдар собрал у Моссовета тысяч десять-пятнадцать людей. В несколько раз меньше, чем Верховный Совет.
- А зачем? – спросил Гуревич. – Собирался защищать Моссовет? Но Моссовет был на стороне Верховного Совета. Все было совсем не так, как в 1991 году. Тогда подъем, единение, огромные толпы, а сейчас собралась охрана крупных предпринимателей, предприниматели помельче, кучка идеалистов и криминал – те, кто выиграли от реформ или от беспредела. Раздали оружие, тысячу стволов, больше, чем в Белом доме, часть оружия потом не вернули. Жгли костры, пели песни, ждали подхода войск, ладно. Но вот один мой знакомый из бывшего института чуть отошел за угол и его задержала наша доблестная милиция. Стали угрожать, сняли с него куртку и золотую цепочку. Потом многие писали про что-то подобное в газетах. Возмущались. 
Ну, мне пора, - Гуревич протянул руку.
- Ты не в гостинице?   
- Нет, пока у двоюродного брата. Он был депутатом Моссовета, но уехал несколько месяцев назад.
- Как его фамилия?
- Поляков. 
- Я его знал, - вспомнил Игорь. – А больше слышал про него. Правозащитник. Ездил в Баку во время армянских погромов. Правозащитники вывозили беженцев через Каспийское море в Красноводск.    И потом очень много помогал им в Москве, выбил для них общежитие. Я запомнил, как он рассказывал о бакинских погромах на конференции в Вильнюсе, всего через несколько месяцев. Он очень здорово говорил, проникновенно, они действительно герои, но его освистали. 
- Почему? – удивился Гуревич.
- Я был очень возмущен тогда, как и он. Большинство выступало против Горбачева и осуждало ввод войск в Баку. На людей им было наплевать. Таковы, к сожалению, наши демократы. Мол, войска ввели, когда все закончилось. И устроили новую бойню.
Игорь простился с Гуревичем и чуть ли не в тот же момент почувствовал неимоверную усталость. Такое изредка происходило с ним в последнее время.  Это не была физическая усталость, он был по-прежнему здоров и у него ничего не болело; усталость была душевная, умственная. Депрессия. Это был очень распространенный диагноз. Как-то Игорь слушал по радио психотерапевта: тот утверждал, что вся Россия страдает от депрессии, что люди массами умирают от тоски, спиваются, что растут суициды, что безнадежность все сильнее обволакивает страну. Что будто бы это и есть цена реформ.  
Игорь, словно опытный психотерапевт, стал копаться в себе, чтобы понять, что неожиданным образом вывело его из равновесия, подействовал ли разговор с Гуревичем или что-то иное, а может он просто устал и разочаровался, и с ним снова происходила ломка, как там, в Москве…
В самом деле, совсем недавно Игорь горой стоял за Ельцина и Гайдара, переживал, когда того «ушли» депутаты… Гайдар считался реформатором… Не то, чтобы Игорь так любил Гайдара, тот слишком похож был на кабинетного ученого, и экономика шла вразнос, но все другие кандидаты - Каданников,  Скоков, Черномырдин – казались неизмеримо хуже. Они, представлялось, совсем не разбирались в рыночной экономике…
Однако, это он стоял за Ельцина и Гайдара, но стояли ли они за него? Было ли им дело до него, Игоря Полтавского? Старались ли защитить его от бандитов? Вообще, знали ли про бандитов и рэкетиров, хотели ли знать? Или Гайдар интересовался только макроэкономикой?
Когда Игорь услышал, что Макашов ведет толпу штурмовать телецентр в Останкино, его охватил страх.  Макашов считался коммуно-фашистом, красно-коричневым;  в хасбулатовском парламенте сидели чужие, советские, с перекошенными от ненависти лицами, вчерашняя номенклатура; и «президент» Руцкой выглядел  сорвавшимся с цепи самозванцем – Игорь был рад, что с Белым домом покончено. В этот момент он не рассуждал ни о парламенте, ни о парламентаризме, ни о том, имел ли право Ельцин разогнать съезд, и конституция его не интересовала, ему было все равно, что это была уже не советская, не «брежневская», а «горбачевская», штопаная-перештопаная, но, как кто-то говорил по телевизору, вполне демократическая конституция. Нет, ни о чем таком он в тот момент не думал; он только не хотел, чтобы   о н и   вернулись.   О н и   в парламенте казались новым ГКЧП и он предпочитал верить Ельцину, что «советы и демократия несовместимы» – не потому, что очень доверял Ельцину. Ельцина Игорь всегда недолюбливал, но он всеми фибрами души знал, что такое советы. Слово это для него было  навсегда скомпрометировано.   Как и конструкция со Съездом народных депутатов, придуманная Горбачевым – что-то выморочное, совковое, напоминавшее о КПСС, чего не существовало больше нигде в мире. Но самое главное, лица: злые, номенклатурные, враждебные, сталинские, это было все то же агрессивно-послушное большинство. Только заправлял им теперь не поправевший Горбачев, не хитрый номенклатурщик Лукьянов, а переметнувшийся   Хасбулатов. На этом фоне вчерашний коммунист и ренегат Ельцин смотрелся настоящим демократом.  
Да, тогда был сильный испуг, но сейчас Игорь вспоминал про бандитов, про безвластие и развал, творящиеся в стране, про пьяного Ельцина на трибуне IX съезда, про то, как он ради власти разваливал Союз, как с Хасбулатовым и Бурбулисом распивал коньяк в кабинете Горбачева[38]  - нельзя было доверять ни Ельцину, ни красным баронам, никому. Они все – и те, и эти – вместе растаскивали страну, рвали куски пожирнее. Они дрались между собой, оскорбляли друг друга, ненавидели друг друга  - это и называлось «раскол элит», но они составляли одно целое.
Неужели Сталин положил миллионы людей на индустриализацию, чтобы вот так бездарно все разворовать, все пустить под откос? Но, с другой стороны, разве не он создал эту элиту?
Игорь почувствовал тошноту. Его начинало мутить от мыслей о Ельцине, о Руцком и Хасбулатове, об их бесконечных разборках и о состоявшейся-несостоявшейся российской демократии. К счастью, отель находился уже совсем рядом, Игорь поднялся в свой номер и свалился в постель.
 
 [1] Федеративный договор (ФД) – нормативный договор (совокупность нескольких договоров), являющийся одним из основных источников конституционного права в Российской Федерации. Регулирует отношения (предметы ведения и полномочия) между федеральными органами власти и органами власти субъектов федерации, которые были объединены в три группы: суверенные республики; края, области, города Москва и Санкт-Петербург; автономные области и автономные округа.
ФД был подписан 31 марта 1992 года представителями РФ и всех субъектов, кроме Чечни и Республики Татарстан, которые подписали РФ позднее, он был подготовлен  в результате переговоров с субъектами федерации по инициативе руководства парламента. 10 апреля 1992 года VI Съезд народных депутатов РФ одобрил ФД и постановил включить его в качестве составной части в будущую конституцию. Конституция 1993 года (ельцинская) объявила о верховенстве своих норм над нормами ФД, но в то же время подтвердила действие норм ФД в сфере регулирования федеративных отношений.