Алевтина Евсюкова 

Их разъединяли не только восемь лет разницы, но и среда, в которой они сформировали свои жизненные позиции.
Она – солнцеликое создание, с ореолом сияющей меди волос, голубоглазая, с россыпью мелких веснушек на лице, весело улыбающемся миру.
Он – мужчина высокого роста. Квадратный лоб, нависающий над серо-голубыми глазами, выражение которых удивительным образом менялось в зависимости от тех, кто его окружал, и от его собственного настроения. О, он мог быть обаятельным, используя вибрации тембра звучного баритона с манерой говорить, грассируя, словно желая усилить своё влияние своим голосом на визави, если это были женщины. Или представители власти.
Он мог без малейшего смущения либо повелительно кричать, либо капризно ныть, возмущаясь всем и вся, либо грубо и беззастенчиво выпускать заряд за зарядом тирады на языке сленга, низвергая их на бедную голову жертвы, ничуть не беспокоясь, что его слышат дети или посторонние люди. Жертвой его выпадов была, конечно же, его молодая жена (в гражданском браке) – мать их очаровательных созданий: двухгодовалой дочери и сына пяти лет.
Сын фарцовщицы, он никогда нигде не работал, за исключением довольно странных случайных дел, выполняемых почему-то инкогнито. Его мать в годы распада СССР большую часть жизни провела в бесконечных рейдах в страны ближнего зарубежья.
Она – дочь экс-председателя некогда преуспевающего колхоза. И сама она, а звали её Васей, Василисой, и её сестра Лилия росли без матери, с ранних лет привыкая к самостоятельности и научившись живо управляться с домашними делами, с которыми не успевал управиться их отец, занятый нескончаемой работой.
У Васи, впрочем, как и у Лилии, была тьма поклонников. Обе они были видными, с хорошо сложенными фигурами. Обе отличались неотразимой притягательностью. Старшая – Лилия – кареглазая и белокурая, была вдумчивой и спокойной девушкой. Её облик и коса, длиною ниже поясницы, привораживали взгляды парней. Жизнь у Лилии, успешно окончившей академию, удалась. Она сумела построить карьеру ценного специалиста в городе – бухгалтера, программиста и экономиста, с совершенством овладев и юридическими знаниями.
А что же, Василиса? Она дважды бросала на полпути учёбу в престижных университетах. В конце концов, освоила специальность закройщицы и швеи, а позднее и парикмахера. Но легко увлекающаяся, она сделала опрометчивый выбор – связала себя весьма сомнительными кабальными узами, так называемого, гражданского брака с Костей, на первый взгляд видным мужчиной. Знала ли она о нём то, что должна бы была знать, неизвестно. Но когда узнала о его статусе неуча, тунеядца и стяжателя привилегий, предложила ему поступить, хоть куда-нибудь, учиться.
– А зачем учиться? Какой смысл? Всё равно меня уже никуда не возьмут на работу – стажа-то у меня нет никакого.… Да я и не нуждаюсь.… У меня есть деловая мама, а у неё четыре квартиры, кроме той, в которой мы с ней жили все годы. Квартиры она сдаёт в наем квартирантам, срывает с них неплохие бабки. Ей уже никуда от меня не деться. Какого вырастила, такого пусть и обеспечивает.
И действительно, его мамаша, сдавая студентам жильё, умудрялась не только держать их в ежовых рукавицах, но и безвозмездно эксплуатировать их труд. Этому же научила и сына.
Но при всей несуразности совместной жизни с Константином, Василиса, уступая ему во всём, была привязана к нему совершенно необъяснимыми узами. Если он, внезапно исчезая из дома, пропадал днями, а то и неделями, она безмерно страдала, не выдерживая и малейшей разлуки с ним. Он же мог не отвечать на её телефонные звонки.
И когда он, наконец, появлялся, Василиса была безумно счастлива. Запустив домашнее хозяйство за время его отсутствия, она вдруг проявляла чудеса перевоплощения. Всё в её руках мелькало, всё она успевала, не забывая о малейшей детали, как в быту, так и в отношениях с ним, с детьми, со свекровью, которая откровенно выказывала Василисе полное презрение, манипулируя всеми её делами и помыслами.
Неизвестно, что бы стало с Василисой, если бы не её неутомимый и всепрощающий папа. Когда он, приезжая попроведовать внука с дочерью, носившей под сердцем второго ребёнка, видел, как малыш разрывается от кашля, ставшего хроническим, он едва не терял голову от отчаянья. Свекровь выделила им квартиру, находящуюся в цокольном этаже старого дома довоенной постройки. От сырости углы в квартире стали хронически чёрными, не поддающимися никакому ремонту. Стены дома были поражены расползавшейся плесенью.
Но когда стала задыхаться от кашля и его дочь, ожидавшая ребёнка, его терпению пришёл конец. Назанимав денег и, продав всё, что только можно было, он, оформив кредит на старшую дочь, купил трехкомнатную квартиру на самой окраине города. Сам же ушёл жить к женщине, которая его любила долгие годы. Она всем сердцем откликнулась на его беду.
Любил ли он её? После вероломного предательства первой жены, оставившей ему двух крох-дочерей, он затруднился бы ответить уверенно. Но уважал он её безмерно. Она была для него преданнейшим другом. Вряд ли его можно упрекнуть. Ведь по натуре он, человек чести и долга, не смотря на тяжёлые девяностые годы в стране и на предательство жены, смог не только вырастить дочерей, но и дать им образование. Может быть, именно потому он и не женился раньше, чрезмерно переживая ответственность за дочерей. Но, как бы там ни было, его подруга завоевала доверие дочерей не как мачеха, а как настоящий друг.
Сколько усилий ему стоило вырвать дочь из цепких когтей рабской зависимости, одному Богу известно. Но победа была эфемерной. Исчезнув на несколько месяцев, его зять явился нежданно-негаданно в одну из ночей в канун нового года. Когда он, Владимир, нарядившись Дедом Морозом, неся ёлку и кумачовый мешок с подарками, гостинцами и продуктами, ступил на порог, то обомлел от неожиданности. В проёме распахнутой двери спальни на широкой кровати, опираясь на приподнятые подушки, возлежал зятёк, в его халате и с полотенцем, обёрнутым вокруг головы. Сердце отца защемило от внезапной боли.
– Васька, батя пришёл! Беги за бутылкой немедля! Эй, чёрт бы всех побрал, где ты!? Васька, кому говорю?! Оглохла?!
Владимир не помнил, как он очутился рядом с негодяем, грузно встающим с кровати. Не помнил он и того, как ему в два счёта удалось вышвырнуть Константина за дверь, затворив её на все замки. Затем он сгрёб манатки, затолкал их в рюкзак, валявшийся у шкафа, и вышвырнул его с балкона на орущего благим матом босого и полуголого «зятька».
– Старый ….., туфли…. Туфли отдай! Я – что, босиком …….?
Следом полетели и туфли, и тапочки, и бутылки. Не успел Владимир прийти в себя от бешенства, как его дочь, выскочив в неглиже из ванной, с визгом вцепилась в него.
– Ты…. Ты мне не отец! Он, между прочим, отец моих детей! Я люблю его!
Перепуганные внук и шести месячная внучка кричали что есть силы.
– Дочь, что ты говоришь?! Ты в своём уме?!
– Я не хочу тебя видеть! Уходи! Пошёл вон! Я тебе не дочь! Верни мне мужа! Иначе я прокляну тебя!
От звона в голове Владимир, похолодевший от предательства, напрягся.
– Хорошо, – словно очнувшись, он ощутил волну холодной ярости. – ты получишь мужа! – Глаза его пылали холодным блеском.
– Но не так, как тебе этого хочется! Я вышвырну тебя из этой квартиры, как драную кошку! Я лишу тебя материнства, как лишил его твою мать! А детей заберу себе, лишив тебя возможности общаться с ними. Я это сделаю! И до их совершеннолетия буду им опекуном. А теперь езжай к этому трутню, к этому порочному мерзавцу! Пусть он тебя кормит! А я, как кормил внуков, так и дальше прокормлю. Но ты от меня не получишь ни копейки, кроме как на дорогу к этому выродку!
Василиса онемела. Никогда прежде она не видела таким своего отца, самого доброго, самого заботливого в мире. Побледнев, обессиленная, она опустилась на пуф, не в состоянии произнести хоть слово. Неожиданно её тело стала сотрясать икота. Слёзы, было залившие  её покрасневшее лицо, внезапно застыли пеленой в глазах, мешая ей смотреть.
– Ты…. Т– т – ты, н – не п – п – посмеешь…
– Я посмею! – загремел его голос, от которого он ещё больше похолодел, но уже не от ярости, а от испуга – не узнавая самого себя.
Тут он неловко, словно оползая, опустился на пол, обхватив голову руками и крепко зажмурив глаза, пылающие от горячих слёз, давящих на глазницы и готовые вот-вот сорваться. Притихшие на мгновение малыши, принялись плакать. Но ни Василиса, ни Владимир их  не слышали, словно застывшие в прострации. И вдруг она услышала сдержанное рыдание отца.
– До чего же, дочь, ты довела отца! Ты отняла у меня пол жизни! Да что, жизнь!? Ты душу отняла у меня!

После состоявшегося между ними долгого и серьёзного разговора, его дочь словно повзрослела. Она стала искать работу. Поиски оказались не простыми. И результата они не дали. И тут выручила папина жена. Она попросила Василису перешить ей свой любимый костюм, уже давно ставший ей свободным. Затем Василиса к её юбилею сшила платье-костюм, а чуть позднее – пончо и жакет. Все четыре вещи удались на славу. Она получила за них денежное вознаграждение, чувствуя себя, словно именинница. Благодаря заботам мачехи Василиса стала получать заказы. А спустя месяцы у неё от заказов уже не было отбоя.
Жизнь как будто налаживалась. Были у них семейные праздники, поездки за город, на южный берег и, главное, радость совместного общения. И всё бы ничего.… Но… Привязанность Василисы к Косте не исчезла. Она ухищрялась, после долгих уговоров, вызывать его на время длительных отъездов отца из Севастополя, или на время работ в саду. Отец арендовал землю, посадив персики и столовый виноград. А на эти работы у него уходило много времени.
Изощрённость человека может достигать совершенства, когда он идёт на поводу у желаний. И Василиса не была исключением. Она под любым предлогом вызванивала Костю. А причины находились всегда: то Даниил переживал очередной рецидив бронхита, то маленькая Варвара вспыхивала как берестяная кора от жара, то сама она заболевала то гриппом, то ангиной.
Её призывы к милосердию Кости находили отзыв. Ему-то было всё равно – на чьей шее сидеть: матери или жены. Благо, обе терпели его выкрутасы. Приезжая, он требовал, чтобы к его приезду были коньяк или херес, а то и Шампанское. И, непременно, пиво. И, конечно же, что-то вкусненькое. Особенно ему нравилось, чтобы стол украшал наполеон или торт-мороженое. И кофе. Без этого атрибута сибарита он не желал обходиться. Кофе Василиса непременно должна подавать ему в постель. Разумеется, её возражений он не терпел.
– Что за бунт!? Василиса! Что за тон?! Это батя тебя настроил?! Так почему бы тебе не проводить интимное время с ним – самим?
Или:
– Я сказал – деньги! Чтобы вот здесь, сейчас они были и немедленно! Я тоже имею право на пособие. Это и мои дети – не забывай! Я сказал – сто пятьдесят! Скажи спасибо, что не три сотни, что остальные маман доложит.
– Да не забудь, я ложусь в клинику в Киеве. Я не намерен до конца жизни "крутить колёса" и курить всякую гадость. Я хочу "завязать" и точка. Ты откладываешь деньги? Я ведь твой муж! И отец твоих детей! Это, ведь через тебя я стал таким

зависимым…. Ты мне все нервы перепортила!  И так матушка отдувается за тебя – тратит на мои нужды львиную долю своих денежек, кровных…. Ты должна ей спасибо сказать.
Или:
– Стоять, я сказал! Повторять я не намерен. Высвистала меня ты. Значит, принимай таким, какой есть. Под тебя подстраиваться я не намерен.
– Работать?! Я болен! Из-за тебя!

Но сколько бы не висели мрачные тучи невзгод – в семье, как и в природе, – их разрывает в клочья внезапно прилетевший ветер. Владимир, несколько раз заставший зятя, сумел-таки принудить его к разговору, когда тому не удалось позорно сбежать от тестя. О чём они говорили – никто не слышал. Но после разговора Костя стал побаиваться не только тестя, но и саму Василису. Дело дошло до абсурда. Услышав звук открываемого дверного замка, он с невероятной скоростью, подхватив свои вещи, едва успел спрятаться в шкафу. В этот момент Василисы не было дома – она отводила детей в детский сад. Этот казус способствовал его краху.
Да и сама Василиса, вероятно, переступила грань зависимости перед ним – она перестала его вызванивать. И, если он внезапно появлялся, она уже не позволяла ему распоясываться.
–Ты приезжаешь к детям, а не ко мне. Я меньше всего хотела бы тебя лицезреть. А вот дети ждут от тебя искренности, внимания и …. гостинцев. А с чем приехал ты?
Или:
– Ты хочешь есть?! Сходи в кафе – там и поешь!

А ведь, возможно, наступит день, когда она встретит настоящего человека, достойного уважения, готового стать не только мужем, но и другом её детей, таких ласковых и доверчивых.
Ну, а что станет с Костей? Диалектика жизни такова – каждый оплачивает свои счета сам, и, тем более, накопившиеся.