Евгения ЛЯШКО

Пролог
По набережной реки Кубань неспешно прогуливалась пара семнадцатилетних подростков. Юные краснодарцы этим первоапрельским утром всерьёз увлеклись отнюдь не шуточным разговором. Подтянутая юнармейка Оля Лагорская, мечтающая стать учителем литературы, поражала бесконечно влюблённого в неё Глеба Бойченко глубиной познаний «Слова о полку Игореве». Солидно овеянный чредой занятных фактов, Глеб, тем не менее, не упускал обращённых на спутницу восхищённых взглядов, пробегающих мимо спортсменов — обладателей атлетических фигур. Он их встречал с улыбкой. Его уже не волновало, разве что совсем чуть-чуть, собственное нескладное плотноватое телосложение. Больше не лишала покоя заурядная внешность типичного умника, по которой сразу было видно, что дружба с книгами ему куда ценнее походов в фитнес-клуб. «Пусть сколько хотят, рассматривают красавицу Олю, вот уже как полгода она моя. Моя фея», — торжествующе думал Глеб.

— Династические браки всегда были инструментом дипломатии, — вещала Оля, едва удерживая длинные светлые волосы от капризных порывов весеннего ветра, — в случае с кочевниками поступали так же, но несколько однобоко. Русские князья охотно женились на дочках половецких князей, а родственниц ханам не отдавали. Потому что из правящей династии могли отдать в жёны лишь равному, а половцев считали влиятельными, но не равными. Чтобы прекратить набеги, князья женились на девушках из степи и крестили их, это было даже делом богоугодным. И как бы ханы половецкие не испрашивали себе жён из русских, не получали. Ведь тут ещё один пункт кроме отсутствия паритета существовал. Кто же из правителей Руси «предательство» своей веры позволит? Так вот, вернувшись из плена, Владимир женился на дочери половецкого хана, которая приняла христианство и стала зваться Настасьей.
Воспользовавшись короткой паузой, пока Оля поправляла спутавшиеся пряди, Глеб как бы, между прочим, проронил:
— Насколько я помню, в поэме не сказано о том, что сын Игоря женился на половецкой девушке. И о том, что он из плена сбежал, тоже не говорилось.
Оля удостоила его островатым взглядом, от которого Глеб ощутил укол самолюбия. Его нутро эрудированного всезнайки зашевелилось и напряглось.
А Оля чуть свысока заявила:
— Роль педагога не только в том, чтобы передавать опыт, нажитый поколениями, но и помогать расти и развиваться. Учитель литературы обязан расшифровать детям и исторический пласт, заложенный в произведении. Ученики должны получать полноценную картинку, чтобы самостоятельно сделать выводы, а не пытаться зазубрить то, что нужно знать для получения хорошей оценки. Поэтому я читаю не только само произведение, но и штудирую позицию историков на его счёт, изучаю мнение литературных критиков.
— И что критики говорят? Всё ещё считают, что школьникам надо изучать, как русский князь в плен попал?
— Ты меня удивляешь! Подумай о духовном наполнении этого произведения! Писатель, он же профессиональный критик, Пётр Иванович Ткаченко хорошо сказал, что рассмотрение исторических событий самих по себе, вне духовного содержания и смысла, лишь набор фактов. Подобное упрощенство обходит мотивацию и причины событий.
— Я не так выразился. Не в девятом, а в одиннадцатом классе проходить бы…
— Не надо оправдываться, — она снисходительно улыбнулась, и словно разжёвывая сложный материал несмышлёнышу, произнесла, — если не спешить и призадуматься, то всё очень даже просто раскроется. В текст заложена христианская основа. «Слово» перекликается со Священным Писанием, — а потом поучительным тоном добавила, — лишать изучения догматов христианства тех, кто получает неполное среднее образование для нашей по большей части православной страны недопустимо. К тому же я думаю, что подобное произведение особо полезно для чтения в смутные времена, — и Оля сделала ударение на конец фразы, — такие как наши времена.
— Хм-м прочтение через библейские образы…, — рассеянно пробормотал Глеб, и попытался переосмыслить древнерусское произведение вслух, — всё хорошо, но князь Игорь возжелал ратных побед и пошёл на вражескую землю. Он недооценил врага и собственные силы. Князь попал в плен. На Руси поднялись мятежи, и началась кровавая междоусобица. Хм-м-м…, — он щёлкнул пальцами, — я, кажется, понял — беды человека приходят от крушения личности. Такое случалось в прошлом, такое случается и в наши дни, и вероятно будет происходить в будущем. Это обыденно для человеческой сущности. Заблуждение и проступок идут рука об руку.
— И раскаяние. На кого сходит просветление, может исправить ошибку и обрести мир, как для себя, так и для своего народа. С высокородными пленниками половцы хорошо обращались. Летописцы сообщают, что Игорь даже на любимую ястребиную охоту частенько выезжал, священника ему предоставили. Но князь Игорь сбежал. Он рисковал и вернулся. На Руси праздник, — Оля, задумчиво рассматривала что-то вдали, — главе государства нужно справедливо, но жёстко править. Сладкого няшку — «слижут». Горького деспота — «выплюнут». На таком месте не честолюбие тешить надо, а мудрость проявлять. А Игорь вначале повёл себя как мальчишка, которому лишь бы мускулами поиграть. Как жаль, что даже самый сильный лидер имеет изъян, — она заговорила быстрее, — выражаясь словами Петра Ивановича: «Это поэма о том, как живёт, как погибает в безверии и как спасается в вере человеческая душа». Я дам тебе книгу Ткаченко «Поиски Тмутаракани», в ней подробный анализ изложен.
Глеб кивал, а сам, почуяв скрытый вызов в словах Лагорской, впал в раздумье. Страстное желание захватило разум отличника: он неистово захотел доказать Оле, что заботливые правители существуют. Но припомнить идеальные примеры из истории никак не удавалось.
Умиротворённо вздохнув, она спросила:
— Мы ещё «Домострой» хотели обсудить…
— На сегодня достаточно. К тому же я его не читал. Уверен, что там тоже не всё на поверхности. Когда ознакомлюсь с текстом, обязательно поговорим. Мне интересна твоя точка зрения.
Он остановился. Оля, продолжая идти, обернулась и удивлённо посмотрела.
— Что?
Глеб качнулся и, степенно набирая ход, двинулся дальше.
— У меня возник вопрос. Тогда люди жили без современных заморочек о пресловутом успехе. Каждый с самого рождения знал своё место в обществе — в чужие сани не садились, совершенствовались в ремесле или в чём-то другом. Они не страдали от проблем с экологией. Всё натуральное. Всё своё. Традиции предписывали ясный уклад жизни. Законы прозрачные, а не то, что сейчас, не всегда разобрать, о чём сказано. И так далее. Если бы не набеги кочевников, созидай и радуйся.
— И если бы не наследственное дробление земель и междоусобные войны, — смеясь, добавила Оля и спросила, — так в чём вопрос?
— Ты бы хотела жить в такую эпоху?
— О нет! Лекарств нет, да много чего нет. А ты?
— Я бы попробовал. Эх, туда бы наши технологии…
— Автомобили? Интернет?
— Не. Чтобы природу выхлопами не загрязнять. И без вредного влияния соцсетей. Какую-то одну технологию, но самую важную.
— И кто бы её туда доставил?
Глава 1
Весенние каникулы с виду обычный десятиклассник Дима Дроздов встретил на берегу Голубого озера — одного из самых глубоких карстовых озёр в мире. Следуя по тенистой дорожке за худым, как щепка специалистом-подводником из Русского Географического Общества, почёсывая шею, он сонно слушал ознакомительную лекцию об уникальном природном комплексе — подпитываемом артезианскими водами каскаде пяти водоёмов, соединённых пещерами и объединённым общим названием. Бирюзовая гладь озера приятно радовала глаз. Лёгкий запах сероводорода не портил впечатление, потому как забористый горный воздух правил бал. Постепенно Дима пробуждался и настраивался на рабочий лад.
Сутки поездом по маршруту Воронеж-Нальчик порядком его уморили: выспаться юному волхву за всю дорогу не удалось. И совсем не из-за шумных соседей, собравшихся штурмовать двухпиковый Эльбрус и покорять горнолыжный курорт, где туристы будут кататься ещё до середины мая. В какой-то степени Дима был даже благодарен этим любителям активного отдыха. Слушая их байки, он отвлекался от терзающих раздумий, немного притупляя выхолаживающе-бередящее ощущение, что ненароком может упустить нечто важное. Последние тридцать километров от столицы Кабардино-Балкарской Республики до места назначения, он на самую малость прикорнул, угомонившись под шуршание шин по ровной дороге. Когда такси умчалось, Дима протёр слипающиеся глаза, закинул на спину почти невесомый рюкзак и твёрдой походкой зашагал мимо зданий турбаз к дайвинг-центру. Он не собирался здесь гостить. Визит носил однодневный характер. В кармане лежал билет на вечерний рейс. Автобус в Краснодар отправлялся около полуночи. Дима рассчитывал прибыть к дедушке знахарю уже утром завтрашнего дня.
Внимание юного волхва приковал объект на пристани. Издали приметив выпирающий стеклянный пузырь, Дима невольно сглотнул. Пожалуй, только теперь он до конца осознал, что ему предстоит. Они быстро преодолели последний виток пути. На воде едва заметно покачивается батискаф. Вблизи он и вовсе казался игрушечной посудинкой, сродни аттракциону в детском аквапарке. Юный волхв слегка оробел. Подводник же выглядел счастливым и, любуясь крошечным чудом техники, громче прежнего произнёс:
— На подобном аппарате местные глубины некогда изучал знаменитый исследователь Жак Ив Кусто, но до дна в восьмидесятые добраться никто не мог. А вот наш современный удалец куда поживее будет. Шесть лет назад впервые дна позволил нам достичь. Двести пятьдесят восемь метров здесь. Скорость погружения один-два метра в секунду. Скоро справимся. Но рассмотреть всё успеешь, прозрачность отменная, — сосредоточенно оглядев худощавого молодого гостя, он посоветовал, — скинь куртку и с рюкзаком оставь Лене, чтоб не так тесно и не жарко было, — он как-то странно улыбнулся, — надо же, твои голубые глаза темнее, что ли стали.
— Егор Аркадьевич, это озеро отражается, — уверенным тоном ответил Дима, прекрасно зная, что цвет воды совершенно тут ни при чём.
Сапфировый оттенок всё чаще проявлялся во взгляде юного волхва и особенно был ярок тогда, когда Дима двигался в верном направлении. Его глаза словно компас указывали путь к осколкам Коркулум. Но, к сожалению, это был лишь индикатор приближения, а не прибор для ориентирования. Дорогу к частицам сердца Вселенной ещё предстояло отыскать.

Отдав вещи, появившейся точно призрак ассистентке Лене, Дима забрался за подводником в батискаф. Ладони вспотели и скользили. Украдкой он вытер их о джинсы и невзначай посмотрел на Егора Аркадьевича. Тот, был занят запуском аппарата и вроде ничего не заметил. Подводник увлечённо продолжал рассказывать о геологических тонкостях, вздыхал, что может быть, однажды откроется секрет, почему в озере круглогодично температура девять градусов Цельсия и, пророчил, что обязательно отыщется тоннель, ведущий в океан, который позволит из этой точки планеты оказаться в любом месте Земного шара.
Экскурсия началась. Вода забулькав, сомкнулась над батискафом. Аппарат быстро погружался в тёмно-изумрудные воды. Какое-то время Дима привыкал к полутьме, бойкому миганию огоньков на датчиках в кабине и специфической подводной тишине. Видимость составляла чуть больше десяти метров. По форме озеро напоминало кувшин с узким горлышком. На глубине до ста метров прожектор регулярно высвечивал водолазов, которые собирали пробы растительности. Дальше только рельефные отвесные скалы. Ближе ко дну в обзор попала миниатюрная подлодка: пилот отбирал грунт с самого дна. Ничего необычного или примечательного Диме не попадалось. На лбу юного волхва выступила испарина. Избыточная сосредоточенность нудила, однообразная обстановка убаюкивала. Чтобы не уснуть, он пару раз себя больно ущипнул — не помогло. Тогда, получив разрешение подводника, Дима фотографировал всё подряд, параллельно размышляя над тем, кто же всё-таки сподвигнул давнего знакомого полковника ФСБ, возглавлявшего секретный Отдел Преданий организовать эту поездку. Основных версий сложилось две: новый штатный ведун надоумил или очередной вредитель с более высоким званием, будучи последователем инопланетных Дивинус, запретил самостоятельное изучение. Но версии не приближали Диму к тому, что было сокрыто в озере. Он покусывал нижнюю губу и с усердием продолжал фотографировать.
После экскурсии Диму сопроводили в уютное кафе, оформленное с национальным колоритом. Оно располагалось непосредственно на берегу. Сначала Дима обрадовался. Он специально сел на летней веранде, где свежий воздух бодрил прохладой. Юный волхв хотел пересмотреть сделанные снимки и расспросить Егора Аркадьевича, в случае если обнаружит что-то интересное. Но не тут-то было, ему компанию составила Лена, которая по характеру напоминала словоохотливую тётушку-хлопотунью и обладала незаурядным аппетитом. Озадаченный неуместным и упорным вмешательством в личное пространство, Дима из вежливости сдался. По настоянию ассистентки он плотно перекусил дымящимися мясными и сырными хычи́нами, запивая, тающие во рту лепёшки, айраном. Когда Лена узнала, что он совершенно свободен до самой ночи, оживилась.
— Поедешь со мной в Нальчик! — сотрясая ключами от автомобиля, восторженно объявила она. — Ребята всё время заняты, а мне нужен сильный компаньон!
Будучи не против сократить дорожные расходы и избежать прочих неудобств, Дима снова согласился, но всё же уточнил, что от него потребуется.
— На рынок! Базар на Кавказе это нечто большее, чем торговля!
— Неужели? Это ещё и обилие сплетен, да? — съязвил Дима, не сдержав разочарование от предстоящей участи носильщика.
— О-о-о, ты ещё многого не понимаешь! На базаре можно узнать правила выбора лучших гранатов, получить советы как правильно специи применять, выяснить тонкости приготовления сыров, пирогов, чурчхелы! Попробовать разные вкусности!
Дима решил выторговать себе утешение.
— А культурная программа будет?
— Отчего нет. Что интересует?
— Музей!
Собственно что ещё мог попросить сын историка?
Глава 2
Поход по рынку был ровно таким, каким его себе Дима и представлял: тучные неудобные сумки, бойкая толкотня, смесь назойливых ароматов и нескончаемый гул людских голосов. Когда он с Леной наконец-то добрался до музея, времени для полноценного осмотра не было: до закрытия оставалось меньше часа. И пока ассистентка беседовала с кассиром, Дима как угорелый носился по выставочным залам. Падение было предопределено. Споткнувшись, он расстелился на паркетном полу. Взгляд упёрся в каменное конусообразное изваяние. За малым Дима не расшибся об него. Переведя дух, юный волхв поднялся и, потирая ушибленные места, поплёлся на выход, мимо череды карт Черноморско-Каспийской территории.
— Молодой человек, разве вам это не интересно? — окликнула седая дама в форменном платье, указывая на стенд с картами.
— Интересно. Но я и так знаю, о чём здесь сказано.
— И о Пятиморье в курсе? — с хитрой улыбкой полюбопытствовала она, насмешливо взирая сквозь очки в роговой оправе.
Дима взглянул на часы над дверями. Десять минут, чтобы ответить на брошенный вызов. Изобразив задумчивость, он в профессорском темпе произнёс:
— Геополитик Маккиндер ввел понятие «пятиморье» в своей работе «Географическая ось истории». Он составил условный пятиугольник между Каспийским, Чёрным, Средиземным, Красным морями и Персидским заливом. Кавказу Маккиндер отвёл важную роль в истории данного региона. Окаймлённый морями Кавказский хребет и сегодня стратегический плацдарм для продвижения вглубь Среднего и Ближнего Востока, выход в Персидский залив и Средиземноморье. Кавказ естественный барьер и он же «мост» между Европой и Азией. По этому «мосту», какие только обитатели евразийских степей не хаживали: сарматы, скифы, аланы, гунны, хазары… Все они участвовали в этногенетических процессах, способствовали формированию народов и этнических групп, живущих сегодня на данной территории.
— Браво! Как приятно осознавать, что наша молодёжь так много знает. Нет слов! — растрогавшись, всплеснула руками смотритель.

Довольная удачным выездом, ассистентка после сытного ужина в ресторанчике, подкинула Диму на автовокзал, вручив «на дорожку» бумажный пакетик конфет. В тёплом зале на широкой скамье, разморённый юный волхв, ели сдерживался, чтобы не заснуть. Спасали тягучие карамельки: они нещадно прилипали к зубам, и Дима усердствовал над удалением липкой массы. И вот он в автобусе. Повезло: в своём ряду он один, ближайшие пассажиры только спереди. Дима смело скинул кроссовки с гудящих от усталости ног. Примостил рюкзак, как подушку и разлёгся на сиденьях. Автобус тронулся. Но блаженный сон не приходил. Одолевало беспокойство. Поездка вышла на завершающую стадию. Он покидает регион. Что-то упустил. Но что? Негодование взяло вверх. Хмурясь, Дима принялся листать снимки в фотоаппарате. Что-то не давало ему покоя. Тёмные глубины озера представали идентичными фотографиями. Ничего необычного. Он просмотрел трижды и хотел уже убрать фотоаппарат, как вдруг замер. Подобное временное замешательство испытываешь, случайно разглядев на рисунке обоев морду неведомого чудища. Дима резко сощурился и широко раскрыл глаза. Сомнений не было, на него пустыми глазницами смотрел человеческий череп.
— Как я раньше его не заметил? — прошептал юный волхв.
Он увеличил кадр, уменьшил, покрутил по сторонам света. Определённо на отвесной подводной скале вырисовывался череп, как если бы повёрнутый полубоком. На теменной части просматривался узор. Изысканной красоты в нём не было. Завитки походили на простоватый орнамент. Дима задумался. Где-то в журналах отца мелькало нечто схожее… Ну, конечно! Тибетские резные черепа. Резьба по черепу являлась одной из старых ритуальных традиций. К этой практике прибегали, желая избавить семью покойника от проклятия или направить на верный путь заблудшую душу владельца. Но здесь был иной случай. Он ещё раз критически осмотрел находку. Это не игра света и теней. Скалы так причудливо сформироваться не могли. Череп высекла рука человека. Но когда? Некто нырял под воду или побывал у скалы, когда озера ещё не было? Кто-то из просвещённых мужей забрался в пещеру? Хотел что-то оставить в назидание, избавлял, судя по гигантюре, целое селение от проклятий или что? Вопросы копились. Ответов не было. Но, несмотря на отсутствие ясности, Дима удовлетворённо заулыбался. Он съездил не напрасно. Он нашёл зацепку. Поездка имела результат, пусть пока и не понятно какой.
Глава 3
С утра понедельника на даче Степанцевых посетителей поубавилось. Как не хотелось чете Степанцевых и их друзьям супругам Бойченко покидать благоухающий весной Чёрный лес, но работа в Краснодаре ждать не могла, поэтому раздав детям последние наставления, они умчались. Хозяйский сын Паша с одноклассником Глебом и его младшей сестрой Машей имели немалый список поручений. Однако недельный горизонт каникул позволял расслабиться в первые деньки и не спешить с делами. Но казалось, временно́е послабление Маши не коснулось. Она, сразу после завтрака, собрав длинные волосы в косу, как и ребята, нарядилась в камуфляжные одеяния и целеустремлённо сновала по всей даче. Пока Паша во дворе демонстрировал её брату мастерство в метании ножей и набивании мяча, она, сопровождаемая белоснежным остроухим псом, сначала ворошила ящики комодов по всей кухне, а потом принялась грохотать в сарае. Когда Маша появилась с коробом, Глеб поинтересовался:
— Дай угадаю, консервные банки разыскиваешь?
Сестра кивнула.
Паша, поглядывавший на Машу, перестал чеканить. Он поправил кубанку и ласково спросил:
— Машуль, тебе помочь?
— Я уже справилась. Маловато. Пройдусь по деревне.
— Я с тобой, — сказал Паша, устремив вопрошающий взор на Машу.
Она отставила короб под навес, приласкала пса, отряхивая его от паутины.
— Оёёюшки! Как ты же перепачкался! — Маша взглянула на Пашу, тот ещё ждал ответа, она деликатно произнесла, — Моцарт со мной прогуляется. Он грозная лайка. В обиду не даст, если что. А если ты начнёшь меня ревновать к местным ребятам, то жестянок мне не видать.
Пробурчав что-то себе под нос, Паша продолжил набивать мяч.
Глеб посмотрел на часы мобильника и вдогонку сестре изрёк:
— Дима скоро будет. Думаю, что Георгий Максимович, наверное, уже кормить внука заканчивает.
Маша, спохватившись, резво развернулась.
— Вот поздороваюсь с Димой и пойду. Вы же по фотке, что он ночью прислал, ещё ничего не придумали, и у меня идей нет. Зато реальную пользу могу принести. Соберу банки и привезу их в штаб, а там из них блиндажные свечи изготовим. У юнармейцев перерыва на каникулы не бывает.
— Как и на войне, — мрачно подметил Паша.
Калитка скрипнула. Моцарт рванул встречать гостей. Он приветливо запрыгал между Димой и его мохнатым товарищем — волком Акелой.
Дима потрепал Моцарта за уши.
— Какой большой вымахал! Уже всё, не щенок совсем. Достойный напарник для игр у Акелы появился.
— Это только если твой Акела серьёзность с морды отбросит, тогда напарника для игр и обнаружит, — смеясь, сказала Маша, рассматривая исполненного величием волка, который полуприкрыв янтарные глаза и ухом не повёл на пылкие заигрывания Моцарта. — Ладно, привет и пока. Не скучайте!
Друзья, обменявшись приветствием, расположились на ротанговых креслах.
— С дедом находкой поделился? — спросил Паша.
— Он с таким не сталкивался, — посетовал Дима.
— Хех, к нунтиусам бы обратиться, но они что мяч, который ушёл на трибуны. Попробуй, отбери у фанатов. Где они сейчас? Куда их как ветром унесло? Но кто мы такие, чтоб перед нами отчитываться? — возроптал Паша и пихнул Глеба, — что молчишь? Неужели у нашего умника совсем идей нет?
Глеб пожал плечами.
— Мало данных.
Паша тихо рыкнул, взглянул на Диму.
— А помор твой, что говорит?
— Так Пасхальная неделя. Наставник просил его по пустякам не беспокоить. Я ещё не дорос до того, чем он сейчас занимается, а то бы он меня с собой позвал.
— Вот те на-а-а, — протянул Паша и спросил, — а если это не пустяк? Что тогда?
— А какие у меня доказательства? — вопросом на вопрос ответил Дима, и наступило тягостное молчание.
Все трое уткнулись в мобильные телефоны, пристально вглядываясь в загадочный снимок. Через какое-то время Глеб расплывчато произнёс:
— Хм-м-м как если бы подобие контурной карты… И очертания как будто знакомые… Надо ещё подумать.
Юный волхв потёр щёки.
— Я чувствую, что в этом что-то есть… Осколок Коркулум где-то совсем рядом.
Паша звучно хлопнул в ладоши.
— Отпустим, и всё само сложится. Не зацикливаемся!
— Да, твоя мама так часто советует, — на длинном выдохе пробормотал Глеб и, прокашлявшись, поделился, — мы тут с Олей на днях обсуждали жанры литературы. И я вот о чём подумал. В фантастике есть полезное зерно. Это не только развлекательное чтиво с уходом от реальности.
— И чем полезны розовые единороги? — расхохотался Паша.
— Я о НФ. О научной фантастике, — уточнил Глеб. — Сама суть НФ — это повествование о вариациях устройства будущего. Размышление о концепциях существования будущего человечества как такового. Читателю предоставляется анализ возможного бытия. Я думаю, что НФ должна задавать ход. Раздвигать рамки реальности. Побуждать думать о сверхзадаче, а не о рутине. В науке что-то давно ничего этакого не было. Нет прорыва. Всё топчется на уже существующих открытиях или вертится вокруг создания искусственного интеллекта. Такое ощущение, что людям в конец надоело развивать себя, все хотят только на кнопки тыкать и чтобы всё само делалось. Этакий добровольный переход в рабство к машинам.
— А я был бы не прочь, чтобы за меня тут кто-то граблями прогрёб и дров наколол, — расхохотался Паша. — Не вижу в этом ничего плохого.
— Это пока не видишь. А когда твои мозги и «кубики на животе» жиром заплывут, иначе запоёшь, — усмехнулся Глеб.
— Так я это, с мячом наверстаю! — отшутился Паша, но серьёзный взгляд говорил о том, что он понял, о чём толкует одноклассник. — Слушай, а что ты на других пеняешь, сам что-нибудь изобрети. Кто тебя останавливает? Возьми и соверши прорыв, — он хохотнул, — ты уж извини, но мне кажется, что даже у такого умника как ты ничего не получится. Всё, что было нужно, уже есть. А волшебные палочки нам «не светят», с их помощью мы бы та-а-а-к накуролесили. Так что прорыв в науке отменяется.
Глеб сложил пальцы в замок.
— М-да всё есть. Даже Вечный двигатель. Но использовать не дают.
— Да ладно?! — в один голос сказали Паша и Дима.
— Да. Ещё во времена СССР советский учёный Нурбеем Гулиа изобрёл устройство с КПД в небывалые девяносто восемь процентов. Должен был случиться прорыв, но финансирование свернули. В то время бензин стоил копейки, а внедрение изобретения потянуло бы немалые затраты. Более того если бы это изобретение попало за границу, то нашу нефть перестали бы покупать. В итоге супермаховик Гулиа стал угрозой национальной безопасности. Но главная причина сокрыта в другом месте. Мировые игроки, которые протянули свои щупальца и в науку, а не только расставили своих людей по правительствам государств, не заинтересованы, чтобы нефть прекращала быть основным планетарным энергоресурсом. Это несколько вопрос денег, это больше об управлении будущем. Верхушка хочет создать условия, чтобы их потомки продолжали управлять. Это способ выживания верхушки.
— Везде политика. Всё завязано на экономику, — фыркнул Паша.
— А как по-другому? Руководство страны обязано учитывать все аспекты. Это как папа сказал однажды, что когда едешь в потоке машин, который двигается со скоростью шестьдесят километров в час, хотя на знаках предписано сорок, то и ты едешь с превышением, иначе произойдёт коллапс.
— Масоны рулят, — добавил Дима и тут же поправился, — но опаснее масонов иезуиты.
— Согласен, — закивал Глеб.
Паша сжал кулаки.
— Хватит умничать!
— Я поясню, — миролюбиво предложил Глеб, — а Дима дополнит, если что. Орден Иезуитов весьма влиятелен. Начиная с основания, за пятьсот лет их акторство прослеживалось в самых различных сферах. Сегодняшний папа Римский Франциск из их числа. Иезуиты и масоны противоборствуют. Они пользуются схожим стилем ведения тайной политики. Множество могущественных персон из транс-национальных корпораций и правительств стран их ставленники. Иезуиты двигают слово Божие в своей обработке. Масоны занимаются циркуляцией капиталов. Где-то на стыке воспитания народных масс они пересекаются, якобы заботясь о духовном просвещении и финансовой грамотности населения. В разгаре религиозная война. Перетрактовка Священного Писания и введение в нормы того, что ещё недавно было аморальным становится обычным делом. Куда это всё приведёт одному Богу известно. Россия сегодня чуть ли не единственный оплот всего традиционного мира и многое, если не всё держится на фундаменте Православной веры.
Глеб посмотрел на Диму. Тот кивнул и взял слово.
— Только один комментарий. Я приведу пример, тайной политики. У историка Андрея Фурсова есть видеолекция, где он в подробностях рассказывает, из-за чего произошёл раскол Русской Православной Церкви в семнадцатом веке. После него, кстати, и появились старообрядцы. Иезуиты смогли убедить царя Алексея Михайловича, что Османская империя слаба, а это было совсем не так. Они предложили немного помочь грекам, и вместе захватить Константинополь. Но чтобы договориться с греками, стояло условие — следовало привести в соответствие русскую веру с греческой. Удар тогда по русскому обществу случился колоссальный. Действия иезуитов привели к общему ослаблению государства.
Паша отмахнулся.
— А ну вас! И так понятно, что всюду договорняки и заговоры, — он улыбнулся словно хитрый лис, — Глеб, ты лучше скажи, что там насчёт прорывного изобретения? Слабо?
— Я бы наноробота создал, — мечтательно произнёс Глеб.
Лицо Паши вытянулось.
— Может, я тебя удивлю, друг, но нанороботы уже существуют.
— Да. Я знаю. Я не так выразился. Конечно же, я не учёный. Ещё им не стал. Но вот если бы выучиться по нужным дисциплинам, получить грант на содержание соответствующей лаборатории, то я бы трудился над тем, чтобы нанороботы, как машины по ремонту на клеточном уровне смогли Человека Разумного преобразить в Человека Вечного. Ну, почти… в Вечноздорового точнее будет.
— Чего?! — хором спросили Паша и Дима.
— Я вживлял бы всем нанароботов и те бы как личные врачи постоянно поддерживали идеальное состояние организма. Понятное дело, что возраст возьмёт своё, но… Представляете, столько бы жизней мог спасти мой наноробот, если бы его смертельно раненым подсаживали или безнадёжным больным?
— Это только для избранных будет. Отберут у тебя такую технологию, — хмыкнул Паша.
Глеб протяжно вздохнул.
— М-да общество перерасти должно. Справедливым повсеместно как сделается, тогда все технологии на благо и заработают.
Взъерошив волосы, Дима возразил:
— Только каждый под справедливостью своё понимает. Сталин как-то высказался: «Я всегда думал, что демократия — это власть народа, но вот товарищ Рузвельт мне доходчиво объяснил, что демократия — это власть американского народа».
— Поправочка, — щёлкнул пальцами Глеб, — под демократией американского народа понимать надо — власть американских олигархов. Иначе бы у них треть населения за чертой бедности не жила.
— А у нас в стране уровень бедности какой? — с кислым видом спросил Паша.
Наморщив лоб, Глеб важно протянул:
— В одной аналитической статье давалось сравнение по наличию жилья. В США это они сами у себя посчитали, что треть американцев в картонных коробках на улицах спят и приютами бездомных пользуются. А вот наши статисты, по этому признаку нищеты чуть больше четырнадцати процентов выявили. По субъектам незначительный разброс цифр имеется, — он невидящим взором уставился на пролетающую стайку птиц, — я вот задумался, а в чём причина нищеты.
— И как? Преуспел? — не без ехидства осведомился Паша.
— У этого социального явления две подноготных. У некоторых в семейном культурном коде заложен фатализм вкупе с ложным смирением и неумением планировать. У других структура общества с экономическим неравенством главенствующий фактор. Пособиями и льготами этого не перекрыть… Люди должны понять, что надо постоянно учиться, повышать уровень собственного образования, тогда и возможности шире. Здоровье все должны укреплять, чтобы вдруг не заболевать и не сидеть без денег на больничных или вообще без работы не остаться. И жить посредствам!
Паша похлопал по креслу Димы.
— Он не учёным стать хочет. К политической карьере готовится.
Дима рассмеялся вместе с Пашей.
— Не иначе.
Вдруг Паша посерьёзнел.
— Вот победим, тогда и будем о всякой всячине рассуждать, а пока надо всё для фронта, всё для Победы. И Маша нам в этом пример.
— А что для тебя значит победить? — спросил Глеб.
— Как это что? — в лёгком смятении переспросил Паша. — Бойцы вернулись домой. Ну, Победа!
— А дальше что? — не унимался Глеб.
Разозлившись, Паша гневно выпалил:
— Слышишь, хочешь поизображать владыку мира, возьми какую-нибудь игру из «стратегий» и в ней упражняйся, а мне голову не морочь всякой философской ерундой!
Снисходительно Глеб проронил:
— Если переживаешь как там моя сестра, то пойди, проследи.
Паша расхохотался.
— От тебя ничего не скроешь! Вот только я хорошо себе представляю, чем эта слежка закончится, если я буду обнаружен. А поскольку Моцарт с Машей, то обнаружен, я буду обязательно. Так что уж лучше я здесь зубами пощёлкаю. А вы уж потерпите меня как-нибудь.
Сдвинув кубанку на затылок, поддерживая чашей ладоней подбородок, Глеб опёрся об стол и задумчиво придался мечтам:
— Представьте было бы у нас общество, где нет финансовых заморочек, нет войны за ресурсы, мир, в котором никто не умирает. Хех… Я бы хотел так жить. Только уже в преобразованном «золотом веке» благополучия. Застать период перехода из скачкообразных революций в размеренную стабильность, желания вовсе нет. В пору изменений, мягко говоря, хлопот не оберёшься. Какое там удовольствие от бытия. Его нет и быть не может. Люди греют души единственной надеждой, что их детям достанется счастливое будущее. Хм-м-м и пусть правит единоначалие признанной династии, а то набегут националисты и всё разрушат. С этими шумоголовыми ребятами не договориться.
Паша в голос рассмеялся:
— Ты посмотри-ка, на всё готовое губу раскатал, и чтоб без завистников государство ему подавай, — и, давясь смехом, он указал на Диму, — за чудесами это вон к нему!
Дима почесал шею.
— Как там, в старом фильме «Золушка» было? А! Я не волшебник, я только учусь!
Продолжая заливаться смехом, Паша попросил:
— Ну, ты хоть для вида другу помоги. Видишь, как он мается. Давай, не жадничай, потрать каплюшку магии!
Негодуя, Дима вскочил.
— Хватит уже!
— Что ты там, в Великом Устюге у Михаила просто так штаны просиживаешь? Потомок ты ведического рода или нет? — не в силах угомониться продолжал Паша.
Дима сверкнул глазами, встал позади кресла Глеба, положил руки ему на плечи и зычно изрёк:
— Да приди ты в мир, в который рвёшься!
Резко запахло серой. Дымка окутала двор. Ребята закашлялись от едкой вони. Но тут дым почти мгновенно рассеялся. Глеба на кресле не оказалось. Паша, тараща глаза, дико закрутил головой.
— Вы не успели сговориться! Да и не мог он так быстро спрятаться! — Паша провёл по воздуху, где только что сидел одноклассник, — ты чё сотворил?!
Дима поник, он выглядел растерянно.
— Я не знаю…
— А кто знает, Пушкин? Быстро возвращай! Верни его сейчас же!
— Я пойду по его следу! — выпрямившись, твёрдо заявил юный волхв.
Акела негромко завыл.
— Хорошо, ты со мной, — погладил волка Дима.
— Куда это вы собрались? — ошарашенно спросил Паша.
— Возьмём след. Макинтош прапрадеда поможет.
— Стоп! Объясни!
— Всё можно сделать условно материальным. Ты меня подначивал, и я, надо признаться, несколько рассвирепел. Моя ярость вышла из-под контроля и, похоже, послужила катализатором. Вероятно, взыграли внутренние силы... Доктрина Майи… Есть особая энергия, которая маскирует истинную природу мира, она обеспечивает многообразие проявлений…
— А подоступнее! — заиграл желваками Паша.
— Так и быть не буду грузить тебя ведическими терминами. Попробую пояснить, чтобы было ясно на доступном примере. И надеюсь, что пока буду проговаривать, всё у самого в голове уляжется. М-м-м... И так, если посмотреть с точки зрения психологии, то в обыденности человек создаёт себе удобный иллюзорный мирок голограмм и существует в нём по придуманным угодным законам, которые оправдывают всё, что индивид творит. А с точки зрения понимания материи всё, что вокруг нас это лишь колебания энергии. Посмотри на стул. Он твёрдый. А возьмёшь микроскоп, так сразу узришь атомы и пустоту. А если взять ускоритель элементарных частиц? Обнаружишь, что и атом в основном состоит из пустоты. Хух... Короче, я навеял пространственное полотно и буквально заслал Глеба в его иллюзию. Считай, что он как если бы архитектор-разработчик компьютерной симуляции, который угодил прямиком в собственное изобретение.
— П-ф-ф… Не могу сказать, что стало понятнее, — хмурился Паша. — Хорошо, твоему деду я всё как-нибудь повторю. Он сам сообразит куда ты подевался, но что я скажу родителям Глеба? Они в пятницу будут здесь!
— У меня есть запас по времени. Наставник Михаил объяснял, что в искусственно сотворённом пространстве минуты длятся иначе. Наш час примерно их сто умещает.
Паша присвистнул, сделав в уме не хитрые вычисления:
— Дружище, так это у тебя до пятницы примерно год. Но постарайся справиться быстрее. Мне ещё Машу утешать…
— С этим ты точно легко справишься! — убегая, выкрикнул Дима.
Глава 4
Дима вместе с Акелой стремглав влетел на чердак бани, где в старинном сундуке хранился ведический скарб. В тесном пространстве с множеством веников из трав, после пробежки на свежем воздухе было особенно душно. Плюхнувшись на колени, Дима рублеными движениями открыл замок и откинул грузную крышку. Знакомый запах потрёпанных временем фолиантов запустил по коже колючие мурашки, но юный волхв был предельно сосредоточен. Его взгляд устремился в угол, где лежали уже освоенные магические вещицы. Всё на месте. Он вскочил и, наспех сбросив куртку, поверх светлой футболки с длинным рукавом набросил клетчатый макинтош старомодного фасона, в карман джинсов запихнул серебряную фибулу, но тут же вынул, случайно уколовшись об острую иглу застёжки. Пристёгивать к себе нельзя — откроешь всё, что на уме. Дима схватил с полки, прибережённый дедушкой моток медной проволоки, и надёжно приладил фибулу на бляшку ремня таким образом, что имелась возможность быстро ей воспользоваться. Он довольно хмыкнул: если вдруг понадобиться кого-то разговорить, то можно будет применить инструмент, наделённый магией «развязать язык». Он извлёк из сундука связку гладко отполированных дощечек, на которых красовались свастики разного размера и ветвистости. Этот артефакт выступал аналогом пульта управления ветром. Силы Вайю заключённые в трёх планочках не раз выручали юного волхва, и сейчас он возлагал на них большие надежды. Дима, словно здороваясь с дощечками, попервах погрел их в ладонях, и чуть погодя припрятал. Он прошёлся по карманам, оставил складной нож при себе, а выкладывая телефон, бегло взглянул на цифры на экране мобильника. Как не спешил, а прошло уже около часа. Чем дольше мешкал, тем внушительней становилась временная воронка между ним и Глебом. Отбросив лишние мысли, Дима водрузил капюшон до самых глаз и накинул край макинтоша на невозмутимого Акелу. Они были готовы. Сконцентрировавшись на том, о чём говорил Глеб, юный волхв зажмурился и мысленно подал сигналы-образы макинтошу и тот, разобрав приказ владельца, выполнил его волю.
В нос ударил глубокий специфический аромат дубового мха, смолисто-скипидарные нотки которого, сложно перепутать с чем-то иным. Послышалось кукование и тихий шелест листвы. Дима открыл глаза. Солнце в зените. Он с Акелой на широкой хорошо различимой лесной тропе, где отчётливо читаются следы телег. Это была не дикая местность, что радовало и настораживало одновременно. Вдруг поодаль в кустах жимолости мелькнула смазливая мордашка ребёнка. Дима от неожиданности опешил. Акела в выжидательной стойке принюхивался. От него веяло богатырским спокойствием, которое передалось и юному волхву.
— Не бойся, покажись, — мягко попросил Дима, задумав узнать, куда ведёт дорога, но тут же забыл о намеренье. Собственная речь звучала на незнакомом языке. Цепочка мыслей рисовала видения, а рот открывался сам собой, выдавая нужные комбинации слов. Это было так необычно, что Дима на миг словно отключился.
Раздался шорох и смешок. Дима улыбнулся. Он повторил просьбу.
— Я тебя видел, выходи.
Ребёнок лет шести-семи выступил из кустов, сжимая в кулачке пучок листьев. Юный волхв, почёсывая шею, скептически оглядел потенциального проводника. Тёмные волосы чуть ниже плеч подобраны берестяным обручем. Длинная рубаха до пят из грубого светло-серого домотканого полотна. Рукава и край подола обмётаны красной нитью, ею же выполнены наружные швы. Узкий поясок сплетён из белых и красных нитей и распушён по краям. На щуплом тельце свисает простенькая землистого цвета телогрейка. Она явно перекочевала с чужого плеча. Ноги обёрнуты в онучи, которые крест-накрест обвивают завязки миниатюрных лаптей.
— Как звать? — спросил Дима.
Склонив голову, тонким голоском ребёнок, поглядывая на Димины кроссовки, скромно проговорил:
— Черныш.
Дима усомнился, что перед ним подходящий проводник и решил немного его расспросить.
— Чего сам тут?
— Сныть собираю.
Мысле-образы слов расшифровывались с некоторым опозданием. Дима успевал услышать незнакомую речь, а только потом понимал её значение. Он обратил внимание, что образы идут воздушные, будто облачка сахарной ваты. Где-то в чертогах памяти высветилось, что он от дедушки знахаря знает, что такое сныть — это пища долгожителей. Молоденькие листочки и корешки кладут в салат, используют как приправу ко многим блюдам и даже в щах она может заменить капусту. Дима кашлянул, чтобы сбить поток вскрывшихся воспоминаний о лекарственных и кулинарных свойствах одного из ценнейших растений.
— А старшие где?
Нет ответа.
— Ты совсем один в лесу? — изумился Дима.
Ребёнок всплакнул.
— Потерялся?
Черныш засопел сильнее, губки задрожали. Акела выступил вперёд и лизнул маленькую ладошку, ещё и ещё. Видимо это было щекотно. Ребёнок заулыбался и быстро успокоился. А вот юный волхв, немного растерявшись, не понимал, что ему теперь делать. Акела смог утешить, но что дальше? Может быть, ребёнок отстал от своих. Тогда за ним вернутся. А если нет? Уйти Дима не мог. Не имел морального права. Лес густой. Мало ли какие в нём водятся звери. Оставлять мальца одного никак нельзя.
— И давно ты тут?
— Угу.
— Знаешь, куда идти? Может, помнишь, куда направлялся с родителями?
Мычание и пожимание плечами. Определённо малолеток нуждался в помощи.
— А где ты живёшь? Какой адрес? — без особых шансов на успех спросил Дима.
Ребёнок будто очнувшись, громко заявил:
— В Глебург надо! — и обнаружив, что брови Димы умчались ввысь, он мягко добавил, — это стольный град Руси.
Юный волхв не верил ушам. Голова закружилась так, словно он вскочил на сверхскоростную карусель. Это ещё что такое? Приставка «бург» намекала на германские корни, а чадо, стоявшее перед ним, по всем признакам имело славянское происхождение. Каких-либо отсылок к эпохе Франкской империи, в которую некогда входило Германское княжество Русь, просуществовавшее до одна тысяча девятьсот восемнадцатого года, он не приметил. Хотя, что он, строго говоря, тут успел увидеть-то? Но слова «Глебург» и «Русь» будоражили и никак не уживались в едином контексте. Дима знал, что в Германии, собственно как и по всей Европе, встречается предостаточно русских топонимов, оставленных в незапамятные времена, но на такую вариацию наталкиваться не приходилось. Думалось с трудом. Имеющиеся данные нещадно отбрасывали инородную информацию, мешая рассуждать трезво. Это ведь должен был быть не сказочный край. Ожидалось, что фантазия друга будет отражением его типичной разумности, основанной на незаурядной образованности. Какие ещё сюрпризы его ждут? Видимо предстоит отодвинуть солидный багаж познаний подальше, и изучать всё с чистого листа. Юный волхв потёр внезапно взмокший лоб и сосредоточился.
— Там твой дом?
— В большой город все сплетни и новости стекаются.
С таким утверждением не поспоришь. Едва заметно усмехнувшись, Дима уточнил:
— Там твои родственники?
— На Руси все родичи.
— Ладно. Отыщем кого-то из твоих близких, — кивнул он. — В какую сторону топать?
— На север, — твёрдо сказал ребёнок и указал направление.
— Что же пошли, — хмыкнул Дима. — Только перед дорожкой давай по-маленькому сходим, чтоб потом, как говориться, лишний раз не останавливаться.
Дима хотел пройти к кустам ближе, а Черныш присел прямо на краю глубокой колеи. Зажурчал характерный ручеёк. Юного волхва кинуло в жар, а потом пробил озноб.
— Ты д-девочка?!
— Да.
— А имя Черныш? — недоумённо уставился Дима.
— За смоляные волосы и смуглый вид Чернавой нарекли. Меня редко так кличут. А коли тебе по нраву, так и зови меня так. Я не в обиде.
Быстро справив нужду, Чернава встала. Идти к кустам Диме совершенно расхотелось. Он скрутил макинтош, забросил его на плечо.
— Ну, пошли что ли?
Она улыбнулась, погладив Акелу, который устроился идти рядышком. Не прошли они и десятка метров, как Чернава разбила в прах все размышления Димы вопросом:
— А как тебя величать?
Простой вопрос вызвал затруднение. Настоящее имя выдавать не хотелось. Ведическое нутро подсказывало, что в этом невесть каком краю лучше носить псевдоним или на худой конец кличку, через которую никакой заговор или проклятие местным колдунам не наслать. Но в голову ничего приличного не приходило и тогда, вывернув имя с фамилией на латинский манер, Дима важно изрёк:
— Димитриус де Дроздовикус.
Она оторопело пролепетала:
— Не слыхала такого.
— Я издалека. Пришёл друга навестить, — отозвался Дима.
— А откуда ты?
— Э-э-э… Тебе название страны, из которой я прибыл, ничего не скажет, — скороговоркой выпалил юный волхв и ускорил шаг.
Мац, мац, а нательного крестика та и нет. Потерял. Не добрая примета. Дима сглотнул: «Чему быть, того не миновать. Да и зачем расстраиваться? Вера, она ведь в душе».
Глава 5
Имя то Дима себе придумал, осталось только к нему привыкнуть. Чернава в этом хорошо поспособствовала. Наверное, после десятого её оклика Дима более или менее освоился, да и, уморившись, идти стал медленнее, и маленькой спутнице больше не приходилось его звать. Чернава, как и все дети, была пытлива и примечала всё необычное. Потому она болтала без умолку, дёргая нового знакомого по любому поводу. Устав отвечать на простецкие вопросы типа «Можно ли поспать на облаках?» или же более сложно объяснимые типа «Как сделать башмаки как у него?», Дима придумал, как повернуть её любознательность в свою сторону.
— Чернава, а чем занимается твоя семья? Из какого ты сословия?
— Как и все.
— А чем все занимаются?
— Так всем понемногу.
— Здесь пшеницу выращивают?
— Ага. И поля, и сады имеются. Там о-го-го! Чего только нет, аж глаза разбегаются!
Зависть, промелькнувшая в голосе девочки, была неожиданной. Дима не знал, как её интерпретировать, поэтому решил, что ему показалось.
— А животных каких держите?
— За что держим? — не поняла Чернава.
— На еду каких животных выращиваете? Ну, там коров, свиней или у вас куры да утки?
— Ты что! Мясо есть нельзя!
Дима аж поперхнулся оттого, как рьяно это было сказано.
— Почему нельзя? Больные? Эпидемия?
— Хворых нет. Откуда им взяться? Все здоровы, но не для пищи они. Животинка добрая. Лошадки груз таскать помогают. Коровки молочко дают. Из него вкусности всякие готовят.
Она говорила с некоторой досадой. Это не укрылось от Димы. Его осенила догадка.
— Ты голодная?
Чернава поджала губки. По щеке побежала слезинка.
— Ну-ну, не плачь. Ещё далеко до города или деревни?
Кивок и всхлипывание.
Дима огляделся. Их по-прежнему обступал лес, но уже не такой густой как раньше. Юный волхв посмотрел на Акелу. Чтобы там не говорила Чернава, но от жареной дичи она вряд ли откажется. Мохнатый друг не подвёл, считав мысли хозяина, он метнулся в чащу на охоту.
— Ой! Он куда? — вытянулась стрункой Чернава.
— За едой. А мы пока с тобой костёр разведём, — выискивая взором мягкие породы деревьев, пробормотал Дима.
— Роздых, — проворковала Чернава, продолжая смотреть в кусты, в которых скрылся Акела.
Насобирав валежник клёна и осины, Дима принялся неистово работать над добыванием огня трением. Это упражнение шло туго. Пальцы раскраснелись, пот градом, а всё чего Дима добился — лишь тоненький дымок. И тут юного волхва озарило, как ускорить трудоёмкий процесс. Он отвлёк Чернаву просьбой поискать сныть, а сам воспользовался дощечкой с малой свастикой, призвав силы Вайю. Те молниеносно выполнили указание: ветка, служившая сверлом, закружилась как сумасшедшая и подложенная сухая кора живо воспламенилась от обилия искорок.
Акелы долго не было. Дима даже начал переживать, но вот мохнатый друг появился с добычей: в пасти свисала тушка зайца. Снять шкурку проблем не составило. Дима не раз видел, как охотники в гостевом доме у Чёрного леса разделывали различных зверей. И пусть опыта и сноровки в этой работе не было, но худо-бедно у него неплохо получилось для новичка. Чернава смотрела на всё это действо без ужаса, о котором подозревал Дима. Она не плакала. Нет. У Димы даже промелькнула мысль, что девочка уже видела нечто подобное. С учётом её необузданного любопытства она посматривала на него с зайцем как-то вскользь, предпочитая глядеть на дорогу. Словно побаивалась, что их могут застукать за поеданием мяса. Дима списал это на то, что возможно ребёнок опасался того, что придётся делиться с незваным гостем и им меньше достанется.
И вот повеяло запахом жареного мяса. Слюнки набегали. Юный волхв ощутил, что он и сам порядком проголодался. Он протянул деревянный шампур с кусочками зайчатины Чернаве.
— Поешь.
Она схватила угощение, впилась зубами и даже довольно заурчала. Немного погодя, усиленно облизывая косточки, Чернава вздохнула:
— И почему по Своду законов нельзя есть мясо?
Дима напрягся.
— Какой такой Свод законов?
— Единый.
— А что ещё там сказано?
— Много чего. Он во-о-о-т такущий!
Чернава выставила перед собой руки и по расстоянию между её ладошками, Дима определил, что книга весьма увесистая.
— А где взять почитать?
— Так он в каждом доме есть.
Она снова заурчала, обгладывая косточки, справляясь с этим не хуже Акелы, а Дима, раздумывая о загадочной книге, неосознанно зачертил узоры шампуром на давно не знавшей дождя земле.
Внезапно Чернава восхищённо вскрикнула:
— Это у тебя солнечный ветер?
— Где? А это…
Дима критически посмотрел на творение в пыли, которое одновременно напоминало пылающее солнце и горящий метеор. Он хмыкнул и перевёл взгляд на Чернаву. В её глазах поселилось обожание и благоговение.
— Ты чего такая?
— Я сохраню твою тайну.
Дима невольно сглотнул. Он растянул неестественную улыбку.
— Ты о чём?
— Можешь не бояться меня. Я никому не расскажу о тебе.
Неприятный холодок тронул лопатки. Дима поёжился.
— А что обо мне сказывать-то?
Она испустила милый смешок и жеманно махнула ручкой.
— Можешь не притворяться. Я разгадала, что ты кудесник.
Дима обомлел. На голове зашевелились волосы. Но как ни в чём не бывало, юный волхв продолжил отпираться.
— Кто я? Кудесник? Выдумки! Они только в сказках бывают! Ну и рассмешила же ты меня, — наигранно проговорил он и даже выдавил из себя смех, хотя весело ему отнюдь не было.
Чернава побелела.
— Брехухой меня выставить хочешь?!
От такого напора Дима обомлел ещё больше, но виду не подал, а мягко проговорил:
— Чернавушка, будь ласкова, я не местный, поясни мне, о чём толкуешь. В моих краях про кудесников в миру не слыхали.
— Довольно! Потешился и будет! — сжав кулачки, гневалась девочка.
Дима принял выжидательную позицию. Он демонстративно пожал плечами и занялся тушением костра. День клонился к вечеру, но до заката проделать путь они могли не малый. Убедившись, что возгорание не произойдёт, Дима свистнул Акеле и вышел на дорогу. Не оглядываясь, он зашагал дальше. Сзади послышался знакомое шуршание: Чернава не отставала.
Упорству девочке было не занимать. Она молчала до самой ночи. Дима в удобной для ночлега низине среди еловых ветвей деревьев-великанов, всего в сотне метров от дороги, устроил им временное прибежище и скомандовал Акеле греть спутницу. К этому времени сыроватая прохлада пробирала изрядно. Сам юный волхв кутался в макинтош. Костёр решил не разводить, потому что за ним надо было бы следить. К тому же они выдали бы себя пылающим огнём и дымом. А мало ли кто блуждает в этих дебрях.
Лес погрузился во тьму. Редкий филин нарушал тишину уханьем. Хвойный запах действовал умиротворяюще. Согревшись в густой шерсти волка, Чернава раздобрилась до разговора.
— Димитриус, ты не злишься на меня?
Дима вдруг вспомнил, как однажды сплоховал и косвенно извиняясь, задал такой же вопрос наставнику. В памяти всплыл ответ Михаила о механизме действия мыслей. Ментальное пространство кишит мыслеволнами. Приспосабливаясь к окружению, люди взаимодействуют со средой себе подобных через ауру собственных вибраций. Идёт взаимообмен. Запустил недоброжелательный посыл или возгордился, что чем-то лучше кого-то — жди ответный удар. Умилительно кем-то восхитился или посочувствовал, в той же пропорции — получи по заслугам. Загвоздка только в одном — против кого ты выступил. Бросил негатив на человека, который эмоционально мощнее и твой посыл, натолкнувшись на преграду неуязвимого индивида, прилетит обратно с удвоенной силой. У злыдни нервная система оттого и страдает, что он под постоянным напряжением ходит. А добрые люди обладают легким нравом при любых испытаниях. Дима хорошо запомнил вывод из того урока — каждый сам создаёт вокруг себя ситуацию.
Глубоко вздохнув, он задумчиво произнёс:
— Я остерегаюсь впадать в злобу. Впустив зло в сердце тяжело от него избавиться. Зло изъедает человека изнутри, движет им. А я не хочу быть рабом зла, не желаю творить дурных дел.
Она судорожно вздохнула и заговорила приглушённо, таким тоном, словно собиралась доверить задушевный секрет:
— Я тебе чужая, а ты делишься со мной пищей и теплом. Ты не оставил меня в беде. Тебе служит дикий зверь. Он даже охотится для тебя. Тебя слушается огонь. Ты приказал ему, и он без огнива появился. Ты рисуешь солнечный ветер. Я точно знаю, что это он. Я случайно увидела, как из-под полы один малявник показывал свой товар нанику и тот так назвал похожую картинку. Он сказал тогда, что этот узор доступен для понимания только просвещённым. А ты говоришь как просвещённый мудрец. Да, я слышала о кудесниках в сказках. Но я всегда верила, что они по-настоящему существуют. Вот ты и пришёл ко мне. Ты спас меня.
Её голосок задрожал. Нужно было срочно остановить этот поток откровений. Дима прочистил горло и не дал Чернаве договорить.
— Не спас, а опекаю, пока родителям не передам. А если тебе хочется верить что я кудесник, то пусть так и будет. Только поясни, почему это такая большая тайна?
— Кудесники запрещены Сводом законов.
— Вот как… То есть они тут водятся и закон наказывает за проявление неких чудес?
— Не прикидывайся неразумным дитя! — возмутилась Чернава, в очередной раз, поставив юного волхва в тупик. — Кудесники — это не чародеи с волшебными фокусами балаганщиков. Они познают и хранят великие смыслы. Они щедрые. Не сколько для себя стараются, всё больше другим помогают. Какой же князь уживётся с теми, кто может народ повести за собой? Вот и запрещены они.
В устах ребёнка сказанное звучало особенно зловеще. У Димы в памяти воскрес неприятный эпизод из истории, когда один новгородский князь явился на вече с припрятанным топором и, улучив момент, устранил волхва, который поднял народ на бунт. После чего, лишившись предводителя, люди безропотно повиновались воле князя. Надо признать, что в условиях сурового мира дети быстро взрослеют. Дима постарался, чтобы его слова звучали как можно серьёзнее.
— Спасибо, что заботишься обо мне. Мне не ведомы местные законы, и без твоих советов ждёт меня погибель.
Неприкрытая лесть сработала. Польщённая Чернава радостно засопела.
— То-то же, — хмыкнула она и, резко отбросив браваду, испуганно спросила, — ты сможешь защитить нас от князя?
Просьба была настолько неожиданной, что юный волхв на миг оцепенел, но, опасаясь спугнуть доброе расположение спутницы, не стал расспрашивать, почему надо защищаться от местного правителя Руси. Он уклончиво ответил:
— Для этого мне надлежит прочесть Свод законов. По нему я пойму кто таков ваш князь. И если он соблюдает собственные законы, тогда с защитой проблем не будет.
— Книгу раздобудем! — пылко пообещала Чернава и, уткнувшись в Акелу мгновенно уснула.
А вот Диме сначала было не до сна. Речи девочки не на шутку взвинтили юношеский разум. Фигура князя вырисовывалась образом тирана, обложившего народ странноватыми запретами. Малявником называли в старину художников, но кто такие наники? Такого термина он не смог припомнить. В чём состоит их роль в местном обществе? О них предстояло разузнать основательно. Успокоиться юному волхву удалось после того как усилием воли, он заставил себя взглянуть на ситуацию без эмоций. И Дима тут же решил, что прежде чем судить, почему жителей принуждают быть вегетарианцами, а они за спиной князя обходят ограничения, нужно всё-таки провести достаточное количество опросов на репрезентативной выборке местных жителей, нежели опираться на сведения, полученные от малолетней девчушки.
Глава 6
Крепкий из-за навалившейся усталости сон сослужил плохую службу: Дима и Чернава проснулись в окружении яснооких чумазых незнакомцев. Те были одеты как крестьяне: удлинённые льняные рубахи, сермяжные штаны, холщёвые онучи, лапти, войлочные колпаки и плащи из отрезов сукна. Однако лихой вид мужчин не позволял усомниться в том, что это разбойники. Но как не учуял чужих Акела? Дима, чуть прикрыв веки, обшарил взглядом обозримое пространство тенистой впадины, ещё погружённой в предрассветный туман. Мохнатый друг словно испарился. От разбойников сильно несло болотом. И Дима предположил, что лесные жильцы, отбивают запах, пропитав одежду гнилостными водами. За такой завесой вони ни одна сторожевая собака беды не учует.
Бандиты действовали слажено. Дисциплина чувствовалась жёсткая. Они не рассматривали пленников, не оценивали добычу. Короткими возгласами и острыми пиками с каменными и железными наконечниками указав куда идти, разбойники рассредоточились по лесу, оставив лёгкий конвой. Это было их логово. Они знали здесь каждый пенёк, всякий куст был им надёжным прикрытием.
Дима хладнокровно проанализировал обстановку: благо дощечки Вайю вселяли уверенность, да и макинтош на нём, удрать успеет, как только заблагорассудиться. Но нужно ли ударяться в бега? Может быть, здесь, в окружении простых людей, ему будет проще выведать об этой чудной стороне, в которой угораздило оказаться? Несомненно, что о побеге думать было рано. К тому же он пообещал позаботиться о Чернаве. Дима напустил на себя безмятежный вид и покровительственно посмотрел на девочку. Она, быстро покорившись судьбе, безропотно топала по неприметной тропе. Непринуждённость её поведения несколько смущала. Но Дима не успел об этом порассуждать. Внезапно на доли секунд на пути появился бандит с клюкой и продолжил шествовать немного поодаль. Юный волхв встрепенулся. Знакомая клюка. Он скрытно пригляделся к владельцу и смекнул, что к чему. Аналог цыганского гипноза. Но понял Дима то, что случилось только тогда, когда уже запутался в расставленных разбойниками сетях. Когда человек идет, задумавшись, он как никогда лучше подвержен чужому воздействию. Вчера вечером он и Чернава поссорились, шли не разговаривая. Они обогнали косматого мужичка в потрёпанном засаленном кафтане. Он шёл с клюкой и разговаривал сам с собой, хаотично перескакивая с темы на тему. Дима ещё подумал тогда, что вероятно, этот путник под хмелем или не в себе и не стал у него расспрашивать дорогу, углубившись в собственные раздумья. А теперь, когда заприметил знакомый предмет, он понял, что произошло. Встреча не была случайной. В болтовне путника был заложен посыл, куда именно им идти. Дима бессознательно подчинился чужой воле и выбрал для ночлега место, которое было заготовлено, а пока они спали, лиходей привёл дружков. Так же действуют мошенники, когда пристраиваются к погружённым в думы прохожим и дают им установку зайти в магазин и купить что-то, красотку уговорят сделать непристойное фото, обывателя попросят снять деньги из банкомата и выполнить указание какого-то человека, например, отдать обналиченное или подарить совершённую покупку. Всё зависит от аппетитов преступников. Таким образом, они оболванивают граждан, вымогая то, что им нужно. Закралось нехорошее предчувствие. Разбойники не могли действовать по простому наитию. У них есть тот, кто надоумил. И этот кто-то обладает нетривиальной мудростью обывателя, ибо такие техники управления сознанием вряд ли сызмала культивируются в сообществе лесных бандитов. Но зачем такие сложности? С чего бы это разбойники так осторожничали? Почему деликатничают? Дима посмотрел на Чернаву. Всё же её реакция несколько поражала. Она без единого звука подчинилась. Более того даже толики страха не проявилось в её глазах. Видимо она отлично понимала, с кем имеет дело. Что же он угодил в капкан, но сейчас важно не то, что попался, а как выберется. Юный волхв настраивал себя на извлечение пользы из сложившейся ситуации. И вот мысли перестали скакать резвым галопом. Он имел неоспоримое преимущество: разбойники не представляли, с кем они столкнулись и как вооружён их пленник. Раз Чернава приняла его за кудесника, а это, в сущности, было почти правдой, пусть он и начинающий, но сыграть роль как надо вполне способен, с просвещёнными мужами дружбу водил не один год.
Путь был не близкий. Примерно к обеду конвой привёл пленников в осиновую рощицу, укрытой с трёх сторон обильной порослью лещины. Поодаль высился одинокий дуб. Чуть дальше просматривался ельник, где среди корней торчали морщинистые шляпки сморчков. Прошлогодние листья издавали тяжёлый прелый запах. Солнце вряд ли когда-то заглядывало в эту глухую чащу. На вытоптанной полянке сошлась разносортная публика всех возрастов. Здесь были и мужчины, и женщины, и дети. Дима тщательно всех осмотрел. В отличие от отряда, который их захватил, эти люди были светлы лицом и выглядели опрятно. Одеяния из добротной ткани. Покрой одежды скромный, но безукоризненный. Изящная вышивка имеет включения бисера и речного жемчуга. Ладные, тиснённые узором сапоги с ремешком у щиколотки, говорят о том, что кожевенно-сапожное ремесло процветает. На поясе у многих красуются искусно сплетённые ремни и чеканные бронзовые бляхи. У некоторых решётчатые или печатные перстни, кто-то имел широкие двустворчатые браслеты-наручи с орнаментом. Серьги-одинцы, двойчатки и тройчатки с нанизанными на проволоку сверлёными каменьями подсказывали Диме, что простолюдинов в этой среде нет. Это доказывало и то, что местные обитатели не имели нечёсаных бород и не носили путаных причёсок. Длинные и полудлинные волосы мужчин струились шёлком, на затылках шапки с меховым околышем. Головы женщин покрыты: у девиц венец — обтянутый тканью обруч, не скрывающий косу, а у замужних особ расшитая шапочка-повойник, поверх повязанная платком. Где-то неподалёку запел петух.
«Дом разбойников скрывается за густой растительностью» — сообразил Дима. Он обвёл взглядом толпу и мягко, но достаточно громко, чтобы быть услышанным всеми, произнёс:
— Приветствую вас добрый люд! Я желаю мира вашему дому!
Люди обомлели. Но оторопь и недоумение быстро сгинули. Кто-то глупо захихикал, остальные оживлённо загалдели.
Беззубый старик, присевший на поросшем мхом поваленном дереве, осклабился и зловеще прошамкал:
— Обожди. Удостоит Борзун тебя беседой.
После его замечания, прерывистый шепоток прибауток волной прошёлся по присутствующим. И тут воздух словно сгустился. Шутить и болтать люди перестали. Все разом как-то сникли. Дима уловил, что вот-вот появится главарь. Гнетущая тишина нарушалась только далёким постукиванием дятла и шелестом листвы. Дима радовался утренней прохладе, она остужала, придавала движениям нерасторопности, помогала скрывать его напряжение.
Чернава не пряталась за Димой. Девочка отошла в сторонку и беспечно разглядывала ещё сероватую наполовину отлинявшую белку, которая кружила по могущему стволу дуба.
Увидев вожака, Дима в глубине души содрогнулся от отвращения. На ум пришло высказывание французского историка Эммануэля Тодда о том, что управлять обществом, где есть только бедные и богатые, может или диктатор, или клоун. Перед ним стоял и шут, и деспот в одном лице. Притихшее окружение по сравнению с главарём выглядело голодранцами, а этот толстяк в богатейшем одеянии и шитым цветными каменьями колпаке на лысом черепе блистал как царь на празднике. Высокомерный тип разил радиоактивным фоном зажравшегося барыги. Дима ненароком отметил, что имя «Борзун» вожаку очень даже подходит. Широкий рот толстогубого главаря кривился в жадной ухмылке, пока он пристально впивался взглядом в Диму, как если бы на рынке выбирал коня.
«Благо хоть в зубы не заглядывает» — мысленно нашёл с чего улыбнуться юный волхв и сразу же себя осёк. Ветер настроения может резко подуть и в другую сторону. Как известно из истории, многие правители частенько обладают непредсказуемым поведением, потому как мало что их может сдержать, кроме внутренней морали. А у этого типа с моралью, судя по виду, было всё очень плохо.
Комичным комариным фальцетом Борзун изрёк:
— Что же, на каждый товар свой купец найдётся, а мы посодействуем их встрече, — он вспушил холёную бороду, поскрёб объёмный живот, театрально зевнул, и спросил, — сказывайте гости почтенные, кто такие?
Оставив издёвку без внимания, и подавляя неуместное желание рассмеяться, Дима отстранённым тоном представился и, указав на Чернаву, предупредил, что она под его защитой.
— Куда путь держите? — любезно осведомился Борзун, но взгляд его щипал лютым морозом.
— В стольный град идём, — не скрывая, ответил юный волхв.
Борзун стоял в пол-оборота, но теперь он полностью повернулся к пленнику, задёргал плечами в такт одной ему слышимой музыки и застучал пальцами по животу. Сказанное не на шутку возбудило его любопытство. Он пробежался по Диме взыскательным взглядом, словно убеждаясь, что пленник не врёт и с некоторой долей сомнения процедил:
— Мелкий люд в Глебурге сугубо по особому повелению князя привечается. По-иному дальней стороной обходит, чтобы лихо не будить. Кто же это вас, скитальцы, в столицу звал?
Дополнительные сведения о фантазийной Руси огорошили Диму. Ему пришлось спешно импровизировать.
— Дело имеется, — уклончиво ответил он и попробовал напустить туман секретности, а заодно и немного польстить вожаку бандитов, — даже такому важному человеку как вы, поведать не смею, ибо дал я обет молчания.
Но Чернава — невинная простота, их сдала. Она, позабыв про белку, встала подле главаря как ученик перед учителем и в мгновение ока всё выложила:
— Друга он ищет. А мне родителей обещал сыскать.
Борзун погладил её по макушке и с ехидной улыбочкой посмотрел на Диму. Юный волхв выдержал злобный взгляд и, склонив голову на бок, как это делают мудрые старцы, степенно проговорил:
— Нет пути к счастью, счастье — это путь. Любые превратности судьбы есть польза для оттачивания мудрости.
Каким-то образом Чернава поняла, что совершила оплошность. Густо покраснев, девочка уставилась в землю и, нещадно теребя прядь волос, шмыгнула за спину Димы. Борзун же выглядел ещё более заинтригованным. И тут он звонко ударил в ладоши. К Диме и Чернаве подскочили два бравых молодца с пиками.
— В «дальние хоромы» их. Искупать и накормить, — приказал главарь и назидательно прикрикнул, — и чтоб без тумаков и за чуб тоже не таскать! Наники за усладу много дают, но они до единого дрочёхи. Коли заприметят царапину али шишку на товаре, не видать нам прибытка, — и для пущей ясности он рыкнул, — лично зашибу, если сделка по глупости чьей-то сорвётся!
Упоминание в однозначно негативной коннотации о загадочных наниках подкинуло Диме новую шараду. Он помнил, что дрочёхой у славян назывался и омлет, и бездельник-неженка. И тогда юный волхв сформировал предположение: наники — это какие-то требовательные скупщики или взыскательные избалованные аристократы, которые приобретают предметы искусства и могут заплатить за рабов. В услужение попадать Дима не собирался. Он искал повод узнать о судьбе Акелы и намеривался при первой же оказии улизнуть вместе с подружкой по несчастью.
Путая следы, конвой повёл пленников по дебрям, петляя труднопроходимыми окольными путями. Они пробирались через выгоны коз на лесных опушках, бортные ухожья, где роились дикие пчёлы и обильно цвели мелкие садочки, ельник, дубраву, кущи… И вот показалась разбойничья слобода. Её окружал неприступный покрытый шелковистой травой земляной вал, построенный по всей науке античной фортификации: оборонительная стена с небольшими башнями и рвом. В ямине явно искусственного происхождения вода отсутствовала, но по наличию позеленевших голышей на дне, можно было предположить, что некогда здесь была водная преграда. Деревья к насыпи не примыкали. Вычищенные, будто слизанные пустоты позволяли пройти немалой шеренге или проехать пятёрке торговых возов, выставленных в один ряд. Такое защитное пространство не даст подобраться или выбраться незамеченным ни днём, ни ночью. Въезд хорошо охранялся: ворота на замке, многочисленные стражи по большей части рослые крепыши-богатыри.
Вопрос «Для чего из укреплённого селения к чужакам выходили жители?» отпал сам собой. Они не покидали защищённой территории. Поляна, где ни повстречались, входила в черту укрепрайона. Этот вывод Дима сложил из пройденного за сегодня пути. Перепады высот не что иное, как система охранных валов. Разбойники обитают на месте какого-то древнего города-крепости. Пришлых водят кругами, чтобы отсечь возможные «хвосты» и не завести «Троянского коня» в дом. Заодно отслеживают повадки чужаков. Выявляют, не пытаются ли те запомнить дорогу или приметы какие-то на пути оставить.
Внутрь вела дорога мощёная плитняком. Пластины природного камня плотно примыкали друг к другу, но всё же кое-где на уровне ниже просматривался щебень и битая керамика. Правильной формы глинобитные здания с черепичной крышей и рустованные строения — сложенные из квадратной формы почти необтёсанного камня, образовывали закруглённые очертания селения. Крепким каменным забором с циклопической кладкой оно делилось на три части по принципу матрёшки. Каждая часть имела врата, которые располагались не одни за другими, приходилось обойти примерно четверть круга, чтобы попасть дальше. Во внешнем дворе пленники натолкнулись на женщин, которые чинили рыбацкие сети, а мужчины сколачивали набойную ладью. Дима тут же вычислил, что имеется речной путь, и он где-то совсем рядом, ведь плоскодонное парусное судно нужно ещё дотащить до берега. У бандитов была и кузница: раздавался равномерный звук молота по наковальне. Где-то поблизости в поварне трудились кухари: пахло свежим хлебом и каким-то вкусным варевом. От таких ярких ароматов у Димы набегала слюна, а желудок мятежно урчал, требуя пищи. Только упитанным котам и горшечнику не было до них никакого дела: первые сладко спали, а мастеровой увлечённо формовал глиняную крынку. Остальные жители, недружелюбно щурясь, поглядывали на чужаков. Поджарые собаки, преимущественно остроухие лайки и вислоухие гончие, щетинились.
Наличие дворовых псов Диму нисколько не удивляло: человек издревле приручил собак, использовал для охоты, охраны дома и на пастбищах. А вот наличие мяукающих помощников в борьбе с грызунами сбивало с толку. Как он знал из разговоров с отцом, в южные регионы России кошек завезли мореплаватели. Поначалу эти экзотические животные были не всякому купцу по карману. За воровство кошек назначался штраф, как за хищение коровы или вола. В крестьянских домах котофеи, перестав быть штучным товаром, появились аж в конце восемнадцатого века.
Если в передней окружности селения занимались ремёслами, держали домашних животных и птицу, то в средней части теснились жилые дома: саманные и деревянные избы-четырёхстенки с широким крытым крыльцом. Тут бегала шумная ребятня, за которой присматривали мамки-няньки, возрастом от престарелых старух до незамужних девиц. Этот двор поражал опрятностью, резными наличниками, украшенными накладными элементами, сквозной резьбой и окнами со слюдой и даже стеклом. Центральная часть слободы изумила Диму куда сильнее, она могла бы посоперничать даже с великокняжеской усадьбой. Он сразу угадал, что в напыщенном трёхэтажном п-образном дворце обитает семейство Борзуна. Верхний уровень сплошь расписные терема, на среднем горницы и светлицы, а нижний — подклети. Позади дворца кладовые, погреба, амбары, ледники и отдельное одноэтажное строение с коваными решётками на узких оконцах. Именно в него и предстояло заселиться пленникам.
Внутри «дальние хоромы» представляли собой обычную избу, в которой топили по-чёрному, и делали это умело — только под высоким трапециевидным потолком скопилась сажа, на стенах копоть отсутствовала. Классическая обстановка: по северной стене выбеленная печь с бесхитростным цветочным узорчиком, по диагонали от неё почему-то пустой красный угол, где стоял длинный стол на резных ножках, по периметру помещения прилажены к брёвнам на совесть сколоченные лавки, тут и там низенькие скамеечки. Домашний уют создавали простенькие занавески, однотонная скатерть, полосатые лавочные коврики и пара полок с глиняной посудой. Из утвари ещё имелся на высокой скамье деревянный поднос, где лежала щепа для лучин, заготовленная с избытком. Там же ершился кованый светильник-светец и сверкал отполированными боками пузатый ковш-скобкарь подле ушата с водой для питья. Голый пол выскоблен добела. За чистотой тут следили скрупулёзно, это бросалось в глаза. Даже широкий коврик из лоскутов ткани в сенях расстелен, чтоб грязь в избу с улицы гости на обуви не тащили.
Было кое-что ещё, что Дима узрел. Обнаруженная странность несколько повергла юного волхва в шок: иконы, идолы, амулеты, типичные славянские обереги на вышивке и тому подобная культовая атрибутика напрочь отсутствовала. Орнаменты на одежде, наличниках, украшениях выглядели обыкновенными узорными завитками без заложенного в них сакрального смысла, без народного традиционного мотива. А ведь что такое народные узоры? Это отражение накопленного исторического опыта целых поколений. Атеистическое общество, без роду, без племени, в котором не придерживаются ни к одной вере, настораживало. Что же за духовные ценности у этого лесного народца? Связано ли это с разбойничьей деятельностью или это здешняя часть бытия? Вопросы множились. Ответы запаздывали. Только одно толковое предположение напрашивалось: грезя о собственном тепличном мирке, Глеб нафантазировал в него быт не по исторической параллели, а избирая полюбившееся из пары-тройки веков стародавней Руси. Оставалось только догадываться, какое себе место отвёл он во всей этой истории. Но скоропалительная догадка была настолько вызывающая и не характерная для поведения друга, что Дима пока отмахивался от неё как от докучливой мухи и надеялся, что Глеб выбрал для себя роль мирянина, а не нечто куда более солидное. От того кем возомнил себя Глеб, зависело, где его искать. Но на данный момент надо было разделаться с делами насущными.
«Рано или поздно я вернусь к этому вопросу», — решил Дима и ласково посмотрел на Чернаву, которая устроилась у окошка.
Но юный волхв не успел подыскать уместных слов, чтобы осторожно переговорить со ставшей немного замкнутой девочкой. Дверь в горницу рывком отворилась. Пышная разрумяненная тётка громогласно позвала на помывку. Когда они вышли во двор, Дима отметил, что конвоя нет, однако объявился сухощавый старичок, который явно исполнял роль надзирателя. Примостившись на лавке в крытом закутке крыльца, ушлым взглядом он зорко следил за перемещением пленников. Мыльня находилась в левом флигеле усадьбы. До неё меньше ста метров от места заточения. Вход в мыльню отлично просматривался, потому престарелый страж даже не шелохнулся, чтобы их сопроводить.
Около флигеля бил родник. Прозрачная вода вытекала из каменной ваннообразной чаши и резвым ручейком струилась куда-то в окружную по вымощенному голышами жёлобу. Дима сообразил, что нижний этаж отдан для нужд народа и под прачечную, наверху же благоустроена купальня семейства главаря. Помывочная делилась на две части. Чернаву увели в женскую половину. Дима прошёл за крутолобым долговязым типом и, легко убедив его, что самостоятельно очистит одежду, быстро раздевшись, молчаливо подставился под дубовые веники.
Терпкий насыщенный древесный аромат плотно окутал юного волхва, но расслабление, как это обычно случалось в парилке, не наступало. Дима был напряжён. В присутствии незнакомого человека в неприятельской обстановке он не мог позволить себе закрыть глаза. Дима всматривался в белёсый пар, раскалённые камни и бревенчатые стены, утыканные ветками можжевельника, а мысли юного волхва странным образом кружились около последнего открытия: «Любое общество кому-то или чему-то да поклоняется. Неужели они сектанты? Каково тогда их учение? На чём основано? Распространяют ли новейшие воззрения о старине или с нуля своего понавыдумывали? Насколько далеко они зашли в художественном дурмане, которым оплели адептов? Как давно энергетическое пространство засоряется вымыслами их секты? Кто жрец вероучения? Почему до сих пор не появился? — несмотря на окружающий жар, Дима внутренне содрогнулся, как от зимней стужи, так как последний вопрос затронул за живое, — по сути, без малого за четыре года погружения в законы мироздания я как настоящий волхв не особо-то состоялся. Да и как я мог состояться за такой короткий срок? А что произойдёт, когда появится местный жрец или как там его тут кличут? Да он на раз-два разгадает неофита!».
Потрясённый Дима соскочил с лавки, коротко бросив:
— Благодарствую, довольно.
Договязый беспрекословно переключился на другие дела, а юный волхв, приведя одежду и обувь в порядок, вышел в общий коридор, где натолкнулся на скучающую Чернаву. Она подпорхнула как взъерошенный воробушек.
— Ну, ты и вялыч нерасторопный! На силу дождалась!
— А что, есть чем заняться?
— Епифей уже трижды нас спрашивал!
— Это кто?
Чернава всплеснула руками.
— Приставник!
Дима понял, что речь идёт о старичке надзирателе.
— Голодная что ли? Не дуйся. Борзун обещал накормить.
Она наморщила носик и жалобно прогундосила:
— Ну, пошли же… Чего встал как вкопанный?
Снова Диме не удалось поговорить с Чернавой наедине. Пришлось возвращаться в «дальние хоромы».
Погода испортилась: тёмно-фиолетовые тучи нагрузили высь, рассекая небосвод ветвистыми разрядами, сверкала молния, гром неистово ударял в небесные барабаны, а попеременный ветер завывал, уподобившись зверю. Дробно притопывая, Епифей стоял на крыльце под навесом, укрывшись от весенней грозы. Он дыхнул яблочным квасом на пленников, заскочивших на верхнюю ступень.
В глазах старичка плясали весёлые хмельные хитринки:
— Борзун не любит, когда мешкаться кто вздумает. Коли осерчает, тогда пеняй на себя. Краснобайство тебя не спасёт и нам всем несладко придётся.
Дима учтиво поблагодарил за совет и осведомился:
— Обед сюда принесут или куда-то идти надо?
— Давно принесли и поди остыло уж всё! — хохотнул старичок.
Пользуясь доброжелательным расположением духа Епифея, подогретого изрядно забродившим квасом, юный волхв пригласил приставника к столу. Во взгляде старичка мелькнуло сомнение, но тут посыпался град.
— А не откажусь! — воскликнул Епифей и вслед за Чернавой поспешил в горницу.
В избе произошла перемена. Печь поприветствовала теплом. На полу появились плетёные половики. Скатерть обновили. Благоухала корзина с хлебом. Дымился самовар. На припечке выстроились глиняные горшки. Епифей взялся за ухват и лихо переправил яства на стол.
— Налетай! — скомандовал он.
Какое-то время слышалось только довольное сопение Чернавы и стук деревянных ложек о плошки. Стуканье стихало. Тут-то юный волхв и попытался завязать разговор.
— Вкусна пища ваша. И каша, и щи, и стерлядь. Благодарствую. Вот бы и другу моему, что с нами был, перепало…
Взгляд Епифея сделался острым, старичок «просёк» куда пленник клонит. Дима понял, что поспешил. Нельзя было так прямо в лоб с вопросом. Но слово не птица, вылетело — не воротишь.
Приставник поднялся, утёрся полотенцем, отбросил его и медленно прошёл к выходу. Епифей неторопливо отворил дверь и, только ступив на порог, как будто проверив, что не будет подслушан, двусмысленно обронил:
— Мы чай не князья, у нас заботы ни одна живая тварь не лишается.
У Димы на душе отлегло: «Акела здесь и с ним хорошо обращаются».
Глава 7
Дима терял дням счёт. Точно прошло больше месяца, а Борзун всё не объявлялся. Юный волхв переживал, не потерял ли главарь к ним интерес и уповал на то, что Борзун обратился к различным наникам, чтобы в цене не прогадать, поэтому и медлит, ответы ждёт. Об Акеле слухов тоже не поступало — Епифей на контакт больше не шёл. На закате запирал, на рассвете проверял пленников скорым взглядом, и целый день сиднем сидел на крыльце. Судя по характерному скрипу досок, ночевал приставник там же. Посещала пленников только насупленная девица. Каждое утро она исправно приносила горшки с едой на весь день и драила пол в избе. Выходили лишь по нужде. Чернава вопросов избегала: то песнь затянет, то небылицы рассказывать начнёт. Всё что угодно, лишь бы в беседу не вступать. Юный волхв рассудил, что это не детский каприз, а природная прозорливость. Их вполне могли подслушивать через неприметное слуховое окошко. Поэтому расспросы Дима до поры до времени отложил. Помышлял, как обернуть всё в свою пользу и придумал. Не зря яркие сны на восходе будоражили. Сновидение запомнилось мелкими обрывками. Символы не разобрать. Но юный волхв не унывал. Образы могут улетучиться, однако ощущения сновидца не менее важны. Дима истолковал остаточное после ночи волнение как приближение развязки. Он словно на старте. Проведение готово нажать спусковой механизм и Дима был начеку. Сегодня произойдёт что-то очень важное.

— Может, обиделся Епифей? — пробормотал Дима, получив очередной отказ от приставника присоединиться к утренней трапезе.
Чернава закрутила головой, и активно работая ложкой в овсяном киселе, выдала:
— Боится он тебя.
— С чего бы?
— Чтоб ты его Борзуну не выдал.
Дима недоумённо вытаращил глаза, а Чернава уже по привычке разъяснила захожему путнику:
— Злоупотребление квасом карается. Пуще того наказание дают, если на службе захвачен был. То и в Своде князем прописано. И важные мужи тоже не одобряют. Наники первые нос воротят. Не переносит их нежный нюх такого смрада. А этим, — она кивнула в сторону усадьбы, — покупателей терять нельзя.
— Всё то ты знаешь, всё то ты ведаешь.
— Да. Я такая, — заиграла плечиками Чернава.
— Вот и скажи тогда, неужели не водятся тут кудесники?
— Почему ты так думаешь? — с растерянным видом спросила Чернава, чуть медленнее налегая на кисель.
— В приличном обществе заведено, что кудесник — это добрый советник правителя. Он ко всему интерес имеет, в любых промыслах способствует. На то он и советник. А к нам до сих пор никто подобный носа не показывал. Неужели нет тут такого, кто без длительной подготовки к встрече с незнакомцами готов? Где правая рука главаря? Слабенький умом или нет доверия у Борзуна к местному кудеснику?
За печкой что-то грюкнуло. Как если бы кто-то спешно спрыгнул с табуретки. Тайная каморка всё-таки имелась.
Девочка тихонько проговорила:
— Накликал.
Дима едва сдержал улыбку: дело пошло на лад, кудесник или жрец должен проявиться, подслушанное нелестное высказывание непременно передадут. Не бывает так, чтоб слуга, имея случай, не подколол хозяина, ибо застарелая обида всегда найдётся. Хоть и рискованно с ведуном местным встречаться, а всё же был в этом толк: не все вопросы напрямую решаются, ходоки к правителю должны поусердствовать, чтобы миром дело выгорело.
Как стемнело, Епифей задвинул засов. Лёжа на лавке, Дима почёсывал шею, отгоняя грустные мысли. Неужели план не сработал? Кудесник не повёлся. А если нет такого, то с кем диалог вести? Может у них Борзун единственный за главного?
Так терзался юный волхв, как вдруг Епифей недовольно ворча, прогрохотал засовом. Дима сел. Дверь скрипнула. На пороге появился низкорослый посетитель в хитоне и хламиде. Факел держит низко, лица не видно.
— Следуйте за мной, — скромно изрёк посетитель ломающимся юношеским голосом.
Проводник выскользнул во двор, освещая путь факелом. Дима, выдерживая степенность, пошёл следом, хотя испытывал острое желание ускориться. Странное дело, чем дальше он отходил от места заточения, тем больше нервничал. Анонимность происходящего страшила. Он столько репетировал и всё зря. Сценарии путались и рушились. Юный волхв попробовал отвлечься, в таком состоянии перед кудесником появляться нельзя.
— Долго ещё идти? — деланно бодро спросил Дима провожатого.
Тот не ответил. Завязать разговор не удалось. Звёзды зажигались одна за другой. Показалась луна. Повеяло ночной сыростью. Влажность как после дождя нагнала лёгкую дрожь. Дима вычислял, куда его ведут. Они покидали поселение. Когда юный волхв с провожатым под бесстрастные взгляды стражи удалился за внешний периметр, Дима забеспокоился. Кудесник живёт вне общины. Как такое может быть? Ведь ведуны, жрецы, знахари и любая подобная братия должна быть в лёгкой шаговой доступности? Может их кудесник отшельник? Загадки теребили нутро, для успокоения разыгравшихся нервов Дима прочёл ряд формул для поднятия духа, ритмично отстукивая пальцами по бёдрам и чуть слышно напевая. К технике восстановления энергии он раньше не прибегал. Учил потому что положено, и сейчас чувствовал, что данный подход был ошибкой. Только практика регулярных повторений позволяла действительно подзарядиться и застабилизироваться. А в условиях нахождения в стрессе всё чего Дима смог добиться — перестал накручивать себя дальше, затормозил проникновение страха в сердце. Что тоже было немало.
Упругая ветка больно шлёпнула по лицу. Дима встрепенулся. Лес стал гуще. Сосредоточившись на медитации, юный волхв не заметил, как потерял скудные ориентиры. Угрюмый ночной лес непринуждённо подавил звуки разбойничьей слободы, предоставив в эфир редкое ауканье сонной природы. Дима кинул безнадёжный взгляд выше. Кроны деревьев на совесть запрятали небо. Ориентация по звёздам не доступна. Только кромешная тьма, шорох шагов и шум учащённого дыхания. Дима поддался лёгкой панике. Они словно не имели заданного направления и блуждали во мраке. Заплутали? Ведёт в западню? На лбу выступили крупные капли пота. Умиротворяющий эффект от медитации едва не улетучился.
Юный волхв до предела сжал кулаки и помолился. Ум прояснился: «Обычные тёмные дебри. Хотели бы убить, давно удавили бы. Я им нужен».
Последняя мысль заставила улыбнуться и настроила на хладнокровное наблюдение. Чуть погодя Дима различил, что вектор движения всё-таки присутствует, они идут не по тропе, а как если бы напрямик, поэтому деревья и возникают непосредственно на пути, норовя истерзать ветвями в клочья или одарить тумаками. Юный волхв разгорячился от быстрой ходьбы. Он еле успевал увёртываться от хлёстких шлепков листвы и уколов сухих сучков, перепрыгивать через валежник и торчащие боковые корни. Мхи и лишайники тоже доставляли хлопоты: кроссовки скользили, заставляя Диму лавировать зигзагами, хвататься за что попало, чтобы избежать падения и удержать равновесие. А провожатый как будто не испытывал никаких сложностей. Он словно не шёл, а перемещался по воздуху. Его факел мерцал впереди, периодически пропадая из вида, но всегда появляясь на одном и том же уровне. Парень превосходно знал дорогу. Юный волхв отметил, то провожатый не останавливался и не оглядывался, как если бы был убеждён, что Дима не удерёт.
Вдруг бег с препятствиями прекратился. Чаща как по приказу расступилась. В ночном небе ясный месяц и прямо под ним на залитой лунным светом полянке приземистый бревенчатый дом, от которого веет стариной: крыша отсвечивает мхом, дверь немного перекосилась, некоторые брёвна зияют в стенах чернотой. В одном оконце теплится огонёк. Нутро юного волхва в миг всё сжалось и тут же отпустило, разум захлестнула волна радости. Интуиция прошептала, что его любимый волк здесь.
Истёртый порог, тесные сени, и вот Дима в просторной горнице. Сердце ёкнуло и неистово забилось. Акела на привязи в напряжённой стойке: корпус неподвижен, ноги выпрямлены. Мохнатый друг облизнулся, блеснул янтарным взглядом и мирно улёгся под лавку. Дима, пряча нахлынувшие чувства, осмотрелся. Обстановка классическая обитель знахаря-травника. Куда ни глянь, взгляд упирается на пучки трав, мешочки и гербарии. Запах стоит соответствующий — как в аптекарском саду. Но юный волхв уловил и оттенки средиземноморских благовоний: эфирные нотки цитрусовых и розовое масло. У печи женская фигура. Курчавая незнакомка с непокрытой головой хлопочет с лучинами, расставляет их в светец, отчего тёмные углы отступают, рассеиваются. Провожатый закинул факел в топку. Парочка одновременно обернулась. Их внешний вид заставил Диму замереть. Эталонный греческий облик: строение тела коренастое, смугловатая кожа, нос длинный, без впадинки — переносица почти не обозначена, широкие густые брови, тёмные волнистые волосы. По виду типичные греки. Похожи меж собой как близкие родственники. Грубые шерстяные хитоны одной рукой шиты. Их взгляды показались юному волхву несколько растерянными, как будто оба не знали, как к нему подступиться. Это придало юному волхву смелости, и он по-хозяйски осведомился:
— Где глава дома?
Парень, плюс-минус одногодка Димы, юркнул на дальнюю лавку. Потому как переменилась женщина, Дима мигом сообразил, что мирное знакомство на грани провала. Она выступила вперёд, её карие глаза словно выедают душу, привлекательные черты исказились.
— Я глава дома, — осадила она и представилась, — зови меня Аминта, на моём родном языке это значит «защитница», — она проделала грациозный жест в сторону парня, — Клим, что переводится как «милосердный».
— Кто вы? — спросил Дима и прикусил язык, выхватив новую порцию раздражения на лице Аминты.
Юный волхв изобразил, что виноват. Он внешне стушевался. Лучше уступить и помолчать. С ведьмами, Дима уже не сомневался, что это была именно такого сорта личность, иметь дело опасно. Мало ли какая женская блажь в её головке обитает. Ведьмы так законы мироздания выкрутить могут, что и не поздоровится. Это они к седым годам мудростью обрастают, а пока краса с лица не сошла, соблазны и прихоти их не обходят, властвуют над неустойчивым к радостям рассудком. Дамские причуды не одну могучую армию в могилу загнали. Горка исцарапанных тонких свинцовых табличек в открытом сундуке красноречиво указывала на то, что Аминта промышляет продажей проклятий. Такие таблички — послания высшим силам известны со времён Древней Греции, там, как и в Риме ценили волшебниц, позволяли работать легально. Покупатель платил за то, что ведьма в заготовленный листок с проклятием, вписывала имя обидчика.
Мысли Димы заскакали как малые козлята: «Что имеем? На чародеек только в Европе гонения в пору Средневековья устраивали. Что же у этих двоих за отношения с бандитами? Борзун в обмен на что-то приютил изгнанников? Позволил поселиться в старой избушке какого-то отшельника? Почему поселил их в отдалении от разбойничьей слободы, неужели не нашлось угла в поселении? Как же он может им покровительствовать? Или им не нужна защита? Как тут всё перемешано. Бррр… Глеб хотел единоначалия. На Руси разные национальности испокон веков объединялись, каких только союзов племён не существовало. Так, так, так… Здесь что-то другое… Иноплеменников колдовского сорта никто не тронет. А ведь не все диаспоры на самом деле дружелюбно настроены. Их члены вполне могут вести разведывательную, да и подрывную деятельность. А что если греки специально расселяют ведьм? А те за пропитание и кров делятся плодами умений, но сами фактически являются «глазами и ушами» державы, к которой принадлежат по крови. В истории же случалось, что диаспоры являются рассадником недовольства и бандитизма. Национальная рознь никогда к хорошему не приводила. Законы должны сглаживать отличия ментального понимания и верований, делать так, чтобы всё было по справедливости. Почитать бы этот загадочный Свод законов… Так не отвлекаться. Кто населял Причерноморье? Греки, аланы, скифы, русичи…».
И тут Дима понял, что не уловил чуждого акцента или отличительных слов в образной речи Аминты. Новый виток размышлений привёл к выводу, что длительное время тесно проживающие народы вполне могли общаться так же как, например, бельгийцы. Папа рассказывал о визите в университет иностранной делегации из Брюсселя. Один спрашивает по-французски, другой отвечает по-немецки и оба друг друга понимают. Необязательно смешивание языков в нечто усреднённое. Голова шла кругом, но Дима отметил жирный плюс от встречи с Аминтой — вскрылось то, что хоть религиозная атрибутика повсеместно в открытом доступе и отсутствует, но во что-то местные жители, тем не менее, верят. И как-нибудь он выяснит во что конкретно.
Пока Дима думал, с отстранённым взором, Аминта изящно выхаживала по горнице. Наконец она остановилась у стола, села на лавку и предложила ему присоединиться. Юный волхв повиновался. Он устроился по другому краю стола таким образом, чтобы видеть Акелу, примечать, чем занят Клим и не быть строго напротив главы дома. Эта позиция позволяла не только видеть всех присутствующих, но и подпитываться позитивом от мохнатого любимца и давала возможность избежать позы конфронтации с неоднозначной дамой.
Ведьме понравилось, что гость ведёт себя подобающе. Она выждала ещё немного, и благосклонно улыбнувшись, спросила:
— Что ищешь в этих краях, Димитриус де Дроздовикус?
— Зачем тебе знать? Ради любопытства? Так поди тебе уж люди добрые всё донесли.
— Мало ли что народ болтает. Кто знает, может, я тебе в чём пригожусь…
— Не интересуют меня дары ведьмы. Не скопил ещё столько энергии, чтобы расплачиваться.
Она расхохоталась. В глазах заиграли шаловливые огоньки.
— А ты занятный. Проси, что сердце желает, сторгуемся.
— На что я тебе вздался?
— Не буду ходить вокруг да около, нужно мне добыть твою покорность. Хорошую цену за тебя дают. Да опасается Борзун, что ты фортели выкинуть можешь. Из Крылатых же ты?
Последний вопрос прозвучал больше как утверждение, но глаза Аминты вглядывались, ища ответа.
Юный волхв на всякий случай кивнул, абсолютно не понимая, что это может значить таинственная каста «Крылатых», о которой он ещё ни разу не слышал. Но увидев немое благоговение, которое появилось на лице собеседницы, он решил, что поступил правильно.
— Ты ведь мог скрыться. И волка своего без труда отыскал бы. Что тебя сдерживает?
— Данное знание не приблизит тебя к решению задачи. Мой путь лежит в Глебург. Я выполню обещание. Моё слово нерушимо.
— Ты о девчонке? А как ты собираешься отыскать её родителей?
— Я же не спрашиваю, к чему ты прибегаешь, чтобы проклятия действовали, как задумано?
Вопрос застал Аминту врасплох. Она мертвецки побледнела.
— Думаешь, я плутовка?
— Не я это сказал… В смысле, я другое имел в виду.
Она скрестила руки на груди:
— Не будем ссориться. Говори условия, да не зазнавайся. Цена должна быть подъёмной.
— Я готов стать товаром. Любопытно пожить питомцем у учёного наника. Но прежде я должен выполнить обещание данное Чернаве и отыскать друга.
— Так я тебе и поверила. Ищи свищи потом ветра в поле.
— Ты спросила, я ответил.
— Нужны гарантии.
— Что тебя устроит?
— Мы проведём обряд. Ты передашь мне свою силу. И прикажешь волку мне служить.
— В таком случае я потеряю ценность для Борзуна, не так ли? — потешаясь над её наивностью и замешательством, язвительно спросил Дима и поинтересовался, — другие предложения есть?
Что-то тяжёлое припечатало затылок Димы. Радость в мгновение ока улетучилась. Юный волхв повалился с лавки под протяжный вой Акелы.
Глава 8
Дима очнулся не то в яме, не то в высохшем колодце. Где-то наверху кружок небесной синевы, вокруг плотные земляные стены. Диаметр колодца метров десять, глубина примерно такая же. К низу расширяется. Стены как будто оплавлены. Смрадный затхлый запах с примесью керамзита убивает способность думать. Затылок опух и нещадно болит. От долгого лежания в неудобной позе тело не слушается. Окоченению поспособствовала и сырая земля. Дима с трудом сел и обнаружил себя босым. Кроссовки пропали! И макинтош, и дощечки Вайю, и нож! Коварная ведьма обвела его вокруг пальца, как только он расслабился. Юный волхв схватился за бляшку ремня. Фибула на месте, но как она может ему сейчас помочь?
Сверху что-то промелькнуло. Дима поднял взгляд. Снова какая-то тень. И тут над колодцем показалось голова Клима.
— Очухался?
— Как видишь.
— Дашь что-нибудь ценное — покормлю, — выставил Клим условие.
— А чем потчевать будешь? — тянул разговор Дима, стараясь выиграть время для размышлений.
— Не хнычь! Яства со стола Борзуна.
— И что же каждый обед с новой ценой будет?
Клим зашёлся от смеха.
— Не хошь, как хошь. Я пошёл.
— Подожди. Я согласен.
— Так бы сразу, — он скинул Диме бадейку на верёвке и алчно приказал, — клади, что есть сюда!
Юный волхв положил фибулу. Серебряная пряжка должна заинтересовать того кто носит хламиду. И вот фибула в руках Клима. Диме слышно как он довольно клацает языком. Минута ожидания, затаив дыхание и тишина. Если прикидка верна, то прямо сейчас Клим крепит фибулу. Сосчитав до трёх, Дима крикнул:
— А еда когда?
Не удосужившись до ответа, Клим спустил бадью. В этот раз из неё торчали пироги.
— Поторапливайся! — гаркнул Клим.
Дима выхватил выпечку и степенно поинтересовался:
— Торопишься, да?
— Ага. Сестрица наказала дров нарубить, скрипучую половицу у порога требует подправить. По белью рубелем пройтись нужно, да так чтобы ткань гладенькой сделалась, и чтоб ни единой дырочки не натворить. Ещё золу из печи вымести надобно и бучу свежую наготовить для бученья…
Дима призадумался: «Сейчас он меня своим бученьем-стиркой доконает… Как бы узнать почему Клим делится всем подряд? Это потому что заговорённая фибула уже действует, или этот парень болтун по природе? А если он обидчив? Вдруг сбежит, если тему попробовать сменить? Подожду немного».
Время шло, а Клим всё не останавливался. Казалось перечень дел братца ведьмы значительно длиннее, чем список задач у работника Балды из сказки Александра Пушкина и сиротки Золушки Шарля Перро вместе взятых. И вот юный волхв решился перебить бурный поток откровений.
— Красивая она у тебя, — томно вздохнул Дима.
Братец ведьмы молниеносно переключил жалостливый тон на хвастливый:
— Так и есть. Борзун и тот сразу запал как сестрицу увидел. Но для него дело на первом месте стоит. Не притесняет ухаживаниями. Она ему как ведьма куда больше пользы приносит. Её проклятия действуют без сучка, без задоринки, — Клим усмехнулся, — ещё бы не работали, — и он гордо заявил, — я обеспечиваю.
Дима перешёл к допросу, подловив момент, когда Клим закашлялся.
— Глубоко тут. А как ты меня сюда спустил?
— У меня бадейка поболе имеется. С лебёдкой сущий пустяк. С любым грузом совладаю.
— А чего так со мной? Чем не угодил?
— Подарок ты. Волка твоего Аминта сразу выпросила, а тебя за так отдали. Борзун такую цену за тебя задрал, что ты никому не нужен. Девчонку-то задорого пристроит. Наники втихаря детишек разбирают. А вот ты только сестрице занятен. Обучишь её, в чём сам дока, тогда все в прибытке окажемся.
— А раздели чего?
— Сестрица мыслит, что вещицы не простые, ведические. Ну, бывай!
Дима вгрызся в пироги. С одной стороны выяснить удалось предостаточно, но с другой мизерно мало для того, чтобы осуществить побег. Мысли уныло скитались между островков добытой информации и гипотезами: «Брат и сестра. Аминта нужна Борзуну для выполнения мелких колдовских пакостей, за выполнением которых стоит Клим. Каким-то образом эти двое попали в услужение. Их не поселили рядом, потому что главарь понимает, что ведьма дружбу с сельчанами начнёт водить, тогда стращать ей не выйдет. Получается, что кудесника или какого-нибудь серого кардинала нет. Борзун предпочитает тоталитарную диктатору. Интересно, тут все лидеры такие или это одиночный случай? Итак, Борзун огородил себя от советников, завёл послушную ведьму, которой пугает поданных. Вряд ли он посылает крутые проклятия тому же князю. Сомнительно, что руки Клима дотянутся до Глебурга. Хм-м-м… Непонятна логика мышления главаря. Обычно даже тираны прибегали к помощи мудрецов. Пусть далеко не всегда их слушали, но всё же имели тех, с кем могли проговорить сомнительные для исполнения планы. И вообще, верит ли Борзун в чародейство или рассматривает его как суеверие, использует как рычаг управления массами? Если так, то очень хотелось бы знать, какие ещё у них есть поверья, особенно те, которые внушают ужас…».
В час, когда небо окрасилось нежными закатными песочно-красноватыми лучами, и показался бледный диск луны, к Диме явилась Аминта. Она пробудила его галькой. Юный волхв возмущённо ругнулся, испытав на себе колкие удары. А ведьма, поняв, что камешки достигают цели, запустила для верности в яму ещё горсть, и спросила:
— Жив ли мой любезный соколик?
— А то как же — безучастно просипел юный волхв, пересохшим от жажды горлом.
С долей ехидства она кокетливо упрекнула:
— Что же ты моему братцу подношение сделал, а меня без даров оставил?
— Тебе ли жаловаться?
Она издала злорадный смешок и что-то сбросила. Дима резко отпрянул, чуть не ударившись о твёрдые как камень земляные стены. Никаких движений или подозрительного шороха не слышно. Уповая на то, что в Аминте есть хотя бы капля гуманизма, и она не швырнула в пленника клубок змей, юный волхв осторожно ощупал нежданный презент. К дикому изумлению он обнаружил свою обувь и прапрадедушкин макинтош. Дима облизнул потрескавшиеся губы и озарился широкой улыбкой.
Ведьма презрительно фыркнула:
— Не к лицу мне твои обноски, — она сменила тон и язвительно проворковала, — есть, что пригожее или пухнуть с голоду изволишь?
Счастливый Дима, радуясь, что Аминта не видит его, не переставая улыбаться, судорожно натянул кроссовки и накинул макинтош. Вернулся боевой настрой и юный волхв дерзнул напугать ведьму. Материзовавшись с помощью макинтоша за спиной Аминты, он подождал пока ведьма, устав изрыгать проклятия на молчание пленника, обернулась.
— Ты! Как ты?! Как ты тут очутился?! — захлёбываясь от ужаса и ярости, прошипела Аминта.
На её плече блестела фибула. Сестрица позаимствовала подарок у братца.
— Где Клим? — без обиняков спросил Дима, поглаживая затылок, который без устали напоминал о проявленной халатности.
— Понёс заказ Борзуну, — выдала ведьма, вытаращив глаза.
— Где, то, что себе приберегла? — спросил юный волхв о дощечках Вайю и ноже.
Прибывая в полном неведении, почему слушается пленника, она растерянно протянула складной нож Диме. Не зная, что этот предмет прячет в себе лезвие, Аминта осталась без оружия. Юный волхв живо запихнул нож в карман и снова выставил раскрытую ладонь.
— Остальное!
— На что мне твои деревяшки? В огонь их!
Диму словно пробило электрическим током с головы до пят, из глубин горла вырвался утробный рёв. Юный волхв грубо схватил Аминту, прижал к себе, представил горницу в её доме и перенёс их обоих.
Душно. Помещение охвачено сумраком.
— Зажги лучину! — грозно скомандовал Дима, но выполнять было некому.
Аминта не выдержала шока от прыжка в пространстве. Ведьма обмякла, она в обмороке. Знакомый звук. Это Акела, жалобно заскулив, задёргался на привязи. В потёмках Дима отыскал мохнатого друга и освободил, перерезав верёвку. Юный волхв наощупь пробрался к печи. Холодная. Он отодвинул заслонку. Мысли Димы отстукивали кувалдой кузнеца: «Еду не готовят, носят из слободы. Разжигают только на ночь? День вроде выдался тёплый, ещё не топили?».
Его отвлёк какой-то мягкий толчок в ногу. Дима встрепенулся. Акела ещё раз ткнул мордой и хозяин обратился к нему, теребя холку:
— Ищи, друг! Ищи!
Акеле не нужны разъяснения. Он ринулся в бок печи, где в углублении лежали поленья, и усердно заскоблил. Спотыкаясь, юный волхв добрался до волка. Тот уже пытался перевернуть объёмную плетёную корзину, набитую шишками. Дима ринулся помогать. Опустошив плетёнку, на самом дне среди мелкой древесной щепы, он нашёл заветную связку. Наконец-то! Они у меня! Что-то ласково приговаривая, Дима очистил от пыли и мусора дощечки Вайю и, спрятав их за пазуху, взялся за ведьму. Для начала он вытянул её наружу. Затем полновесными пощёчинами привёл в чувство. Аминта заохала. Жива. Всё, можно уходить. Дима отстегнул фибулу с хламиды ведьмы и, победно хмыкая, приладил артефакт обратно к ремню на поясе.
— Чао, красотуля! — отсалютовал юный волхв, приобнял Акелу и, мысленно вызвав образ избы, в которой томился с Чернавой, переместился туда.
Диме почудилось, что он запрыгнул в преисподнюю: жар убийственно опаляет лёгкие, над головой бесится пламя, всё заволокло чёрным дымом. Я не ошибся! Эта та самая изба! Где же Чернава?! Его заколотило от дурного предчувствия. Юный волхв лихорадочно выхватил дощечки Вайю, выбрал ту, что с наибольшей свастикой и призвал ледяной вихрь.
Время как будто остановилось. Секунда, другая ничего. Въедливый дым душит, жжёт, впивается в глаза. Как вдруг разом взревел ветер. Вокруг Димы и Акелы незримым барьером вырос морозный буран и двинулся на огонь. Кружась, безудержной воронкой, он загасил пламя, с треском выдавил окна, проломил засов и распахнул дверь наружу. Штормовое вторжение закончилось так же внезапно как началось. Резко потемнело и стихло. Только отвратная вонь гари, да обугленное пространство напоминали о том, что здесь только что бушевал пожар. Где Чернава?! Наугад снуя по горнице, Дима с надеждой рыскал обезумевшим взглядом, в то же время, страшась наткнуться на обгорелый трупик. И вот юный волхв обшарил все углы и закутки. Пусто. Забрезжило тусклое упование на чудо. Может, Чернаве удалось сбежать? Ну конечно, она же маленькая проныра, она выбралась…
Поток мыслей прервал протяжный вой Акелы. Дима вздрогнул. Нет, это не погребальный мотив. Внезапно зарево снаружи заиграло с новой силой. Тени заплясали. В открытом дверном проёме отблески высветили волка и неподвижную Чернаву. Она лежала ничком у самого порога. Вероятно, до того как потерять сознание, дышала через щель у пола. Одним махом Дима оказался подле Чернавы. Он подхватил тщедушное тельце девочки, рванул к роднику у бани.
Выбежав на крыльцо, Дима увидел, что стряслась беда. Некогда безмятежная слобода изменилась до неузнаваемости. Постройки полыхают, треть дворца объял огонь, пытаясь совладать с клокочущим ненасытным «красным петухом» с вёдрами носится челядь. В таких условиях не до пленников…
Короткое расстояние до флигеля Дима преодолел в два счёта и окунул Чернаву прямо в каменную чашу родника. И тут над его ухом со свистом пронеслась стрела и воткнулась в стену.
— Да что здесь творится?! — заорал Дима, прижимая Чернаву к себе.
Холодное купание и резкий ор привели девочку в чувства. Она закашлялась. И слабым голосом отстранённо изрекла:
— Зоранцы.
— Что?!
— Недруг Борзуна лютует. Набег затеял.
Дима сообразил, что это самые обыкновенные бандитские разборки.
— Идти сможешь?
Чернава чуть заметно кивнула. Он осторожно поставил её на землю. Девочка качнулась, юный волхв еле успел предотвратить падение. Дима прикинул, что использовать макинтош нельзя. Аминте и той поплохело, а что случится с Чернавой? Она ещё слишком слаба, даже во спасение их обоих, рисковать ребёнком он не имеет права. Дима осмотрелся. Убежища не подыскать, кругом дерево и пламя не ровен час, превратит это место в пепелище. Но как уйти? Они в самом центре слободы. Где-то там, в спирали улиц, судя по доносившемуся лязгу и крикам, идёт кровавый бой. Юный волхв сжал дощечки. Улететь! Но ветер раздувает пламя, на открытом пространстве это ухудшит и без того сложную обстановку. Послышался истошный женский вопль. Потемнев лицом, Дима вспыхнул взглядом. Это надо остановить. Решение принято. Он выпрямил плечи. Незыблемая уверенность в собственных силах обуяла юного волхва, поглотила молодецкую горячность, заставила думать хладнокровно. Он будто выключил чувства, нацепил каменную маску.
— Акела, охраняй! — приказал юный волхв мохнатому товарищу, и пристально посмотрев на сбитую с толку Чернаву, пообещал, — я вернусь! Укроетесь в роднике!
Дима представил бортные ухожья и, не таясь от Чернавы, исчез.

В этот предзакатный час дикие пчёлы мирно спали в ульях.
— Простите труженицы, но я вас потревожу, — прошептал юный волхв и вызвал средней мощи ветер, которому приказал отправить пчелиный рой на слободу.

Всего за каких-то пару часов слобода полностью превратилась в кроваво-огненный театр сечи. Теснимые недругом побратимы Борзуна проигрывали. Сам главарь не прятался, он бился с врагом наравне с дружиной. Сидя на вороном коне, Борзун размахивал многошипной булавой под стать располневшему былинному богатырю. Но недруг был куда сильнее. Ещё немного и Борзуну придётся сдаться на милость победителя…
Как вдруг раздался странный гул. Продолжая сражаться, люди оглядывались и посматривали вверх, откуда всё отчётливее доносилось вызывающее тревогу гудение. И тут рассвирепевшие пчёлы, втиснутые ветром в пылающее поселение, обрушились жужжащим эскадроном на дерущихся. Что тут началось… Сначала все безуспешно отбивались от жёлто-чёрных полчищ, а потом и вовсе побросали оружие. Теперь людям было не до баталий. Стремглав и местные, и пришлые помчались вон из слободы. Не одна сотня глоток создала невообразимый шум, отчаянно вопя, натыкаясь друг на друга, люди искали спасения.
Тем временем юный волхв не мешкал. Он вернулся к слободе и, пользуясь общей суматохой, проворно отыскал снаружи поселения выход ручейка. Больше полагаясь на ведическое чутьё, чем на зрение, сломя голову Дима пробежался впотьмах по лесу вниз по течению. Выскочив из-под деревьев, он оказался на широком пологом берегу полноводной реки. Лунное сияние высветило белёсыми дорожками мелкие рукава-ерики. У мощной, надёжно возведённой пристани высились силуэты бесчисленных судёнышек разных мастей. Юный волхв застал момент, когда начал выскакивать ужаленный народ. Ошеломляя бандитов, стоящих на посту у костров, не разбирая дороги, прыгая через пламя, обезумевший люд бросался в прохладные тёмные воды.
Дима рассудил, что ладьи, которые связаны у пристани, принадлежат Борзуну, а те, что с охраной Зорану.
— Приплыли, значит. Убирайтесь же восвояси! — гневно вскрикнул юный волхв и перешёл на не разборчивый громкий шёпот, обращаясь к силам Вайю.
Порыв ледяного ветра качнул юного волхва, но он продолжал вызывать арктического друга, прося его прийти в наибольшей мощи. Чтобы не околеть и оставаться в здравости рассудка Дима предусмотрительно окружил себя тёплым крошкой-торнадо. Теперь он не опасался того, что не удержит разбушевавшегося товарища. Юный волхв вторил мольбу и лютая стужа пришла. Она нахлынула жёсткими объятиями, словно только и ждала, когда ей позволят разгуляться. Ударил трескучий мороз. По краю берега борзо нарастала корка льда. Паруса пожухли. Костры поблекли. Скрипящий хруст и вопли удивления прибавились к всеобщему гомону: народ повалил из воды на сушу.
Ветер свистел так, что заложило уши. Деревья гнулись и стонали, а Дима всё накручивал натиск воздушной стихии. Он испросил у сил Вайю пришествия бора — ветра сокрушительной крепости с гористых побережий. Вихрь многократно поднял волны выше макушек дубов и на берегу выросли огромные ледяные холмы. Шквальный поток взбирался по ним и устремлялся в воду. Круг за кругом из реки выбивались миллиарды кристалликов, которые снежной бурей неслись на горящую слободу. Река вздыбилась, превратилась в бурлящую стену. Обезумевший народ попадал ниц, никто не решался поднять головы. Ледяная дамба продолжала расти, снег посыпать пожар. Но вот зарево над лесом погасло. Огонь потушен. Дима довольно улыбнулся. Он поблагодарил холодный ветер и отпустил. Тёплый торнадо расширился, прогулялся по берегу, отогрел округу и пропал.
Заранцы искали своих, разожгли костры. Языки пламени взметнулись в небо. И тут Дима ошалело уставился на реку: она изменила русло. Юный волхв зажмурился и снова открыл глаза. Так и есть. Его старания привели к тому, что поток повернул под углом примерно в сорок пять градусов, и река понесла воды по левобережному ерику. Дима расхохотался, но тут же смех застрял в горле: «Сума сойти! Это я наворотил? Я перенаправил реку? Это же вмешательство в дела природы! Так, стоп! Это выдуманный мир! Но он сопряжён с настоящим! Нет. Этот мир с реальностью связываю только я и Глеб. Всё нормально».
Успокоившись, юный волхв помчался за Чернавой и Акелой: шанс сбежать ещё не упущен.
Обильный снегопад отправил пчёл в ульи. Людям пришлось сложнее. Очумевшие от внезапного появления зимы зоранцы, драпали со всех ног, а большинство борзунцев, оторопело издали наблюдали за прошедшим непонятным явлением, не смея бросить поселение, но и опасаясь возвращаться в дома. Миряне, кто полоумно, кто остервенело, таращились на Диму, когда он появился у ворот слободы. Но путь не преграждали. Понимая, что ещё немного и оцепенение с лесной братии сойдёт, юный волхв опрометью ринулся по спирали к дворцу, встречая на пути лишь скорбные силуэты воинов. Огонь потух, павших товарищей они искали в темноте улиц с факелами.
По плитняку багровые ручейки частичками сажи рисовали грязевые разводы. Запах копоти и обгоревшей плоти мутил, но Дима только ускорял темп. Он обнаружил Чернаву около чаши родника. Лунный свет делал девочку блестящей: она только что выбралась из воды. Прижимаясь к Акеле, Чернава тряслась от холода. Шерсть волка сухая. Пчёлы не проявили к нему интерес.
Стуча зубами, Чернава восхищённо воскликнула:
— Это ты! Я знаю! Это всё ты! Ты избавитель! Ты всех спас!
— Тише, тише, — призывал Дима, поднимая Чернаву, но девочка всё не унималась.
Она крепко обхватила Диму за шею, горящие слёзы ребёнка хлынули на юного волхва.
— Ты вернулся! Без тебя мы бы все пропали! Они бы никого не пощадили!
— Ну, будет, будет, — поглаживая плачущую девочку, прошептал Дима.
Он отступил, развернулся и чуть не наскочил на Борзуна. Главарь поигрывал булавой. С четырёх сторон их обступили вооружённые мужчины с факелами. По озадаченному лицу главаря было понятно, что он подслушал разговор.
— Кромсал я недруга, башки непутёвые дробил, а тут вон, оказывается, где благодетель выискался! — строптиво покосился Борзун, но в глазах на долю секунды промелькнул животный страх.
Вокруг них собиралась толпа.
— Дай нам согреться и уйти, — невозмутимым тоном попросил Дима.
Борзун что-то проворчал в бороду и недовольно гаркнул:
— Уходи сейчас, чего доброго передумаю, — он звонко хлопнул себя по брюху и во всеуслышание лениво промолвил, — по заслугам и честь. Свободу дарую и ладью. Бери их тех, что зоранцы оставили, — он зыркнул на Диму, — да плыви скорее, — главарь кивнул кому-то из челяди, — проводить!
Дима поставил Чернаву наземь.
— По дороге согреешься, — ласково пообещал он девочке.
Юный волхв взял Чернаву за ледяную ладошку и поспешил к пристани. Акела не отставал, кружил рядом, отпугивая любопытных янтарным взглядом.
И вот они взобрались на указанную набойную ладью. Борзунцы оттолкнули судно от пристани, и течение на пару с попутным ветром понесло троицу в неизвестность.
Глава 9
Как управлять лодкой Дима имел не только понятие, но и практический опыт, а вот руление ладьёй представлял смутно. Судёнышко примитивное: длина метров двадцать, ширина с пару телег, прямой холщёвый парус, пять пар вёсел. Но всё-таки, это почти настоящий корабль, и для нормального управления требовалась команда. До самого утра Дима стоял на корме, опасаясь выпустить из рук стерно́: рулевое весло досталось впервые, раньше юный волхв его только на картинках видел, а тут ещё река вьётся, как если бы русло гигантская змея прочертила. Под тусклым светом луны Дима осваивал, приноравливался, старался уловить каждый отзыв ладьи, которая покорно слушалась на любое движение стерно. Другая сложность состояла в том, что возможность причалить к берегу напрочь отсутствовала: заросшие тростником, осокой, рогозом и другой влаголюбивой растительностью лиманы и плавни выглядели неприветливо и Дима продолжал выбранный судьбой курс, с досадой понимая, что в развороте смысла нет, ибо чтобы плыть против течения, нужны гребцы.
На рассвете запахло рыбой и солью, чаще раздавались возмущённые крики чаек. Дима занервничал. Всё предвещает скорую встречу с морской стихией, а они мчатся на всех порах. Того и гляди выбросит в открытое море. Двигаться вдоль берега до ближайшего порта — хорошая идея, но перед тем как отправиться в морское путешествие, как минимум, необходимо запастись провизией и чистой пресной водой. А чтобы определить в какую сторону следовать, нужна карта. Дима поморщился. Хоть дневной бриз и вступил в права — подул с моря на сушу, но парус всё же лучше пока убрать: мало ли в водоворот угодят, и будет их кружить до скончания веков. Но как это сделать? Течение шустрое. Отпустишь стерно, и куда занесёт? Не ровен час, перевернутся и что тогда?
Подгадав удачный миг, Дима рискнул. С проворством белки он скатал парус, предварительно просчитав каждый шаг, и метнулся обратно на корму. Вцепившись в рулевое весло, он облегчённо выдохнул, удовлетворённо усмехнулся, и вдруг его перекосило будто от острой боли. Дима только сейчас прозрел — он совсем позабыл о Чернаве, всецело передав её на попечительство Акелы. Юный волхв резко обратил взор на нос ладьи, где под треугольным деревянным навесом, точно в вертепном ящике, на драных шкурах, прижимаясь к волку, скрутилась девочка. Даже на таком расстоянии стало понятно, что Чернаву одолел серьёзный недуг. Утренняя дымка не скрыла признаки болезни: щёчки девочки полыхали ярким румянцем, на лбу блестели бисеринки пота. Ночь под открытым небом посреди реки, усугубила состояние подстывшего ребёнка. Высокие борта защищали от дуновений ветра, но не от холода. Хворь всё глубже пробиралась в щуплое тельце. Чернаву лихорадило.
Закусив губы, юный волхв прикинул варианты как поступить. Чернаве нужно срочно дать лекарство! Мысли разбегались как пауки. Надо освежиться. Дима изловчился, загрёб речной воды и умылся. Порция влаги из второго захода пошла на очистку зубов. Если полоскание рта он ещё совсем недавно проделывал колодезной или родниковой водой, засим методично разжёвывая пчелиный забрус, то теперь страшась прихватить какую-нибудь заразу, юный волхв едва набирал прохладную жидкость в рот и после лёгкой промывки ретиво сплёвывал. От процедуры омовения на малую толику полегчало. Насупившись, Дима старательно вспоминал всё, что он знал о лекарственных свойствах речных растений. Чтобы не клонило в сон, юный волхв рассуждал вслух:
— Гравилат: общеукрепляющий, останавливает кровь, хорош при ангине, листья съедобны, полезны корневище и наземная часть, собирают весной. Осока потогонная жар сгоняет, отхаркивать помогает, но не всякий вид подойдёт и «побочка» в виде слабительного эффекта имеется…
Дима так глубоко ушёл во врачебные думы, что слишком поздно заметил опасность: ряд мелких островков, куда прибило старые деревья, преградил путь. Не успевая совершить обходной манёвр, не задев топляк, Дима закричал:
— Держись!
Юный волхв пролетел вверх тормашками до мачты, когда ладья, с треском пробив проход, налетела на твердь. В районе кормы образовались пробоины. Вода хлынула внутрь и бурливо затопила ту часть судна, которая осталась в реке. Дима вскарабкался на задранный нос ладьи, на котором торчала в натуральную величину умело вырезанная голова тура. Рога выставлены угрожающе. Сразу видно, что предназначение судна не торговое, а военное.
Чернаву забросило в самый угол. Она то ли глубоко заснула, то ли без сознания. Дима забрался под навес, уложил ребёнка удобнее и бегло осмотрел: видимых травм и ушибов нет, пульс нитевидный. Акела усиленно вылизывал лоб девочки. Юный волхв взобрался на борт и осмотрелся. Ивняк. Густые куртины камыша. Суша размером с детский стадион, напоминает по форме восьмёрку. С обратной стороны островка просматривается продолговатый клин с застойной водой. Юный волхв удовлетворённо забормотал:
— В заводи могут быть кувшинки! Это мощнейшее средство против жара. Листья снимают воспаление. Корневая часть ядовита, но прекрасно заменит горчичник. Эти цветы должно быть расцвели! На ночь они погружаются в воду, а сейчас наверняка поднялись.
Дима скинул макинтош и лихо перемахнул через борт. Комары взвились в небо, а почуяв добычу, нахлынули тёмной тучей. Отмахиваясь от зудящих насекомых, юный волхв подобрал в топляке длинные прочные сучья, чтобы раздвигать острые листья осоки и направился к заводи.
Юный волхв, ставя крестики на местах укусов комаров, остановился у кромки воды, где у поверхности показались бутоны кувшинок и мирно плавали «жёлтоухие» ужата. Срезать цветы не проблема, а вот выдрать растение с корнем не каждому богатырю под силу: корневище, бывает как позвоночник бизона. Дима ощупал дно палками, спугнув змеёнышей. Глубина по грудь. Толщина ила с ладонь. Юный волхв разделся, вооружился ножом и нырнул в мутную прохладную воду. В несколько подходов он вырезал два растения. Пальцы задубели и не сгибались. Дабы тоже не стать жертвой простудной хвори, Дима, не дерзнул больше нырять и выбрался на берег. Кожа сделалась мертвенно-бледной и покрылась пупырышками, пробрал озноб, но юный волхв, прежде чем взяться за одежду, внимательно себя осмотрел. Хорошо, что не поленился это сделать: на бедре присоседились толстые пиявки. Осторожно убрав кровососок, подковырнув их ножом, Дима торопливо оделся. Он кое-как отжал отросшие волосы и, размахивая узловатыми стеблями, точно верёвками, с тревожным волнением пустился обратно.
Не пробежал он и пяти метров, как справа что-то громко треснуло. Дима приник к земле, прислушался. Низкое хрюканье и нарастающий шелест. К нему приближается зверь. Палки! Остались у заводи. Нож! Он словно пёрышко для грубой щетины вепря! Сила ведуна не в мышцах, а в слове! Юный волхв закрыл глаза и, отбросив смятение, обратился к Земле-Матушке: «Отведи родимая беду. Позволь выйти невредимым. Сохрани жизнь мою. Не имею я иной помощи кроме тебя. Не оставь меня в трудный час. Избавь от напасти».
Дима открыл глаза и снова прислушался. Шум удалялся. Вепрь прошёл стороной. Возблагодарив Землю-Матушку, юный волхв помчался как угорелый и опомнился только, когда взобрался в ладью.
Чернава очнулась.
— Пить…
Дима протянул лепестки кувшинок и строго сказал:
— Пожуй, тебе полегчает.
Свежие лепестки следовало прокипятить, настоять и давать два раза в сутки. Но юный волхв не имел условий для приготовления настойки. Чернава, даже не скривившись, послушно выполнила повеление, откинулась на шкуры и свернулась клубком.
— Это жаропонижающее и одновременно снотворное средство. Поспи. Всё будет хорошо, — проговорил успокаивающим докторским тоном Дима.
Юный волхв измельчил корень. Отрезал часть рукава от футболки, выложил в него кашицу и приложил на спину Чернаве поверх рубахи. Подмостил шкуры так, чтобы девочка случайно во сне не перевернулась и, прикрыв макинтошем, прошептал:
— Через часок другой горчичник уберу, согревайся.
Он не заметил, как уснул. Когда очухался, солнышко припекало. Юный волхв убрал горчичник. Проверил лоб Чернавы — не горячий. Болезнь ослабила хватку: цвет лица ребёнка выровнялся.
Подозрительная возня и шушуканье снаружи заставили Диму напрячься. Акела, пригнув голову и открыв пасть, приготовился к прыжку. Юный волхв посмотрел на весло и тут же отбросил эту затею: сражаться трёхметровой дубинкой не выйдет. Он выпрямился, вздохнул полной грудью, затем расслабился, чуть сгорбился и принял отрешённый вид, производящий впечатление спокойствия и смирения.
Над бортом показались головы двух косматых молодцов с короткими кудластыми бородами. От гостей разило тиной и рыбой.
— Приветствую вас, рыбаки! — тепло вымолвил Дима.
— Мы ловцы! — хмыкнул щербатый. — Торгует у нас старшой брат, он в нашей семье единственный рыбак.
Второй с острым носом, цокнул языком и ткнул в бок щербатого:
— Млад, чего треплешься?
Млад понурился.
— А чего, брат? Приглядись, какой из него вояка?
Остроносый зафыркал:
— Вижу, не слепой! — и спросил у Димы, — признавайся, сам стянул ушкуй у разбойников, али сподручные тут неподалёку гуляют?
Дима расставил руки и величественно, без горделивости произнёс:
— Ладью эту я в дар получил.
Братья громко заржали, разбудив Чернаву. Девочка заползла за спину Димы.
— Вот так подарочек! Сейчас лопну от смеха! — гоготал Млад. — Слыхал, Боян, «в дар получил»?!
Стирая слезу, Боян, неожиданно рявкнул:
— Одурачить хочешь?! Не на таких напал!
Подала голос Чернава:
— Он самого Борзуна спас. По заслугам…
— Не знаем мы такого, — остановил её Боян. — Корма в щепки. Длани ваши без мозолей, сами не почините. Так что топайте, пока целы. Мы себе ушкуй забираем.
Чернава устремила взгляд вдаль: с поднятого носа ладьи, куда ни глянь, сплошь камыш качается. Она пискнула:
— Куда ж нам тут? Сгинем же!
— Это не наша забота! — осклабился Боян.
— Девочка больна, дайте подлечить и уйдём, — ровно попросил Дима.
Боян сощурился.
— На кой нам два лишних рта кормить? Есть чем платить?
— А я вам пригожусь. Рисунки мои у наников высоко ценятся, — предложил юный волхв.
Братья обменялись выразительными взглядами. Боян встрепенулся, подобрел:
— Что верно, то верно. Эти ребята до развлечений охочи. Как-то же надо им время убивать. Малюй, испытаем, насколько ты искусен.
Чернава бойко вставила:
— Если по нраву мастерство придётся, так и ладью залатайте в обмен на картинки.
— Лады! — загоготал Млад. — Если дело встанет, то мы себе новое судно и поболе этого прикупим!
«Чернава стремительно пошла на поправку, — подумал Дима, еле сдерживая улыбку, и в очередной раз отметил необъяснимый интерес наников к искусству, — за какие-то каракули они готовы платить цену сопоставимую со стоимостью целой ладьи! Чем траты обоснованы? Эти ребята настолько зажиточны или настолько глупы?». Дима встречал информацию, что художественные творения, имеющие мало-мальски историческую ценность порой обходились коллекционерам в кругленькие суммы, но то, что происходило здесь выходило за имидживые рамки, которые по обыкновению выставляют богачи, накручивая ценником значимость приобретённого товара и искусственно возвышая собственное эго.
Глава 10
В ранних сумерках Дима и Чернава попали в жилище промышлявшего рыбой семейства. На лиманном раздолье одиноко возвышался турлучный дом с объёмной камышовой крышей. Он примостился на каменном пьедестале, обильно обмазанном смолой. По периметру широкий опоясывающий деревянный настил. Поручни и балясины со всех сторон, кроме той, где причал и площадка с дровами. Удобная конструкция позволяла, не промочив ног, попадать внутрь и лодки не оставлять без присмотра. Время до ужина они коротали на верхних ступеньках крылечка, которым хозяева пользовались, когда вода сходила. Изучая дикий край, Дима усмотрел поодаль и другие островки из сложенного природного камня со следами кладочного раствора. Создавалось впечатление, что не такой уж необжитый край это был когда-то — новые постройки разместились на остатках древнего городища. Чернава покашливала, но на месте не сидела. Поскольку Диме любезно выдали кипятка, заварить лепестки кувшинки, он продолжал лечить заметно повеселевшую девочку, которой почти полностью вернулась детская непосредственность. Прогулявшись вокруг дома, Чернава собрала сведения о нежданном пристанище, и шепотком доложила Диме:
— На нижнем ярусе три раздела. В сенях печь и бабий кут — там уж караваем и ухой пахнет. Лабаз с отдельным входом, там на бечёвках тарань сушится и Боян подле сидит. Он старый невод перебирает, гневается, что рваный. В горнице, кроме стола да лавок, большой угол пологом отгорожен. Там кровати. Млад зубцы остроги затачивает, и болтает с Нежей. Это дочка Судислава, старшего брата, стало быть. Ещё Броник. Он совсем кроха, в колыбели агукает. Тоже Судислава отпрыск. Душана, супруга старшого брата, меж дитятей и печкой снуёт. Нежа из конского волоса лесу плетёт. Еже ли мужчины надолго отбывают, ей приходится ловлей заниматься. Млад племянницу хвалил, что сама удить умелица. А Младу острога только к листопаду потребуется. Он её, таясь от Судислава, мастерит. Чтоб на острогу ловить, нужна тёмная ночь, прозрачные воды и погода тихая. Рыба тогда со дна понимается. Но чтобы прокормиться, они должны каждый день с сетями в море или на реку выходить, острога в этом не сподручна. Потому видать и прячет её, а то выхватит от Судислава, что лоботрясничает.
Заплакал ребёнок. Чернава подпрыгнула к открытому окну и запела:

Одуванчик на восходе я вплету в венок,
На жёлтом хороводе завяжу платок.
Маменьке в угоду букетик соберу,
Нравится народу гулять тут поутру.

Плач прекратился, и Душана позвала Чернаву утешать дитя.
— Куда без повязки?! — вовремя опомнился Дима, успев схватить Чернаву за подол. Девочка оторопела от такого обращения и буравила непонимающим взором, а юный волхв оторвал целый рукав и протянул Чернаве. — Повяжи себе на лицо так, чтобы прикрыть нос и рот.
Не уразумев просьбы, Чернава строптиво сдвинула брови и выпятила губки.
— Вот ещё!
— Ты же не хочешь, чтобы нас обезглавили, если малец или кто-то другой из членов рыбачьей семьи подхватит от тебя кашель? — сдержанно спросил Дима.
Девочка икнула, торопливо закивала, затянула повязку и поспешила в дом, а юный волхв невольно подивился: «Неужели дочь совсем не помогает матери, раз Душана с такой лёгкостью постороннего к младенцу допустила? Странно как-то…».
Вздохнув, Дима оторвал остаток второго рукава, подготовив его как сменную повязку для подопечной, отбросил мысли о случайном наблюдении и, сложив руки на колени, задремал.
Тягостные ощущения охватили Диму, едва он погрузился в марево сна…
Тело обездвижено, точно сверху навалили неподъёмный груз. Дима сидел там же на ступеньках, не имея возможности пошевелиться. Отдалённым эхом доносился плеск воды. Лениво вздымался расплывчатый туман, навивая неуловимую грусть. И тут юный волхв почувствовал, что не один. «Всё хорошо, — прошептал внутренний голос, — это свои». Дима не видел прапрадеда, но явственно слышал его послание:
— Не спеши с выводами, возьми срок. Веди себя осмотрительно. Остерегись сеять пустые надежды…
Тряска. Сон помутнел. Ещё тряска и видение окончательно рассеялось, не успев уложиться в сознании в отчётливый образ. Дима промассировал веки. Миндалевидной формы, серые глаза девушки было первое, что он увидел. Непослушные завитки светлых волнистых волос выбились из-под платка и предавали сероглазке вид пленительной чаровницы.
— Нежа, — любовно сорвалась догадка с уст юного волхва.
Девушка, примерно одногодка Димы, смотрела в упор. Она забавлялась его замешательством. Слегка вздёрнув подбородок, Нежа изящно прикрыла веки. Резкий взмах пушистыми ресницами вверх и Дима едва не отпрянул. Глубокий взгляд насмешлив. Вокруг чётко очерченных алых губок от подавления улыбки проявились мелкие морщинки, что отнюдь не портило прекрасный лик, а лишь добавляло шарма.
— Пожалуй за стол, — проговорила Нежа с интонацией покровительницы и, плавно покачивая бёдрами, скрылась в доме.
Дима похлопал по щекам, сгоняя остатки сна. Разумом юного волхва всецело завладела Нежа, но это было не вожделение, заговорил первобытный инстинкт самосохранения: «Красотка обладает нравом львицы, обожает всеми руководить и тешить самолюбие, пользуясь любым поводом. Такой дивчине лучше угождать, иначе однажды попав в список её врагов, никогда из него не выберешься — будет мстить до последнего вздоха. Что там предок говорил? — юный волхв напряг память, но мысленно воссоздать цепочку образов не получалось, неожиданное пробуждение вытеснило предупреждение, смысл сказанного напрочь улетучился, — так, так, так основной мотив — быть осторожным. Буду. Ещё как буду!».
Старший брат вернулся домой после вечерней зари. Домочадцы сразу распознали, что Судислав не в духе. Млад отпихнул ногой острогу подальше под лавку. Душана скрылась с малюткой за шторкой. Боян ринулся поправлять лучины. Только Нежа безмятежно разглядывала тряпицы, на которых Дима угольками старательно вывел схематичные рисунки: легковой автомобиль, вертолёт, ракету, подводную лодку, спутник. Цветы, снежинки и другие природные узоры он не чертил, предполагая, что на такое способен каждый ребёнок в любые времена. Задачу ставил поразить невиданными вещицами и, слыша, как охают вокруг, думал, что ему это удалось.
— Торговля худая! Не оклемались от грабежа ромеев, — гремел Судислав, тряся окладистой бородой. — Хошь выбрасывай, а хошь в ледники клади, а это считай задаром!
«Ромеев?! Выходцы из Западной или Восточной римской империи чудят погромы? Скорее византийцы… Но в любом случае «ромеи», ведь термин «Византия» появился в шестнадцатом веке. Где это он был? Война или набеги?» — Дима приготовился чутко внимать каждое слово, чтобы разведать обстановку, но Судислав заметил в дальнем углу стола незваных гостей и потребовал держать ответ среднего брата. Боян вкратце, обрывками фраз, дал понять, что есть возможность заработать и Судислав, выпятив нижнюю губу, придирчиво просмотрел Димино художество, но презрительно отшвырнул.
— Ерунда! Поди лисьим умом ты отрок наделён, но меня не обманешь! В чём от вас толк?
— Он может нарисовать Свиток! — ошарашила всех Чернава.
Жизнь висит на волоске. Судислав гневно вращал очами, и Дима решительно кивнул, тотчас сняв накал.
— Что ты знаешь про Свиток? — заплямкал Судислав, словно разжёвывал приставшую к кривым зубам конфету.
Дима сглотнул, на прямой вопрос следует дать прямой ответ. Философствовать не получится. Надо что-то сказать, но что? И юный волхв принялся сочинять, неспешно роняя слова:
— Кожа нужна телячья… Или можно коровья… Овечья или свиная нет, не подойдут… Угольки… Их из векового дуба заготовить…
Пришло спасение, откуда Дима не ждал. Нежа проворковала:
— Папенька, чего его слушать? Он же правду не скажет, это тайна, за раскрытие которой по слухам живота лишаются. Пусть себе делает, а ты снеси потом его работу Мотре. Уж он-то отличит подделку и цену достойную назовёт.
— Толк есть в сказанном, — прохрипел Судислав и скомандовал, — Душана, неси что поесть!
Нежа незаметно подмигнула Диме. Юный волхв сообразил, что он для неё прозрачен — прозорливая дочка Судислава догадалась, что ни про какой Свиток он и не слыхивал. Дима перевёл взгляд на Чернаву. Она всем видом выказывала покорность и благодушие. Юный волхв заподозрил неладное: «Эта девочка лихо перевоплощается. Так ли уж она беззащитна? В чём кроется умысел? Не обвела ли она меня своим нежным возрастом вокруг пальца? Чего же она добивается? Зачем усложняет? Тогда у Борзуна проболталась, сейчас тоже чуть не состряпала дурную службу. Но когда надо, то в «молчанку» играла. Ох, непростая ты Чернава, не простая…».

В эту ночь Диме не спалось, сказывалось волнение, к тому же короткие перерывы на сон днём сбили дрёму. Юный волхв притворился, что уснул, но сам держал ухо востро. Подле него на соломенных тюфяках беззвучно спал Боян. В противоположном углу под скатом крыши в куче тряпок зарылась Чернава. Млад натурально посапывал на лежанке у лестницы, которая вела вниз в горницу, откуда нет-нет раздавался отборный храп Судислава, изредка попискивал малыш, и вслед доносилось мелодичное пение Душаны. Юный волхв находился в напряжённых раздумьях. В два счёта можно улизнуть. Бросить здесь у незлобного семейства вызывающую подозрение Чернаву, перемахнуть к Акеле, который отдыхает снаружи и… А вот что делать дальше Дима никак не мог придумать. Что ему представить для перемещения? Он знал только слободу Борзуна, а туда ему однозначно не надо. Ему нужен Глеб. Но вызвать образ Глеба не получалось. Казалось, он стирается из памяти. Словно в этом мире существовал другой Глеб, совершенно не похожий на того прежнего. Но как-то же Дима сюда попал… Неужели след утрачен, потеряна энергетическая ниточка с другом. Закрадывались сомнение и по поводу Чернавы. Вдруг это просто совпадение, а не намеренное поведение? Она же ещё совсем ребёнок. А как с ней поступят, обнаружив его бегство? Нужен знак. Пусть проведение откликнется.
Вдруг Диме почудилось, что кто-то крадётся. Юный волхв нутром ощущал, что это не Акела. Дима открыл глаза. Крохотное оконце позволило распознать силуэт Нежи. Она находилась совсем рядом. Горячее дыхание девушки обожгло щёку.
— Надо словом перемолвиться, — шепнула она и покинула мансардный этаж.
«А вот и знак! — сдержанно улыбнулся Дима, словно игрок которому выпал козырь, — главное не спугнуть и уловить даже то, что случайно вскроется между строк».
По характерным скрипам Дима вычислил, что Нежа вышла из дома. И юный волхв, крадучись проследовал за ней.

Акела лежал, свернувшись кольцом, но изредка, как неустанный защитник, бросал пристальный взгляд на перешёптывающуюся в ночи парочку. Дима и дочь Судислава держались так, словно давно знакомы. Они примостились на корточках на углу дома, подальше от окон и лунного света, и вели оживлённую беседу.
Рассматривая водную гладь, Нежа сказала:
— Мотра — чудак, но не злой, любит всё необычное. Твоё потешное молевание вполне сойдёт. Сотвори из чёрточек и колечек нечто, чтоб на дерево походило и довольно. Каков настоящий Свиток Мотра не ведает. Он ушлым мудрецом слывёт, но тут на слово поверит.
— Почему ты думаешь, что он не знает, как Свиток выглядит? — деланно удивился юный волхв.
— Об этом вряд ли хоть кто-то знает. Нелепица из древних сказок, истинного смысла которых уже никто и не помнит. Якобы пройдёшь путь, указанный на древе Свитка и почерпнёшь неведанное, уподобишься мудрейшему из мудрейших. А далеко ходить не надо. Всё в самом Свитке располагается, только внимай. Да есть ли те, кто растолкует?
Диме на мгновение сделалось дурно: «Она что толкует о Древе познаний? Мне предстоит нарисовать библейское Дерево познания добра и зла?!». Он замотал головой, подобные мысли следует отмести: ответственность не по плечам. И тут зародился план что именно изобразить, юный волхв про себя усмехнулся: «Так и быть! Будет вам дерево!», и спросил то, о чём не успел разузнать от Судислава.
— Ромеи атаковали… Слушай, а что нечасто, что ли в этих краях князь с дружиной бывает?
— Князь в столице может делать что пожелает, а у окраин свой закон. И деньгами соседскими вольны пользоваться, и торговлю вести знатную, не хуже столичной. Тут что ни крепость, то свой обмен. Кто за рыбу злато сыплет, кто ткани даёт али зерно, кто рабов предлагает. А сейчас туго. В долг всё брать стали. Сами нашу рыбу из ледников подъедают, то бишь так плату за хранение взимают, а платить за товар не платят. Отец торговому люду предложил вместе снаряжать корабли и возить товары за море. Хоть и дальше, да выгоды больше.
Ответ прозвучал заносчиво, разило чванливым гонором, но слышались и нотки обиды. Дима нутром почуял, что за напускной бравадой кроется досада, такая же какая бывает у повзрослевших, но ещё непутёвых детей к родителям: мало пороли — вовремя не остановили. Всегда кто-то другой в их бедах виноват. Дима осторожно спросил:
— А что за крепости? Кто в них обитает?
— Разных понатыкано. Границу охранять надо! А без этого прут все кому не лень и соседи, и гости заморские. Опорные пункты выстраивают, а баят что для торговли места обустраивают. Не ровен день, и быть войне. Но кто ж нас послушает? Не жалует нас князь. Да и ну его! Сами мы себе хозяева. Наступит час роковой, за своё встанем, а может, кто и к врагу переметнётся…
Дима взмок от таких вестей.
— Не разобрал что-то я. Князь не только не защищает вас, но и окраин опасается?
— Нет ему до нас дела. Князь только о наниках своих печётся. Их няньчит и милует. Потому соседские повелители без зазрения совести сюды рылом лезут.
— Чего так? — недоумевал Дима.
— Нечему дивиться. Сказывают, что от всех кто не схотел стать наником, княжеский род отрёкся.
— А как можно наником стать?
Нежа резко встала. В тоне появилась неприязнь.
— Что сладкой жизни захотелось? Это ты поэтому в Глебург путь держишь?
Дима поймал её за руку, чуть сжал, чтобы Нежа не убежала, не дав ему объясниться. Девушка застыла в удивлении, но руку освободить не пыталась. Дима, заглядывая Неже в глаза, мягко проговорил:
— Если честно, я о наниках совсем мало знаю. Думал, что они просто в искусстве лучше других разбираются.
Нежа довольно хмыкнула. Засветившись улыбкой, она уверено убрала ладонь Димы. Щёлкнула легонько юного волхва по лбу и бегло проворковала:
— Завтра поговорим. Светает уж.
Глава 11
Спозаранку братья испросили Диму, что надобно для изготовления Свитка. Юный волхв, хоть и был спросонок, остался верен себе и не открещивался от ранее придуманной версии с коровьей кожей и дубовыми угольками. Усложнять дополнительными выдумками не стал — и без того мороки предстояло немало, а подсказал, где можно отыскать подходящую шкуру — в ладье зоранцев их лежал целый ворох. Поэтому Диме выпало плыть с Бояном, который намеревался взяться за починку судна. Это вышло очень кстати, появилось время на размышление. Хоть Боян и отягощал забористым пением думы юного волхва, но Дима был рад оказаться вдали от пристального внимания Нежи и обстоятельно обдумать причины странного поведения дочери Судислава. Наставник Михаил не раз говаривал, что прежде чем помогать людям, нужно в них самих разобраться. А то как бывает, может быть, человек сам причина собственных невзгод, а пеняет на других. Дима не спешил, желал вникнуть в суть, но житейского опыта не хватало. Одно дело рассуждать с наставником и делать выводы под его наводящие вопросы, и совсем другое оказаться нос к носу с реальным клубком человеческих взаимоотношений.

Повреждённая ладья накренилась и прежде чем на неё попасть, Диме с Бояном пришлось порядком попотеть. Но была и хорошая новость — ремонт предстоял не сложный. Пока Боян громыхал топором, Дима перебрал шкуры. На его счастье, коровья среди них отыскалась. Юный волхв отрезал прямоугольный кусок и призадумался: чтобы рисовать на коже, её предстояло очистить от шерстяного покрова. Но как это сделать? Всезнающий интернет остался в другом измерении. Дима с кислым видом скрутил отрез шкуры в рулон, вырезал для него поясок, обвязал, параллельно думая над тем, что изображение можно состряпать и на внутренней стороне. Но тут, кивнув на рулон, высказался Боян:
— Такой за седмицу точно отмокнет.
Дима кашлянул.
— Что?
— Душана мучной кисель сварит. Как он забродит, сунешь в него шкуру. Через пяток дней отскрести шерсть попробуешь.
Юный волхв внутренне возликовал, но виду не подал. Он нахмурился и, оглядывая тростниковый простор, задумчиво проронил:
— Покуда мокнуть будет, я дубовых веток отыщу, чтоб угли заготовить.
— С этим не торопись. Ма быть Судислав вечерком что-нибудь привезёт с родимой сторонушки.
— Откуда?
Боян хмыкнул.
— Уж не думаешь ли ты, что мы на воде невылазно аки бочан живём?
— Кто?
— Ты что, оглох?
— Э-э-э недоспал, — признался Дима.
— Так прикемарь! — отмахнулся Боян и, ворчливо прибавил, — этого белокрылого жабоеда ещё лелека кличут.
Теперь Дима догадался, что имеется в виду аист. Дедушка так называл аистиху, которая гнездо свила на водонапорной башне, и пришлось жилище птенцов перемещать. Юный волхв радостно закивал, но Боян уже взялся за работу, затянув новую песню. Почесывая шею, Дима перебрался в лодку Бояна и под присмотром Акелы забылся глубоким сном.

Судислав действительно привёз сырьё для углей. После ужина он выкатил Диме дубовый бочонок, доверху забитый деревянным барахлом: плошки, толкушки, корытца... Чего там только не было. Душана, завидев всё это добро, почернела точно грозовая туча, но, крепко поджав губы, смолчала. Однако же когда углядела прялку и резную шкатулку, утащила их в бабий кут. Супруг и бровью не повёл. Дима тоже изображал сдержанность. Ему предстояло выбрать из всего оставшегося, какому из предметов материалом послужил дуб, которому минуло сто лет. Это же не бревно или целое дерево: по годовым кольцам не посчитать и по обхвату ствола через формулу среднего прироста примерно не прикинуть. Задача выглядела невыполнимо. Юный волхв тщательно перебирал вещи, прикладывал к уху, тёр и скоблил, пробовал на зуб. И задумал в случае чего объяснить, что вездесущие духи подсказали ему точный возраст древесины. Однако окружающие не придали значения замысловатым выкрутасам Димы, они были поглощены забавной игрой Чернавы с малышом, который теперь чаще смеялся и лишь изредка хныкал. У девочки явно имелся опыт няньки. Чувствовала она себя прекрасно и веселилась от души.
Уловив, что предоставлен сам себе, Дима отобрал вещи похуже, чтобы ещё больше не гневить Душану, которая судя по печальному виду, единственная из всех имела отношение к данному скарбу, потому и горевала по утрате. Дима хотел было выдохнуть, но сообразил, что перед ним встала новая задача — как это всё превратить в уголь? Если засунуть в печь, то всё сгорит, обратится в пепел. А если попросить битой глиняной посуды, запалить под ней костёр, а потом счистить копоть водой и приготовить копчёные чернила? Но чтобы они не растекались, нужен вишнёвый клей, а откуда его взять? Идеи прыгали, как шарики у ловкого жонглёра, но каждый раз Дима упирался в какое-нибудь ограничение, основным из которых было то, что он изначально заявил, что нужны угольки. Тогда он обратил внутренний взор в чертоги памяти, вороша знания о том, как природа создаёт уголь и тут же припомнил один из уроков химии. Бескислородное разложение органики. Дима преобразился: глаза заблестели, стан выровнялся.
— Далеко ли до твёрдого берега? — спросил он у Бояна.
— Чего приспичило?
— Яму вырыть надо. Запалить в ней вот это, — Дима сгрёб нужное в бочонок, — и когда разгорится накрыть таким образом, чтобы дым под землёй остался, наружу не выходил. За день если не выгорит, то на ночь оставить и…
— В таком я не смылю, коваль нужен. Это они на зиму уголь заготавливают, — протянул Боян, пробирая бороду пятернёй.
— Так отвезите его на остров, пусть сам мается. Что вам заняться, что ли нечем? — прогремел Судислав и младшие братья, тут же отправились наверх спать.

Дима не знал, навестит ли его Нежа этой ночью, но ждал, ведь она обещала поведать о загадочных наниках. Он не хотел потерять ценный источник информации, оскорбив дочь Судислава тем, что заснул и прилагал усилия, чтобы не прикорнуть. Нежа явилась под утро, визит был краток. «Берегись! На острове опасно!» — прошептала она и упорхнула. С той минуты юный волхв не в силах уснуть, ломал голову над тем, чего же ему надо опасаться.
Глава 12
«Остров» выглядел несколько иначе, чем его изначально представил Дима. Уходящая за горизонт морская коса, усыпанная сплошным слоем хрустящих ракушек, состояла из отдельных фрагментов суши с частыми проплешинами в обильном растительном покрове.
Погода с утра незаладилась — брюзжала глухими выстрелами грома. Не прогретый солнцем по ночному холодный ветер походил на предштормовой. Даже Акела хмуро поглядывал на затянутое сизыми тучами небо, когда нет-нет и издали доносился раскатистый рокот. Однако Млад выглядел так, будто бы вовсе нет причин для опасений. Сообразив, что отложить затею на другой день вряд ли удастся и, не желая прослыть мнительным трусом, Дима безропотно обдумывал план действий. Следовало скорее отправиться на поиски подходящего клочка земли, способного не только предоставить условия для поддержания долговременного костра, но и защитить от непогоды. И юный волхв, не дожидаясь, когда лодка пристанет к берегу, спрыгнул в пенистую воду, засунул узелок с едой в бочонок, взвалил ношу на спину и отправился в ту сторону, где зеленела шапка некой возвышенности. Дима рассчитывал на то, что там толще слой почвы и грунтовые воды не затопят костровую чашу.
Он выбрал тропой прибрежную полосу и свободно переходил между островками вброд. Идти по прямой с грузом через остролистые дебри путешествие не из приятных. Юный волхв не раз поругал себя за выдумку с дубовым углём, но тут уж ничего не поделаешь — надо играть спектакль до конца.
Благодаря круговому обходу препятствий, примерно в том месте, где Дима предполагал должен быть холм, он случайно обнаружил заросшее плотной шуршащей стеной тростника значительное расширение косы. Юный волхв пошёл бы дальше, но путь преградила протока, дно которой не просматривалось. Зловеще бурлящая болотного цвета муть не внушала доверия. Длинного шеста прощупать глубину не нашлось. Возвращаться не хотелось, и юный волхв доверился маршруту, проложенному природой — пошёл вдоль протоки вглубь зарослей. Несколько поворотов и зигзагообразный путь привёл к уютной яйцевидной бухточке с каменистой пляжной лентой. В таком укромном уголке, укреплённом низкими нагромождениями выщербленных скал, преодолев полноводный неприметный вход-лабиринт, поместился бы небольшой лодочный флот, а сейчас на зеленовато-жёлтых волнах базировалась стая чаек. Морские птицы мирно качались на волнах. Юный волхв улыбнулся. Добрая примета. Бури не будет.
Серебристопёрые птахи апатично смотрели на Диму, пока он исследовал береговую линию, на которой в изобилии проступали выглаженные стихией просветы скальной породы. Отыскав впадину подле неглубокого грота, юный волхв подкатил бочонок и взялся за копание ямы. Лопатой послужила миска из дубового скарба. Помощь Акелы пришлась очень кстати: волк орудовал когтями умело, он рыхлил, а Дима выгребал. Работа спорилась, постепенно росла куча, в основном состоящая из песчано-ракушечной массы. Ещё немного и готово, как вдруг раздалось ужасающее бульканье и шипение, точно закипел гигантский самовар. Подозрительный шум нарастал. Но откуда идёт гул Дима определить никак не мог: звук рассеивался. Тогда юный волхв покинул бухточку. От увиденного в груди ёкнуло. В море клокотал высоченный грязевой фонтан, наплавляя вязкий остров. Смрад душил округу. Зрелище жуткое, точно огромная рыбина с рёвом изрыгает гнилостное содержимое брюха.
Дима прикинул, что находится на безопасном расстоянии, и беспечно хмыкнул: «Так вот на чём страх Нежи основан!».
Неожиданно земля колыхнулась. От повторного толчка юный волхв упал на одно колено. Бежать некуда! Акела заскулил и зло оскалился. Но тут всё разом стихло. Фонтан исчез. Извержение закончилось, оставив после себя грязевой остров и специфическую вонь.
— Да уж по доброй воле сюда никто не сунется. Место гиблое, потому и слава о нём дурная, — пробормотал Дима и поспешил продолжить начатое.
Млад обещался забрать его следующим утром, и юный волхв не хотел опоздать к сроку и застрять тут ещё на сутки.
Немного погодя яма готова. Сухая. С ровными краями. В меру узкая, чтобы плотно накрыть бочонком и присыпать щели землёй. Дима заполнил дубовыми деревяшками яму и вздрогнул. Огонь! Как добыть пламя?! Подходящей древесины для розжига тут не отыскать. Интуитивно он схватил узелок, которым снабдила Душана. Помимо сушёной рыбки, лепёшек и пресной воды во фляжке, сделанной вероятно из родственника тыквы, там лежало огниво. Юный волхв несказанно порадовался дальновидности супруги Судислава. Добрая хозяйка тихо позаботилась о том, чтобы поход прошёл удачно.

Поверхностный взгляд Димы скользил по ночному небу от созвездия к созвездию. Под ненавязчивый шёпот волн и дымок, томящегося под землёй костра, мягко накатывал сон, но дрёма всё ещё не овладела юным волхвом. Акела тоже бодрствовал. Его янтарные глаза светились маяками на фоне грота. Дима отбросил ракушку, которая успела потеплеть в ладони. Та звонко шлёпнулась, словно приглашая поиграть. И Дима принял вызов. Он подобрал диск пошире и зашвырнул дальше. Сон отошёл на второй план, юный волхв пытался забросить ракушки до воды. И вот у него получилось. Плюх! Плюх! Но тут тяжёлой поступью захрустел ракушечник. Дима насторожился. Мохнатый друг встал в боевую стойку. Кто-то пробирается в темноте. Животное? Хочет полакомиться незваными гостями бухты? Но следов крупного хищника Дима не приметил. Коса не обитаема. У входа в бухточку замелькали языки пламени. Человек! Дима сглотнул. Ладони вспотели. Пульс зачастил. Юный волхв хотел было спрятаться в гроте, но вовремя осознал, что окажется в ловушке — из каменного мешка не выбраться. И тогда Дима запрыгнул в проходную нишу между валунами и на корточках приник к лазейке. Акела юркнул за ним.
Обзор почти нулевой и время тянется как резиновое. Лабиринт изрядно задержал пришлых. Огни смещались то влево, то вправо. Но вот на противоположном берегу появилась гружёная лодка, которую бечевой тащил маленький отряд. Факелов много. Прикреплены на носу и корме. Поклажу не разглядеть — укрыта чем-то вроде паруса. Одеты не бедно, ни как ловцы рыбы. Идут спиной вперёд. Дорога хорошо знакома. Остановились. Озираются. Что их потревожило? Неужели обнаружили следы посторонних? Запах! Ну конечно, они учуяли костёр. Так и есть! Ринулись к лодке. Размахивают факелами. Вооружились копьями и секирами. Двое остались на страже. В лодке что-то ценное? Это не рыбаки. Разбойники?
Дима в бешеном ритме соображал, пока незнакомцы рьяно прочёсывали пляж: «Если выйти, разговаривать не будут — порешат на месте или в рабство утащат. Макинтош на плечах. Прыгать по косе как заяц? И куда я запрыгаю? Вдруг там пиратский флот? Можно угодить прямо в лапы бандитов. А как же Чернава? Пропадёт… Мой уголь разбросают… Их много… Одолеют… Мне бы крылья…, — пораженческое настроение внезапно улетучилось, — да что я ною, сейчас я вам устрою!».
Юный волхв на мгновение отвлёкся: достал дощечки Вайю. Увидев их, Акела прижался к валунам. Внезапно послышался резкий возмущённый женский голос. Дима продолжил наблюдение. Появилась скрюченная женская фигура в светлом одеянии. Опирается на посох. Волосы седые, почти белые. Орлиный нос. На шее блестит гривна. Старуха гневалась. Вновь негодующий крик. В этот раз более велегласно. Обыск прекратился. Мужчины дружно схватились за бечеву и потащили лодку.
«Кто она? Повелительница? Жрица? Что они задумали?» — гадал юный волхв, уповая на то, что своевременный приход женщины не просто отсрочил, а отметил схватку.
Уже через минуту выяснилось, что стычки не миновать. Стража сбросила материю. Дима остолбенел. Да как же так?! Люди. Точно поленья, живые люди лежат поперёк лодки. В стеклянных взглядах отблеск факелов, а разум спит. Как куклы... Откуда покорность? Опоили чем-то?
Старуха ударила посохом в бубен, поднесённый карликом. Хоровое пение взлетело в ночь. Покачиваясь, старуха низким грудным голосом задавала пунктирный темп. Ритм ровный с редкими всплесками. Музыка действовала на нервы, тяготила, теребила душу. Сострадание чужому горю всецело охватило юного волхва. Дикари (в этот момент Дима для себя их окрестил именно так) складывали людей в штабель на берегу.
Приготовление к казни? Жертвенный костёр? Если освободить этих несчастных, удастся ли их спасти от токсичной отравы? Но не вмешаться нельзя. Юный волхв сжал дощечки Вайю и грозно прошептал:
— Сейчас вы у меня попляшете! Вот как подниму грязь на вулканическом острове! Да как осыплю комьями грязи! Как пушечные ядра полетят!
Он хотел уже воспользоваться самой мощной дощечкой, как вдруг остановился. Словно невидимая сила повернула его голову и заставила ещё раз взглянуть на происходящее. Уж как-то лихо дикари закидывали верхний ряд. Чучела! Это же действительно куклы! Куклы солдат. Дима ошалело вглядывался. Для чего понадобилось изготовить армию чучел? Какие же они жуткие… Тряпьё как после реальной битвы. Ритуал? Хотят использовать как устрашение или обмануть кого-то, выдав соломенных воинов за живых?
Внезапно между лопаток что-то кольнуло, позади заскрежетал противный голос. Непонятно, но перевод не требуется. Медлить больше нельзя и юный волхв обратился к силам Вайю, а Акела напал на лазутчика дикарей. Наскоро отчитав заветные слова, Дима выскочил из ложбинки укрытия. Неприятель один. Щит и копьё отброшены. Лазутчик порывается вынуть нож и отбиться от волка, который взобрался ему на грудь. Дима схватил каплевидный щит с изображением птицы с женской головой и с размаху ударил им по руке врага. Лазутчик замер, оскалился, но почему-то своих не зовёт. Ослушался приказа старухи? Какой же властью она обладает?
Налетел вихрь. Повинуясь внутреннему порыву, Дима встал на щит. Акела без команды запрыгнул рядом. Мысленно управляя воздушной стихией, юный волхв с мохнатым другом взмыли вверх. Их заметили сразу. Пение оборвалось. Послышались крики. Но это не паника. Дикари приклонили колена и, преисполнившись умиротворения, затянули другую песню сродни гимна. Старуха отстукивала торжественный марш.
«Кого это они восхваляют?» — недоумевал Дима, летая кругами над бухтой и не представляя, что делать дальше.
Юный волхв быстро продрог. Макинтош развивается, не удержать. Равновесие удерживать хитростно — того гляди опрокинутся, хорошо если в воду, а если нет.
«Всё. Шоу закончилось» — принял решение Дима, взмыл выше и, облетев косу, вернулся, но не снижался.
На берегу догорал костёр. Дикари спалили чучела и отбыли. Юный волхв возликовал, но и удивился:
— Сколько же нас не было?
Акела щёлкнул пастью, как будто хмыкнул. Дима издал короткий смешок.
— Согласен. Какая разница куда они сгинули. Главное, что сгинули. А на будущее конечно надо быть куда осторожнее и не соваться со своим уставом в чужое племя.
Он опустился на землю, возблагодарил силы Вайю и вернулся в пещеру, около которой продолжал готовиться древесный уголь.
«Надо будет освоить полёт…» — только и успел подумать юный волхв, но на этот раз сон сморил Диму едва он прилёг.
Глава 13
На изготовление Свитка Дима потратил ни много ни мало месяц. Чернила никак не держались на облысевшей коровьей коже — растекались и размазывались. Потребовалось ножом чертить борозды, а потом затирать в них угольную крошку. Чтобы выглядело эстетично, пришлось изрядно повозиться. Отремонтированная ладья давно ждала своего часа, а пока её использовали Млад и Боян. Казалось, она не очень-то и нужна братьям — улов по объёму примерно, что и раньше. Как будто они отправлялись в море и на ней только для того, чтобы Дима в их отсутствие не смылся.
Нежа по ночам больше не приходила. Для общения хватало времени днём. Чернава полностью вошла в роль няньки, а сестра и рада стараться отлынуть от крохи-братишки. Душана за праздность дочь не гоняла — лишь осуждающе смотрела, когда Нежа с неохотой шла ей помогать.

Свиток, натянутый на деревянной раме с длинными ножками (Дима сымитировал мольберт), пленял внимание дочери Судислава. Сегодня Нежа более тщательно чем обычно вглядывалась в изображение. Даже в какой-то момент перегородила юному волхву доступ к работе. Дима хотел рыкнуть, но сдержался и вежливо попросил:
— Будь добра, отойди к перилам. Тень есть и дальше. Пойди за дом, там после полудня благодать.
Нежа вальяжно отмахнулась.
— Когда ты уже завершишь?
— Я закончу быстрее, если не буду отвлекаться… Ни на что отвлекаться не буду…, — попытался Дима скрыть раздражение в голосе, но это удалось плохо, Нежа моментально взъерепенилась.
— Ах вот как?! Из этого явствует, что на мне вина, что ты такой нерасторопный?
— Кхе… Не о том ты думаешь... Краше должно быть, да не всё слажено выходит... Верчусь как уж на сковородке…
Она сменила гнев на милость и с лукавыми глазками лисички осведомилась:
— Ты поэтому такой гневливый? Не на меня выходит, злишься?
— Ну, разумеется!
— Потолкуем? — вдруг кротко предложила Нежа.
— Давай, — согласился Дима, еле подавляя бушующее внутри раздражение, замешанное на разочаровании — ничего как раз таки толкового узнать до сих пор не удалось. Нежа вещала без удержу, но выглядел её трёп как примитивные бабские жалобы. Подружки далеко. Платья далеко. Ни спеть, ни сплясать. С малых лет от травника до листопада как квакушка на болоте прозябает. Когда уже батюшка сподобится её замуж выдать. Да кто же без приданого возьмёт. А приданое готовить надо, а она вместо того чтобы полотенца ткать, лесу плетёт. И так вокруг до около опостылевшего бесцельного существования. Иногда Диме казалось, что чего-то этими жалобами Нежа добивалась, но вот чего? Как её разговорить и вникнуть в соль проблемы мудрости недоставало, да и подходящий случай пока не представился.
Юный волхв неосознанно втянул голову в плечи, ожидая, что польётся ушат жалоб. Однако сетований не последовало. Нежа настроена иначе. Вместо обычного нытья, она вдруг спросила:
— Что у тебя тут?
— Э-э-э это пока не готово…
На самом деле Дима давно сочинил, как подать смысл изображения, но пока ещё не репетировал. Надо бы завершить Свиток и уж тогда отшлифовать придуманную версию. Но Нежа недовольно хмурится. Вот-вот закипит. И Дима таинственным голосом предложил альтернативную тему для беседы:
— Есть кое-что, что я давно хотел у тебя спросить…
— Вновь взалкал! А я всё думаю, когда это ты о своих наниках обмолвишься!
Дима дёргано улыбнулся и прошептал:
— То, что я хочу рассказать, постыдно для истинного мужчины. И я бы умолчал, если бы не лютое любопытство.
Нежа приблизилась. Гнев отступил. Она въедливо вглядывалась, словно пытаясь рассмотреть, не потешиться ли он надумал за её счёт.
— О чём это ты? — строго спросила она.
— На острове опасно, — Дима огляделся и ещё тише сказал, — я их видел.
— Кого? — так же тихо спросила Нежа.
— Тех, о ком ты предупреждала.
— Ты о чудище? Так их много?!
Лицо Димы вытянулось.
— Чудищ?
Нежа взволновано поведала.
— Судачат, что около длинного острова обитает морское страшилище. Когда оно ревёт сердце так и рвётся наружу. Там рыбы полно, но смелых нет, чтоб сети ставить. Коли к чудо-юду попадёшься, несдобровать. Громадное оно прегромадное. Когда шевелится, то аж гниль и тухлятина со дна моря поднимаются.
Теперь Дима сосредоточенно разглядывал Нежу: голос дрожит, раскраснелась. Она не шутит. И тут юный волхв всё понял. Грязевой вулкан. Вот что страху нагоняет. Выдался случай, напустив загадочности, на чуток возвеличиться — обзавестись малой толикой авторитета. И Дима не упустил его. На мгновение, прикрыв глаза, он замотал головой, словно избавляясь от навязчивого видения, и серьёзно произнёс:
— С чудищем я общался. Оно мирное. Можете вдоволь рыбачить. Оно вас не тронет. А на звуки внимания не обращайте. Это оно так брюхо чешет.
Нежа раскраснелась сильнее. Сомнение. Оторопь. Восторг. Но момент восхищения быстро улетучился. Её удивлённый взгляд заметался, она с шумом втянула в себя воздух:
— Что? Что там было?
— Я… Я не из робких. Но мне… Мне пришлось прятаться, — скованно сказал Дима, как если бы сообщал о непростительно постыдном поступке. — Какие-то странные воители... Они сжигали людские чучела…
Нежа тяжко вздохнула. На лице отпечаток мыслей: «И всего того?». Проявляя превосходство по-царски вскинутой головой, Нежа с издёвкой спросила:
— Которые одеты в рвань рванскую как сразу после битвы вышли?
— Д-да. Ты знаешь, что это за ритуал?
Дима спокойно проигнорировал смену настроения дочери Судислава. Нежа должна ощущать, что она на коне, что она главная. Он уже почти привык угождать — всё что угодно лишь бы не потерять временного союзника.
— Не ты первый кто их видел. Элины таврами кличут. Которое лето они приносят «жертвы». Умилостивить Деву желают. Чтоб своих в бою меньше пало. Мол воздаём, тока потом меньше возьми наших на поле брани.
Юный волхв про себя отметил, что слепым пятном стало меньше — дикари пели гимн, пялясь на изображение щита, на котором он летал. Видимо птица с женской головой и есть та самая Дева, которой преклоняются тавры. Но из сказанного Дима вывел и ужасающий вывод — грядёт война! Глеба следует отыскать до того как начнётся кровавая неразбериха и хлынут потоки беженцев.
— Теперь ты удовлетвори моё любопытство! — потребовала Нежа. — Что сиё значит?
И принял юный волхв, что настал час открыться. Скрупулёзно обдумывая каждое слово будущей речи, Дима бережно погладил край Свитка. Юного волхва переполняло небеспричинное волнение: оттого как он поведёт себя с этой минуты, зависит вся миссия пребывания в сотворённом пространстве, ибо ненароком вознамерился он сказку сделать былью, наречь миф пророчеством и всколыхнуть людскую память о первичных смыслах. Любовно обведя взглядом почти завершённый шедевр — мощное дерево с узорными символами на краях крупных ветвей, Дима, преисполнившись нравственного достоинства, кротко произнёс:
— Пред тобой Древо мудрости. Плоды его, что всесветное мерило. Раскусишь все до единого и отведаешь науку — уразумеешь ключевые законы бытия. Это отправная точка всех начал. Наставление тем, кто желает пройти путём истины и блюсти основы его, идя дорогой жизни.
— Прямо-таки для всего мерка? — усомнилась Нежа и ткнула на символ «растопыренная пятерня». — Это как понимать?
Дима одобрительно закивал:
— Хвалю, как и полагается с истока ты мудрость постигать начала. Первое что познаёт человек от рождения это родительское слово. Но потом он делает Выбор, — юный волхв философски вздохнул, — однажды каждый из нас делает Выбор чем руководствоваться. Идти ли дорогой предков или рыть русло для своей реки и…
Нежа взбеленилась:
— И что тут плохого?!
Дима опешил.
— Почему обязательно плохого? Прошу дай досказать...
Она взглянула исподлобья, но не издала и единого звука и он продолжил.
— Итак, Выбор сделан. Человек устремился вперёд, но сберёг ли он устав, по которому воспитан? Запомнил ли уроки предков, которые мать и отец кропотливо денно и нощно передавали? Что стало его моралью? Оставил то, чем одарил его род Создатель Вселенной или отверг? Решил ли самолично определять, что есть для него благо, а что вред?
— Я сама разумею, что есть польза! — опять вспылила Нежа.
— Разве твои помыслы разительно отличаются от того, чему научают родители?
— Да! Мне тут делать нечего. Мне в столицу надо! — выпалила Нежа и осеклась, опасливо поглядывая по сторонам не услыхала ли её мать.
Диме наконец-то дошло, о чём соль недовольных возгласов дочери Судислава. Подавляя отголоски растерянности, он тактично спросил:
— Ты хочешь отправиться с нами?
Его душевный тон старшего брата и мягкий взгляд заставили Нежу зажмуриться. Пару минут девушка боролась с нахлынувшими чувствами: губы подрагивали, дыхание участилось, по коже пошли красные пятна. Когда она открыла глаза, в них стояли слёзы.
— Умоляю… Я не буду обузой, — жалобно пробормотала Нежа.
— Вижу, что до своего ума ты ещё не доросла. Дурёха. Чужаку встречному готова довериться… Разве это дело? Кто же тебя защищать по-настоящему будет? Кроме как родители — некому. Если война выдастся, как справишься? — он ласково протянул её имя «Не-е-е-жа», — Какое красивое имя. Тебя нарекли так, ибо ты желанный ребёнок. В тебя с рождения вложили, что забота и внимание — добродетель. Так соответствуй. Не урони величины родительской нежности.
Она стояла как громом поражённая. Словно оправдываясь, Нежа пробормотала:
— А чего они тогда этого нытика завели? Старших сыновей мало что ли было? Зачем им ещё Броник понадобился?
— Стареют родители. О тебе думу думают. А ты младшенькой была, залелеяли видать. Тепереча ревнуешь к крохе…
— Я к холодам сбежать в Глебург хотела. Гадала как. А тут ты… Люб ты мне Димитриус де Дроздовикус…
Диму пригвоздило к стене. Беседа свернула совсем не туда. Образ не возмутительного волхва пошатнулся.
— К-как это? — сипло спросил юный волхв.
— Ты давал знаки, что рад мне… Потворствовал каждой пустячной прихоти… А теперь… Теперь ты отказываешь от меня?
Нутро Димы тяготил жалостливый вид Нежи. Хотелось её побыстрее успокоить. Хотелось, чтобы это побыстрее закончилось. Хотелось, чтобы этого дурацкого разговора и вовсе не было. Прижать что ли к себе? Но нынче Дима не смел прикасаться к дочери Судислава. И он наотмашь выдал:
— Ты неправильно меня поняла… Я же по-приятельски…
— Тебя постигнет кара, так и знай! — пылая негодованием, проскрежетала Нежа.
Из-за угла показалась Чернава. Сомнений не возникало, что девчушка давно подслушивает разговор. От неё разило дерзкой смелостью и щемящей душу печалью. Серьёзный взор обращён к Неже. Тихий голос Чернавы зазвучал отрешённо, как у бывалого взрослого человека:
— Не понимаешь ты счастья, когда не просто близкие, а родичи рядом. Как мамка никто не приголубит… Слышишь? Никто!
— Много ты понимаешь! Сама ведь тоже хороша. Чем у «Бочан» худо? Чего куда подальше подалась? Несладко было, да? Так что не тебе в меня пенять!
— Я ищу своих родителей, а ты от родной крови сбегаешь.
Нежа проскулила:
— Они отраду новую завели. И горевать не станут, когда пропажу мою обнаружат.
— Так это они для тебя старались, — миролюбиво проговорила Чернава.
— Неужели? — опешила Нежа, повторно услышав иной к её разумению повод появления на свет братишки.
Чернава криво усмехнулась:
— Они в летах, а на малыша отважились. Стало быть, тебя вековать готовят. А как иначе научить дочурку с дитём обходиться-то? Вы же не всегда кочевать будете, не правда ли?
И не дожидаясь ответа, Чернава юркнула в дом.
Нежа шагнула к Диме, поймала его мечущийся взгляд и сдавленным голосом второпях сказала:
— Не будет дышаться мне вольно без тебя, что мёртвой стану.
На Диму нахлынула безмолвная неприязнь. Нежа ему не нужна. Как от неё отвязаться? Как сохранить спокойствие и не нагрубить? Как не попасть под гнев Судислава? Да и имидж кудесника не должен в этой склоке пострадать. Подходящие слова всё не приходили, а Нежа ждала ответ. Юный волхв только и смог вымолвить:
— Это как-то само получилось… Ты сама… Сама ошиблась…
Она всхлипнула.
— Не видели бы тебя мои очи!

Дима думал случится худое, но Нежа ускорила его отбытие. В этот же день вечером за ужином, желая скорейшим образом спровадить свидетелей собственного позора, она заявила отцу:
— Мудрён наш постоялец оказался. Коли хотим скорее откуп за починку ладьи заполучить, то он решеньеце любопытное предоставил. Можно не дожидаться, что там Мотра скажет, подтвердит ли значительность Свитка, али нет. Можно не скучать пока найдётся покупатель, коли вообще он сыщется…, — она выдержала паузу, и когда интерес Судислава возгорелся так, что он перестал поглощать пищу, сказала, — тайну Димитриус де Дроздовикус открыл — свободна ловля на острове, чудище там приветливое, что добрый пёсик ласковое.
Боян и Млад засияли улыбками и Судислав лицом просветлел и, похлопывая ладонью по столу, отчеканил:
— А нам сказочные богатства и не нужны, лишь бы промысел не прекращался. Лучше синица в руке, чем журавль в небе. На зарянку втроём съездим, коли правду сказываешь, так и отпустим с миром.

Несметный улов выписал Чернаве и Диме вольную. Пока Судислав не передумал, Дима, лишь испросив дорогу к Мотре, на ночь глядя собрался отчалить. Акела с Чернавой устроились на носу. Девочка волка наглаживает, щебечет всякое ласковое. Провожать некому. Братья в торг подались. Душана с сынком. Как вдруг на причале вырисовался девичий стан. Дочь Судислава с мешочком едва жива ступает.
— Я, я…, — Нежа запнулась, шмыгнула носом, утёрла набежавшие слёзы и протянула подарок, от которого веяло сушёной рыбой.
Почёсывая шею, Дима покосился на неожиданный дар.
— Бери, бери, не бойся. Никто не подумает, что ты украл. Этот запас я тайком собирала из своей ловли.
Юный волхв медлил. Рыба отравлена? В мешке гадюки? Если расползутся, попробуй потом излови… Выручил Акела. Он подбежал и словно прощаясь, ткнулся мордой в колени Неже, обнюхал мешок и, не выказав тревоги, вернулся на нос ладьи. Дима принял дар, скупо кивнув в благодарность, на том и простились.
Прежде чем уйти с головой в мысли о предстоящем ночном плавании, Дима с бодрой улыбкой подытожил: «Каждому даётся проявление Духа на пользу. Я справился как настоящий волхв. Просветил Нежу, глупости ей поубавил, вот мне всё добром и обернулось. Слово мудрости и Слово знания уже мне не чужды!».
Глава 14
Забрезжил рассвет. Ладья шла по открытому морю. Встреча с простором тихая: вдали сгустились пергаментного цвета облака, ветер ласково наглаживает волны, а те мирно баюкают судно. На горизонте чисто, неприятелей не видать. И Дима решился на необходимый отдых. Прикорнув пару часиков, он проснулся разбитым и взбудораженным, давала знать тревога о возможности внезапного нападения. К тому же после беспокойного сна на душе заскребли кошки. Солнце радушно грело, наполняя леностью словно успокаивая, но чутьё подсказывало юному волхву, что произойдёт что-то недоброе. Мохнатый друг тоже не вселял уверенности: шерсть на холке дыбом, янтарный взгляд напряжён и обращён в сторону далёкого берега. Нужно уходить, но тело будто сделалось ватным.
— Что за море? — пробормотал Дима, черпая студёную воду из зеленоватых волн.
Чернава бодрствовала. Когда Дима умылся, девочка поспешила ответить.
— Сурожское.
И юный волхв погрузился в суетливое размышление: «Сурож. Крупный торговый город в Крыму. Потому Чёрное море Сурожским некоторые величали — по главной цели путешествия. Но по цвету воды, это не может быть Чёрное море. Это Азовское. Кубанские ребята по фото легко определяли, кто где отдыхал. Указывали, что синь с переливами от тёмно-голубого до лазурно-бирюзового это Чёрное, а светло-зелёные тона — Азовское. Хм-м-м а ведь встречалось в книгах и такое что Чёрное вместе с Азовским не разделяли и вместе называли Сурожским. Получается, что мы где-то на Азовском побережье. Чего же так тяжко-то? Голова гудит. И чайки пропали… Где же эти «пернатые барометры» носит?».
Но тут юный волхв случайно поймал пронырливый взгляд Чернавы. Она явно что-то помышляла на его счёт.
— Ты мне ничего не хочешь рассказать? — плавно спросил Дима, но Чернава вздрогнула, поменялась в лице, втянула голову в плечи и отвернулась, юный волхв продолжил, — не надо от меня ничего скрывать, иначе я не смогу помочь в твоих поисках.
Она резко обернулась, и с яркой претензией в голосе возмутилась:
— У самого тайн, хоть соли по кадушкам!
Дима успел совладать с собой и никак не отреагировал.
— Хорошо. Давай по справедливости. Поступим так: ты спрашиваешь у меня, а я у тебя. Поочерёдно выясним то, что каждому любопытно.
— Ладушки! Чур, я первая!
— Будь по сему.
— Что тебе надо, что ты ищешь?
Дима печально промолвил:
— Ответ частично тебе известен. Скажу боле… Друг у меня сгинул в ваших краях. Хорошего человека стремлюсь спасти. За собой вину чувствую. Не углядел я, к чему разлад привести может. Найду ли, не знаю... Готов жизнь на это положить, — и дождавшись, когда Чернава кивнёт, он спросил, — «Крылатые» и «Бочан» это одно и то же? Как Нежа поняла, что ты из «Бочан»?
— Напутал, — фыркнула девочка, — «Крылатые» — это вольные кудесники из сказок, а о «Бочанах» я тебе как-нибудь в другой раз поведаю. И может быть, даже покажу. А сейчас скажу лишь, что они добрые. Помогают тем, кто к князю в немилость попал, или может оказаться у него в опале, — Чернава сняла берестяной обруч и указала на корявые чёрточки, — вот знак, по которому меня Нежа распознала.
Юный волхв пригляделся: несколько линий шли полукругом, средняя длиннее остальных и завиток на верхнем конце. Схематично символ напоминал птицу. Но если не знать о скрытом смысле знака, то примешь за обычные царапины. Чернава в этот момент выглядела очень трогательно: она погладила изображение, словно это был образ матери, и Диме невольно вспомнилась версия, откуда взялось поверье об аистах, как доставщиков младенцев. Хорошо погулявшим в Купальскую ночь девицам через девять месяцев приходилось оправдываться. Выходило это как раз в ту пору, когда аисты возвращались из жарких стран. И ничего лучше не придумав, девушки якобы говорили, что новорожденных принесли аисты.
Чернава выставила подбородок вперёд:
— Твой друг тоже кудесник?
— Нет. Хотя так может показаться. Он с лихвой разумен. Однако же его знания, прежде всего, базируются на усвоенных законах логики, нежели понимании сути природы, — Дима кашлянул, — ещё один вопрос задам?
Девочка смотрела, не мигая, и юный волхв обыденным тоном поинтересовался:
— О чём хоть сказка про вольных кудесников, что в ней такого незаурядного, почему они «Крылатые»?
— Обычная сказка. Прилетел кудесник на невидимых крыльях и усмирил лютого правителя.
— Как усмирил? Сразился что ли?
— Не-а. Он его мудрыми речами облагоразумил. И зажило тогда княжество припеваючи.
Неожиданно для себя Дима расхохотался. В нём заговорил доселе невиданный гонор.
— Это у вас какой-то народный фольклор лентяев! Придумали небылицу, что якобы кто-то за вас сделает князя добрым. А могли бы сами в столицу пойти и договориться с ним, — с ехидным укором проговорил юный волхв.
Он, было, спохватился, осознав, что странная чёрствость в нём взыграла, да слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Дима попытался смягчить язвительный порыв.
— Ты пойми, я не со зла. Но так часто бывает, что человек сам себе препятствия городит, вместо того, чтобы искать пути избавления. В итоге мелкая проблема вырастает в крупную.
Грустно улыбнувшись, Чернава отстранённо сказала:
— Ты чужак, — она надрывно вздохнула, провела ладонями по лицу, словно умываясь воздухом, — нет уж таких смелых... После того как все храбрецы к князю ушли, их больше никто не видел, а законы только строже стали, — голосок Чернавы задрожал, — когда я была малюткой, я очень хотела встретить кудесника, упросить его помочь нам, чтобы больше родители от детей не отказывались, но потом я перестала верить в сказки…
Диме сделалось стыдно. Уж лучше бы она накричала на него!
— И во что ты теперь веришь? — еле слышно спросил юный волхв.
— В себя. Я обязательно найду родителей. Как только они меня увидят, то сразу полюбят и никогда от себя не отпустят.
Чернава отвернулась. Маленькие плечики содрогались, но звуки плача не доносились. Укрощать печаль ей доводилось и ранее.
Вдруг ладья сильно качнулась. Дима еле устоял на ногах. Он недоумённо озирался. Когда потемнело?! Заболтались! Упустили спасительное время!
Грянула буря. Развезлись тучи. Свист урагана оглушал. Ладью закружило, словно невесомую щепку. От шквалистого порыва ветра мачта надломилась, парус затрещал, порвался и захлопал по ладье, как бьёт крылом раненая птица.
Юный волхв ужаснулся. Берег сначала пропал из виду, но теперь стремительно приближался. Всё происходило так быстро, что Дима не искал иного способа избежать погибели, кроме как довериться заветным дощечкам. Он взмыл вместе с Чернавой и Акелой в беснующееся поднебесье на брусе, на котором неистово трепыхался остаток паруса. Силы Вайю понесли их как на ковре-самолёте, а многометровая необъятная по ширине нагонная волна обрушилась на берег, превращая всё в кромешный хаос. Чернава мёртвой хваткой держалась за брус и непрерывно визжала. Дима же прижимал к себе объятого трепетом Акелу и искал куда бы им приземлиться. Везде творилось жуткое безобразие. Их ладья рассыпалась, доски разметало. Недавнее затишье перевоплотилось в погибель для всего живого. Рокочущая стихия захватывала всё новые территории, как будто море вознамерилось завладеть всей сушей.
Глава 15
Дима стукнулся макушкой. Сознание сквозь кашу размазанных воспоминаний тягуче возвращалось из небытия. Юный волхв усиленно щурился, тщетно метя воспрянуть из вязкой темноты. И вот очи открыты. Рваной простынёй низко слоятся облака, в бреши проглядывает ярко-голубое небо. Солнце прячется за сизой тучей. Завываний ветра не слышно, буря миновала. Очередной удар по голове. Не то что бы сильный, но болезненный. Дима хотел потереть ушиб, дотянуться бы, но сил нет, ослаб, руки безвольно болтаются на грязном холсте. И тут юный волхв сообразил, что его волочат. Акела?! Чернава?! Дима напряг зрение. Впереди крупная спина мужчины размером с гору. Некто с густой соломенного цвета шевелюрой сквозь кушири тащит парус. Незнакомец одет добротно, без излишеств. Дима исхитрился повернуть голову и увидел, что затылок упирается в брус. Чернава рядом. Она урвала где-то травинку, с миролюбивым видом разжёвывает, разглядывая облака в вышине. Поодаль мелькнули уши Акелы, мохнатый товарищ семенит рядом. Дима прерывисто вздохнул, и тут память «нагрянула с отчётом» и всё сложилось. Он не справился с управлением импровизированного летательного объекта. Ураган, шибко помотав над волнами незадачливых пассажиров, выплюнул троицу на берег. Посадка прошла жёстко, сочный травяной ковёр из солероса лишь незначительно смягчил приземление. Но теперь всё хорошо. Их подобрали. Им помогут. Дима прочистил горло и крикнул:
— Куда ты нас, друг любезный?
— Горыня я. Не раздражайся. Покуда под моей опекой вы. А путь мы к тяте моему держим. Он разберётся, — не оборачиваясь, несколько спесиво откликнулся незнакомец.
Без всякой надежды Дима прибавил:
— Мотра. К нему направлялись, покуда шторм не разыгрался.
Незнакомец повернулся. Пригожий атлет засиял широкой улыбкой так, что аккуратная борода распушилась пшеничным облачком. Голос зазвучал дружественнее.
— Мил человек, я же сказываю, всё устроится, тятенька разберётся!
Дима отстал с расспросами, прикидывал варианты, где набрался сил этот мускулистый крепыш: «Руки чисты, не кузнец и не ратник. Но такие как у него бугристые контуры от природы не даются. Это точно. Откуда же этот культурист взялся? — были и другие, кручинные думы у юного волхва, — почему я опять в переделку угодил? С чего это злой рок прилип, зачем преследует? И шагу не могу сделать, снова пленили! Хм-м-м... Учили, что человек сам всему повод творит. Причина всегда кроется в нас самих…».
Глубоко задумался Дима. Чернава одёрнула, а он и не чувствует. Всё померкло, только один вопрос мучает. Путь долог, оттого анализ выдался славный. От самой пропажи друга Дима всё в мыслях перетряс и нашёл-таки причину: объявился кудесником — принимай испытание, доказывай, что соответствуешь. Взялся за гуж — не говори, что не дюж. А как доказать? Только выходя мирным словом из чреды невзгод. Плечи юного волхва передёрнуло: «Что же с Глебом сейчас происходит?». Но ответа у Димы не было, оставалось, надеется на лучшее. Он нахмурился. Усмехнулся. Бледность от вороха тревог отступила, заиграл румянец.
Дима громко выдохнул.
Чернава тут же защебетала:
— Ну, наконец-то в себя пришёл, а я уж думала, умом тронулся!
— Не дождёшься! — усмехнулся Дима, в этот момент тропа устремилась вверх, мягкость трав сменилась колкостью мелких камней, замелькал утёс, край которого выпирал посеревшим сучковатым частоколом. — Где это мы?
— Неугомонный какой! Сказано тебе «тятенька разберётся», — хихикнула Чернава и с тенью страха в смышлёных глазах шепнула, — стало быть, тут их жилище, поглядим, как быт обустроен и узнаем, что за люд проживает.
— Да-а-а, какого рода люд обитает обычно с порога видать, — согласился юный волхв.
Внезапно нагрянула сумеречная темнота. Блеснула молния, раскатистым треском разразился гром, протяжно засвистел ветер. Дима и Чернава импульсивно обменялись перекошенными улыбками, а Горыня остался безучастен: идёт себе как тягловый конь в заданном темпе ровной поступью.
И вот добрались до венца кручи. Уж гневно клубится лиловая завеса ненастья, усиленно накрапывает дождь, норовит при очередном порыве вихря обрушиться студёным ливнем. Волнительно и радостно на душе юного волхва: пристанище близко, но что ждёт их под этим кровом? С кем встречу судьба готовит?
Пока преодолевали узковатый проход меж трухлявых створок, Дима приметил, что врата давненько вросли в землю. Местами их плотно обвивала не только сочная трава, но и раскидистый кустарник. Юный волхв уловил в этом добрый знак: пришлым рады, врагов не ждут — мирный уголок.
Крошечный метёный дворик пересекли шустро. И три десятка шагов не наберётся от входа до спрятанного плющом строения. Оно ветхое, того гляди развалится, накренилось к каменной лишаистой глыбе и кряжистому дубу, кажется, что только на них и держится, поскрипывает будто дряхлый человек постанывает. Беглого взгляда Диме хватило, чтобы рассмотреть скромное дворовое достояние: обложенное булыжником кострище с позеленевшим бронзовым котлом на ржавых цепях, свежеуложенный оголовок крытого колодца да добротный шалаш из жердей, веток и дёрна, под которым стопками лежали вязанки прутьев и громоздились заготовки плетёнок.
Горыня перемахнул через отслуживший свой век порог и словно горох высыпал продрогших гостей, грубым движением стряхнув с паруса. Дима и Чернава, охая, поднялись. Акела уселся у замшелой двери. Внутри ни то изба, ни то конюшня. Хозяева довольствовались малым. На полу единственной комнаты пахучее сено. В щелях меж брёвен дышит ветер, запускает морскую свежесть, разбавляя бальзамические нотки.
«Будто и не живут тут вовсе, а наведываются» — подумалось юному волхву, пока он внимательно оглядывал тесное помещение без печи, увешанное букетиками соцветий, связками кореньев, ожерельями листьев и пучками стеблей. Вдруг живот Димы резко скрутило и из нутра вырвалось жуткое бульканье, а в глазах замелькали мушки. Только сейчас юный волхв сообразил, что с того момента как они попали в шторм прошло немало времени, по ощущениям не меньше суток.
Горыня понимающе кивнул, снял с крюка под потолком объёмную котомку и двинулся к окну, где стоял ладный стол. Смахнул горсть засохших лепестков, кинул льняное полотенце, как скатёрку, и вытряс на неё дородный кругляш овечьего сыра и пухлые лепёшки. Достал с угловой полки плошку с мёдом и чашу с россыпью лесных ягод.
— Отведайте.
Он подобрал глиняный кувшин и вышел.
Чернава ринулась к столу и давай хозяйничать: разгребла на три стопки хлеб, принялась ломать сыр.
Неожиданно из противоположной части помещения донёсся мягкий мужской голос:
— Милое чадо, дели на четверых.
Девочка вздрогнула и, не оглядываясь, повиновалась. Обладатель приятного баритона вышел на свет. На вид чуть состаренная копия благодетеля, который их сюда приволок. И одет таким же образом, и взгляд ясный, но что-то странное в нём всё же было…
Отворилась дверь, вернулся Горыня с полным кувшином.
— А вот и мой тятя! — громыхнул он и, весело хмыкнув, представил, — Мотра его величать.
Дима поприветствовал Мотру лёгким поклоном и замер, слова застряли в горле. Вот что странно. Глаза разного цвета. Одно дело слышать о гетерохромии, и совсем другое столкнутся с ней нос к носу. «Бог шельму метит». Хоть раз в жизни каждый сталкивался с этим выражением и слышал людскую молву — печати Каина ставятся за грехи и грязные помыслы. Юный волхв стоял как завороженный крольчонок перед матёрым охотником удавом. Дима, памятуя о том, что Каинова печать это всё-таки не знак гнева, а милосердия Божия, усилием воли еле удерживал бесстрастный взгляд, рассчитывая на то, что его молчание сочтут не за оскорбление, а за уважение к старшим.
Не зря Мотра слыл мудрым человеком. Он распорядился расставить лавки и беседы вести после трапезы. Выдав порцию Акеле, изголодавшийся Дима присоединился к Чернаве, которая, как и большинство детей, ещё не наделённая предрассудками, никак не реагировала на разный цвет глаз Мотры.
Глава 16
Трапеза шла к завершению. Едоки уж не метали, а вкушали. Дима громко икнул и схватился за кувшин с водой. А Мотра ни к кому напрямую не обращаясь, пространственно заговорил:
— Не зря послал сына… Крутило и метало аки щепу в коварном омуте… Уцелели… Не чудо ли? Не чудо. Во всём есть промысел десницы да шуйцы воли сотворившего нас: только его правая и левая рука ведают что творят. А от нас сокрыт сей промысел. Изменчив ли он? Скорее да, ведь ни один гадатель нашего будущего ни разу начисто не предсказал, каждый в чём-то да ошибся. Но может быть червоточинка в прорицателях? Абы как ремеслом владеют? — он многозначительно вздохнул, — сколько же ещё непознанного… Разумеем токмо очевидное, то, что в логику Аристотеля запихнуть получается. Да толку мало. Нет ответа на простейшее. Вот почему всё меняется? Вещи в труху. Явления чередуются по лету. Иногда невозвратно покидают… Нет уж тех снегов, тех трав обильных живым соком. И камни рассыпаются, чего уж ждать от растений — гниение их венец. Животным та же судьба уготована. Но бьются звери за каждый вдох, хоть тление и придёт однажды. Млечное младенчество, цветущее отрочество, добрая зрелость… Вот-вот и гребень горы мудрости откроется... Всё так насыщенно и безмятежно, со всем горазд совладать. Но тут она — дряхлость, немощью бьёт, не отвертишься. Подкралась, скосила. И ожидание неминуемого конца… Мука или нет? Ма быть в этом сладость? Пытлив ум был. Познание пришло. И вот передача умственного, не зримого наследия. Ты проводник в законы бытия. Тешься, поучай юнцов, но нет. Старость захватывает, сковывает разум, отбирает силы. Тут колит, тут ноет, не до учеников… Думы вытесняет тоска, страх, опустелость. Эти коварные сестрицы попирают жажду поиска смыслов. Бренно. Всё бренно. Но вечное всё же имеется. Борьба жизни и смерти, вот что вечно. Жизнь бьётся. Хочет движения, ловкость обретает, приноравливается… Цепляется… Напрасно. Тело обречено. Неотвратимо разложение и трупный смрад. А коли отобрали смерть, будет ли существо сражаться за жизнь, али нет? По-прежнему ли жизнь вкусна? Не пресность ли в бессмертии таится?
Он умолк, вздыхая, а юный волхв осторожно проронил:
— Всё прахом становится. Да не всё.
Мотра оживился:
— Сказывай!
— Есть те, кто смог нетленным стать. И одежды их остались нетронуты. Образ жизни вели они не праздный. Молитвы, познание и прославление Творца, благочестивым уставом бытия служили.
— Но да канули в лету! — подпрыгнул Мотра.
— Сами ушли, дела окончив, а останки их торжествуют над гниением и источают благодать, — не стушевался юный волхв от неожиданного напора.
— Как такое… Ах, да ты о тех, кто Кресту поклоняется!
— О них, о христианских святых. Достигнув просветления, они заканчивают земной путь. Уходят отсюда, чтобы перейти в не телесный мир. Хотят продолжить совершенствовать дух там, откуда был изгнан человек за проступок пращуров. Уходят в новое начало.
— Любопытно сказываешь. Есть чем подивить. Судьба вас ко мне прислала не иначе!
Мотра светился от счастья, а Горыня добродушно хмыкнул:
— Сыскал я тебе тятя знатного собеседника! Укрепишь теперича труды мыслительные иными тропами дум, — он горько усмехнулся, — другие наники и так на нас косятся, ещё поводы появятся позлословить…
— Плевал я на их косость понимания и кривоту помыслов! Пусть себе привередничают и своенравничают! Бла́жить им никто не мешает! — Мотра схватился за голову, — нет обратной дороги! Эх, знал бы заранее какого это быть наником, в отшельники бы подался! Избежал бы княжеского подарочка!
— Тятя, да ты и так аки отшельник тут от мира скрываешься, — возразил Горыня.
— Как же, скроешься… Нет-нет да кто-нибудь, да и припожалует… Требы всяк и глупец и молодец разделить хочет. А куда жалобщику? Так завсегда к Мотре! Он разберётся!

Отец и сын полушутливо спорили, а сердце Димы затрепыхалось от волнения. Выходит, что перед ним два самых настоящих наника! И что с этим открытием делать? Мотра философ. Сын вроде нет, но яблоко то яблони не далеко катится. Как же к ним подступиться, чтобы Глеба скорее разыскать?
Чернава легонько пихнула Диму и тихонечко напомнила:
— Сви-и-то-о-ок.
Но её посыл остался без внимания. Мотра вдруг сощурился, тесно придвинулся к юному волхву и, постукивая пальцами, с изучающим взором голодного коршуна спросил:
— Донесла мне молва, что Святое Писание наставляет христиан не творить себе кумиров. Отчего же иконы они пишут почившим благочестивым людям да молятся им? А ещё мощам праведников поклоняются? В чём смысл сокрыт? Не обыкновенное ли язычество проявляется?
Юный волхв встревожился: «Ох и ретивый лис, однако, этот Мотра! Надолго ли у меня запаса сведений хватит?! Такими темпами он меня быстрёхонько, прямо-таки со свистом раскусит!».
Дима выпустил на передний план лицедейство: он пару раз шмыгнул носом, глубоко вдохнул и шумно выдохнул, пригладил шевелюру, кротко улыбнулся, чуть прикрыл глаза, слегка выпятил губы и лениво закивал, как бы говоря «я понимаю, о чём вы». Но сам в этот момент надрывно перетряхивал и группировал имеющиеся знания. Он не имел право нести околесицу или высказаться общими размыто-витиеватыми фразами. Мотра запросто мог владеть правильным ответом. Это испытание. И то, как Дима себя покажет либо принесёт почести и выполнение просьб, либо… Ему даже думать не хотелось, что может замыслить этот неординарный философ. Разложить доводы надо так, чтобы пресечь подобные вопросы, хотя бы на время…
— Видите ли, подвоха никакого нет, всё прозрачно, лежит на поверхности, — растягивая слова, проговорил Дима.
Мотра посмотрел беспощадно, как кичливый человек, в умственных способностях которого сомневаются.
— Несомненно, мой друг любезный! И-и-и?!
Юный волхв задумчиво почесал шею. Что-то значительное удалось припомнить. Но это обрывки данных. Достаточное толковые, но обрывки! А целая мозаика смутно просматривается. Та-а-а-к, ведь советуют же при анализе объёмных тем, отталкиваться от главного, а информацию дробить, давать обзор фрагментами... Таким образом и объяснится проще, и меньше путаницы мелочёвка в логику суждений привносит… И тут на душе отлегло. Ура! Наконец-то в уме что-то внятное сложилось.
Он внутренне азартно возликовал, что всё-таки в краткий срок умудрился сформировать вразумительный вариацию ответа, но, продолжая играть роль матёрого кудесника, неспешно изложил суть:
— Прежде всего, христиане совсем не язычники. Они не поклоняются, а почитают мощи.
— Почитают, стало быть…
— У христиан иное отношение к смерти. Разделение плоти и духа это не естественный финал жизни, а последствие дурного деяния пращуров. Возможно, вы слышали об Адаме и его жене? — Мотра кивнул, и Дима продолжил, — сотворив первый грех, человек порвал связь с Богом. И после этого получил смерть: отделение тела от души. Но Рождение сына Божьего Иисуса Христа, его Крестная смерть и Воскрешение повернуло историю вспять. Теперь однажды все люди, когда-либо жившие на земле, могут восстановить связь между телом и духом — воскреснуть. А рьяных последователей заветов сына Божьего, живущих по его слову в этот знаменательный день ждёт и восстановление связи с Богом. Так вот святые люди для христиан — это те, кто, ещё находясь в бренном теле, продвинулись на праведном пути дальше остальных верующих и уже обрели вечную жизнь.
Мотра закрутил головой, словно избавляясь от наваждения.
— Тпррр! Не гони лошадей! Чем же пригождаются мощи с иконами?
Дима, как ни в чём не бывало, по-учительски вскинув голову, произнёс:
— Святыни и священные образы есть самый ближний способ обратиться к Творцу. Образ возводит к первообразу, а не творит отдельного кумира. Лики святых, их останки, вещи которыми они пользовались при жизни — всё это насыщено благодатью, а она как если бы водный поток, который несётся до Создателя. Человек молится у иконы святого не самому святому, а Богу. Как если бы кладёт кораблик-послание на воду и судно это однозначно подплывает к Творцу, потому как святые внимают требы и передают их куда следует. Святой он друг и ходатай, проводник от человека к Богу и от Бога к человеку, — Дима подытожил, — христиане молятся только Богу, а святыни и иконы это надёжные каналы общения.
— Хм-м-м…Паромщик… Личный гонец к великому князю…, — погрузившись в раздумья, проговорил Мотра.
Юный волхв, кашлянул, переключив взгляд Мотры на себя, и, вскинув указательный палец, с предостережением добавил:
— Но сработает только в том случае, если человек искренне покается в злых деяниях. Покается и остережётся в другой раз эдак грешить. А коли в помыслах чёрен остался, закрыт канал. И ещё важно, с каким вопросом пришёл. Если не о спасении души христианин печётся, а о мирском тревожится — типа помоги у меня, мол дочь не устроена, хворь хмельная супруга замучила и тому подобное, то не будет он услышан. Хоть все иконы перецелует, всем мощам на свете поклонится, а толку не добьётся.
— Как же? Здоровья испросить, тоже грех? — без тени лукавства диву дался Мотра, выпучив глаза.
— Не грех, конечно, но глупость. Здоровье будет, если по заповедям свыше установленным живёшь. Когда духом здрав, и тело здоровым делается. А то, как получается — переел, медовухой злоупотребил и пришёл в храм испросить, чтоб голова не болела и живот не крутило? Так не бывает. Грешить не надо. Не сто́ит подменять смыслы. От греха откупа нет. Бог не купец в лавке, где милость приобрести можно. Кстати, желаний он буквально тоже не исполняет. Чаяния наивный люд возлагает, наподобие — «Дай мне Боженька милосердный всё готовое!». Да не тут-то было. Вот как выйдет. Попросит христианин овладеть добродетелью, скажем терпением. Так получит случай, где выдастся проявить желаемое. И кто знает, как у него получится — твёрдость духа скалой выстоит, али прахом надежда развеется. Другой хочет мужество и стойкость показать, героем стать. Так же случай представится. А там уж как справится. Или зайчишко в кусты, или медведя стать покажет, — Дима сменил тон и концептуально произнёс, — человек сам решает, как из трудностей выходить, зло или добро творить, грешить или нет. Выбор свыше дан. Главное, никогда не забывать, что приходит всё по помыслам. И этот порядок касается как одного мирянина, так и целого государства. Сам себе на шее народ узел затягивает или славный мир выстраивает. Как говорится, что сеет, то и пожинает.
Мотра смотрел заинтриговано. Он помедлил чуток и спросил:
— И что же такое, по-твоему, грех?
Дима без запинки выдал:
— Это некий поступок, который противоречит самому естеству человека, повреждает его духовную часть и потому приносит страдание.
— Как же складно ты сказываешь... Признаться однажды я уже был так восхищён… Как-то мне довелось беседовать с одним страстным книжником. Он множество вещей излагал так ясно, что и упрекнуть не в чем. Мог чётко поведать о славных баталиях персов, доходчиво разложить замыслы первых правителей Рима, а вот Воскресение Христово отвергал. Я возразил. Ведь данное событие имеет куда больше свидетельств, чем все перечисленные им баталии. И он мне честно ответил, что если поверит в факт Воскресение Христа, то ему придётся изменить свою жизнь. Разумеешь? Он не слепец. Он уклоняется верить в то, что его не устраивает. Как, по-моему, грех это не только некий дурной поступок, это и бунтарство, непринятие того, что Творец властвует над человеком, ибо всякому отраднее видеть себя единоличным царём, — брови Мотры заходили ходуном, — ты, верно, знаешься с прямыми потомками апостолов?
Вопрос порядком защекотал нервы Димы, которые и так были натянуты до предела. В ушах зашумело, зазвенело. Юный волхв мягко улыбался, соображая как же теперь ответить. В каких они тут взаимоотношениях с христианами находятся-то? Гонения? Дружат? Скажешь что был с кем-то знаком, так запросит имя назвать, начнёт докапываться откуда явился… Одна ложь потянет за собой другую… Беды не миновать.
От провала спасло ненастье. Крыша так сильно прохудилась, что рухнула почти в центре горницы под мощным натиском разыгравшегося ливня. Дождевые потоки с потолка заструились в щели пола. Все выскочили из-за стола. Но не во двор же бежать в такую непогоду?
Горыня рванул к двери:
— Я на крышу!
— Я с тобой! — ринулся за ним Дима. — Вместе шибче залатаем! Тащи парус!
Глава 17
Проливной дождь вдруг иссяк, поэтому внезапная починка кровли, несмотря на хлипкость конструкции, вышла без особых хлопот. Дима высокомерно подмигнул ещё клокочущей на горизонте стихии. Пора слезать с крыши. Но тут юный волхв рассмотрел верный признак опасности и остановился: Акела навострив уши, обшаривал закоулки двора. Дима, вторя мохнатому другу, обследовал округу с высоты и вздрогнул. Состояние утёса после ливня предвещало близость катастрофы. Устремляясь вниз, обильные потоки вымыли рыхлые рвы. Кое-где горная порода и вовсе просела. Того и гляди масса грунта сдвинется и под собственным весом неминуемо вызовет масштабный оползень. Ветхое жильё канет в море, грязевой кисель их тоже не пощадит, утащит и погребёт под собой. Бездействие равно погибели.
Волевой ресурс моментально мобилизовался, Дима, чеканя слова, произнёс Горыне:
— В любой момент случится обрушение.
Сын Мотры отмахнулся.
— Ой, ли? Видали мы тут всякое… Обойдётся, — он шагнул к приставной лесенке и, разворачиваясь, усмотрел, что прежнего выхода из ворот нет, Горыня охнул, — там, что ямища зияет?!
Дима мимолётом взглянул, и тут же оценив обстановку, предложил:
— Яма немного шире котла. Если его скинуть в провал и использовать как опору, а сверху положить жерди от шалаша, то неплохая выйдет переправа. Если поторопиться…
Они, не мешкая спустились, осмотрелись.
— Твоя правда, — пробормотал Горыня, — только в одном загвоздка, — тятя наотрез откажется покидать своё логово отшельника.
Обстановка требовала стремительности и окончательно осмелев, юный волхв твёрдо выдал:
— Меня он послушает!
— Погоди ты! — Горыня перегородил путь, — хоть раз надавишь и утратишь голос навеки! И ещё…, — он таинственно изрёк, — когда тятя светлым глазом шалит, разговор веди, если тёмным — сворачивай.
Сумбурно сказанное немало поведало юному волхву. Направляясь в дом, Дима мысленно определился с тактикой в разговоре: «Мотра имеет обострённое самолюбие. Он должен сам принять решение. Что же, он его примет! Подсказки на лице мудреца мне в помощь! Пусть и умён, но тщеславием ни один человек не обделён!».

Горыня не заходил, предоставил Диме вольное общение. Чернава интуитивно подалась во двор, на бегу пискнув «Пойду, найду Акелу!». Мотра же сидел, раскладывая душистые травы, как будто собирался составить букет.
— Влажно сделалось, — издалека начал Дима.
— Моим прутикам самое то, не придётся заваривать.
Дима присел.
— Так это вы что ли корзины из лозы мастерите?
— Плету. Любо-дорого посмотреть. За каждой моей работой очередь стоит.
— Талантливый человек, талантлив во всём, — польстил Дима. — Отчего же новый дом себе не сладите? Неужели не справитесь?
Нервный тик захватил карий глаз мудреца.
— Думай, что говоришь! — гаркнул Мотра.
Дима, ничуть не смутившись, продолжил:
— Так я и удивляюсь! С чего это вы вроде как на все руки мастер, да тут прозябаете? — к показному изумлению прибавились нотки сожаления и трогательной заботы, юный волхв завздыхал, — времечко для себя родимого никак не сыщете, а такую голову как вашу беречь надобно, ой, как беречь. Добро оно наживное, а вот голова одна, пуще всего её хранить должно. Не ровен час, по бревнам избушка ваша рассыплется…
Улыбнувшись как сытый кот, Мотра замигал голубым глазом.
— Под размышления я лозой балуюсь. Где уж тут сруб ставить, когда вот как нынче призвали отыскать, куда вельможа один подевался. С зимы ни слуху о нём, ни духу, а тут вдруг спохватилися… А дом-то у меня в городе есть. Лишние хоромы нерачительно содержать.
Лицо Димы приняло участливое выражение, как если бы клерк из кожи вон лез, стараясь угодить высшему руководству.
— Сейчас над этим расследованием трудитесь, да?
Мотра прищурился.
— Так и было, пока вы не нагрянули, — протянул он, выжидательно глядя на Диму.
— А где происшествие случилось? В городе, да?
— Там стряслось.
Дима с жаром спросил:
— Призвали тут выведать, что случилось там?!
— Посыльный поутру явился, — кивнул Мотра с озадаченным взором, словно не понимал, куда клонит гость.
Юный волхв с нарочитой строгостью придирчиво спросил:
— А как же это вы без тщательного осмотра места преступления, без опроса свидетелей версии строите?! Кого обвинять будете?! Откуда у вас доказательства возьмутся?!
Воспылав азартом, Мотра подался вперёд.
— Неужто и тебя по судебным делам посадник али воевода сотрудничать просили?!
— Там, откуда я родом, случалось, что наместники князей просили услугу оказать, — соврал Дима и перешёл к основному вопросу, — в ваших краях я гость. Хотел вам Свиток показать. Сам изготовил по стародавним преданиям... Но если вам недосуг, так я в город снесу, там может какой мудрец найдётся, кому моя вещица приглянется…
Букетик полетел кувырком.
— Ты мой гость! У меня заночуешь, — Мотра встал, покачал головой, — сыро тут... До дома моего недалече. До темна пешим ходом доберёмся. Поведаешь, как ты дела сыскные ведёшь. Уж больно занятно мне стало. Сам безус, а такой почестью похваляешься! Диву даюсь, что не закрадываются у меня сомнения от речей твоих! Излагать гладко ты отменно обучен, да предстоит разобраться, насколько глубиной сказанного владеешь!
Дима поднялся и, выражая согласие, отвесил учтивый поклон. Он-то знал множество детективных историй. Сочинить на их базе легче лёгкого. Увлечение сериалами про гениальных сыщиков всех времён и народов не впустую потраченное время.
В дом Мотры добрались, когда совсем свечерело. Зашли в потёмках через плотно засаженный сад, поэтому Дима не сразу понял, как он оказался в домовладении античного образца. Вот они только спустились с холма покрытого цветущим яртышником, пересекли дубовую рощу, перемахнули через развалины похожие на остатки крепостной стены, шагнули в потаённую лианами плюща калитку и, пробравшись через заросли кустарника, по длиннющим шипам которого Дима распознал боярышник, неожиданно вышли к журчащему переливному фонтану с великолепной лепниной.
Открывшийся мирок пахнул пряным ароматом белых лилий, коих было огромное великолепие в расписных керамических вазонах. Кованые масляные лампы на высоких витых треногах и изящные канделябры в специальных нишах мягко освещали окружённый колоннадой внутренний двор, дополняя картину запахов специфическими нотками костра.
Дима отметил изящество и простоту. Полукруг низких диванов, обитых тафтой с глянцевым блеском. Резные деревянные столики с греческим орнаментом. Двухэтажный дом с выбеленным фасадом. Постройки из сырцового кирпича соседствовали с мраморными ступенями, остатки ливневой канализации с хозяйственными отходными ямами, мощёные идеально подогнанной плиткой дорожки с песчаными тропинками. За ветвями всё опоясывающей глицинии виднелись следы старого фундамента и разные виды кладок, что говорило о неоднократных перестройках. Диме пришло в голову, что люди обитают здесь с давних времён: «Некогда богатое архаичное поселение, переживает очередной виток развития. В архитектуре дома просматриваются классические эллинские черты: эстетичность, лаконичность, совершенство форм, натуральные оттенки, гармония…».
Зазвучала трель соловья, прервав размышления юного волхва. Райские кущи — вот на что походил дом Мотры. Курильницы обдавали сладковатым дымком, разгоняя мошкару и навивая Диме настроение грустной радости: уютный уголок не подарит отдых, это только перевалочный пункт.
У фонтана с кувшином появились девушка в будничном вишнёвом сарафане. Из украшений на белой рубахе расшитый ворот да повязка с простеньким узором. Увидев их, девушка вскрикнула «Господин!» и, отставив сосуд, стремглав умчалась, сверкая из-под подола кожаными поршнями, а через миг домашняя челядь в полном составе ублажала хозяина с сыном. Дима, Чернава и даже Акела также угодили в сноровистые руки. Под твёрдым взором статного управляющего закрутилось колесо гостеприимства.
Быт дышал умеренностью. Внешне эллинский роскошный, а внутри типичный славянский интерьер владельца зажиточной избы. Комната Димы не стала исключением. Сундук исполнял роль места хранения вещей и служил кроватью. Другой мебели не было. После посещения купальни у Димы появилась новая одежда — ноский наряд точь-в-точь, какой был у Горыни: такие же узкие коричневатые портки, почти до колена лазоревая рубаха, кожаный поясок и коровьи воловьи чёботы. Для макинтоша и Свитка юный волхв испросил себе котомку, а фибулу, нож и дощечки Вайю сложил в поясной кошель. Но немного подумав, нож переложил. Хоть руки и чесались взять котомку с собой, но Дима преодолел соблазн: лишнее внимание к его вещам ни к чему, а оружие и вовсе может испортить ещё не оформившиеся отношения. Он обязан полагаться на собственный разум, в решениях задач окрепнет способность рассуждать.
Дима причесался пятернёй и вышел к фонтану. Чернава тоже в обновках. В расшитом серебряными нитями сарафане и сафьяновых туфлях она походила на маленькую царевну. Но поведение осталось прежним. Девочка резвилась с Акелой, шерсть которого сияла шелковистым блеском — заботливый управляющий приказал и его привести в порядок. Появился Мотра с сыном. Горыня переоделся, походная одежда сменилась на барскую светлых тонов. Тятя предстал в боярском красно-золотом, но украшений особо не добавилось. Чувствовалось, что Мотра нисколько не тяготиться многослойной сложностью удлинённого кроя, движения сделались вальяжными, речь плавной. Былая непринуждённость выветрилась, всё сквозило церемониальностью. В одном человеке уживалось два полюса: неординарный мыслитель-корзинщик, добровольно ограничивающий себя от многих аспектов материального комфорта и бережливый богатей-полускряга. Смена платья высветила социальный статус, с которым приходилось считаться. Но ни в коем случае нельзя было «просесть» в глазах Мотры, Дима ведической природой ощущал, что интересен лишь до той поры, пока общается на равных.
После ужина Акела как верный гвардеец сел у ног юного волхва и уставился вглубь сада немигающим янтарным взором. Дима поймал изучающий взгляд Мотры. Его мысли читались легко: тема необычной дружбы волка и человека встала на заметку, но до поры до времени поднята не будет.
Отправив Чернаву и прислугу спать, мужчины завели серьёзный разговор, в котором Горыня в основном помалкивал. Он налегал на фрукты, словно не ел их целую вечность. Но от Димы не укрылось, что это напускное безразличие. Сын Мотры исподволь следил за беседой, стараясь не пропустить ни единого слова. Отныне он бесшумно ставил чашу, не бряцал костяными бляшками наряда, а если случалось кашлянуть — сдерживал громовые порывы прочистить горло, чего ранее за ним не замечалось.

— Поведай нам, искал ли ты убивцев? — спросил Мотра.
— Довелось. Как заведено, чтоб сомнений в расследовании избежать, гонением следа занимаются не только сами потерпевшие, но и их родичи, уважаемые люди, добровольцы всякие. Вот и я так же угодил не раз и не два, — и, размеренно почесав шею, юный волхв объявил, — прежде чем перейти к тяжким случаям, я начну с лёгкого, с татьбы.
— Как гонение следа шло? Всегда ли злодея отыскать удавалось? — засыпал вопросами Мотра, но вникнув, что гость иное предложил, махнул рукой, — так и быть, давай для разогрева о краже, а потом и душегубах поговорим.
Дима выдержал паузу с видом, будто припоминает былое, и поведал:
— Задумал как-то один смерд хищение. Заморский купец не лестным словом обидел, да ещё и не сполна расплатился за льняное масло, обвинив, что якобы товар горчит. Но пока смерд думал, как вернуть неоплаченное и за обиду поквитаться, купец уж масло всё по амфорам разлил, воском закупорил и в трюм погрузил. Тайно не забрать. Тогда смерд на порчу отважился: «Горчит оно тебе, так я устрою чтоб как следует горчило!».
— Отчего этот свободный земледелец к посаднику не обратился? Как так стало, что у труженика заступников не нашлось? — перебил Мотра.
— Кто его знает? — пожал плечами Дима. — Так вот, взял смерд лубяной короб, насыпал в него всякой мелочёвки и, притворившись коробейником, перед самым отплытием пробрался на корабль.
Мотра опять перебил.
— Никак в толк не возьму что за коробейник такой?
На миг брови Димы сошлись на переносице: «Что я такого сказал? Мелкие торговцы повсеместно же были? Или нет? Только купцы что ли «из варяг в греки» мотались?». Он благосклонно улыбнулся и любезно пояснил
— Странствующий торговец. Предлагает и гребни, и иголки, и… всякие дешёвые радости. А также лечебные снадобья, — Дима снова перешёл на тон сказителя, — а кто перед дальней дорогой такой товар обойдёт? Смерда стража и пропустила.
— Какая такая стража? — вскинулся Мотра.
Дима взмок: «Осечка вышла. Откуда охране взяться?! В эти времена только разбойники краденое добро сторожили! Честный люд не имел привычки дома и сундуки запирать! А купеческому слову и вовсе за просто так доверяли, могли отпустить, знали, что долг принесёт, раз пообещал!».
Пришлось выкручиваться.
— Во-о-от и я тоже сразу заподозрил, что не чист на руку купец, потому и стражу выставил.
— И что этот смерд сотворил-то? — поторопил распалённый Мотра.
— Пока всучивал лечебный товарец, он же берёзовый дёготь, рассказывал люду корабельному, что сказочным образом снадобье сработает, если втирать его вместе с льняным маслом. Все и так знают, что дёготь царь среди снадобий — от каких только недугов не спасает, а смерд и того больше наобещал. И разом все болезни сгинут, и усталость вмиг испариться, и от качки в бурю впредь не замутит, и мужская сила прибудет, чуть ли не как у молодого арабского скакуна прыти станет. Пыли в глаза напустил преизрядно. Ну как такое чудо-то не испытать? Вот и, поди, докажи, что смерда вина, что он науськал. Не он-то по амфорам лазил. Не он-то масло попортил. К тому же не оговаривалось, для каких целей масло приобретается. Хоть с меньшим наваром, но продать товар можно: в пищу не пойдёт, а вот на пропитку дерева и кожи вполне. Купец знал, что грешен, потому сразу на смерда подумал и по возвращению к воеводе в ноги кинулся: «Не уважили, обидели чужестранца, накажи лиходея!».
Мотра причмокнул:
— И как же ты клубок сей раскрутил? Как по мне у обоих братцев рыльце в пушку!
— Так-то оно так, оба сумасброды, — усмехнулся юный волхв, — расколол я их, когда очи на очи глядеть заставил и расспрашивал, подстрекая всё как есть, выложить. Сперва они категорично держались своих трактовок, поочерёдно отнекивались, но как страсти закипели от вопросов моих подковыристых, во всём и сознались, — и гордо подняв голову, Дима произнёс, — слушать людей надо, они ведь никогда не врут.
— Не лгут? Таки никогда? Даже на горсточку не приукрасят? — не поверил Мотра, приперев Диму чугунным взглядом.
— Никогда. Если в речи подсказки искать и вопросы подходящие выстраивать, то на чистую воду любого получится вывести. Надо слушать и думать для чего тебе то или иное говорят. Тогда учуешь, что в действительности от тебя хотят. Большинство намерений можно просчитать. Уловить смысл. Разглядеть то, что лежит не на поверхности сказанного, а сокрыто в речи. Знаете какой обет у сыщика самому себе должен быть? Сомневаться и перепроверять, помня, что любое говорение есть желание чего-то достигнуть! — Дима про себя улыбнулся: «коммуникация равно манипуляция», и мягко вымолвил, — всем чего-то да надо, ведь так?
— И что тебе от меня надобно?! — с дознанием обрушился Мотра, будто хлыстом поясницу огрел.
Выпад неожиданный, но Дима не испугался прямого вопроса и взыгравшей необузданной господской ярости. Он храбро вымолвил:
— Мне нужно в Глебург. Проводите. В долгу не останусь. Наперёд услугу окажу — отыщу пропавшего, а вы после завершения дела отведёте меня в столицу. И в довесок, если понравиться мой Свиток, при прощанье даром отдам.
Мимика Мотры застыла в холодной учтивости, позабыв на лице ауру подавляемой злости. Он смотрел свысока и как-то брезгливо. Ноздри подрагивали. Взгляд рассеивался. Дима чувствовал, что это раздражение обращено к кому-то другому, не в нём дело стало. Однако в целом такое отношение вызывало неприятное ощущение, но юный волхв внешне никак не реагировал, стойко ждал. После дотошного всматривания Мотра мигнул каждым глазом и ленно процедил:
— Негоже тебе условия мне выставлять. Не в том ты положении, чтобы хорохориться. Пошевелю мизинцем, и нет тебя, и Свиток моим станет без лишних забот, — он зевнул, — ну, да ладно, поглядим… Каких ещё ты злоумышленников выискивал?
Прозвучавшая угроза лишила обманчивых иллюзий безобидности окружения — показная доброжелательность и радушие лишь формат общения, некий измышлённый уставной этикет конкретно взятого наника. Пресловутая игра кошки с мышкой. Такие люди как Мотра с одинаковой улыбкой будут угощать лучшим вином или приказывать лишить жизни того с кем только что сидели за общим столом. Юный волхв нервно сглотнул. Его благополучие висит на волоске. Он тут чужак. Как бы ни хотелось, но вникнуть в суть разновидностей умозрения, не всех людей дано. Чтобы переовремениться до местных нравов понадобиться не год и не два, а так долго Дима здесь задерживаться не собирался. Он медленно испил воды и, запретив себе думать о плохом, опуская маркеры эпохи научно-технического прогресса, стройно пересказал сюжет одной из серий детективной кинодрамы.
Восклицание Мотры огорошило:
— Подумать только вёсен пять назад схожее бесчинство разбирал!
Дима успокоил себя: «Это совпадение. Чего бы дурного на свете не случилось по единым греховным сценариям проходит, всё те же заповеди народ нарушает». Но на всякий случай подробностей прибавил.
— Сознаюсь, почему это расследование без напряг далось. Золовка подельница сглупила. Если бы она сидела смирно, то зацепку бы иную пришлось искать. Так нет же, эта простушка перед смертью брата ходила по соседям советоваться, что ей в наследство перепадёт при его кончине. Намеренье и вскрылось, — и прихвастнул, — я подобные загадки на раз разгадываю, как белка орехи щёлкаю, в тот же день как обратились, могу результат выдать.
— С утра пойдёшь со мной! А к вечеру, если плодотворно всё сложится, то твоим Свитком и займёмся! Растолкаем народ, запустение минует сей град, упадок смениться расцветом!
Мотра потирал руки, подмигивая то карим, то голубым глазом, а Дима поздно спохватился: «Это же я до окончания фильма преступника вычислял, а тут-то доказательства ещё добыть надо!». Из груди вырвался вздох разочарования и, пряча причину обуявшей его рассеянности, юный волхв, еле ворочая языком проговорил:
— Я правильно понял, что у вас наблюдается отток населения? А что стряслось? Почему град покидают? Почему жители бросают дома и уходят?
— Какой же он брошенный? Я там, где мой дом! — бурно вскипел Мотра, что аж слюной брызнул, но обнаружив вспыхнувшую в глазах сына горечь, поостыл, — меня надежда не покидает, однажды князь к нам заглянет…
Неожиданно заговорил Горыня.
— Ходят слухи, что не будет он впрягаться, коли беда грянет, мир заключит на провальных для нас условиях, отойдут земли… Непочатый край тут работы для думных людей, да не внимают нашим советам…, — глас его повысился, — посадник бездействует, надо самим в Глебург податься, нельзя отсиживаться! Задел бы построить такой, чтоб не на одну сотню лет хватило. Соглашение всеохватывающее требуемо сдюжить и подписать. Будущее благополучное обеспечить. Залогом если уж не полного покоя выступить, то за отсутствие вражды поручиться.
Мотра сухо констатировал:
— Тяжёлая пора порождает державных мужей. Они налаживают добрый мир, но растят изнеженных сынов, а не воинов. Сынки эти ввергают землю отцов в тяжёлую пору…
— И рождают тех, кому выпадет стать державным, — закончил за него Дима, озвучив принцип действия маятника истории, и назидательно изрёк, — нежность та самая добродетель, которая и помогает воспитывать крепких духом. Нежный люд умеет наслаждаться бытием, не рвёт жилы, чтоб звёзды с неба достать, нет в нём спеси и чванства. Он ласков, благоговеен, разумеет, что истинный рост требует заботы, а не грубой силы.
Дима умолк, намеренно не делясь мыслями о том, что на одной нежности, конечно же, далеко не уедешь. Он как ученик казачьего класса, был полностью согласен с крылатым выражением — «хочешь мира, готовься к войне». Но юному волхву предстояло заручиться поддержкой Мотры, и он ставил философу место для речевого манёвра, а не поставил точку в беседе.
Мотра пару раз мигнул карим глазом, удовлетворённо хмыкнул, подмигнул голубым, и сдержанно выговорил:
— Честная власть державы, прежде всего, обеспечивает своему народу защиту: и плоть, чтоб цела была, и дух ничем не притеснён. Она что дальновидный родитель действует: законы практичные принимает, с соседями мир налаживает да деревья сажает. Делом показывает, как давать бытие, в коем покойно созидать день ото дня. Всё для того чтобы и внуки, и правнуки сытыми ходили и враг не досаждал. Для всякого племени в такой разумной империи место подыщется, обоюдовыгодно всё сладится. У нашего недруга порода иная. Отобрать у тех, кто слабее да хищнический надзор на всех торговых путях выставить. Других подходов не ведает. Мы ему как кость в горле со своим добродушием и щедростью. Стравливает. Рыщет рваные места, за них и цепляется, в самые махонькие лазейки просачивается. Упустишь мгновение сделать шаг, не воротишь вспять удобный случай. Глядь, а уж границы пошатнулись. Была держава, и нет её. Надёжность испытывается беспрестанно.
— А под «мы» и «они» вы кого подразумеваете? — осторожно поинтересовался Дима.
— Смотри шире… Нет общего названия ни тому, ни сему люду, из разных народов приверженцы различных традиций, — развёл руками Мотра, — вот послушай придание, сам разберёшься как наречь. С двух сторон дремучего леса стояли две крепости. Первая, где огненный диск просыпается, другая, где западает. Однажды чудище явилось к стенам первой: ни войти, ни выйти, грозит обезлюдить округу. Нашёлся смельчак. Вышел к чудищу без оружия. Хотел переговоры провести, на жалость ставку делал. Да куда там. Сожрало чудище его и потопало во вторую крепость такую же напасть устроить. Там тоже смельчак отыскался. Выскочил. Мечом машет. Но и его слопало чудище. Опосля героями обоих провозгласили, ведь оба себя в жертву ради других принесли. Однако же не равные это герои. Косятся жители крепостей друг на дружку, судачат. «Ваш трусишка убоялся к чудищу без оружия выйти!» — говорят первые, а вторые им отвечают — «А ваш-то пресмыкался и угодничал перед недругом!». У каждого своя правда духа истины.
Горыня трепетно провозгласил:
— С мечом отчий дом хранить! Прочее кривда!
Дима нахмурился и отчеканил:
— Противоборство одиночных общин или целых империй возникает из-за несовпадения моральных устоев. Это прочный бич разлада на все времена. И кто-то им хлещет? Кто раздраконивает людскую гордыню, внушает презрение к другим народам? Кому это выгодно? Падшим ангелам. Этим духам злобы. Завидуют по обыкновению своему. Ибо, несмотря на все каверзы с их стороны, если человек сделает верный выбор, то способен восстановить утраченную связь с Творцом, а им вернуться под сень Бога уж не суждено.
— Надо бы поразмыслить, — сосредоточено закивал Мотра.
А в Диме внезапно очнулся сын историка, на краткий миг, озадачившись неуместными вопросами: «Когда же началось противостояние Запада с Русским миром? Что послужило отправной точкой?».
Глава 18
Рассветный воздух ещё отрадно пробирал холодком, когда Дима и Мотра натощак выдвинулись расследовать исчезновение не кого-нибудь, а самого тысяцкого. Одетый в статусное, но без изысканных излишеств платье, Мотра снова выглядел доброжелательно. Он был учтив, суховат в общении, погружённый в глубокие думы, шествовал прогулочной походкой, словно спешки никакой и не было. Дима не прерывал его размышлений вопросами, хоть и горел ими безмерно. Волочась позади, юный волхв сосредоточился на изучении обстановки — искал метки ориентирования. Такие, как Православный крест на маковке купола церкви, поднятый вверх наклонной перекладины которого, указал бы север. Но храмы на пути не попадались. Божий компас отсутствовал. Товарные склады да житейские мастерские составляли основу продуманной, но весьма плотной застройки.
На одном из поворотов с широкой вырубкой старых вязов юный волхв взобрался по бревну в проём обрушенной стены забора и разглядел вдали обширный пирс. На просторно пришвартованных судах реяли пёстрые флаги. Там были и галеры венецианцев, и кнорры скандинавских мореходов, и купеческие ладьи поморов, и мощные корабли купцов-гостей — бесстрашных торговцев многоликой Руси, покоряющих заморские базары. Международный товарообмен шёл полным ходом. Дима невольно залюбовался, но тут, несмотря на начинающее припекать солнце, его плечи передёрнуло от внезапного морозца. Он безрассудно спрыгнул на булыжники и, прихрамывая, поспешил за Мотрой, тоже впав в размышления.
«Тот, кто контролирует торговые пути, вполне может назначать цену на каждый ввозимый товар, управлять количеством и качеством пропускаемой в регион продукции. В руках такого актора сверхмощный рычаг. Наступит голод или возникнет изобилие. Дефицит или достаток. Геополитика. Всякую территорию можно поставить на колени или спасти при неурожае. Хм-м-м… Европейские державы регулировали морские торговые пути услугами каперов и корсаров, разрешая им грабить коммерческие суда. Выступали регуляторами рынка через пиратов. А в двадцать первом веке ограничителями являются обременительные пункты договоров перевозчиков-монополистов, которые диктуют условия тем, кто не в их союзе, гильдии или как ни там ещё называются... Плюс разного рода санкции по надуманным причинам. В итоге исключение целого ряда стран из процесса товарообмена. А он связывает между собой промыслы, ремесло и сельское хозяйство, является одной из важнейших опор экономики. Через искусственные препятствия в снабжении можно разжечь войну. Какие только процессы мирового масштаба не находятся под колпаком владельцев логистики. О! Ещё подоплёка противоборства Запада с Россией высветилась: глобальное потепление подарило Северный морской коридор. Путь от Питера до Владивостока стал почти в два раза короче, чем через Суэцкий канал, значит существенно выгоднее. Так как это наш путь, то платить за проход никому не надо. На мировом рынке появятся русские товары с более привлекательной ценой, чем раньше. Идёт ожесточённая борьба за господство в логистике. Запад опасается недополучить прибыль, — Дима затряс головой, — надо сосредоточиться». И юный волхв возвратился к наблюдениям.
Чуть прибавив сил, чтобы осилить возникший за поворотом подъём, Дима выявил, что улицы имеют уклон к порту. Чувствовалась рука опытного архитектора, но многочисленные поколения жильцов древнего поселения перестройками разметали благоустройство и комфортную планировку в веках. Город оставлял ощущение сломанного уюта. Безликие серые кварталы с одно-двух комнатными строениями из грубых необтёсанных булыжников сменялись улицами с виллами во фресках, жильём не менее ста квадратных метров и роскошными зелёными террасами. Мощёные мостовые соседствами с размытыми дождями грунтовыми тропами. Одни объёмные хранилища забиты сушёной рыбой и зерном, другие уж давно обветшали и пустуют. Глухие проулки сочетались с хаотичной толчеёй базарных улиц. Сутолока торга граничила с чванными шествиями разодетых мужчин и женщин, в безупречной размерности которых Дима распознал скучающих наников. Было что-то между ними общее. Проскакивали схожие черты. Точнее некая похожесть из-за отсутствия индивидуальности. Постная рисованная макияжем и настроением геометрия лиц. Диме даже вспомнились идентичные куклы или безликость тех, кто прибегнул к услугам пластического хирурга. Тела ухожены, расплывшихся от переедания форм нет. Однако нет в них бодрости. Фигуры вроде атлетические, а походки спесивых хозяев жизни. Павлиний дух ими правит. Дима сравнил Мотру и Горыню с этой публикой и пришёл к выводу, что отец с сыном на вчерашней трапезе с демонстрацией статуса выглядели примерно так же, может на градус менее заносчиво. К счастью, они не пребывали постоянно в образе высокомерных зазнаек.
Заговорил Мотра на подходе к центру ярмарочной площади. Усеянная лавками шумящая бойкой торговлей она заглушала всё. Тем не менее, вместо громогласных высказываний, Мотра вплотную приблизился к Диме и тихо поделился мизером данных:
— Тысяцкий Колояр не явился на какое-то важное разбирательство к посаднику. Забеспокоились. Нарочного послали. Нигде нет. Пропал. В последний раз Колояра видели, ещё река скованна льдом была. Кто-то говаривал уж не на зимней ли ловле в проруби сгинул. Но это злые языки болтают. А кто посмекалистей, тот кивал на пришлых. Князю весть отправили, но пока гонец с ответом вернулся, уж прорва времени минула. Ведать велено в Глебург доложить, как дела обстоят. Вот наш недалёкий посадничек Изяслав и засуетился.
— А что ж посадник такой нерасторопный? — спросил Дима, как настоящий детектив, цепляющийся за любую деталь предстоящего дела.
Мотра будто полоснул взглядом:
— Бесспорно, что скаредный интерес его к погибели толкает.
— Корыстолюбца князь в посадники избрал?
— Не всяк испытание властью проходит…
— А Колояр каков нравом?
Последовало недовольное фырканье.
— Сказано «витязь». Нет в нём хитрости. Прямой как оглобля. Для надзора сбора податей да порядка в торговом суде такой и нужен. Потому-то на вече и избрали. Но с людьми иной раз не жёстко бы надобно…
— Потому кому-то и не угодил, — пробормотал Дима. — А что его семья?
— Один он тут соколик был, не успел обзавестись ни домом, ни женой. Жил в казённых палатах.
— Откуда Колояр прибыл? Может туда след тянется?
— Погоди! — вдруг сказал Мотра и сердечно помахал кому-то.
Дима оглянулся. Ничего особенного. Сырная лавчонка. На куцем прилавке типичные мягкие местные сыры и стопки неприглядных кругляшей с длительной выдержкой. Видимо торговец своё творение продает, а за одно и то, что скупил у потомков римлян. Мотра поприветствовал владельца лавки и повёл дружескую беседу. Дима не упуская нить разговора, присмотрелся к покупателям и заметил, что сыры с плесенью не пользуются спросом. Их выставил хозяин, чтобы свой свежий сыр выгоднее представить. Тем временем Мотра уже дегустировал и нахваливал товар. И Диме перепал знатный ломоть. Они распрощались и двинулись дальше к молочнику, где попробовали молоко, от вскормленной фруктами овцы, поговорили о погоде и надоях и пошли к бондарю. Осведомились у плечистого мастера о кадках для засолки и отправились к бортникам, с которыми энергично обсудили цветение трав и влияние на пчёл недавнего урагана. Через некоторое время лоснящийся от обилия угощений Дима взял в толк, почему они вышли из дома без завтрака, но уловить, почему ни как не перейдут непосредственно к делу, не выходило.
Из бакалейных рядов людской поток вынес их к галантерейной вотчине: кувшины с жемчугом, груды домашней утвари, вал изделий из кожи, кипы индийских шалей… Затылок подпекало. Душистые благовония дурманили. В узких проходах холщёвые навесы над витринами с редкостями и прилавками с ходовым товаром удерживали спёртый воздух. Лишь в редких просветах меж ними заскакивал озорной ветерок освежить разгорячившихся продавцов и покупателей. Диму изнуряла жара и бездействие. Он инстинктивно помалкивал и следил за поведением Мотры, карий глаз которого всё чаще дёргался. Мотра мрачнел. Любезная улыбка становилась менее радушной. Внезапно Диму осенило: «Информаторы! Мы пришли сюда к ним!». С этого момента юный волхв вошёл в раж охотника преследующего добычу.
Небесное светило подкатилось к полудню. В конюших рядах Дима сразу приметил косого мужичка подле гнедого красавца. По́том обливается, рукавом утирается, а от коня ни на шаг. Слепни кружат, ужалить товар норовят. Мужичок их веточкой отмахивает, укусить коня не даёт. Нежные слова гнедому нашёптывает, успокаивает.
— Свирид, какой же знатный у тебя аргамак! — восхитился Мотра.
Мужичок погладил гнедого и скупо, без расхваливания, процедил:
— Самые выносливые и неприхотливые. Персидский царь на таком перед войском выезжает.
— Эх, да не каждому с его норовом совладать! — ахнул Мотра.
Гнедой, словно понял, что речь идёт о нём взбрыкнул и грозно заржал. Свирид ловко приструнил коня.
— Тише Манас, тише… Шли бы вы… Не любит он… Зевак таких как вы не жалует…
Грубость мужичка поразила Диму: подобное услышать от продавца невероятно. Мотра назвал его по имени. Знакомы. Старые счёты? Свирид сдержался, чтобы не сказать нечто более жёсткое, а слово «таких» прозвучало с явным оттенком ненависти и даже призрения. О ком это он? О наниках? Откуда столько злости? Дима приметил верёвочку на шее мужичка. На подобных обычно крестик нательный носят. Но поручиться, что перед ним христианин Дима не мог. Кротость и смирение, вот первые добродетели православных.
Мотра же всё «проглотил» и вида не подал, что ему что-то не по нутру. Он спокойно произнёс:
— Хорошо, что не объезжен. Я давно ждал, когда такой дивный конь у тебя появится.
— Ты любитель пеших прогулок, всем известно! — огрызнулся Свирид.
— Подарок искал княжеского толка, — Мотра протянул туго набитый кошель, — приведи к моему двору.
Свирид сменил гнев на милость, взял кошель, даже выдавил кривенькую улыбку:
— Благодарствую.
— Располагаешь ли ещё чем-то, что пытливо было бы уму моему? — невзначай приглушённо спросил Мотра, любуясь покупкой.
Острые хитринки заплясали в очах косого мужичка, сроднив его лисьим выражением с пронырливым пройдохой.
— Чем же любопытненьким подивить мудрого человека? — с издёвкой спросил Свирид. — А! Есть! Как запамятовал?! Намедни сон меня кошмарил. Будто змейка из моего меньшего перста, прям из-под ногтя высунулась. Тоненькая. Блестящая. Вёрткая. Ох и гонялся я за ней… Насилу изловил. Выдрал из перста, да и размозжил! Скажи мне, мудрый человек, что сон сей предвещает?
Дима увидел, как сильно сжал губы Мотра, и вмешался:
— Позвольте мне?
Мотра небрежно махнул и Дима, получив согласие вступить в беседу, участливо сказал:
— В каждом из нас есть зло. Заложил его Творец, чтобы отличать могли мы доброе от худого. Но зло черно по сути. Не хочет в ноготке отведённом сидеть, желает всем обладать: захватить и плоть, и разум, и душу. Уничтожена змейка, стало быть, падёт зло, не одержит в испытании верх над добрым сердцем, не сгубит душу.
Устыдился Свирид. Сдуло спесь. Потупил взор. Вздохнул. Дважды кашлянул, привлекая внимание Мотры, и приглушённо поведал:
— На площади после заката преславное представление намечается. Помост заезжие скоморохи уж сколотили. Никто не пропустит веселья. Никто.
Дима уловил ударный акцент на повторном слове «никто». Мотра достал второй кошель. Перебросил его из ладони в ладонь.
— Таки все? — Мотра буравил испытывающим взглядом.
— Вот те крест! — Свирид осенил себя крестным знамением.
Лучезарная улыбка озарила Мотру. Он подбросил звонкий кошель. Свирид без особой охоты поймал вознаграждение и, сдвинув брови, сквозь зубы предостерёг:
— Не всякое должно стать явным, иначе твой бесконечный век превратится в бесконечную пытку.
Мотра чуть заметно кивнул и, приосанившись, как ни в чём не бывало, пошёл в обратном направлении, а Дима, устремившись за ним, лихорадочно разбирал услышанное: «Это только кажется, что все заняты обывательскими разговорами да торгом. Все про всех всё знают. Каждый уж слыхал, какие кому посадник задания выдал. Наверняка есть и слухи о причастных к хищению. Но информация есть не у всех. А те, кто владеет, по неким идейным соображениям может не поделиться. Итак, ориентировка получена. На представлении будет тот, кто имеет отношение к пропаже тысяцкого или что-то знает о случившемся». В целом всё встало на свои места. Но угроза, произнесённая в конце, не вскрылась, Дима трактовал её двояко: то ли не суй нос в чужие дела, то ли не упоминай о моём участии. Что конкретно имел в виду Свирид, осталось загадкой.
Глава 19
Погружаясь в ночь, площадь сверкала факелами, махала цветными флажками, гудела гусельными трелями, свистела флейтами. Царило неистовое оживление. Уставший от будничных трудов люд предвкушал зрелищ. Собралась на праздник и знать. И богатые, и бедные выстроились подле высокого помоста. Пешие плотно обступили конных и крытые носилки. На площади яблоку негде упасть. Крыши, галереи, окна купеческих и казённых палат, тоже облепили зрители. Только юркие мальчишки-торговцы сладостями продолжали корпеть, выкрикивая наперебой:
— Медовые коврижки! Леденцы на палочках! Царские орехи! Хрустящие заедки!
Труппа артистов разных мастей ютилась в размалёванных повозках, входом к задней части сцены, подперев торец постоялых палат. С телеги рядышком гремела разносортная музыка. Трубачи, барабанщики, гусляры. То и дело мелькали фигуры в пёстрых костюмах, выставляя декорации и добавляя факелы по периметру сцены. С минуты на минуту начнётся представление. К публике вышел трубадур и, медленно перебирая струны крошечной арфы, лирично затянул грустную песню. Толпа умолкла, внимая печальной мелодии.

Дима и Мотра намеренно прибыли задолго раньше других. Развлечение их не интересовало. Искали неприметное место, чтобы видеть собравшуюся публику, а не кривлянья заезжих комедиантов. К тому же, присматривали для себя такой укромный уголок, чтобы беспрепятственно покинуть площадь. Мотра поставил задачу. Дима принял к исполнению.
Юный волхв смекнул, что вычислить преступника будет совсем не просто. Поэтому с горячим рвением старался быть полезным. «Подозрительных личностей мы обязательно выявим, — думал он, — те, кому есть что скрывать, выглядят иначе. Грех как похищение человека, непременно отразится на лике злоумышленника, он не сумеет всецело отдаться веселью представления».
Обшарив закоулки площади, пока Мотра вёл светские беседы с лавочниками и купцами, Дима обнаружил чердачную коморку, слуховое оконце, которой выходило на площадь, точь-в-точь над повозками артистов. В торговом городе предоставлялся ночлег на любой карман, у расторопного хозяина всякая комнатушка приносила доход. Сегодня цены взлетели до небес, поэтому в самой проходной части города имелось свободное жильё, и нужная комнатка также пустовала. Мотра с удовольствием оплатил приют для чужестранца Димитриуса де Дроздовикуса. А уж как изъявлял радость такой удаче владелец, который обязал по безумной стоимости заплатить за три ночи вперёд.

Когда трубадур смолк и сменялся под овации со сказителем былин, стоявшие на ящиках у оконца в снятой комнатушке Дима и Мотра. Обменялись мнением.
— Передний ряд зрителей подсвечен факелами и изучен, но лиц остальных, что позади совсем не разобрать, — посетовал Дима.
— И не надо, — утешил Мотра.
Сердце Димы бешено застучало, соревнуясь в необъявленном первенстве сыщиков, он выложил ещё не осознанную версию:
— Посадник Изяслав!
Глаза Мотры прошиб попеременный тик.
— Продолжай, — по-кошачьи мягко попросил он.
— Зрители восторженны, а он как камень, ни разу бровью не повёл, ни единожды не засмеялся.
— Положение обязывает, да и о любовных страданиях трубадур горланил, какой уж тут смех? — осклабился Мотра.
Дима заупрямился.
— Нет. И ещё был момент, когда Изяслав даже осерчал!
Мотра надменно сообщил:
— Изяслав узнал кое-кого…
— Кого?
— Видимо того, кто вместо выполнения поручения смылся на представление…
— За ним! — спрыгнул Дима. — Он приведёт к Колояру!
— Но ты же не знаешь, кого преследовать, — победоносно заявил Мотра.
— Зато вы знаете!
— О, мой золотой, я даже знаю куда надо идти, ибо речь идёт о младшем дружиннике посадника…
— В гридницу! Там темницы!
— Сметлив, — похвалил Мотра, и добавил, — кроме того я уверен, что младой дружинник ослушался и остался тут, спрятавшись так, чтобы более не попасться Изяславу под грозные очи.
Снаружи внезапно стало тихо. Они приникли к окну. Публика затаила дыхание. Над головами зрителей по верёвкам акробаты с шестами пересекали площадь.
— Идём же! — скомандовал Мотра. — Лампу потушишь, перед тем как окажемся в проулке. Нас никто не должен видеть.
Схватив масляную лампу, Дима опрометью ринулся вон.

Давно Диме не приходилось так быстро бегать. На удивление Мотра дал ему фору, успевал на лету осматривать и тёмные подворотни. Этот пожилой мужчина бежал легко, без отдышки, чего нельзя было сказать о Диме. В правом боку кололо. Дыхание сбилось. Приходилось останавливаться. В который раз он пообещал себе выделять время на регулярные пробежки.
— Да где эти треклятые палаты?! — ошалел от нагрузки Дима, когда дорога устремилась вверх.
— Сажень пятьсот или боле, — прикинул Мотра.
Дима чуть не взвыл, пробежать ещё километр в горку выше его сил. Вдруг ему под ноги с отчаянным лаем кинулся пёс. Обезумевшая псина сбила Диму и помчалась дальше, а юный волхв откатился к двери и с размаху стукнулся головой. Во дворе раздалось шарканье и ворчание. Мутило, попытка встать не удалась, а хозяин уже гремел засовом.
Мотра отступил во мрак, шикнул:
— Нас не должны видеть! Возвращайся на площадь и жди меня! — он жёстко повторил, — жди меня!
И ушёл. В темноте улицы пару раз мелькнул его силуэт и растворился вдали как дым. Негодуя, что по глупой случайности пропустит вызволение тысяцкого, если оно вообще состоятся, Дима приготовился к встрече с побеспокоенным горожанином.
Дверь с тихим скрипом отворилась. Выпорхнула егозливая старуха в засаленном балахоне. Белые клочковатые пакли торчат из-под чепца — причёска «птичье гнездо». Похожа на свирепую фурию, готова устроить скандал из-за выеденного яйца. Она поводила по сторонам зажжённой лучиной. Несмотря на неприветливый вид, морщинистое лицо с бородавками уставилось слеповатым взором на непрошеного гостя вполне миролюбиво.
— Чего тебе?
— Да вот, шелудивый пёс опрокинул, — пожаловался Дима и, привстав, пообещал, — вы не беспокоитесь, я оклемаюсь скоро и уйду.
Она отхаркнула и, закрывая дверь, заворчала:
— И везут, и везут этих собак, будто своих мало. Заморских им подавай зверя травить. Цацкаются с пёсиками, а те удирают. Только люд пугают. Говорила же, привязывать накрепко надо. Никакого спокойствия соседям!
Когда старуха утихомирилась, Дима расслышал слева многоголосое щенячье повизгивание. Поблизости жил купец, промышлявший мохнатыми помощниками и вероятно к тому же занимающийся разведением охотничьих пород собак. Неожиданно в ладонь упёрлось что-то мокрое и холодное. Пёс вернулся.
— Погулял и домой пожаловал? — шутливо спросил Дима и, почесав шею, обречённо пробормотал, — а у меня нюх послабее твоего будет, мне ещё дорогу отыскать надобно…
И тут созрел незамысловатый план. Дима ласково подманил пса, погладил, взял на руки. Пошатываясь, он добрался до ворот купца и смело постучал. В обмен на беглеца Дима выяснил путь на площадь и уныло побрёл в указанном направлении.
Глава 20
Два дня и две ночи в прокопчённой тусклой коморке, выстланной против клопов листьями фасоли, Дима изнывал от пассивного ожидания. Думал отдохнуть и оправиться, раз уж такая доля выпала, да куда там, вволю не выспаться: тюфяк соломой колется, зной воздух жарит, треклятый ушиб ноет, а мысли отплясывают безумный хоровод. Какие только сомнения не одолевали юного волхва: «Выгорело дело, отыскал ли Мотра тысяцкого? Следит ли, проверяет, ослушаюсь или нет? А если Акелу себе присвоил или продал? И чего я его с собой не взял?! А как взять волка на прогулку по городу?! А вдруг Мотра мою котомку с магическими вещами захватил и пользу в них угадать пытается, да и попортит так, что не восстановить? А если он позабыл обо мне и подался куда-нибудь? А Чернаве что уготовано? Глеб, где же ты? Не сгинем ли мы с тобой, друг…».
Единственным утешением было то, что в оплату входил каждодневный кувшин с водой и утреннее питание. Скудная луковая похлёбка да ржаные горбушки, незначительно утоляли голод, но позволяли не протянуть ноги.
— Завтра утром либо вносить плату, либо съезжать, — отрешённо пробормотал Дима, следя за бледнеющими на потолке отсветами солнца.
Но тут явился Мотра. Строг, сияет, Димина котомка на плече.
— Как? Сладилось?! — подскочил Дима, стараясь не пялиться на котомку.
— Как здравствуешь? — изрёк Мотра, выражая спокойствием и серьёзностью, что не время для обсуждений.
Дима прикусил язык. С той ночи всё поменялось. Теперь за ними вполне могли и следить. Он витиевато ответил:
— Бывало и получше, да и похуже тоже бывало. На всё высшая воля.
— Да-да, всяко случается. Тебе бы переодеться, — Мотра кинул на тюфяк котомку и достал кошель, — в корчму зайди. Небось, на харчах тутошних исхудал, — он приблизился вплотную и, в медленном темпе звонко выкладывая монеты в Димину ладонь, в самое ухо бегло проговорил, — обожди чуток и выходи за мной вслед. Отужинай хорошенько, а как стемнеет, ступай якобы размяться, но сперва закажи пирог, да тот, что дольше других стряпать. Они должны ждать, что ты ещё вернёшься. А сам поспеши ко мне во двор.
— Заплутаю, — одними губами едва слышно прошептал Дима.
— Так и быть перехвачу. Как выйдешь из корчмы, сверни направо за угол и держись левой стороны. Идти недолго придётся. Усёк?
Дима кивнул, не решаясь повторять для сверки.
— Вот и ладно, — заговорил Мотра обычным голосом, — не скупись, переведи дух ещё ночку, а завтра посмотрю твой труд.
Благодетель ушёл, а Дима неспешно обмылся, переоделся в принесённые одежды точь-в-точь как на нём только чистые и, незаметно проверив, что все его сокровища в котомке целёхоньки, отправился на вечернюю трапезу.

Опустилась ночь. Редкие факелы освещали придрёмывающий город. Запоздалые прохожие перемещались торопливо. Пыльные улицы с жадностью задышали прохладой. Тонкий сладковатый аромат фиалок испускали сады. Знакомый запах теребил чувства. Дима отважно шагал по мостовой в полутьме. Минул несколько кварталов. Никого. На сердце трепетно. Ветерок лохматит волосы и едва остужает разгорячённое лицо. Ещё перекрёсток… Вдруг позади раздался цокот и грохот. Юный волхв обернулся. Быстро приближалась основательных размеров крытая кибитка, запряжённая парой приземистых сумных лошадей. Как только этот дом на колёсах протиснулся в узкую улицу? Не уступить путь объёмистой дорожной повозке нельзя — лошадь подомнёт или телега притрёт. Дима вжался в ещё заряженную солнечным теплом каменную ограду. Мгновение и он поравнялся с облучком. Неожиданно возница натянул поводья. Кони послушно встали. Полог приподнялся.
— Залезай!
Мотра собственной персоной, выглядывал из полумрака кибитки, прячась за спиной возницы.

— Зачем такая секретность? — спросил Дима, как только полог опустился за ним.
Но тут кибитка покатилась и он, едва не полетел на пол. Второе падение? Вот уж дудки! Судорожно размахивая руками, чуть не опрокинув светильник под потолком, Дима уцепился за подлокотник и, подпрыгнув в воздухе, завалился на средней жёсткости диванчик-сундук. Беглый взгляд по кибитке и непрошенная оценка не заставила себя ждать: по-домашнему уютная обстановка не вызывает сомнения — предстоит длительное путешествие.
— Куда подевалась твоя смекалка? — усмехнулся Мотра, черпая землянику увесистой ложкой из пузатого лукошка.
В лукавом вопросе слышалась опаска. Невольное трюкачество Димы могло привести к возгоранию, ведь в светильнике мерцало приглушённое пламя. Подвесной фонарь снаружи, свет которого лишь рисовал желтоватое пятно на холщёвой материи не позволял рассмотреть лицо Мотры, но по азартному тону Дима и без того знал, что карий глаз мудреца прямо сейчас отплясывает козлиную кадриль. Юный волхв собрался с мыслями и монотонно выдал:
— Господин мыслитель пожелал тайно покинуть сей град. Неужели с нами сам помощник посадника?
Дожевав, Мотра засмеялся:
— Димитриус де Дроздовикус, ты не прекращаешь меня удивлять! Тебя ничем не смутить! Только зачем же «тайно»? Ехать выгодно по ночам: днём пережидать пекло в тени. Так скорее цели достигнешь и лошадей меньше загонишь. В одном ты прав. Зачем разглашать свои планы? Пусть будет отрыв. Если кто и спохватится, то меня уже не догнать.
— Если так, то где мои спутники? — спросил Дима, имея в виду Акелу и Чернаву.
— Мы к ним скоро присоединимся, — заверил Мотра. — Обоз за городом давно ожидает. Девчонка и зверь там.
— Куда мы отправляемся?
— Сейчас ты сам ответишь, кто куда отправляется, — впечатлил Мотра новой шарадой. — Помнится, ты обещался лихой прытью, аки белка с орешками справляется, отыскать тысяцкого. Так?
Дима понурился:
— Так.
— В обмен на услугу просил сопроводить в Глебург. Так?
— Так.
— И что же получается, я без тебя Колояра отыскал да и вызволил. Так?
— Может и так. Я тысяцкого пока не видал! — огрызнулся Дима, чувствуя, куда клонит Мотра. — Новые условия выставить желаете?
— Дошлый малец, — закивал Мотра, — да норов молодецкий поубавь, а то милости тебе моей не видать.
Дима выдохнул: «Не высадит. Я ему нужен, в ином случае меня бы тут не было. Но делать надо всё по уму». И приняв благодарный вид, юный волхв благоразумно извинился.
Довольный Мотра хмыкнул:
— Итак, я предлагаю тебе стать моим наперсником.
Юный волхв снова напрягся:
— Что вы хотите?
— Если согласен, то ты вместе со мной совершишь кое-какую поездку…
— Обоз направляется в Глебург? — перебил Дима.
— Да, мой нетерпеливый.
— Но не сразу?
— Верно.
— Что вы задумали?
— Ты согласен?
Выбор не из лёгких. Подвязаться неизвестно на что. Юный волхв ощутил, что на спине проступил холодный пот. Он тихо, но твёрдо произнёс:
— На всё воля свыше. Я согласен.
Мотра потёр руки и подсунул Диме лукошко с земляникой:
— Угощайся и внимай.
Покорно приняв ягоды, Дима обратился в слух.
— Горыня везёт князю в подарок скакуна Манаса. Это то, что всем сказано. И то, что ведомо ограниченному количеству лиц — в одной из кибиток Колояр. Он отощал, рубцы кровоточат… Уход требуется, невзгод дороги не перенести может. Потому в одном обозе с конём. Подарок же не измождённым надо бы князю доставить. Идут они прямо и плавно. А мы с тобой налегке излучинами пошустрее поскачем. Прибудем в Глебург в один час обоими обозами. Их путь степь да леса, наш — грады да веси. Люд мне требуемо разный повидать, пообщаться, молву всякую собрать.
Дима воспользовался паузой:
— А что с тысяцким сталось?
Вздохнув, Мотра пояснил:
— Запрет он выставил на изменение торгового пути. От этого выгода заморской братии. А для нас обнищание. И без того град никак былых времён достатка не наверстает. Они товары пропихивать дальше хотят, разнюхать путь к Хвалынскому морю и на Восток. А у нас с арабами и персами свои интересы. Нам не надо, чтобы мира равновесие нарушилось. К тому же эти ещё подкупать народ начнут, лазутчиков своих расставлять. Негоже нам такое. Добру не быть.
— А у тысяцкого есть такие полномочия?
— Откуда? Князю о бесовских намереньях пригрозил доложить. Пригрозил и сгинул. Вестимо, что посадник замешан. Убить Колояра побоялся. Пытками усмирить желал. Покуда тысяцкий заперт, наглецы богатели, а град увядал. А тут запрос из столицы пришёл. Стало быть, была какая-то ниточка посаднику неведомая, что хватится ктось Колояра.
— И что теперь? Погони ждать от Изяслава?
— За кого ты меня принимаешь? Я весточку посаднику отправил ещё до того, как из темницы тысяцкого подкупами вызволил. Так, мол, и так не представляется возможным установить причину исчезновения, ибо минуло премного времени.
— А Изяслав не сопоставит исчезновение тысяцкого и ваш отъезд?
Мотра покрутил головой:
— Стражи скажут, что по неосторожности стая диких собак в темницу заскочила и загрызла узника, ни единой косточки не осталось, токмо лохмотья уцелели.
— Поверит?
— Стражам хорошо оплачено. Да и куда сознаваться? Порешит их посадник, коли правду узнает.
Их оглушил пронзительный свист возницы. Послышался ответный.
— Вот и примкнули к обозу, — сообщил Мотра.
Дорога сделалась мягче и почти беззвучной: каменные мостовые остались позади.
Глава 21
Сухой ветер степей обжигал, слепил пылью, прятал небесное светило за рыжевато-серой пеленой, затянул в круговерть всё живое: травы жухли, речушки пересыхали, лошади спотыкались, люди куксились — протирали глаза и чаяли, когда же перестанут глотать песчинки. Только Мотра радовался нагрянувшему с утра ненастью, приговаривал: «Ах, суховей родименький расстарался! В этакую распояску погони не ждать!».
После обеда обоз укрылся в овражке с лесочком. Кибитки впритык втиснулись меж кривеньких деревьев. Распряжённые лошади сбились в единый табун и жадно припали к ручью. Подменные кони выглядели не менее угнетённо. Лишённый сна жарой, ухабистой дорогой и заумными разговорами, осоловелый Дима, пошатываясь, обошёл стан. Мотра не обманул, в одной из повозок, которая судя по обилию лекарственных трав, использовалась как аптекарский склад, юный волхв обнаружил дремавшую Чернаву и бодрствующего Акелу. Бальзамический крепкий дух, если не отбивал полностью, то как следует заглушал запах волка. Акелу вдобавок умастили розовым маслом. И он благоухал как царский розарий. Хитрый прищур янтарных глаз говорил о том, что в отличие от хозяина, несмотря на плотную амбре-завесу, он давно почуял, что они вместе. Юный волхв нежно улыбнулся, потрепал мохнатого друга за загривок и удалился.
Разморённый Дима заполз под головную кибитку. Его преследовал приторный аромат роз. Пришлось даже руки травой натереть. Устранив пахучую помеху, Дима забылся беспробудным сном, не дав развиться внезапно взыгравшим думам: «Налегке проскочим. Ага, как же. Более дюжины до верха гружёных тюками кибиток. Зачем так много? А в продолговатых ящиках что? Почему замки навесили? От кого и что за имущество рать обозная защищает?».

Вспомнил Дима о непонятных ящиках, когда в сумерках выдвинулись в путь.
— Что везём? — без обиняков спросил юный волхв.
Карий глаз мудреца задёргался сильнее обычного. Мотра отодвинулся в самую темень, куда не доставал ореол светильника и с усердием принялся раскладывать и развешивать тысячелистник и красную ромашку: борьба с мошками да комарами как будто всецело его поглотила. Но бросив косой взгляд и заметив, что Дима всё ещё ждёт ответ, он сквозь зубы процедил:
— Дары. Без даров в гости никак нельзя соваться.
Декабрьским морозцем повеял ответ, Дима не рискнул дальше расспрашивать.
Вдруг Мотра картинным жестом хлопнул себя по лбу:
— Доставай-ка Свиток! Погляжу как творение твоё применить!
Внутри Димы что-то дрогнуло. Опять этот обжигающий морозец. Юный волхв отвернулся, завозился с котомкой.
— Сейчас, сейчас…
— Не торопись, ночь долгая…, — сардонически проговорил Мотра, как если бы профессор нерадивому ученику, не взыскивая особых надеж к его прилежанию.
«Он издевается надо мной?! Приручает?! — кипело у Димы, но случайно коснувшись макинтоша предка, он успокоился, — проверяет зрелость! Испытывает в какой мере я уравновешен, подвержен ли я юношеским всплескам нетерпения, умею ли совладать с гневом в нужную минуту. Ха! Не на того напал!».
Дима развернул Свиток и подчёркнуто уважительно произнёс:
— Какой из символов Древа мудрости вас наиболее привлекает, с того и начну.
Ход любезности удался. Мотре польстило такое обхождение. Он смягчился: взыскательный вид испарился, оседлало любопытство.
«Как же он падок на лесть, хоть и мудрый человек! Я бы на такое ни за что не попался!» — усмехнулся про себя Дима.
Мотра указал на «распахнутое око»:
— Об этом потолкуем.
— Не всякий раз верь очам своим…
— Сомневайся!
— Да, — лаконично отозвался Дима и кротко продолжил, — глаза это зеркала души, но и они способны ввести в заблуждение. Иногда ведь и самому человеку неизвестно как он поступит, ибо порой слова разняться с делом, так как разум велит расчётливости дать первенство, а сердце тянет в другую сторону — взывает проявить любовь, жестокости избежать. Мы способны думать одно, говорить второе, делать третье. Куда уж тут разобраться в чужих помыслах, если собственные желания и действия в узде сдержать не удаётся.
— И в чём же глубина сей мудрости?
— Сосредоточить ум в сердце.
— Спорами с самим собой не отыскать верный путь… То ум верх одержит, то — сердце. Тогда каждый раз требуемо устранить внутренние прения до того как приступать к решениям. Очиститься от предрассудков, охладить голову. Разум обязан договориться, а не совладать с чувствами и уж потом, пропустив через себя сложность очередного препятствия, озвучивать намеренья, которые собираешься осуществить. Тогда-то последовательным и прослывёшь!
Дима еле сдерживал улыбку взыгравшего самомнения:
— Это только кажется, что спор внутренний вечен. Он будет возникать, и возникать, якобы всего не предусмотреть. Но это не так. Однажды поместив ум в сердце, всё становится прозрачно. Нет тайной завесы. Нет лукавства аргументов, которыми убеждает разум. Нет перетягивания каната хотений. Нет метаний. Однако нужно хранить сердце от страстей. В этом главный подвиг.
— Смотреть сердцем, — заключил Мотра.
Истошный девичий вопль разорвал ночную тишину.
— Чернава?! — Дима отбросил Свиток, рванул полог.
Но не смог сделать и шага — бульдожья хватка сковала его как хрупкого котёнка. Мотра, не отпуская плечи Димы, приказал:
— Сядь!
Язык прилип к нёбу. Дима хотел сопротивляться, но не мог. Мотра обладал силой. Не человеческой силой.
— Там, там…, — промычал Дима.
— Разберутся! — осёк Мотра.
— Но?
Мотра откинул его на прежнее место, преградил выход и, негодуя, просипел:
— У каждого свой долг.
Снаружи суматоха. Тревожное ржание напуганных лошадей. Крики. Мелькают факелы. В покое следить за театром теней внутри кибитки невыносимо. Пот льёт ручьём, дыхание участилось, сердце готово выпрыгнуть.
Нутро Димы колыхало огнём: «Почему Акела молчит? Ранен? Вступил в схватку?!».
И тут всё разом стихло. Привычное щёлканье кнута и кибитка со скрипом тронулась. Дима удивлённо вытаращился на Мотру, а тот брезгливо фыркнул:
— Придорожных глупцов проучили.
Новый стук копыт. Мотра выглянул. Полный доклад конного посетителя Дима не расслышал, но отчётливо уловил, что нападение разбойников отбито без потерь. Волнение, однако, не отпускало. Требовалось подтверждение, что с Акелой и Чернавой всё в порядке.
Бледный Дима чесал шею и потирал грудь, когда Мотра уселся напротив. Мудрец поглядел внимательно и как-то разом обеспокоился:
— Хлипок ты, что ли малец?
Дима понял, что выпал шанс, который нельзя упустить и притворился объятым страхом:
— Щемит что-то, сжимает не вдохнуть, пальцы немеют…
Реакция Мотры сродни порыву вихря. Подхватил Диму, сунул бревном под мышку и на ходу выпрыгнул. Промчался вдоль обоза. Заскочил в аптекарскую кибитку. Отыскал бутыль. Откупорил. И приговаривая: «Вот и кислая водица пригодилась. Монастыри — колыбель знаний, не зря лечцы у них учатся», споил Диме жидкость по вкусу похожую на миниралку.
Не прошло и пяти минут как они воротились в головную кибитку. Привязав у изголовья Димы мешочек, от которого веяло сухим чабрецом, Мотра велел отдыхать. Дима послушно растянулся на постели и закрыл глаза. Он добился своего. С Чернавой и Акелой всё хорошо. Девчушка причёсывала волка, когда они нагрянули за лекарством. Но с этого момента пара неясностей не давала юному волхву покоя: «Мотра силищей обладает чрезмерной. Наники все такие? Что-то в этом отеческом радении кроется. Но вот что?».
Глава 22
После ночного происшествия Дима заметил, что Мотра не сводит с него глаз. Вообще мудрец этим утром выглядел несколько возбуждённым, то и дело поглаживал и приглаживал себя. Одежду сменил и ему велел. Юный волхв пытался хоть что-то выспросить, но напрасно. Мотра погрузился в размышления и приходил в себя лишь тогда, когда Дима намеревался куда-нибудь отлучиться. Справляя нужду под контролем Мотры, Дима даже предположил, что после нападения разбойников, он сделался куда более ценным наперсником, чем ранее.
Этим утром всё было иначе. Сухой воздух сменился свежим и влажным. Обоз на привал остановился на широком берегу то ли солёного озера, то ли полупресного лимана. До поселения рукой подать: крыши торчали из голубоватой дымки по другой стороне водоёма, где примыкал поросший дубом холм. Восточный безлесный склон колыхался злаковым разнотравьем. Защищённый от зноя уголок расслаблял мышцы и внимание. Вялость и лень накатывала на всех, но передышку получили только кони. Люди же сновали туда-сюда. Вместо приготовления еды на кострах, мастерили низкие настилы, подле которых мостились на муравную дернину. А местные жители несли и несли угощение. По центру восседал Мотра. К нему подходили почтенного вида мужи. После короткой беседы, они усаживались за общий стол. Дети поодаль облепили цветущие полянки. Чернава участвовала с местной ребятнёй в сборе цветов для венков. Дима подслушал, что сегодня чествуют ловцов. Это объясняло обилие рыбной снеди. Говорили все приглушённо. Царило некое напряжение. Вот-вот что-то произойдёт. И это случилось в тот момент, когда Дима меньше всего ожидал.
Юный волхв по научению Мотры присел поесть поодаль, позади кибитки и оттуда всё разглядывал. Набивал рот кусками отменного рыбника и, запивая квасом, степенно пережёвывал. Как вдруг с неприметной для публики стороны к нему приблизились Мотра с Акелой. Мохнатый товарищ с невозмутимым видом держал в пасти Свиток. А разноокий мудрец принёс скрутку светлой ткани. Когда это они спелись?
— Надень, — тихо, но требовательно попросил Мотра, развернув свёрток.
Дима, чуть не подавившись, уставился на плащ-корзно облачного цвета, расшитый белым по белому. Подобные накидки могли позволить себе зажиточные купцы и князья и то надевали такую красоту лишь «по случаю». Плащ до пят выглядел драпирующим элементом одежды, совсем непригодным для повседневной носки. «Уж не жертвенным ли бараном меня сделать хотят?!», — тяжко подумалось юному волхву. Прочистив глотку, он протяжно проблеял:
— А-а-а за-а-а-чем это?
— Ты мой наперсник. Не забывай. Делай, что говорят.
Хоть на душе и заскребло, Дима подчинился, успокаивая себя тем, что одёжа вполне приемлемая, растительный орнамент, может быть, не предвещает ничего дурного.

Они прошли на пригорок, где терновые кусты стояли колючей живой изгородью. Приветливый мягкий баритон Мотры разнёсся по берегу:
— Други мои, вот же он — Димитриус де Дроздовикус! Вы просили, и я явил вам его!
Ни звука. Только рыба плещется, жужжат шмели. Собравшаяся толпа смотрит с благоговением: мужчины с почтением, женщины с восхищением, дети с обожанием. Дима сглотнул. Смущенно озарился. Что это такое? Он упёрся вопрошающим взором в Мотру.
— Порази же нас своей мудростью, — попросил Мотра. — Захвати умы, что внемлют к тебе! Представь на свет Свиток!
Щёки юного волхва зарделись, нутро раздувал смех. Ему сделалось невероятно приятно. Жутко захотелось разить умностями, продлить ощущение сверх важности. Изящным жестом он попросил Свиток. Волк повиновался. Толпа ахнула. Набрав в лёгкие побольше воздуха, Дима провозгласил:
— Нынче праздник. Ловцов славим. А что есть их хлеб? Рыба, — Дима развернул Свиток, ткнул на примитивный рисунок из двух скрещенных дуг, — рыба вольна жить в бескрайнем океане, нырять по волнам, а ли до самого глубинного дна спускаться. Да при всей своей вольнице, не обходится она без сородичей. И человек волен жить, как вздумается. Странствовать неперестранствовать этот мир, даже если закадычные души найдутся. Не полон человек в одиночестве, а какой-то и вовсе пуст. Раскрывается человек лишь, когда в семье воплотится. Тогда только трезвость ума обретается, когда воспитывать и заботиться о потомстве начинаешь.
Покосились молодые на стариков. Те кивают: мол, правду сказывает.
Одержимого вида паренёк выкрикнул:
— А сам-то семьянин, коль назидаешь?
Дима нашёлся с ответом:
— Творец разными дарами нас наделяет. Кого учёностью одарит, кого ловкостью обращаться с камнем наделит, кому откроет тайны исцеления. Если вышло так, что речь как у наставника, то нельзя дар сей в себе хоронить. Обязан я им по уму распорядиться. Даром пришло, даром отдай. Сердце мне подсказывает, как поступить. Сердце я слушаю. И от сердца вам говорю.
Паренёк зыркнул на чернобровую девицу и глумливо прокаркал:
— А мне сердце подсказывает, что ты пустозвон!
Толпа охнула, а Дима считав взгляд ревнивца, благодушно изрёк:
— Бес вкладывает тебе это в уста. Но доброту не затмить. В каждом она заложена. Если кто обидел тебя, может ненароком. Может, правда для тебя тяжела или не узрел ты правду и торопишь события. Обожди, всё проясниться. Если суждено быть вам вместе, будете. А коли, нет, так возрадуйся. От неверного шага проведение отвело. На другой час счастье назначено.
Толпа ахнула. Поднялся рослый мужчина, миролюбиво, но с долей горечи высказался:
— Всё в точности описано. Есть у моего Егора причина на весь свет обозлиться. Сватовство накануне не заладилось. От ворот поворот получил. Благодарствую на добром слове. Пусть что суждено, то и случится, — он замялся, переминался с ноги на ногу.
Егор понурился, не уходил, мял край рубахи. Чернобровая тоже взор потупила, подбородок ещё немного и груди коснётся.
Дима поднял руку:
— Нет унынию! Весельем и потехою наслаждайтесь! И путь сети ловцов всегда будут полны!
Раздались радостные и хвалебные крики. Мотра проводил Диму и Акелу в головную кибитку. Корзно убрал в ларец и велел носа наружу не показывать.

Вечером перед отъездом Чернава надула губы и капризно вымаливала разрешение взять Акелу к себе в аптекарскую кибитку. Дима сопротивлялся больше из важности, нежели из вредности. Он ещё упивался свалившейся на него славой, отгонял подальше назойливую мысль о том, что, так же как и Мотра падок на откровенную лесть, так же поражён сладким тщеславием. Юный волхв даже не удосужился уточнить, что всё это действо значило.
Глава 23
На другой день с утречка новая встреча. Этот приём начался с прохладцей. Торговое селение с душистыми садами и ухоженными домиками полумесяцем обнимало лиман. Ниже среднего достатка, суетливый люд выказывал настороженность. Рассматривая встречных, Дима приметил, что многие глядят с опаской, стеснительно, малодушно и осерчало. Пришлым тут не рады, нарваться на неприятности не велика хитрость, пара пустяков перерастёт в столкновение. Гостей подобные им не привечают. Торг видать, скорее всего, со знакомыми ведут, чужаков не терпят. Дима подумал, что спать точно где-то в ином месте придётся.
На ярмарочной площади торговля и вовсе встала, когда обоз выехал к лобному месту. Из лавок собрались старики и мужики. Бабы увели детей подальше, попрятали. А те рвутся, любопытствуют. Любопытные мордашки в оконцах домов да под подворотнями мелькают.

— Выйдешь, когда позову! — прошипел Мотра, сунув Диме корзно, и вышел к людям.
Юный волхв, расправляя облачные складки, вслушивался. Площадь то рокотала, то роптала. Что же там такое Мотра им рассказывает? И тут зычно прозвучало:
— Димитриус де Дроздовикус!
— Звать изволят! — нервно хихикнул Дима и, прихватив Свиток, отправился блистать.
Он не спустился с кибитки: её облепила толпа. Дима поднялся на сиденье облучка, чуть сместив возницу. Сотряс скрученным Свитком.
— Здравствуйте, люди добрые! — раскатисто пронеслось над толпой.
Взоры устремились на Диму: пилят, буравят. Улыбку сохранить трудно, того и гляди толпа ринется. Хорошо, что не вооружены. Но их много! Все недовольны! И Акела им грозой не кажется и люди Мотры не стращают. Дима собрался с мыслями и, копируя уловку старенького школьного учителя, которому предстояло урезонить разбушевавшихся мальчишек, после громогласного приветствия заговорил отчётливо, но тихо. Хочешь, не хочешь, а надо напрячь слух и внимание.
— Молва идёт, что торговому люду есть что терять, потому-то он и ворчит на любое изменение, перечит почём зря. Предпочитает действовать по-старинке. Это не голый ловец с сетями. Тому всё в радость, любая новость в диковинку.
Толпа осклабилась. По душе пришлось сказанное. Мотра взобрался на облучок, встал позади у полога, не перебивает. Дима продолжил:
— И я так думал. Но так, да не так. Торговый люд сметлив и прозорлив. Нет ему равных в этом. А в чём основа прозорливости? Просчитать куда ветер подует. Раскусить как выгоду наверняка заполучить.
Дружно кивают сельчане, бабы с детьми возвращаются. Юный волхв следит за толпой и дальше сказывает:
— Раскусить, не угадать. Требуемо ум, где надо приложить, — он развернул Свиток, ткнул пальцем и спросил возницу, — что видишь?
— Ветка. Лавровая.
— Что сей символ значит? — обратился Дима к толпе.
Последовали выкрики:
— Пир! Победа! Награда!
— Кто не планирует свою победу, тот планирует чужую, — прагматично изрёк Дима. — Я всё сказал.
Мотра подхватил идею, пропустив Диму в кибитку, он зачастил:
— Нет продвижения, без нового шага, нет будущей выгоды. Здравым лавочникам и торговцам ли не знать о каком таком риске толкуем…
Мотра говорил и говорил, а Диму вдруг затрясло. Он пытался унять дрожь, но не выходило. Отшвырнул Корзно и Свиток.
«Чем я занят? К чему призываю? — колотил юного волхва пробудившийся от лести разум, — да таким образом и любую секту сварганить можно. Если взрослые так легко ведутся, то дети и подавно. Они ещё не овладели историческими знаниями. А если ещё и недостаточно опекаемы родителями так их легче лёгкого куда угодно заманить! На чью мельницу я воду лью? Чьё колесо поддерживаю?».

Им разрешили остаться отдохнуть и даже угостили. Дима с удивлением и благодарностью принял корзины едой. В кибитке заблагоухало пирогом с ревенем, сыром, свежими огурцами, козьим молоком.
В ночь обоз тронулся. За селением кони пошли резвее. Этого невозможно было не заметить, но Дима промолчал, беседовал с Мотрой исключительно на философские темы, раздумывая как бы выведать в чём конкретно заключается его наперсничество. А на остановке перед рассветом юный волхв проверил догадку.
Так и есть, ящиков стало меньше. Груз весит легче, скорость коней выше. Не удержавшись от соблазна, Дима якобы сгружая корзины из-под еды, попытался в кибитке с дорожным скарбом вскрыть ножом запирающее устройство. Но механизм не поддался. Если бы Мотра и его люди не следили постоянно, и было больше свободного времени, то Дима обязательно расковырял бы замки и забрался в ящики.
Глава 24
Дима увидел церковь. Самую маковку. Это определённо православный храм. Пологий холм богатый порослью, подле которого обоз остановился дневать, не позволял разглядеть лучше, прятал округу в разлапистых ветвях кустов и низкорослых деревьев. Дима уже присматривал дерево повыше, тайком отдалившись от вездесущих надсмотрщиков, но тут, откуда не возьмись Чернава. Пристала как банный лист.
— Дождик под утрецо прошёл, давай грибочков наберём!
— Тебе что еды мало? — поразился Дима её настойчивости.
— Хочу грузди! Повезёт, белый гриб найдём или рыжики!
— А мне поспать охота!
— Ну, ты же не спишь?
Дима забубнил:
— Не пойду, отстань. Вот зачем по кустам сырым лазить? Роса пусть хоть немного сойдёт. Может быть потом, если не лень будет…
— Не валяй дурака! — она хмыкнула и с укором произнесла, — не пренебрегай! Я за твоим волчишкой день-деньской приглядываю, блох ему чешу-вычёсываю.
Что после такого скажешь? И Дима согласился.
— Только недолго, — проворчал он. — А Акела чего не с нами?
— Дрыхнет, — отмахнулась Чернава и поскакала, размахивая корзинкой.
Ничего не заподозрив лихого, юный волхв пошагал по нехоженой тропинке, которую выбрала шустрая девчурка.
Кушири. Колючки. Солнце в про́реди проникает, сушит. Перегной скудный. Откуда тут грибам взяться? Им тепло и влага нужна без палящего жара.
Застонал Дима:
— Вот зачем я тебя послушал? Где ты грибочки разглядеть умудрилась? С чего ты взяла, что они тут вообще есть?
— Вижу! — приглушённо вскрикнула Чернава, указав куда-то в заросли папоротника.
Юный волхв неспешно полез под куст, куда юркнула Чернава. Шелест. Хруст. Дима внезапно распластался. Попытался подняться и понял, что застрял. Вперёд. Назад. Тщетно. А сарафан спутницы скрылся из виду.
— Чер-на-ва! Чер-на-ва!
Как в воду канула. Дима покрутился ещё. Напрасно. Только одежду изодрал, да руки исцарапал. Запыхтел недовольно, задумался: «Так не бывает. Это просто кустарник. А меня как будто что-то держит… Западня!».
Дима изогнулся, поглядел по сторонам и захлопал глазами от удивления. Гроб-плетёнка! Шершавые, не очищенные заострённые колья вонзились глубоко в землю, намертво его пригвоздив. Глубокий вдох, медленный выдох. Юный волхв прислушался. Голоса. Тонкий, спокойный. Это Чернава. Второй грубый, порывистый. Её пособник? Что за игру они затеяли? Игра! Это игра!
Юный волхв расхохотался и крикнул:
— Чернава, миленькая, отпускай! Сдаюсь!
Мелькнул подол сарафана. Девчушка вернулась, но встала таким образом, что не увидеть — шею Диме так не вывернуть.
— Ну, ты и выдумщица! Отпускай уже! У меня руки и ноги затекли!
Ответ Чернавы оглушил.
— Рано.
— Как это рано?!
— Если сейчас отпустим, то ты улетишь.
— Что? Что за глупости?!
— Не надо бояться.
Диме сделалось дурно. Что происходит? В глазах на мгновение потемнело от злости и беспомощности.
— Ну, я тебе задам, когда выберусь!
Он пригладил перед носом траву, удалил камушки, упёрся лбом и ладонями в сырую землю. Пальцы побелели от натуги. Дима сжал зубы и оттолкнулся, что было силы. Ловушка пошатнулась. Ещё рывок телом вверх. Показались белёсые концы кольев. Дыхание участилось. Ещё рывок и свобода! Но тут что-то тяжёлое с треском грохнулось на клетку и колья как нож в масло вернулись на прежнее место.
Простуженный бесстрастный голос начисто отмёл дальнейшие попытки выбраться:
— Ещё раз так сделаешь, тебя расплющит.
Девчушка поддакнула:
— Каменюга грохнется. Не дёргайся!
«И эту безобидную крохотку я хотел защитить?! Наобещал ей с три короба! И в Глебург и родителей сыщем! — рассвирепел Дима и поклялся, — да чтоб я ещё раз кому-то что-то обещал без предварительного анализа! Да ни в жизнь! После сего только сдержанный прагматизм! У каждого своя правда. Разглядеть истину и не попасть в беду поможет логика. Сначала изучи вопрос, а потом уж лезь в драку!». Мысленная тирада иссякла. Помолчав ещё немного и, намереваясь хоть что-то выяснить, юный волхв осведомился:
— Чего вы хотите?
Щебет Чернавы взбудоражил.
— Все только о тебе и говорят! Бочанцам тоже охота с тобой свидится! Я же говорила, что их покажу!
— Что говорят?
— Ты не просто кудесник. Ты вольный кудесник! Ты Крылатый!
— Это же сказки?! — содрогнулся Дима.
Чернава присела рядышком, зашептала неистово:
— О тебе земля слухами полнится! Собратья донесли, тавры о тебе заговорили!
Упоминание о таврах, всколыхнуло неприятный вывод о возможно грядущей войне. Дима отчаянно запротестовал:
— Что могут рассказать эти безумцы?!
— А то, что я сама в бурю видела! — весомым аргументом пришибла Чернава.
— Ты говорила, что кудесники запрещены Сводом законов. Погибели моей желаешь? — попробовал разжалобить Дима.
— Книгу не раздобыть. Топят ей печи. А то бы проверил, что нет такой казни. Запрещены, не значит, что жизни лишат. Какой же князь кудесниками разбрасывается? А вот я тебе муравьёв за шиворот насыплю, если сговорчивость не проявишь! Меня простили за побег, тока потому что ты драгоценный на моём пути встретился!
Сглотнув, Дима напрягся. Девчушка дивный чуланчик тайн и многое о нём знает. Пособник её помалкивает, но видимо тоже уже в курсе многого. Ещё кто-то прибудет. Одна надежда на Мотру. И Мотра не подкачал. Пахнуло розой. Акела! Земля завибрировала, заходила ходуном — десятки пар ног маршируют. Весь обоз с собой Мотра привёл что ли?
Чернава подскочила, заскулила как щенок.
— Не успели…
— Не ной, — успокоил сообщник. — Сговорятся.
Она запрыгала. Дима предположил, что подоспел тот, кого они ждали. Из кустов высунулась морда Акелы. На шее верёвка. Концы обтрёпаны, размочалены. Разгрыз.
«Вот как он дрых, значит! Привязала тебя Чернавушка! — досадовал Дима. — Теперь ты меня, кумушка, не обманешь! Веры тебе более нет! Как же слово после этого сдержать? Как вернуть тебя родителям?».
Загремели голоса. Брань. Вмиг тишина и только двоих речи слышатся. Переговоры ведут. Дима негодовал и изнемогал от любопытства и дискомфорта.
И вот она — относительная свобода. Клетка убрана. Юный волхв отряхнулся, размялся. Постыдный плен не позволял вскинуть голову. Он присел к Акеле, рыхлил шерсть мохнатому другу, прятал за ним лицо. Внезапно все заторопились. Мотра хлопнул в ладоши:
— Вот и ладненько! С прибытком всех!
Сдавленный злорадный смех собравшихся занозами вонзился Диму. Увлекаемый неизвестно почему счастливым людом, юный волхв вернулся в обоз.

Акела продолжил путь в лекарской кибитке один. Чернава, не попрощавшись, осталась у Бочан. Дима недолго раздумывал над её поступком, обоз направился в церковный двор, и юному волхву стало не до разгадывания девчачьих капризов.
Глава 25
Трёхапсидный храм из плитняка, булыжников и ракушечника мог бы вместить полсотни человек. Широкое подворье и того больше. На удивление не имея изгороди, складывался особый почти семейный уют из опоясывающих храм деревянных домиков: келий, погребов, ледников... Жёлтыми змейками от святого места на зелёной горке расходились тропинки. С одной стороны златая степь, с другой морские дали сливаются с поднебесьем. Благоденствие и покой. Призыв на молитву: отзвук деревянного била и звон металлического клепала не тревожит. Они что старинные часы, часть размеренного быта.
Солнце запряталось в кудрявые облака, словно готовясь заснуть в мягкой перине. Птиц не сыскать на небосводе, щебечут исподволь в плотном кустарнике. Всё здесь умиротворяет. Заставляет молоточки будней уняться.
Вкушая вечернюю монастырскую еду за общим столом, Дима неосознанно вглядывался в величественное строение, бороздил взглядом прицерковное кладбище. Две неспешные фигуры, прогуливающиеся между грядками с лекарственными растениями, избегал, искал успокоение. Пусть себе хитрюга-мудрец ведёт очередные переговоры. Дима вздохнул, метнул взгляд на соседей. Люди Мотры вкушали с аппетитом припасённое мясцо, болтали о пустяках. Для них он не был чудным Вольным кудесником. Димитриус де Дроздовикус — это ширма, на которую реагируют лишь те, кому Диму театрально показывают в специальном облачении. Мотра проворачивает свои делишки. А Диме уготована роль пешки. Парадно-украшенной пешки.
Юный волхв отодвинул едва початую чашу с овсяной кашей. Голод обида вытеснила. Ни ключевая вода, ни студёный морс не могли затушить пожар негодования. Юный волхв прерывисто вздохнул и упёрся взглядом в ясноглазого старца в монашеском одеянии. Скрестив руки перед опустевшей плошкой, он наблюдал за Димой.
— Маешься, сын мой?
Смиренный старец располагал к общению.
— Есть немного…
— Однажды всякий покой обретает. Вон могила, — он кивнул на надгробный валун с орнаментом, который несколько возвышался над остальными, — он хоть и покраше остальных, да всё же те, кто в земле не любуются. Это для нас сделано, для живых, не для них. Им молитвы нужны за упокой.
— А кто там похоронен?
— Князь Ростислав Владимирович. Лето минуло, как почил. Бремя, тяготы о-го-го. Мы ему и в подмётки не годимся с нашими думками. А он до уныния не опускался. Хлопоты, хлопоты, а он мыслил мерить от нашего храма сколько сажен до Корчева. Там Храм Святого Иоанна Предтечи. Берега Босфора Киммерийского как-никак надзирать требуемо. Как всякий рачительный хозяин, князь обязан всё ведать о своих владениях.
— И как?
— Не успел.
— А ваш храм в честь кого?
— О-о-о! Почти полвека сей церкви. Сам князь Мстислав Храбрый, сын Владимира Красно Солнышко, дал обет перед битвой с касожским князем Редедей построить храм Царице Небесной.
— Богородицы церковь, значит, — рассеяно пробормотал Дима.
Эта информация не могла ни всколыхнуть сознание сына историка: «Рюриковичи! Что у нас сейчас получается — Киевская Русь главенствует? Наверное, рулит Великий князь из Киева… Стоп! Термин «Киевская Русь» предложен историком Максимо́вичем в XIX веке! Иван III-й был первым Государем всея Руси. До его затеи с объединением земель вокруг Москвы, каждое удельное княжество, что отдельное государство практически управлялось. Ладога, Великий Новгород, Суздаль, Чернигов, Смоленск, Углич, Кострома… Княжества постоянно дробили для наследников. Русские центры росли параллельно, самобытно! И кто доминант сейчас? И спросить неловко… Мало ли как вывернется… Как же всё запутано. Так, так, так, а если с точки зрения географии посмотреть, то до XII века Русью точно называли территорию от Белого моря на севере до Чёрного моря на юге и от Галича и Перемышля на западе до Волги на востоке. И столица вроде как Киев. Что ещё? Хм-м-м название «Россия» впервые встречается у Византийского Императора Константина Багрянородного. Он делил Россию на дальнюю и ближнюю… И кто кому подчинялся? Р-р-р! История в школьных учебниках и специализированных журналах как лоскутки! Историки трактуют через призму разношёрстных взглядов! Как собрать все эти осколки и осколочки вместе? Как узнать, что же было на самом деле?!». Сознание протестовало, отказывалось анализировать ненароком открывшиеся данные, юный волхв запарковал вопросы до лучших времён и обратился с просьбой, аккуратно перебив повествование старца:
— А не могли бы вы мне поведать чем Бочан занимаются?
— Тебе бы их самих расспросить… Но я так скажу — люд они богоугодный. Детей собирают, до ума доводят. Дело благое. Бездушные наники благодаря их усердию убивать своих нагулянных чад перестали, — он как-то странно усмехнулся, — Бочан не промах. Присоединятся к... к кому надо, не людом одним они богаты, под спудом многое приберегли…
Плечи Димы непроизвольно передёрнулись: «Чернава дочь наников? Да не-е-е, она вроде обычная девчонка… Со странностями, конечно, но вполне обычная».
Юный волхв уточнил:
— А где и как детей собирают?
Но престарелый собеседник не реагировал, он ушёл в старческое брюзжание, и Дима попробовал отделить зерна от плевел в не всегда связной речи.
— …попробуй дельный совет дать. Так сразу «Чего это указываешь?». Опала. Изгнание. Хорошо если есть куда сбежать, если средства имеются, а если нет? Только на Божью помощь уповать. Благо не перевелись люди верующие. Хоть и туго им сейчас, ой, как туго. За что же такая кара? Обернётся оно вам всё огнём очистительным! Ибо как сказал апостол Павел — «Бог поругаем не бывает», — он трижды перекрестился.
Диму покоробило от жуткого прогноза: «Война. Старец чувствует приближение войны».
— … кто во главе тому невдомёк как там края трепыхаются. Отцово добро делится. Науськивают те, кто под нечистым сгорбились. Невзгод ни для себя, ни для отчизны не чуется. Куда уж разглядеть что вдали, коли под носом на худое глядючи слепота одолевает. Улетучились в небытие истинные богатыри. Наша сторонушка нынче полна подложными статуями, сплошь кривлянье, — старец сбился, мимо проходили Мотра и пожилой, но крепкий инок, лицо его выражало крутой нрав, который шёл в разрез монашескому одеянию, по виду это был скорее неравнодушный политический деятель, нежели человек, посвятивший себя молитвам.
Дима перевёл взгляд на Мотру. Разноцветная пляска затаилась. Осанка помощника предводителя. Миру демонстрируется тревога за судьбу Отечества не меньше. Юный волхв вернул взор к старцу, а того и след простыл. И тут Дима решился на отчаянный поступок.
Он подобрал обглоданную кость. Ни у кого сомнений не возникнет — Димитриус де Дроздовикус идёт угостить ручного волка. Дима действительно прошёл к аптекарской кибитке. Отдал съестной презент Акеле, а потом когда окончательно стемнело, прокрался в ближайшую гружёную непонятными ящиками кибитку. На постое лампы не зажигались. Но маленький светильник не должен быть замеченным: юный волхв прятал его за котомкой.
Чураясь быть обнаруженным, Дима с опущенным пологом, терзаемый клейковатым потом, бесшумно ковырялся ножом в замке. Котомка на спине надета как ранец. Если придётся быстро покидать место преступления, чтобы не оставить следов, которые приведут к нему. Акела стоял в дозоре снаружи. И вот замысловатый механизм поддался. Мгновение и продолговатый ящик вскрыт. Дима скинул покровную ткань, раздвинул солому, подсветил… Метательные пики! Секиры одноручные и двуручные! Ножи всех мастей! Дима уже живее взломал второй ящик. Сферо-конические и куполовидные шлемы! Миндалевидные и круглые щиты! Да тут целое состояние! Столько железа в одном месте Дима ещё ни разу с начала злоключений не встречал. Юный волхв распечатал третий ящик и вытащил тяжеленную кольчугу. Прилаженные друг к дружке тысячи кованых колечек весили относительно немало. Такую броню без привычки не поносить. Были и лёгкие доспехи из кожи: наручи, поножи.
Дима заёрзал: «Мотра вооружает простой народ или воинов, умеющих обращаться с оружием?! Они берут снаряжение и встают под его знамёна или кого-то ещё?! На кого работает этот хитрец?! Каков же будет следующий шаг?!».
Дима вздрогнул. На входе копошение. Акела молчит, ни малейшего звука. Юный волхв онемел, перестал дышать, пульс участился, напряжение давит на перепонки. Бежать! Затушил огонь. Кромешный мрак. Шорох совсем близко. Запах соли, рыбы, тины. Глаза не успели привыкнуть к темноте, юный волхв не сомневался, что уже не один и размахнулся горячим светильником. Однако его правую руку кто-то ловко скрутил, пальцы разжались, светильник покатился.
Снаружи потасовка, возня.
— Ах ты червь плотоядный, ишь чего удумал! — извне изрыгал ругательства Мотра.
Спасение! Дима хотел крикнуть, позвать на помощь, но и тут его манёвр опередили: он получил слева удар под дых и отключился.
Глава 26
Качка. Заунывное поскрипывание дерева. Тошнотворная вонь прелой соломы и тухлых водорослей. Сознание не торопилось возвращаться. Тело распластано, затекло. В спину как будто горб давит. Да это же котомка! Правый бок согрет живым теплом. Дима нащупал онемевшими пальцами шерсть. Акела! Мохнатый товарищ рядом. Улыбнуться не удалось: губы сильно потрескались, даже малое движение причиняло боль. Юный волхв неожиданно для себя застонал. Но тут его окатили тёплой жидкостью. Пахнуло травами. Мак, лотос, что-то ещё… Смесь забвения. Дима погрузился в небытие.
Вновь пробуждение. Глаза будто засыпаны песком, не открыть. Качка прекратилась. Запах соломы изменился. Добавился аромат глины. Пахнет так, как будто угодил в отсыревшую саманную хату. Сквозь тонкую щёлочку между распухшими веками Дима разглядел округлую хижину. От прогретых стен валит жар. Сквозь дырявую крышу из веток голубизна неба. В воздухе чувствуются нотки йода, слышны крики чаек и далёкий шелест волн. Он по-прежнему где-то у моря. Акела?! Дима задёргался. Нащупал мохнатого друга. Это придало сил. Дима привстал. Затормошил Акелу. Затуманенный взгляд янтарных глаз.
— Живой! — проскрипел Дима.
Волк издал скулящий тихий звук. Юный волхв осмотрелся. Бурдюк! В таких кожаных флягах обычно перевозят воду. В них вполне помещается три-пять литров. Дима залил живительную влагу в пасть. Отпил сам. Глотки давались болезненно. Руки дрожали. Дима, бережно придерживая кожаный мешок, медленно отпаивал Акелу из ладони, сложив её лодочкой. Припадал к горловине сам. Они пили, пока не осушили бурдюк. Выдавив последнюю каплю, Дима обессилено повалился на замшелую циновку. Акела лизнул его в щёку и растянулся подле. Оба забылись глубоким сном.
Звёзды. Это не сон. Сквозь дырявую крышу на них взирали сияющие точки, щедро рассыпанные по чёрному небу. Дима погладил Акелу. Тот зашевелился. Тоже не спит. Юный волхв рефлекторно взял бурдюк. Тяжёлый. Кто-то осчастливил их новой порцией драгоценной влаги. Чуть с меньшей жадностью они потягивали воду, желая продлить блаженство.
И вот Акела ровно засопел, а юный волхв, подоткнув себе под голову котомку, предался рассуждениям, подстёгнутым неожиданным постом: «Всё нам даётся не зря. Любое, даже крохотное событие, это кирпичик в фундамент нашего характера, вклад в выработку мировоззрения. Эпизоды жизни будь то бытовые или критические — всё это частицы истории, истории индивидуума, житие отдельно взятого человека. Формирование личности индивидуально. Ни у кого нет стопроцентной копии. Творец создал нас по образу и подобию своему, но он необъятен, многолик, многосущен. Не постигнуть его замысел никогда. А нужно ли? Надо принять законы Вселенной и по ним жить. Не пытаться угадать, проскочить, перехитрить. Не выйдет. Пока не поймёшь урок, будешь возвращаться на тот же круг…».
Дима хмыкнул. Подобие улыбки. В глазах пощипывает.
— Никак… Иначе никак…
Он зажмурился. Вспомнилось раннее детство. Ему около пяти. Мама перед сном читает забавную историю из «Денискиных рассказов» Драгунского. Дениска спросонья не разобрал, что за ширмой его родной дядька храпит. Приняв дядю за рычащую собаку, мальчик пытался её утихомирить, бросал яйца, колеты, выкрикивал команды. Смешно. Весело. И мама хохочет, и папа, и Дима. Он спокойно переворачивается с живота на спину, но тут резкая боль пронзает руку. В травмпункте доктор вправил подвывих связок предплечья. Дима, как вышли из кабинета, запел: «Моя рука починена! Мне починили руку!».
Юный волхв улыбнулся. Он понял тот урок жизни. Доктор тогда сказал, что у всех детей слабые связки. И на вопрос родителей: «Как укреплять?», ответил: «Никак. Перерастёт». Так и здесь. Никак. Повзрослеть можно только через собственный опыт. Начитанность, только хорошее подспорье, формальная осведомлённость. Жизнь не обойти стороной, полностью не изучить за партой, её надо проживать, проходить курс обучения «в полях». Приобрести навыки теоретически не возможно, лишь практика даёт умения. А с подведением промежуточных итогов, работой над выводами, практика обогащается мудростью. Без анализа путь длиннее.
— Путь…
Чтобы настроить ясность ума и сосредоточиться на текущем моменте, Дима трижды глубоко вдохнул. Он уставился на самую яркую звезду и задумался: «Какой путь уготован волхву? Такой же, как и всем. Приносить пользу. Я должен совершить нечто нужное… Судьба подталкивает меня к этому. Не надо сопротивляться. Не надо пытаться что-то выяснить. Пусть всё идёт своим чередом, — внезапно память воскресила заплаканную Нежу, и сокрушённо пробормотав извинения, он поправил себя, — приносить пользу и не сеять пустые надежды, прежде чем открывать рот, тщательно обдумать то, что хочу сказать, слова не пустые звуки, они формируют пространство».
Загудел ветер. Через крышу дыхнуло свежестью морского бриза. Неужели? С каких это пор ветер ночью дует с моря на сушу, а не наоборот?
И тут Дима возликовал:
— Ух ты! Благодарю!
Природа совершила специальный разворот. Вывод одобрен. Юный волхв приободрился. Окинул взором решётчатое небо. Погладил мохнатого друга. Перебрал пожитки. Нож утрачен. Ничего. Дело наживное. Главное Акела цел, да три артефакта в сохранности. Дима улёгся. Думалось вольготно. Будто камень с души свалился. Такой лёгкости он никогда не испытывал. Что-то в нём поменялось бесповоротно. Как если бы переступил некий возрастной порог, обрёл уразумение иного уровня.
Такую же лёгкость Дима наблюдал у бойцов, вернувшихся из зоны спецоперации на Донбассе. Ребята, проходя ад войны с бесятиной, пробуждаются, восстанавливают дух русского воинства. Осознают ненужность «продвинутых достижений» Запада. Они одним своим видом будят других. На уроках мужества их живые рассказы рассеивают туманность, которой окутаны подвиги прошлого. Вот они настоящие герои нашего времени. Преемственность возрождается. Они пример. Страна оживает. Патриотизм снова в почёте. Очевидны враги. Не для всех пока всё кристально ясно и прозрачно, кто-то прозревает быстрее, другим требуется больше времени…
Рассвет застиг Диму в думах. Юный волхв, перетряхивая в памяти различные события, находил всё больше подтверждений правильности собственных размышлений. Внезапно пахнуло прохладой. Дима перевёл взгляд с потолка вниз. Дверь распахнута. На него смотрят двое. Умеренно смуглые, смоляные кудряшки. Вроде не греки. Язык незнаком: что-то среднее между французским и итальянским. Оба довольны, посмеиваются. Взгляды лукавые. Первый разбойничьего вида пожилой моряк руки потирает, второй — важный, моложавый глаза таращит, радостно кивает. В их непонятной речи Дима дважды уловил «Глеб». На сердце умиротворение. Дорогой верной следует.
Внезапно моложавый наигранно посуровел, погрозил указательным пальцем, резко высказался. Это не сильно обеспокоило пожилого. Он отвернулся, что-то прокричал. Подбежал босоногий пацанёнок с корзинкой светло-оранжевых грушевидных фруктов, поставил перед Димой и умчался. От моложавого к пожилому перекочевал тугой кошель. Сделка завершена.
Юный волхв прикинул: «Проныра заботу проявляет. Подход ко мне ищет? Типа, смотри, я могу быть добреньким. Интересно, он степенный покупатель или заказчик похищения? Узнать бы это предатель из стана Мотры решил заработать или посадник Изяслав разнюхал планы мудреца и, выкрав меня, насолил?». Но тут анализ отлетел на второй план. Дима оцепенел. Рабство? Внутренний голос успокоил. Не рабство. Очередной приступ постижения бытия. Новое испытание. Дима преобразился: «И я его пройду. Нет смысла сбегать. Я нарушил пространственно-временной баланс, мне и перепрошивать спутавшиеся связи Вселенской материи».
Дверь захлопнулась, а юный волхв был словно не здесь. Однажды на проповеди он узнал о Святом воине Иване Русском. Уроженец юга, казак служил в армии Петра Первого. В битве за Азов пленён турками и продан в рабство. Под пытками родную веру не предал. Не променял Христа, не принял ислам. Видя его небывалую непреклонность и радение в работе, сердце хозяина смягчилось. Над рабом перестали издеваться. Мусульмане выказывали почтение. Разрешили свободно перемещаться, а он молился и оставался при конюшне, отказываясь от излишеств. Иван выдержал посланное ему испытание. После смерти его тело отдали в храм. Сразу зародилось почитание. Случались чудеса. Спустя сотню лет после смерти, после разграбления и сожжения храма османами, выяснилось, что мощи Ивана невредимы. Больные молятся ему, прося об исцелении. А те, кто пал духом, обратившись к Святому Ивану Русскому, вновь приобретают силы и веру во спасение.
— Выдержу достойно, — поклялся Дима. — Даже в иллюзорных мирах Святые пребывают с нами. Смирение выведет меня к Глебу!
Юный волхв взял сочный плод. С опаской надкусил, ожидая, что фруктовая кислота опалит горло. Однако нежная мякоть со вкусом сливы и абрикоса, нотками айвы, черешни и яблочного джема вызвала небывалый восторг. После поста обычная еда всегда кажется вкуснее, а тут какой-то райский фрукт. Акела не разделил его упоения. С голодухи он отведал самую малость, а Дима с удовольствием уплетал за обе щёки.
Глава 27
Остаток лета и половина осени промелькнули как невесёлая улыбка радуги: цветные ленты гаммы грусти встали коромыслом и рассеялись, словно их и не было. Но Дима не сожалел, не думал о верности выбранного пути, томился, но ждал, доверился проведению.
Мушмула́ — любимое лакомство и яркое напоминание принятого в далёкой хижине решения в поле зрения появилась лишь однажды. Дима сохранил косточки из случайно обретённых фруктов. Тщательно перебрал, посадил самые крупные в глиняный горшок и скрупулёзно ухаживал. Проклюнулось всего три ростка, но сам этот факт окрылял. Быстро набирающие силу побеги служили зелёным утешением, когда данную клятву было невыносимо сложно держать и хотелось воспользоваться макинтошем или силой Вайю и улететь из тягомотного схола́зо куда подальше… Юный волхв воображал, что будет усердно служить в конюшне, возделывать поле, выполнять работу по хозяйству, но то, с чем он столкнулся, в сто крат отличалось от наивных фантазий о предстоящей проверки на прочность.
Вблизи греческого поселения Феодосия, в бутовых серых стенах зального типа обители на возвышенности у берега моря, расположилась школа для мальчиков — схолазо. В ней пестовали и просвещали выходцев из благородных и полублагородных семей колонизаторов Крыма. Воспитанников учили хоровому церковному пению, считать, писать, читать. Преподавали азы геометрии, географии и астрономии. Одевали под стать себе: в одинаковые до середины голени туники из неокрашенного желтовато-белого полотна, которое тут же ткали престарелые послушники; и крепиды — низкие кожаные сандалии с обвязкой вокруг щиколотки. Обувь тоже изготовляли в обители. Причёски позволяли двух видов: длинные волосы в подражание сыну Божьему или выстригали «гуменцо» — символ тернового венца Христа Спасителя. Дима выбрал первый вариант и позволил остричь себе волосы полукругом, тем самым сровняв отросшую шевелюру и придав ей ухоженный вид. Кормили в основном блюдами из овощей и рыбы. Провизия, помимо щедрых даров отцов воспитанников, поставлялась селянами как подношение или в обмен на льняное полотно или другие изделия рукоделия. Греки-колонизаторы бодро торговали с метрополией сельдью и зерном и жили в достатке, потому и школа не бедствовала. За нарушение дисциплины предусматривалось наказание. Серьёзный проступок — в ход шли розги или плеть, мелкие провинности «лечились» трудотерапией.
Одежда юного волхва не впечатлила, даже несколько выбила из колеи. Он чувствовал себя малышом, который удрал от няньки, позабыв надеть штанишки. Вероятно, греки считали этот предмет мужской одежды признаком варварства или попросту, таким образом, сокращали издержки. Привыкание наступало долго. Из преимуществ: туника не стесняла движений, быстро сохла, тело в ней «дышало». Но все эти достоинства достигались за счёт льна, а никак не фасона. Кожаные крепиды тоже доставили проблем, но Акела выручил — зализал натёртости, и те больше не появлялись.
Греческий язык давался тяжко, приложенные старания, когда только иноязычная среда окружает, не каждому отдачей выходят. Но ладно бы, если бы Дима был таким же учеником как все. Так нет. Его, как наиболее старшего, порой ставили присматривать за «гремучей высокородной смесью» малолеток, когда у преподавателей — грамматиков, например, смещалось уставное расписание из-за необходимости провести внеплановые ритуалы или службы по требам селян. Юный волхв для общения использовал язык жестов и Акелу. Оскал мохнатого товарища обладал поистине чудодейственным свойством: наводил тишину среди шебутной братии и пробуждал должное прилежание к учёбе. Ещё Акела избавил их обоих от надобности посещать хоровое пение: однажды он громогласно завыл, и они были исключены. Дима радовался, что за отставание в учёбе его не истязали. Чтобы эта позиция не поменялась, он на всякий случай демонстрировал усердие: в свободное время выписывал заковыристые буковки, но размышлял о своём. И, конечно же, юный волхв был безмерно счастлив тому обстоятельству, что его не разлучили с мохнатым товарищем. Похоже, не нашлось смельчака, который попытался бы это сделать.
Среди грамматиков Дима выделил двоих. Со знаком минус — отец Гульельмо. Птичий как у павлина нос, седоватые пряди свисают лапшой, губы гордые. Весьма чувствителен к сквознякам, он даже в жару кутался в плотную шерстяную хламиду канареечного цвета. Выходец из Генуи сносно владел греческим. Преподавал… С этим предметом Дима никак не мог разобраться. То чем занимались на уроках, трудно было назвать обучением. К счастью, встречаться с отцом Гульельмо приходилось всего раз в неделю. Но пережитые страсти не отпускали, копились, требовали выхода наружу.
И со знаком плюс — отец Пимен. Внешностью обладал южно-славянской. В глазах небесная гладь, а вокруг них чёрточки доброго нрава. Бархатистый спокойный голос. Серебристая борода-лопата как у лесоруба. Заведовал огородом и обучал ботанике или премудростям порошково-настоечного знахарства. Диме сложно было придумать другое обоснование тому, что творилось на занятиях: перебирали, нюхали, толкли и заваривали части засушенных растений. Иногда Диме казалось, что они просто помогают расчётливому грамматику возиться с травами. Но польза для мальчишек несомненно была. Ядовитых представителей флоры в округе Дима подметил немало. Зловредная парочка тис ягодный и дикий бадьян чего только сто́ит. Выпьешь из тисового кубка и протянешь ноженьки. А бадьян так сильно кожу прожигает, что раны заживают непомерно долго, а тёмные пятна после такого ожога не сходят и до глубокой старости. Отец Пимен показывал ядовитые растения только издалека, в руки воспитанникам не давал. Чем очень походил на дедушку Димы. Георгий Максимович, когда поучал внука, так же заботливо-серьёзно в глаза всматривался, словно пытался в самом мозгу прочесть, всё ли там как надо отпечаталось и запомнилось.
Юный волхв познакомился с отцом Пименом поближе, когда понадобился помощник навьючить на осла амфоры. Святой отец тогда вдруг качнулся, боль высветилась тем, что ясный взор очей как будто скрыла дымчатая пелена. Дима вовремя придержал отца Пимена и, распознал, что пожилой человек испытывает недомогание, поэтому не отпустил его локоть, проводил до источника и обратно. Сходив к роднику единожды, Дима ещё просился в сопровождение: маячил перед отцом Пименом, пока не получал кивком приглашение следовать за ним. Прогулки позволяли любоваться природой. Пока отец Пимен бултыхался в купели, живописный ландшафт дарил Диме умиротворение. А однажды юный волхв оказался посвящённым в тайну отца Пимена. Как-то раз после штормовых ветров и обильного дождя купель наполнилась до самого края. Испарина на камне, а отец Пимен шагнул в воду. Да как закричит:
— Матерь Божья лютая стужа!
Дима и обомлел. Отец Пимен поймал озадаченный взгляд, скованно улыбнулся, но не остановился, погрузился в воду. А обтираясь после процедуры, без робости, волнения или смущения сказал:
— Колени замучили. Сгибаться не хотят. Вставать грузно. Ангел научил во сне, где исцеление отыскать. Выкопал я яму чашеобразную, камнем обложил и хожу теперь сюда, хворь окаянную вышибаю. И братии поведал, да поколь охотников в студёную воду нырять не нашлось. Вот и снарядился я в обитель воду целебную доставлять. Игумен скоро одобрил, бить поклоны не пришлось. Я помолюсь и погружаюсь. Сносно. Холод не пробирает. А сегодня вот поторопился. Господь ведать так управил.
Он замолчал, а Дима несмело полюбопытствовал:
— Святой отец, вы не грек?
Отец Пимен чуть заметно тряхнул бородой.
— Твоя правда. Это тайна.
— Я никому ничего не скажу! — пылко заявил юный волхв, а отец Пимен расхохотался.
— Куда уж тебе что-то рассказать!
Дима сконфузился. Но не чувствуя злобы или упрёка со стороны отца Пимена, юный волхв тоже развеселился. Надо признать, что с его лингвистическими успехами, заговорит он, когда рак на горе свистнет.
Так и повелось. В стенах обители при встрече обоюдное молчание, а у купели задушевные беседы. Отец Пимен поучал. Дима добросовестно вникал.
Глава 28
Тропа к источнику стоически выдерживала натиск дождей. Там и сям её проточили водяные струи, но плотный дёрн въевшихся в камни почвопокровников позволял путникам совершать восхождение. Однако в этом была и злая шутка — при спуске пожухшая корневищно-стеблевая опора превращалась в скользкий настил. Осёл справлялся с препятствиями всё хуже, иногда Диме приходилось подталкивать или тянуть упрямое животное, которое после разгула сырости, позабыло и без того редкие проблески кротости и только рычание Акелы сбивало ненадолго врождённую ишачью неуступчивость. Зачахшая соломенно-серо-коричневая трава пригнулась до земли, хоронила под собой молоденькую зелень. Синь моря и облачные пирамиды по-прежнему притягивали взор. Скоро настанет день, когда от прогулок к источнику до тёплой поры придётся отказаться. Однажды из-за непогоды они разбили амфору, игумен был крайне недоволен. Других издержек он больше не потерпит.
Но сегодня день выдался очень приятным. Низенькие сосенки не прятали купель от ветра, а сегодня он унялся. Нет причин кутаться. Солнце баловало. Только бодрящий солёный воздух, с колоритом запахов угасших растений и привкуса дождя, держал в тонусе.
Осёл по склону выискивал, чем поживиться. Акела держал лапу на пульсе — охранял строптивого труженика и возвращал, если тот отходил слишком далеко. Дима с капелькой завести следил за буревестником. Широкие, изогнутые крылья позволяли морской птице танцевать в воздушных завихрениях.
После погружения в целебную воду отец Пимен, как обычно сел на плоском камне, растирал колени и пристально смотрел на горизонт, словно там находился подстрочник его проповеди. Святой отец прокашлялся. Дима догадался, что сейчас начнётся лекция, подошёл ближе и устроился подле отца Пимена. Гардероб грамматиков и воспитанников сменился, дополнился сермяжными штанами, деревянными башмаками и хламидой из шкур, коричневатый цвет которой издалека на фоне поблекшей природы сливал отца Пимена и Диму в единое пятно.
— Сын мой, апостол Матфей сказал, что «претерпевший же до конца спасётся». Его слова предназначались последователям Христа, ожидались гонения. Но в сказанном суть заложена и для нас. Тот, кто дойдёт до конца, не свернёт с пути христианина, тот достоин вечной жизни, которая уготована после смерти бренного тела. Однако же терпение не есть скорбь и страдание. Как бы не казалась велика ноша, но раздаётся Богом нам всем по силам. Римский философ Сенека утверждал, что жить — значит воевать. Если взять его определение, то выходит так, что терпение позволяет нам бдеть, как если бы «стоять на страже», не подпускать ложь, видеть происки бесов. Как, по-твоему, на чём же зиждется терпение?
— Ну-у-у, — Дима не знал, какую тему отец Пимен избрал для разбора, из вступления не всегда это можно было уловить, но чтобы не выглядеть невеждой, дал ответ, который как он думал, закрывал множество человеческих проблем, и уверенно произнёс, — смирение.
— Истинно. «Ни самый страх Божий, ни милостыня, ни вера, ни воздержание, ни другая какая-либо добродетель не может быть совершена без смиренномудрия» — говорит нам авва Дорофей. Высшего чина ангел Люцифер, названный «несущий свет» за блеск, красоту и разумения, обладал множеством различных достоинств. Но не смирением. Возомнил, что имеющиеся качества есть у него сами по себе, а не дар Творца.
— И потому был изгнан… Гордыня отравила. А почему Бог не дал ему смирения?
— Смирение есть благодать, к которой нужно дойти, тогда она снизойдёт.
— То есть проявить все добродетели, чтобы её достигнуть? Замкнутый круг получается! Смирение это хребет. С помощью него же постигаются остальные добродетели?
— Я верю, чтобы понимать. Поступай по вере, соблюдай заповеди и однажды смысл того что ты делаешь, прояснится. Утешу тебя таким сравнением. Родители любят детей, всех до единого. Случилось, что дети повздорили меж собой. Но от этого любовь родительская не изменилась. И отец, и мать по-прежнему любят своих чад. Ссора не затмевает их разум. Они видят каждого ребёнка. Каждого понимают. Каждого жалеют. А дети? Они на время из-за обиды утратили способность понимать друг друга.
— Я кажется, понял. Человек в гневе закрывается в собственном мирке. Он себя ставит выше других. Правит гордыня.
Отец Пимен кивал, одобрительно улыбался:
— В своём глазу бревна не видим, а в чужом соринку подмечаем.
— Без смирения человек вырывает себя из Божьего мира, точно закрывает для себя других людей. Он не может возлюбить другого, не способен разглядеть мир ближнего. Собственные недостатки незримы, очи замутнены. Человек не понимает самого себя, заслоняет весь мир тенью пороков и страстей. Обрекает себя в темницу.
— Отец Гульельмо убеждает, что трудится над тем, чтобы наши воспитанники не садили себя в такую темницу…, — неожиданно просветил отец Пимен.
Дима разинул рот, захлопнул, сглотнул и уточнил:
— Это когда унижает, заставляет ползать на коленях и запугивает?
— Поведай мне, как проходят ваши занятия, и я поясню тебе их смысл.
На поверхностный взгляд простая просьба выглядела вполне естественной, но Дима почему-то внутренне насторожился. Было в этом что-то такое… Как из репертуара разведчиков. Он сотни раз видел аналогичную сцену в кино. Вопрос прозвучал уж слишком невзначай, избыточно ласковато. Воздух будто наэлектризовался. Тайна отца Пимена приобретала шпионские черты… Юный волхв почесал шею.
— Собственно я мало что могу рассказать… Так, только домыслы. Не всякое же движение верно истолковывать можно, коли языком не владеешь в должной мере. Мало ли что померещилось, привиделось, — попытался Дима «потянуть резину», чтобы посмотреть на реакцию.
— Ты говори, что там происходит, а я уж разберусь, — на уровень строже скорее потребовал, нежели попросил отец Пимен.
«Перешёл к давлению авторитетом» — про себя улыбнулся Дима, интуитивно уверившись, что не ошибся — он имеет дело с разведчиком. Пробудился задор разгадывать детективные ребусы. Дедуктивные способности рвались построить версию, вскрыть секрет.
— Ну ладно… Занятие начинается с того, что ученики сдают записки. Кто-то много пишет, кто-то пару строк. Отдают лично в руки отцу Гульельмо. Причём он читает сразу, не вслух, радостный становится, а воспитанники понурые, в глаза друг другу смотреть остерегаются.
— Ещё бы. Они доносы пишут один на другого. Доверия после такого среди учеников нет и быть не может.
У Димы, словно почву из-под ног выбили. Такого он никак не ожидал. Округлив глаза, он покосился на святого отца. Вот тебе и объяснения! Одно хорошо. Отец Пимен осуждает действия отца Гульельмо, а не поддерживает — это не могло не радовать.
— Продолжай, сын мой, — хлёстким тоном подстегнул отец Пимен.
— Потом обычно отец Гульельмо что-то вслух читает и все должны повторять за ним. Он ставит учеников в центре залы, заставляет вещать громко и в такт себе размахивать руками, будто ораторов готовит. Ещё ученики что-то по очереди рассказывают, но почему-то при этом краснеют и заикаются. Остальные паскудно ухмыляются и переглядываются так, как будто что-то постыдное услышали, — Дима представил воспитанников, от которых веяло токсическим позитивом и его плечи передёрнуло, на лице застыла гримаса отвращения.
— Полагаю, отец Гульельмо заставляет каждого из них в срамных грехах исповедаться…
— Прилюдное самобичевание это правило схолазо?
— Нет. Это происки отца Гульельмо, точнее тех, для кого он собирает оскверняющие сведения. Он стравливает незрелых сотоварищей меж собой и в то же время сколачивает их в единый кулак, ибо они повязаны общими бесславными секретами. Воспитанники побаиваются друг друга и преданы учителю. Преданы так, что выполнят всё, чего бы он ни попросил.
«Сбор компрометирующих материалов. Налаживание контакта с потенциальной агентурой. Дети вырастут и станут влиятельными вельможами! Станут марионетками! — вспыхнул разум Димы, он быстро заморгал, — да это же методы иезуитов! Как я раньше не сопоставил?! Вот что значит незнание языка! Но, иезуиты появились в шестнадцатом веке. Или до того как официально оформился орден уже были те, кто вёл исследовательскую работу, тестировал поведение воспитанников? А потом все эти сотоварищи объединились под эгидой генерала. Бр-р-р миром не пахнет от названия их верховного сановника, — юного волхва пробрал озноб, — интересненько, а чем ещё занимается отец Гульельмо? Игумен в курсе его делишек? Не это ли тайное задание отца Пимена? Задание кого? Кто послал его следить за подрывной деятельностью? Работает легально или нелегально? Проверяет схолазо целиком или только отдельных подозрительных личностей? Что может, какие полномочия? А отец Гульельмо догадывается о том, чем занимается отец Пимен? А не намеренно ли отец Пимен подослан ко мне и другом прикидывается? Кто он такой?!». В двойную игру отца Пимена верить Дима отказывался. Уж очень он ему понравился, такой благодатный свет души как у отца Пимена невозможно сыграть, он настоящий, поэтому подозрения мгновенно улетучились.
Юный волхв ушёл в собственные рассуждения настолько далеко, что не сразу отреагировал на тормошение.
— Что молчишь, как будто воды в рот набрал?
— Ой, простите! Я, я…
— Сын мой, твои мысли отпечатались на лике.
— Что? Что отпечаталось? — потёр лоб Дима, не смея предположить насколько глубоко отец Пимен проник в его мысли.
— Продолжай, — мягко попросил святой отец. — Что вспомнилось?
И Дима поведал странный случай, который мог бы хоть как-то объяснить его состояние заторможенности.
— Я как-то ночевал не в спальне грамматиков. Меня поздно вечером оставили присматривать за воспитанниками, и я случайно заснул. В полночь пришёл отец Гульельмо. Я пробудился от вскрикиваний. Одним мальчишкам он показывал человеческий череп, другим колючие сухоцветы.
Отец Пимен сохранил непроницаемость, но в каждом его жесте и слове угадывалась предельная концентрация:
— Что ещё ты можешь поведать?
— Новички. Прибыли новички. Отец Гульельмо с ними себя ведёт иначе и ученики по его указке тоже. Новички каждую четверть часа получают указания. Самые разные. Каждую седмицу к ним другой старший приставляется. По кругу наставления дают. Ещё они периодически стоят на коленях, а остальные грозят пальцем и что-то строго выговаривают. А новички кивают и падают ниц. Муштровка какая-то…
Последнее откровение отца Пимена взбудоражило. Вцепившись худощавыми пальцами в больные колени, святой отец поведал:
— Мне удалось выяснить, что о самоограничении отец Гульельмо мало что даёт, высказывается вскользь, не уделяет должного времени. Не разъясняет что самоограничение нужно для построения твёрдости духа. Не растолковывает, что это основа любой добродетели. И труд древних философов преподаёт как обычные исторические письмена. Словно нет в них широты и остроты содержания. Он рьяно заставляет воспитанников упражняться в риторике, развивает талант убеждения. Отец Гульельмо проповедует мораль — дозволительно то, что он разрешил, даже греховное. Цель оправдывает средства.
За спиной всполошилась птица. Опять крик. Вдруг кто-то подходит к источнику? Отвлекаться не хотелось, Дима нехотя обернулся. Около сосен никого. И тут он что-то уловил боковым зрением. Юный волхв на мгновение закрыл глаза, словно перепросматривая картину, которую выхватил взгляд. За ними кто-то следил! За россыпь валунов шустро занырнула тёмная фигура, в полах которой промелькнул ярко-жёлтый кусок ткани. И сейчас этот кто-то несётся по тропе вниз. Знакомый цвет! Дима вскочил:
— Там был отец Гульельмо! Его надо поймать! Он не успел уйти далеко!
Юный волхв уже хотел свистнуть Акеле. Занятый ослом, волк не почуял приближение недруга. Но отец Пимен огорошил Диму, и юный волхв медленно опустился подле святого отца.
— Этим ты ничего не добьёшься… Мы не знаем, что ему стало известно. Да и стало ли? Мы не голосили и не вопили, говорили умеренно. Если меня спросят, я скажу, что ты в языке греческом упражнялся. Ты же веди себя бесстрастно, с лёгким сердцем.
— Но отца Гульельмо всё равно надо остановить!
— Сын мой, его голыми руками не возьмёшь. Да и зачем?
Брови Димы взлетели до корней волос, он почесал шею и, недоумевая, чеканя слоги спросил:
— Вы что?! Как это зачем?!
— Где теперича правду искать? Раскол церковный четырнадцать лет назад разрезал окончательно Рим и Константинополь. Запад и Восток ныне движутся противоположными направлениями. Даже если удастся доказать вину отца Гульельмо и сместить его, то недруги пришлют ему подобного. Моя доля обнаруживать и записывать всё, что здесь происходит не по Священному Писанию да передавать куда следует. Когда же встряска раскола уляжется, я убеждён, мои донесения услышат и наладят где надо. Рассыплются козни вражеские, — после глубокого вдоха он смиренно произнёс, — апостол Павел нам говорит, что от скорби терпение, а от терпения опыт, от опытности надежда, а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам.
Отец Пимен пригорюнился и отвернулся, ему худо в этот миг удавалось справиться с зачатком подступившего уныния, требовалось уединение мыслей. А Дима по-быстрому прикинул: «Он намекает на тех, кто стоит за разделением христиан на католиков и православных. Это событие с взаимным обменом анафемами произошло в 1054 году. Итак, плюс четырнадцать лет до сего года. И ещё плюс 5508 лет вырезанных реформой Петра I и получается, что идёт 6576 год! По обстановочке такое ощущение, что не в фантазию Глеба, а почти на тысячу лет назад в реальную историю сиганули. И о чём он тогда грезил? Не просочилось бы чего в настоящую ленту времени…».
Раздался приглушённый голос святого отца. Усиленно растирая колени, он сухо проговорил:
— Долго растолковывать, да и не растолковать мне. Свежа рана, не затянулась. Да и не затянется, — он кашлянул, — рождённым человеком измором взять тех, у кого в распоряжении вечность, не удастся.
— А кто он? — опешил Дима и, сев вполоборота, посмотрел назад, словно намереваясь вглядеться в отца Гульельмо, но след его давно простыл.
— Я сомневаюсь, что он служит Богу, как пить дать душу бесам заложил. Собственно, как и те в чью угоду он до кровавого пота старается. Каким-то образом отец Гульельмо попал под сильное крыло нашего игумена. Его не достать. Чтобы он не делал с воспитанниками, как бы через пень колоду не трудился, игумен в его уста заглядывает. Они в одну дудку дудят, хлеб-соль водят. Птицу видно по полёту. Отец Гульельмо весьма важная птица. Он только изображает грамматика, нет в нём учёности. Не судите — да не судимы будете, но тут другой случай. Пагуба не только воспитанников накрывает. Я охватил сущие крупицы его злодейских деяний. Пелена с глаз не везде упала. В летах я уже, а он в соку ещё.
— И ничего в пику ему сделать нельзя?
— Наперекор открыто не выступить…
— А скрытые козни чинить, чтобы вскрылась затея его?
— С него как с гуся вода. В рукав смеётся, да злословит исподтишка. Остерегаются его. Да и кому выступить в разрез? Грамматики душа чернильная, в науках плутают с утра до ночи и с ночи до утра.
Дима прищурился:
— Это меня сюда к нему под надзор упекли?
Отец Пимен грустно вздохнул, и словно рассуждая сам с собой, промолвил:
— В этом есть зерно истины. Совсем незадолго до твоего появления отец Гульельмо вдруг стал вещать на каждом углу о том, что роль схолазо не только в просвещении. Он утверждал, что места предостаточно и условие географически подходящие для содержания особых личностей, которые могут сослужить службу для наших благодетелей. Между прочим именно он выступил за то, чтобы ты с волчонком своим неразлучен был. Настоял, чтобы поселили с грамматиками, а не с воспитанниками. Стало быть, применить тебя замышляют в каком-то своём деле.
Дима заскрежетал зубами: «Не зря я чувствовал неприязнь к этому Гульельмо! Неужели и надо мной незримые эксперименты ставит? Или просто приглядывает до поры до времени? А может как-то магически меня удерживает или притравливает снадобьями подавляющими волю, а я и не знаю? Или я все же свободен, и так совпало, что моё решение примириться с судьбой ему содействует. Так или иначе, отец Гульельмо уверен, что застопорил меня. Или не уверен, потому и проследил сегодня. Или только сегодня мы его заметили?!».
— А что за благодетели? — рявкнул юный волхв.
— Чего как с цепи сорвался? — ласково спросил отец Пимен и только сейчас Дима понял, что грубо вскинулся.
— Простите. Я, я не знаю, как мне быть… Интриги, загадки… Или вникать и разбираться или… Взбрело, в общем, в башку мою непутёвую, что засиделся я тут…
— Если ждёшь от меня совета, то тебе следует больше открыться…
Юный волхв пожал плечами:
— Вы знаете всё… Я ищу друга. Хотел обратиться к князю, выхлопотать подмогу. Направлялся в Глебург, но перипетия забросила меня сюда. Я искал смысл такого расклада. Но не нашёл. Полагаю, что надо идти дальше. Но боюсь, снова свернуть на тот же круг. Поэтому я ещё здесь. Нужда совсем одолела…
Отец Пимен поджал губы. Вероятно, он надеялся на иные откровения, но их не последовало, Дима опять отбивался вызывавшей оскомину отговоркой. Святой отец вздохнул и принял обычный миролюбивый облик.
— Сын мой, неисповедимы пути Господни. Если ветер в карманах свищет, это не безнадёга.
Дима затряс головой и скороговоркой затараторил:
— Я не договорил, а вы меня неверно истолковали. Не о толстом кошеле вздыхаю, — он перевёл дух, — моя потребность духовную му́ку истребить, — и чтобы окончательно стереть сомнения у святого отца он добавил, — я знаю, что ценность злата преувеличена, ведаю, придумано оно как инструмент борьбы за власть, контроля и управления людом и народами. Соблазняется человек богатством и ходит на верёвочке как животинка неразумная. Если нет чистой воды, мешок злата не спасёт. Монеты закончатся, а пить хочется постоянно. Нужна река.
— Реки — Божьи дороги. Они принадлежат всем и никому. Живи. Бог всё даровал. Только трудись, и нет в злате нужды, нет погибели за избыточную роскошь, — отец Пимен перекрестился, — как елеем по сердцу. Успокоил. Продолжай же.
— Нужда моя в том, что мечусь как между двух огней: то ли друга искать, то ли тут куковать. Перепутье никак не преодолею…
— Сдаётся мне, я усмотрел суть. Промах отца Гульельмо в том, что он уверился, что ты без средств не покинешь схолазо. По себе судит. Караулят не тебя, а того, кто способен тебя отсюда извлечь.
— Мотра? Вы о нём?
— Он или его сын. Ведь тебя у них выкрали. А ещё я полагаю, что переговоры идут с Мотрой. А то бы он давно устроил так, чтобы тебя возвратить. Уж больно нужен ты ему.
— Или уже договорились и нужного часа ожидают, — растерянно пробормотал Дима.
— И такое вероятно, — согласился отец Пимен.
— И что же мне делать?
— Ты историю братьев Каина и Авеля помнишь?
Юный волхв кивнул.
— А смысл какой там заложен понимаешь?
Дима невесело рассмеялся:
— Когда вы так спрашиваете, я начинаю сомневаться в том, что разобрался, — он убрал напускную весёлость и серьёзно сказал, — каскад грехов совершил Каин, с завистью не сумев совладать. Грехопадение засасывает в трясину. А начинается всё с малого. Важно уметь вовремя остановиться.
— Достаточно. А теперь слушай внимательно. Когда я окончу, скажешь, что ты усвоил, — отец Пимен прокашлялся, а Дима навострил уши, — потомки были у обоих братьев. Как и у Сифа, третьего сына Адама и Евы. У Авеля и Сифа — сыны Божьи. У Каина — племя нечестивых людей. Совратили дочери Каиновы сыновей Авелевых, и те размножились. Потопом заблудших Господь наказал. Непорочный Ной восстанавливал человеческий род, но один из его сыновей воспроизвёл на свет тех, кто строил Вавилонскую башню. Каждый раз находился тот, кто соблазнялся на посулы дьявольские. Ловок Нечистый. Чтобы устоять есть только одно средство — непрестанно верить и молиться. А после смешения языков строителей Вавилонской башни, люди рассеялись по земле. Позабыли заповеди. Стали почитать звёзды, уповать на демонов, поклоняться животным и растениям, уверовали в собственные небылицы и сказки… Истинную веру единицы сохранить пытаются…
Святой отец припёр Диму пытливым взглядом. Юный волхв почувствовал, как воспламенились щёки. Он уже хотел пожаловаться в манере Глеба, что мало данных для выводов, как его разум осветили искорки осмысления, и юный волхв, несмело подыскивая слова, заговорил:
— Человек всё время забывает, что он создан по образу и подобию Божьему. Отвергает собственные возможности. Потому и легче его обмануть. Люди разной нравственной природы никогда не договорятся, но одинаково могут поверить Лукавому, ибо он отец Лжи и сделку заключить способен с любой тварью Вселенной. Братоубийство. Это технология… метод разделения. Родственники никогда не простят пролитие крови родного человека. Стравить братские народы, обеспечить условия для убийства и смотреть из-за угла, как единый род самоуничтожается. Вероятно, так однажды разделили тех, кто в далёкую эпоху переселения древних народов подался с Востока на Запад. Так зародилась бесконечная война… И есть те, кто этим пользуются… Были, есть, и будут. Мало ли кого приглашает Лукавый напакостить?! Ему ненавистна наша вера. Тот, кто даже ради смеха, задумал ерунду обязательно получит поддержку Тёмного. Разложение людей его любимое занятие. Ему одному надо творение Бога уничтожить. Потому должна быть строгая дисциплина и самоограничения. Убери устав церкви и всё развалится. Хотя нет, важно не формальное соблюдение поста или ритуалов. Важно то, что в сердце. Ведь Господь не принял жертву Каина из-за небрежного отношения. Вырождение куда быстрее проходит, чем совершенствование. Ломать — не строить.
— Усвоил…
Небывалое смятение охватило Диму. Сделалось жарко, точно варом обдало. Ещё предстояло переосмыслить всё, что он сумбурно изрёк. Но не прямо сейчас. Нет. Сердце должно успокоиться, разум остыть.
— Только к чему это всё? Я так не понял, — сокрушённо признался Дима. — Как мне быть?
— Обожди, — кротко сказал отец Пимен, похлопал по больным коленям так, как если бы предупреждал их, что беспечный отдых закончился, и попросил, — сын мой, помоги подняться, нам давно пора вернуться.

Это была последняя встреча у источника.
Глава 29
Установилась сухая и солнечная погода. Ни один пасмурный день за целую неделю не проскользнул. Но отец Пимен к источнику не собирался. Он слёг от неизвестной болезни. Его выселили из спальни грамматиков и к нему не подпускали. Дима слышал покашливание, намеренно прохаживаясь около коморки подле травницы, откуда по указанию игумена не выходил отец Пимен. Он даже пищу там принимал вместо трапезной. Природа кашля могла быть любой. От вируса до яда. Дима не исключал, что руку к внезапной болезни приложил отец Гульельмо и очень переживал, что родственную душу притравили. Молился, чтобы отец Пимен поправился. Даже горшок с мушмулой подсунул в приоткрытую дверь коморки. Отец Пимен знал как до́роги Диме эти ростки и юный волхв надеялся, что зелёные братцы хоть как-то вместо него поддержат больного. Доносившиеся специфические запахи различных зелий указывали на то, что отец Пимен ещё подбирает лекарство. Дима успокаивал себя: «Он травник, о лекарственных свойствах растений многое ведает. Он разберётся. Отыщет способ поставить себя на ноги».
Было ещё одно изменение, в котором отец Гульельмо проявился явнее. Отныне он не впускал Диму к себе на урок. На следующее утро после злополучной слежки у целебного источника, недовольно фыркая, отец Гульельмо отмахивался от Димы так, словно от него на версту разило немытым телом. Вытолкал и закрыл перед носом дверь. Юный волхв взыграл духом — появилось дополнительное свободное время взамен наблюдения за тошнотворными манипуляциями отца Гульельмо. На другой день осмелев, юный волхв поэкспериментировал. Он прогулял один урок, затем другой. Его не трогали. Будто и нет его вовсе. Но кормили исправно. Тогда Дима перестал посещать все занятия. Плен боле не докучал непонятной учёбой.
Юный волхв всё чаще пребывал во дворе: прогуливался с Акелой или взбирался на добротно сложенную скирду соломы, и бороздил взором побережье и поднебесье. Он наслаждался золотистыми пейзажами осени, дышал морским воздухом. И размышлял. Много размышлял. Когда выдаётся возможность остановиться и подумать, жизнь вскрывается новыми красками.
Дима наблюдал за воспитанниками. Видел в них себя. Выявил, что во все времена у ребятни одни и те же страхи и надежды, одни и те же задачи и вопросы. Всех тревожит какое будущее уготовано, на что придётся жить, когда родители перестанут оплачивать счета, будут ли любить и будут ли любимы, поймают ли птицу удачи за хвост… Чем больше Дима раздумывал, тем больше складывалось ведических мозаик в его голове, но вопросы не заканчивались, они переходили на более сложный уровень. Волхвы, как верх человеческой науки своего времени, первыми проявили дань уважения сыну Божьему, когда он появился на свет в человеческом облике, признали в младенце миссию, склонились перед истинным величием. Волхвы были, есть и будут. Дима трепетал. Однажды он достигнет уровня настоящих тайн. Однажды он поймёт глубину собственной роли. Однажды осознает свою миссию. Уже нет той глупой детской наивности как ранее, что если ускориться и безмерно черпать данные из древних фолиантов большой ложкой, то выйдешь в мудрецы. Всё куда сложнее. Торопиться нет смысла. Следует вкушать минуты подаренного бытия. И может быть, хоть что-то удастся распробовать. Всё куда замысловатей и причудливей. Нет и единого способа затесаться в ряды мудрейших из мудрейших. Ибо они тоже ученики. Все всегда ученики. Ученики, стоящие на разных ступенях познания. Но всего ни один не постиг. Однажды вскроется больше тайн, но даже после смерти, выйдя в иную сферу бытия, не познать всего — так необъятен МИР, сотворённый Господом. И что остаётся? Изучить миры МИРА. Быть опорой баланса Вселенной. Всё что Творец нам дал, должно быть сохранено. Вразумлять. Опекать. Кого? Тех, кого Бог пошлёт.
Сегодня после обеда Дима валялся на соломе. Внезапно он спонтанно расхохотался. Думы так сильно всколыхнули его, что вырвались наружу. А ослы в стойлах подпрыгнули от внезапного всплеска эмоций. Но выражать испуг ишачьим рёвом не стали: Акела сторожил лестницу на скирду и грозно смотрел в загон. Волк юного волхва охранял тишину. Отсмеявшись, Дима ещё раз прокрутил пришедшую мысль: «Сказки и былины. Истина и случайный или намеренный промысел искажения. Мифы — это только форма для раскрытия смысла. Кто-то ведётся именно на форму, верит в сказку, упускает подтекст, воспринимает чудеса буквально. А кто-то способен познать смысл. И их меньшинство. Иисус говорил притчами. Не всё человеческий мозг способен понять, нужен «мостик». Пересказы из века в век добавляют небылиц. Суть теряется. Как истину отыскать в нагромождении выдумок? А люди по большей части «едят слова». Верят почти во всё, что им говорят. Забывают сомневаться, ленятся обдумать. Ложная вера создаёт мыльные пузыри иллюзий. А потом в этой едкой, разрушающей личность пене человек и барахтается. Сколько раз я сам уверовал в аллегории?! А сколько ещё уверую?!».
Очертя голову Дима скатился вниз. Чуть не свернул себе шею, из-за того что не воспользовался лестницей. Возбуждение гнало его как взбесившегося от блеснувшей молнии зверя. Юный волхв надеялся встретить отца Пимена. Ему не хватало нежной заботы твёрдой отеческой руки. Хотелось выговориться, снизить нарастающее давление. Но десяток кругов по двору не дали результат: отец Пимен не появился, а побеспокоить святого отца Дима так и не решился. Юный волхв уселся под скирдой. Откинулся. Отчитывая глубокие вдохи, он смотрел на облака. Нарастало беспокойство. Интуиция бурила нутро: скоро что-то произойдёт. И вдруг среди белого покрова Дима наткнулся на фиолетово-синюю кляксу. Туча. Странно. Как из неоткуда. Словно намеренно невидимый художник пририсовал или божественная сила разместила...
На закате разразилось жуткое ненастье. Мощный ливень основательно чистил побережье. Дороги бурлили каменно-грязевыми потоками. Море вздымалось и кипело под натиском урагана. Распутица заставила просить убежище в обители караван двух купцов. Они говорили на языке, который Дима понимал. Когда нежданные посетители увидели юного волхва с волком, их постные, измождённые от усталости физиономии крайне вытянулись. Дима понял, что торговцы откуда-то его знают. Он вышел вместе с Акелой и мухой вернулся один, для маскировки вытащив пряди на лицо и набросив на плечи дополнительную пару хламид. Благо у Тёплой залы всегда хранилась стопка шкур и хламид для тех, кто придёт отогреваться сам или согревать чернила или же, как сегодня, попросится на ночлег. Теперь Дима казался непричёсанным неуклюжим толстым грамматиком. Пока гости, прильнув к очагу, делились впечатлением, юный волхв, бочком перемещаясь, подливал сбитень в чаши торговцев и с замиранием сердца слушал.

— Сказывал я тебе, что и для такого чуда как крылатый с волком найдётся укромное местечко, где схоронить с глаз долой. Вот куда упекли. Схола-а-а-зо. А на латинском то бишь «школа». Это по ихнему «досуг», отдыхают они тут от телесного труда, философствуют.
— Молоть языком — не мешки ворочать. А по страдальцу-то со зверем зримо. Устранить покамест рано. На тот свет это завсегда быстро. А коли пригодится? Куда-то надо задевать так, чтоб выдернуть обратно легко. Хех, представь, если под именем его требы накопившиеся решаться начнут. Бррр! А, ерунда, не допустят.
— Давно я усёк, что всем этим внешничам иностранным и иноземным другое в нашей сторонушке надобно. Распри княжеские для них, слаще яблока в меду. Урвать можно куда больше пока раздрай.
— А мы везде заработаем… Соль в том, чтоб не гневить внешничей. Тех же генуэзцев. Пуще и крепше они становятся. Самостоятельной коммуной у себя зажили, короля своего итальянского уже почти и слушать перестали. Проход через Босфор Фракийский рано или поздно получат. Крепостей наставят. Сам видишь, — он вскинул руки в стороны, — какие щедрые хоромы богадельням строят. Кто бы ещё столько дать мог? Себе быт налаживают. Потеснят, али и вовсе вытеснят греков, зуб даю. Слыхал, что меж собой сей берег Каффа именуют, порт здесь грандиозный задумывают. Стало быть, их будет рано или поздно. Не за горами это, на нашем веку поглядим. Вон они уж и по Босфору Киммирийскому с приподнятым носом потихоньку шастают…
— Глеб Святославович не в отца пошёл, не бережёт границы, ой, не бережёт. А от деда так и совсем далече яблочко укатилось. Куда ему до Ярослава Владимировича… Поэтому Антигонос и согласился. Сам аршин с шапкой, а такое провернул. Дальновидный прохвост.
— Антигонос своё урвал. И ещё отгребёт. Мотра не единственный у кого можно жить припеваючи. Тем более с учётом того что разноокий затевает… Хлопотно с ним стало.
— Хо-хо-хо! Скажи-ка мне, где не хлопотно живётся?

Дима подавлял презрение к посетителям с продажными душонками, смотрел шире: «Вот тебе и обычные интересы торговли. Геополитика! Будь она неладна! Иностранцы, где официально, а где тайно налаживают свои, им одним выгодные порядки в разных державах. Воспитывают важных отпрысков и через них двигают фигуры по мировой шахматной доске. Сначала во дворцах и замках правителей ковали предателей из пленённых сынов королевских кровей, возвращали, женив на своих дочках. Династические браки далеко не всегда пользу приносили. Потом в особых подконтрольных монастырях ум за разум вправляли. Затем настроили якобы престижных Гарвардов, Оксфордов. А суть та же — лепят рабов для себя любимых. А так же и простой люд без «опеки» не оставляют: под видом благотворительности массово издают учебнички. Подметил же Суворов, что если хочешь одолеть врага, воспитай его детей. А «верхушку» тем более. То-то к воспитанию лапки все кому не лень и тянут. Аристократов да интеллигенцию ордены и конгрегации просвещают, и они потому на Запад чаще ровняются…». Юный волхв вновь прислушался.

— Хан Шарукан после победы на реке Альте расселся по пастбищам Переяславльского княжества и пограничью Черниговского. Половцы подобрезали дороги в Киев. Торговля с Константинополем приостановилась. Какие убытки копятся…
— Не береди, и без того тошно!
— Сыновьям Ярослава Владимировича, вот кому уж точно паршиво. А хуже сред них Изяславу. Киевляне восстание подняли. К польскому королю он сбежал…
— Святослав Ярославович по краю своей Черниговской земли новую рать спешно собирает. Отобьются.
— Есть такое, но слыхал я от тамошних купцов, в сомнениях князь. На битву выступить вряд ли решится. У него сил вчетверо меньше.
— Беглый, что к обозу седмицу назад пролётом прибился, сказывал, будто половцы русичей не ждут. Как будто малыми частями, как по обыкновению разбрелись себе по левобережью Днепра, землю осваивают. Коли знал бы то князь, так давно бы выступил.
— Да кто же его уведомит? До тудова от сюдова поди будет больше тысячи верст. Обстановка ма быть, сменилась или сменится, покуда гонец доберётся. Ещё за клевету в капусту изрубят... Пусть себе сами разбираются. На то они и князья, а нам своим делом надо заниматься. Не буди лихо, пока оно тихо.
— И то верно. Целее будем. Мимоходом вспомнилось. У меня в поклаже турий рог для питья имеется. В княжеских хоромах Чернигова побывал, на показ носили. Мастера ихние преискусно чеканкой оправили…

Тут уже терпение юного волхва заискрилось, задымилось, вот-вот гнев наружу выскочит: «Ах вы, торгашня мерзопакостная! Голова только приростом доходов забита, на всё вам плевать кроме как — выгоду подавайте! Да как это «пусть сами разбираются»?! Что же вы за нелюди окаянные! Слепцы! Да это только путаны, извозчики и скоморохи при любой власти нужны, а вас-то передавят! Отберут всё и передавят как клопов!».
Юный волхв сжал кулаки, и уже чуть было не разразился тирадой. Словно посланная свыше в Тёплую залу вошла тройка святых отцов, и Дима вовремя остановился. Пылая от негодования, он отступил. Сперва Дима устыдился взыгравшего гнева, потом сделалось легко. Он степенно закончил обхаживать гостей и, еле сдерживая шаг, чтобы скрыть спешку, удалился — у юного волхва появилось безотлагательное дело.
Диму давно подмывало проверить, что он ещё по-прежнему свободен. И вот звёзды сошлись.
Глава 30
Под заунывный вой и глухие стоны ветра схолазо погрузился в чуткий беспокойный сон. Лишь нашедшие приют претерпевшие страхи гости безмятежничали. Угольки в очаге Тёплой залы, постепенно затухая, слабо потрескивали. Нагретый мягкий воздух благоухал древесной золой, мёдом, айвой и букетом тропических пряностей. Гурьба гостей, обсудив всё лихое, не так давно угомонилась. Торговый люд набился битком, устроился рядами вдоль стен и полукругом подле огня, покрыв лавки и деревянные настилы шкурами. Купцы улеглись на помост в алькове. Масляная лампа на столе тускло мерцала, грозя в любой момент погрузить помещение в темноту. Храп сотрясал высокий потолок. Массивная дверь бесшумно отворилась. На пороге возникли две фигуры: Дима и Акела. В поисках рога из Чернигова юный волхв во дворе украдкой провёл безуспешный обыск каравана. В телегах встречалось всё что угодно, но предметы искусства отсутствовали. Предстояло перетрясти вещи, которые гости занесли с собой. Дима нахмурился. Перспектива копошиться в грудах, распиханных по залу, впритирку уложенных тюков абсолютно не устраивала. Он уже знал, что торговцы везут и хрупкие звонкие вещи. Выносить добро в соседнее помещение, зажечь лампу и перебирать там, а потом возвращать выглядело ещё хуже. Его запросто могли признать за вора, если застукают за этим занятием. А с грабителем разговор вести не будут — на месте порешат.
Скользя взглядом, по тюкам Дима поспешно раздумывал: «Ценный товар должно быть как-то бережно упакован. Берегут. Чтоб не разбить. Чтоб не поцарапать. Лежит где-то в сторонке. Или на самом верху, — тут он заметил баулы, которые вместо подушек приспособили купцы, он усмехнулся, — или и вовсе не расстаются, с собой сутки напролёт таскают».
Дима прошёл к алькову. Тощий торгаш его не интересовал. Про рог упоминал купец с широкими бёдрами и узкими покатыми плечами. Грудная клетка грушевидного тела степенно вздымалась-опускалась. Если бодрствует, то мастерски изображает, что спит. Юный волхв остановился в нерешительности. Если вытащить мешок, купец пробудится. Или нет? Он тихонько потянул за край. Купец зашевелился, перевалился на бок и обнял баул. Спит, но добро и во сне охраняет. Теперь он был к Диме спиной, а завязки баула торчали из-под затылка. Юный волхв сглотнул. И как его поднять?
Тут Дима почувствовал толчок — Акела привстал на задние лапы и мордой пихнул котомку, которая висела меж лопаток. Молодчина!
Юный волхв скинул котомку, вытащил дощечки Вайю и вызвал южный ласковый ветерок. Купец, покачиваясь в невидимой колыбели, поднялся над постелью, вцепившись в баул. Сильный однако! Дима отважно ринулся к завязкам. Шёлковые узелки легко поддались. Занырнув по локоть юный волхв обшарил переднюю часть мешка. Наощупь пуховая шаль и шкатулочки. Он погрузился дальше. Труба с гладкой поверхностью. Дима ухватился и осторожно вытянул. Рог! А вот и чеканка. Тот самый!
Кромешный мрак. Лампа на столе погасла. Юный волхв улыбнулся. Это ничего. Пальцы заскользили, запоминая изгибы, наполняясь тактильными ощущениями от каждого прикосновения. Достаточно. Он запихнул рог, уложил купца и покинул залу.
В коридоре тихо и мирно, даже мыши не скребутся, только ветер снаружи ворчит. Дима судорожно выдохнул: «Делай, что должен и будь, что будет».
Он достал макинтош, накинул на себя, подолом прикрыл Акелу. Юный волхв сосредоточился на порции ощущений, полученных от рога и, установочно пробормотал:
— Чернигов. Мне нужен Чернигов. Княжеский двор. Горница Святослава Ярославовича.

Мгновение ока и позиция сменилась. Вместо постылой серо-каменности схолазо горница княжеского терема из красно-коричневых брёвен лиственницы. Восточными коврами устлано от пола до потолка. Дебелый стол прибран. Даже скатерть не расстелена. На резных лавках полавочники сняты. Печь истосковалась по дровам, стоит не топлена. Кованые штыри по стенам двухгнездовые, в них свечи неоплавленны. Горницу освещает маканная свеча, источая характерный запах растопленного сала. А деревянные стены испускают врачующее очарование хвои. Такой воздух бывает в одиноких скитах, где-то в горах, куда редкий паломник доберётся. На ум юному волхву пришёл вывод, что тут давно не пировали. Словно не бывали, а захаживали. Не до праздников и торжеств, когда враг лютует.
За дверью что-то лязгнуло, зашуршало. Дима с Акелой юркнули за печь и притаились. Пахнуло прохладой. Заиграли тени. Бойкие девичьи голоса наполнили горницу жизнью.

— Вон она окаянная! Совсем обыскались!
— Как ты её позабыла?
— Это ты меня заговорила!
— Не я из нас болтунья!
— Другая свечка была — не темно, а то сразу бы спохватились. Да и руки полны... Ой, давай-ка дух чуток переведём.

Загремело. Дима, прижимаясь к печи, осторожно выглянул. На столе появилась масляная лампа. Вкупе со свечой она неплохо озаряла горницу. Две румяные девицы, одна краше другой, скинули душегрейки и сноровисто отодвигали лавку. Юный волхв невольно залюбовался, но тут из чертогов подсознания выплыл образ Миланы Наузовой. Светлые волосы распущены, парят мантией. Дианитового цвета глаза сверкают голубым нефритом. На устах дерзкая улыбка играет. Видение бывшей одноклассницы оказалось настолько сильным, что Дима даже почувствовал сладковато-горький запах вереска, который источали волосы Милы. И тут всё оборвалось… В груди юного волхва ощутимо похолодело. Кольнуло, как разорвало, точно гигантская ледяная сосулька насквозь пронзила. Неистово зачесалась шея, жутко хотелось её разодрать. Дима осел на пол, крепко сжимая шею, словно в жёсткие тиски обхватил. Воздуха не хватает. Помутилось в глазах. Постучать бы кулаком в грудь, а сил нет. Вот-вот себя выдаст. Акела прильнул, лизнул в лицо раз, другой. Горячий мокрый язык действовал рьяно. Доли секунд и Дима умыт. Юный волхв встряхнул головой. Янтарный взгляд волка словно отпугнул проклятие. Способность дышать вернулась. Что за наваждение? В сухом остатке Дима понял, что Мила всё ещё номер один для его сердца. Сравнительный анализ прошёл в её пользу. Восхищение девицами сошло. Возобладала прагматичность и чувство долга. Дима прислушался.

— Полно тебе судачить, лучше скажи, скоро ли князь воротится? Почивать уж давным-давно пора, невмоготу спать охота.
— Святослав Ярославович точно медведь по детинцу бродит. Сам не свой стал. Которую ночь не прикорнёт. И дружина с ним… Кто подле, кто по окольному граду заставы обходит, а кто и в предградье за вал заглядывает. Сменились после вечери. Служба их от настроения князя неизменна. Это у Святослава Ярославовича от дум тягостных и маковой росинки во рту с самого утра не водилось. И сейчас, поди молится…

Девицы печально завздыхали, заохали. А Дима получил то, что хотел. Зацепка. Услышанного достаточно, чтобы предположить, где князь и отправиться на его поиски. Что Дима и сделал.
Проскользнув на цыпочках за спинами девиц, Дима и Акела беззвучно выскочили в отворённую дверь. Лунное сияние высветило длинную галерею. С кровли к узким резным столбам свисают деревянные кружева. Дощатое ограждение по пояс. Спрятаться негде. Пришлось на полусогнутых промчаться до самого конца. А там по узорной лестнице вниз и под крыльцо.
Когда волнение утихомирилось, Дима выбрался из укрытия и прошёлся вдоль терема. Он высунулся на миг и отпрянул. Объект обнаружен. Метрах в ста пятиглавый собор, восьмистолпный храм. Где же ещё князю молится? Но не всё так гладко. В храм предстоит ещё попасть. Площадь великолепно просматривается со всех сторон, выйди и что мишень для стражи сделаешься. На крепостном валу зараз применят. И что тогда? Силуэты обитателей детинца стражи как облупленных знают. Запросто разгадают чужака, и лихо повяжут, даже вякнуть не успеешь, подберутся неприметно — это их территория, они тут каждый клочок земли облазили, обсмотрели, облюбовали. А того гляди чья-нибудь верная рука стрелу или нож прямо с заставы запустит... Нет. Так не пойдёт. Дима сглотнул. Было ещё препятствие и может и похуже стражей — у храма здоровенные дружинники в ряд с факелами выстроились. Макинтош не применить. Не хватало ещё прямо пред ним появиться. Порубят же.
Руки опустились. Как тут быть? Мысли вились и клубились, а нужной не находилось. Как быть, чтоб не попасться? Неожиданно под ладонь подставил голову Акела. Дима с досадой шикнул:
— Нашёл время ласку требовать!
Волк не унимался. Подпрыгнул. На задние лапы встал. Что-то сообщить хочет. Дима внимательно посмотрел на мохнатого друга. И восхитился.
— Мой ты прозорливый! А риск?
Акела оскалился — улыбнулся.
— Смотри у меня, — покачал головой юный волхв, — когда закончишь, дуй в храм, я тебя у входа ждать буду, — и, потрепав загривок волку, скомандовал, — вперёд!
И Акела помчался прямо на дружинников. Ох, что ту началось.
— Оборотень! Волк! Нечистый! Хватай его! Лови!
С гиканьем и свистом дружинники помчались за зверем. Стражники на валу тоже оживились. Но куда тут стрелять, если в княжеских воинов попасть могут? Даже мастеровитый удалец убоится в потёмках применить оружие. А волк попетлял, попетлял да и пропал, как под землю провалился. Пятиминутного переполоха хватило, чтобы Дима без хлопот с помощью макинтоша переместился к паперти. Юный волхв держал дверь открытой, пока не появился Акела. Затея удалась. Довольные, они шмыгнули в притвор храма и погрузились в темноту, наполненную благоуханием ладана, миро и воска.
Дима наклонился, погладил Акелу, едва слышно попросил:
— Будь тут. Предупредишь, если что.
Мохнатый товарищ затаился в нише, а юный волхв сделал несколько шагов вперёд. Дима невольно залюбовался и чуть не упёрся носом в каменную колонну. Он остановился. И снова окинул взором дивный вид монументального зодчества. По обеим сторонам центральной части храма двухъярусные аркады устремились ввысь купола. По периметру выступали добротные деревянные настилы хоров. Сколько же тут певчих помещается? Рассеянные лунные лучи спускались из окон под величественным куполом и смешивались с облаком тёплого сияния массивного кованного светильника. Стены, расписанные многоцветными, детальной прорисовки фресками, погружали в библейские сюжеты. Иконостас поблёскивал окладами икон. Благодатная тишина.
Но где же князь? Юный волхв бегло обшарил взглядом пространство. Да вот же он! У наибольшего кандило. Дима прицельно всмотрелся на невысокого мужчину. Лазурный короткий плащ с золотой каймой поверх расшитого кафтана. Низкую шапку с меховым околышем у бедра сжимает. Русую голову склонил перед изображением Богоматери с младенцем Иисусом. Точно князь! Но тенью с бесшумной поступью не приблизиться: храмовая акустика на страже — не позволит. Дима присмотрел колонну. Ту, что ближе к князю. Переместился позади неё и замер в нерешительности. В паре метров безбородый мужчина лет сорока. Чего от него ожидать?
Дима преодолел столько всего, чтобы достичь цели, но теперь… Что делать теперь?! Как сказать?! Что сказать?! Как вообще отреагирует на его появление Святослав Ярославович?! Поверит ли ему сын Ярослава Мудрого, внук Владимира Крестителя?! Не многие правители легковерностью отличаются, им по характеру и положению подозрительность присуща. А если поверит, но окажется, что купцы были правы, вдруг половцы иначе рассредоточились, и он введёт князя в заблуждение?! И что тогда?!
Диму заколотил мандраж. Неуверенность пробиралась всё глубже. Юный волхв застучал зубами. Его бил озноб. По взмокшему лбу покатились крупные капли пота. Но тут взгляд остановился на иконе, которой молился князь. Ища спасения от провала, разум Димы отвлёкся: «Тип изображения — Одигитрия или путеводительница. Иконописный образ Богоматери с маленьким Иисусом, по преданию создан евангелистом Лукой. Мать держит Сына одной рукой, а другой на него указывает. Она переводит внимание молящегося на Иисуса. Он есть Путь. Он есть Истина. Он есть Жизнь. Младенец Иисус правой рукой благословляет Мать, а в левой держит свиток — Евангелие».
У Димы набежала слеза. Он перестал мысленно перечислять описание, обратился к образу на иконе за помощью. Молился страстно от всего сердца. И просветление снизошло. Дрожь унялась. Дима перекрестился. С Богом!
Юный волхв переместился на аркаду, присел за балконной перегородкой у декоративной прорези и ясно изрёк:
— Святослав!
Звук эхом прокатился по храму. Князь вздрогнул, выпрямился и негромко вопросил:
— Кто меня кличет? Человек або ангельский глас сошёл?
— Бери рать, что собрал. Выступай. Не медли.
Святослав Ярославович трижды перекрестился и устремился вон. Диму накрыл восторг.
— Я сделал это! Господи, спасибо!
Он переместился к Акеле в притвор и обнял его.
— Мы это сделали!
Юный волхв крепче обхватил Акелу и переместился в схолазо. Точкой возврата он выбрал скирду. Только ослы, не спавшие из-за непогоды, из яслей видели его возращение. Надо идти спать, но Дима не спешил, его трясло возбуждение от пережитого. Он смотрел на хмурые небеса. Сквозь мглистую пелену брезжил рассвет. Дождь продолжал мыть землю. Но это уже был благодатный дождь.
— Отец Гульельмо может и важная птица, а я вольная! — юный волхв задорно рассмеялся, — ворона он в павлиньих перьях, вот и весь сказ! Да, Акела?
Пронизывающий бесстрастный взгляд мохнатого друга немедленно сбил задор. Дима посерьёзнел.
— Ты прав, чувство превосходства это прямая дорожка к ненависти. А ненависть к противнику отравляет собственный разум. Всепрощение должно главенствовать. Тот, кто из ненависти врага языком или в думах корит, палкой костыляет ли, оружием поражает ли, тот обезумит. Быть, а не казаться. Я должен каждой толикой души, каждой клеточкой организма освоить своё предназначение, а не играть в него. Я обязан по-настоящему научиться прощать врагов, чтобы не разрушить самого себя, — юный волхв вскинул голову, — но простить врага не равно сдаться!
Глава 31
Осень закончилась. Уж треть зимы проходит, а Дима всё томится в схолазо, но не тратит времени даром, мысли чистит, духовный порядок внутри себя выстраивает, крепнет верой. И вот однажды утром всё изменилось...
В трапезной к Диме подошёл грамматик по имени Эгист. Он преподавал крайне редко. Регулярно был в разъездах. По большей части занимался пополнением и обновлением утвари схолазо нежели учительствовал. Привозил для занятий, что требовали грамматики, выполнял поручения игумена. Дима не раз видел, как дружно отца Эгиста встречала учёная братия, разбирая с возов заказанное, и как от нетерпения постукивал ногой игумен, приметив во дворе обоз, облепленный обитателями схолазо. Отец Эгист бодро хлопнул Диму по плечу и, показав жестами на дверь и что надо активнее работать ложкой, уселся завтракать рядом.
Отъезд. Что же ещё? Сегодня он покидает схолазо. Нутро Димы заныло, заходило ходуном, затрепетало. Он снова выходит на шахматную доску. Нет, не так. Его снова выводят на сцену. Юный волхв отогнал эти мысли: «Я не марионетка, не фигурка, которой двигают. Я иду по предоставленному пути, только пока вижу в этом промысел Божий, — он улыбнулся, — мне снарядиться — только подпоясаться: Акела под рукой, котомка за спиной. Готов».
В последнее время Дима с котомкой не расставался, как чувствовал, что может не быть времени на сборы. Он посмотрел на Акелу. Мохнатый товарищ уже расправился с пшённой кашей, вылизал плошку и растянулся под лавкой. Юный волхв почесал шею, наскоро собрал горбушек в дорогу и с бо́льшей чем ранее охотой продолжил поглощать пареную репу с гороховыми блинами.
Отец Пимен вышел проститься. Он появился тогда, когда последние провожающие скрылись. Во дворе остался отец Эгист да его помощники. Доли секунд и они отправятся. Отец Пимен исхудал, имел усталый вид, но на щеках теплился румянец и двигался он довольно-таки бодро. Болезнь неповоротливо, но всё же отступала. Дима выскочил из телеги, под недовольный возглас отца Эгиста. Юный волхв поклонился единственному другу в схолазо и чуть дыша, прошептал:
— Благословите, отче!
Отец Пимен перекрестил и протянул Диме шнурок, на котором висел простенький свинцовый равносторонний крестик с зазубринами. На лицевой стороне пять отметин — штампов: точка в кружочке. Символ пяти ран Христовых.
— Лазука мета, — одними губами вымолвил он.
Дима принял подарок, наспех надел на шею и вернулся к Акеле в телегу. Не успел юный волхв заправить полог, как отец Эгист присвистнул и обоз тронулся. Дима плюхнулся на набитый соломой тюфяк и ближе взглянул на крестик. Странно зазубрины не симметрично выпилены. Наверное, ученик старался или сам отец Пимен смастерил. Юный волхв спрятал под одежду подарок и устремил взор вперёд. Тяжёлых дум нет. Ум ясен. Решать задачи надо по мере их поступления.

Через три дня с телег следовало бы пересесть в сани. Снежный настил становился всё толще. Пролив промерз, белел барханистыми ледяными гребешками. Холод туманил воздух. Снеговые облака висели низко, грозили разродиться. Постоялый двор, на котором они остановились, вёл мену и торговлю гужевого транспорта. Лошади, волы, ослы. Телеги и сани на любой вкус и кошелёк. Дима не знал, что отец Эгист забирается так далеко. Юный волхв разминал ноги, прогуливался с Акелой подальше от животных. Внезапно он ненароком застыл, услышав речь парочки сбитых бородачей. Один другого инструктировал:

— … десять тысяч и четыре тысячи сажен. На мраморном камне так и высечешь, что князь мерил море по льду до Корчева…

Диме показалось, что он что-то смутно припоминает. Какое-то затерянное княжество русичей. Плита из мрамора с древне-русской надписью. Отыскали казаки. Порог в казарме, что ли сделали… Но командир изъял, изучать отдал находку. Длинный путь плиты с юга в Питерский Эрмитаж, экспертизы на подлинность. Плита доказывала, что топография на Руси была уже в одиннадцатом столетии, не только по звёздам предки ориентировались. А что ещё? Что-то важное…
Неожиданно Диму окликнули.
— Дроздовикус! Димитриус де Дроздовикус!
Мотра собственной персоной. Размашистым шагом, раскинув полы собольей шубы с лисьими рукавами, мудрец летел на него как коршун за добычей.
— Приветствую! — с лёгким поклоном поздоровался Дима так, словно они и не расставались, и не было никакой истории с похищением.
— Вот и свиделись! Вот и снова все довольны да счастливы! — пританцовывал Мотра от радости, скинув съехавшую набекрень бобровую шапку.
«Значит, всё-таки были переговоры» — подметил юный волхв.

Мудрец явился налегке, без свиты. Видимо это тоже было частью сделки. Переодевшись в годный для холодной дороги костюм, Дима продолжил путешествие в тёплых санях под медвежьими шкурами. На мягких сиденьях Мотра и Дима, в ногах Акела, как живая печка, да лихой возница на облучке.
Мчались через окованный льдом пролив. Ветер выдавливал слёзы. Мелкие снежинки били в лицо. Глаз не открыть. Только кутаться.
— Антигонос! — выкрикнул Дима.
— Да-да. Уже поквитался, — отмахнулся Мотра.
И юный волхв окончательно уверился, что в разнооком мудреце не двойное и даже не тройное дно. С Мотрой нужно быть предельно осторожным. Больше Дима ничего не говорил. Всё и так понятно.
Глава 32
Вечернее солнце играло по мозаике роскошных окон. Белокаменные хоромы наполнялись разодетыми в пух и прах наниками. Чванливые личности, в основном мужского пола, рассаживались по широким лавкам с резными спинками и высокими подлокотниками. Подсвечников было так много, что казалось они, могли посоревноваться с громадной печью степенью прогрева залы.
Дима в облачном корзно ожидал своего часа в тёмном проходе. Стоял между двумя вместительными горницами. В дверном проёме юный волхв мог видеть всех, а его вряд ли кто-то заметил, даже если бы с ним рядом засияла звезда. Акела смотрел на высокомерную публику исподлобья, периодически лениво зевая.
Позднее предполагался пир. В соседнем помещении сновали слуги, набивая изысканной снедью громоздкие столы. Наконец все приглашённые расселись. Хозяин, предоставил слово Мотре, а тот с небывалым дотоле пафосом сказав вступительную речь, пригласил Диму.
Их появление произвело меньший фурор, чем это было на выездах в селения. Эту искушённую публику так играючи маскарадом не пронять. «Подумаешь якобы крылатый с волком, эка невидаль!» — читалось во взглядах. Не зря Мотра из кожи вон лез, наставлял, чтоб Дима изрёк такие аксиомы и постулаты бытия, которые повергли бы собравшихся, если не в ступор восхищения, то в глубокие размышления, «Будь кратким, но пусть смекнут необъятность твоих познаний».
А юный волхв не собирался никого поражать. Он сдержанным ровным тоном смиренного проповедника вещал непреложные истины, переводя указательный палец по нацарапанным в Свитке символам:
— Имеющий уши, да услышит. Благость сеется нежно, бережно. Ибо без чуткости к человеку, нет отклика в душе народа. Но прежде чем что-то сеять, посмотреть бы Белый свет. Познать хоть толику его совершенства. Выявить собственный шесток. Нащупать свою веточку на Вселенской виноградной лозе. От этой веточки черенки размножать. Чтобы попусту не гоняться за чуждым, чтобы познать себя, чтобы пользу веять. Не скор сей путь. Уклонишься и ма быть лишишься всего. Придётся начинать сначала. По неверной тропке из упёртости нрава пойдёшь до конца — уготовишь себе, а то и другим погибель. Да избави Боже предаваться унынию. Надежда — есть путеводный маяк, ибо из всякого даже самого трудного состояния выход имеется, да не единственный. Истинное бессмертие человек приобретает, коли о душе печётся. Не нужны ухищрения, чтоб век продлить. Умиротворение и благодать наступает, когда по законам справедливым живёшь, бдишь по потребностям, не ищешь с лихвой. А коли прибыток случается, то делишь его между страждущими. Смысл жизни в самопознании — открытии и постижении в себе замысла Творца. Его отеческая любовь в каждом испытании проявлена. Смирись и вкушай, что подано. Обретёшь вечность, не загубишь душу.
Дима вдруг увидел, что Мотра приблизился к нему почти вплотную. Видимо мудрец мелкими шажочками подбирался, а увлечённый Дима и не заметил его перемещения. Но сейчас игнорировать было нельзя. Юный волхв умолк, вопросительно посмотрел на Мотру.
— Благодарим тебя, — вежливым голосом громогласно заявил мудрец, положив Диме руку на спину.
Дружеский жест покровителя на самом деле был железным пинком вон. Мотра вдавил ладонь так, что Дима едва устоял на ногах. Юный волхв понял, что выступление закончилось. Он свернул Свиток и вышел. Разгорячённый речами и жаром свечей, Дима потянул корзно, чтобы снять, но застёжка с первого раза не поддалась. Навстречу шли двое с запечённым лебедем на блюде — не разойтись. И Дима с Акелой сместились за бочонки с вином. Злополучная застёжка расстегнулась. Юный волхв хотел идти в выделенные ему покои, но тут застыл как столб. То, что говорил Мотра, показалось ему весьма любопытным. Изображая, что всё ещё возится с застёжкой, Дима хватал и мотал на ум всё, что к нему долетало…

— Наники прозрейте! Мы лишены настоящей мудрости, ибо не переходим в архетип отцов, дедов. Бездетному невозможно приблизиться к азам учёности бытия. Хочешь в чём-то разобраться начни это преподавать. Вместо яркой жизни, где ценится каждый вздох мы погрязли в поиске развлечений. Довольно! Приелось! Пора поговорить с князем и пересмотреть законы, заново оценить дар княжеский.
— Что предлагаешь?
— Оставить наников, что есть, но не плодить боле. Мы уйдём в горы, будем созерцать, будем в вечности трудиться на благо державы, а то и держав... Создадим свой Олимп!

Раздалось ликование по типу того, что издаёт ребятня при объявлении карнавала. Им предложили поиграть в богов и они согласны примерять божественные одеяния. А Мотра? Эта хитрая бестия всё это видит. Его всё устраивает. Он поднимает толпу. Поднял! Вот только на что? Что он там, в вечности делать собрался? Это вообще как? Что и как он собирается осуществить?

Внезапно поднялся недовольный гомон. Пока Дима отвлёкся на размышления, наники что-то не поделили.

— А если свергнуть захотят?! Рано или поздно кто-то да восстанет?! Да! Так и будет! Всем не угодишь! У свергнутого правителя две дороги на казнь или в монастырь! Всё до поры до времени! Да! Всё приедается! Нам ли не знать?!
Голос Мотры грянул зловеще:
— Не будет… Некого свергать.
— Что ты задумал? Да! Ответь нам! Что?
— Наш Олимп не должен быть явным. Мы поставим тех, на кого шишки посыплются. Их и будут свергать. А мы будем ставить новых князей. И так бесконечно.
— Это будет потом, а что ты сейчас намерен сделать?!

Заговорил Горыня.
«Он тоже здесь!» — Дима превратился вслух.

— Мы принесём невинную жертву. Сделаем из него символ, за которым пойдут массы. На первое время сойдёт.

В глотке Димы пересохло, пульс неистово заскакал: «Жертву… Невинную... Из него... Из НЕГО… Это Горыня о ком? Обо мне?!».

Мотра вкрадчиво вставил:
— Для начала он нам поможет свергнуть князя. Поправит чуток, лето, а ма быть два, а потом и сгинет вместе с волком своим. Животное тоже оплакивать станем. Это так трогательно. Так проникновенно. Что нам и надо. Жалость чувство вины увеличивает. Ой, не доглядели! Ой, не уберегли! Сочетание страхов растёт и множится, давит камнем могильным. Управление мягкотелыми страдальцами проще пареной репы.

«Год-два подарили… Обнадёжили…, — Дима приходил в себя после шокирующей новости, — я думал Горыня хочет договориться с князем. Рвётся навести порядок на окраинах. Думал, Мотра за мир выступает. Но миссия иная у них. Сын с отцом власть захватить желают. Дистанционно. Умертвить крылатого с волком, использовав, как жертву, на которую повесить всех собак. Я возомнил себя умником, а меня обвели вкруг пальца! Нет! Ещё не обвели!».
Под тенью благородства проявилась чёрная корысть. Горыня с Мотрой хотели мира на своих условиях. Вот почему они так легко приняли чужака, и пошли с ним. Назрели перемены. Диму хотят использовать как хворост революции.

Юный волхв ушёл. Он услышал достаточно. Никто не должен прознать, что он узрел. Дима испил воды, улёгся на кровати с балдахином и уставился в бревенчатый потолок. Сформировалась и не отпускала бредовая концепция будущего… Будущего в которое он однажды вернётся.
Он представил, что все известные фамилии мировых богачей уйдут в тень. Искусственный интеллект их спрячет. Ни одна строчка информации не просочится в интернет. Последнее что прочтут или увидят жители Земли о веками узнаваемых «кошельках кукловодов», это то, что постаревшие Дюпоны, Ротшильды, Рокфеллеры и им подобные отбыли на тот свет. А дальше пустота. Потомки кукловодов тоже растворятся в тени. Они, конечно же, физически будут существовать, но исчезнут из информационного поля. Ни один запрос в поисковой строке не выявит их местоположение, размер состояния… Ничего. И свергать будут других. А власть дьяволопоклонников не поменяется. Однако энергетический поток негатива снимется. А это значит, что без пресса проклятий народов, они будут вредить больше. Это пошатнёт баланс энергий. У тёмных появится шанс одержать победу.
Дима резко сел: «Никому нельзя позволить уйти в тень. Держи друзей близко к себе, а врагов ещё ближе. Насильно внедряемый на все уровнях искусственный интеллект, не должен вымарать истинных виновников проблем человечества, — Акела запрыгнул рядом, словно разделял его мысли, — учёные нового поколения, молодые учёные! Они не допустят. Они адекватно смотрят на вещи, не запылённым почётными званиями взглядом. Они видят алгоритмы, которые навязываются. Должен быть и параллельный интернет, чтобы отслеживать, перепроверять информацию на вшивость и высвечивать, то, что недруги пытаются скрыть. Спецслужбы. Особые отделы. Они наверняка, уже над этим трудятся. Силовые структуры над политикой, какие бы «кроты» туда не проникали. Они выстоят. Должны выстоять».
Юный волхв потрепал холку Акеле:
— А мы по-своему будем помогать. Каждому сверчку свой шесток. И мы свой раскумекали.

Хлопок в коридоре. Спешные шаги. Дима уставился на дверь. Явился Мотра. До крайности возбуждён или разъярён? Красный как варёный рак. Акела спрыгнул на половик и почему-то принял боевую стойку. Лицо мудреца сразу подобрело. Голос зазвучал сладко. Обмахиваясь пятернёй, он спросил:
— Не лёг ещё? А пора бы. Завтра в Глебург. В столице дел премного ждёт. Ты должен быть свеж как огурец!
— Дайте мне поговорить с князем с глазу на глаз, — в лоб заявил юный волхв.
— Нет, — замигав сильнее, отрезал Мотра. — Поперёд батьки в пекло не выйдет!
Он наигранно засмеялся.
Дима стойко выдержал утюжащий взгляд, и размеренным темпом внятно проговаривая слова, точно гипнотизируя, сказал:
— У меня нет умысла секретничать. Всё по-старому. По договорённости. Я ваш наперсник. Это типичная самая обыкновенная принятая в высших кругах обоюдовыгодная дипломатическая уловка. Посредник. Переговорщик. Он снижает накал первой встречи между противоположными лагерями, потому как предварительно обговаривает со сторонами их пожелания. Ничего лишнего не сообщает, но выведывает.
Мотра заколебался. Глаза задёргались как кости в кубке заядлого игрока. И видя сомнения мудреца, Дима поставил жирную точку в их диалоге:
— От меча не ищут мира. Что вы принесёте оружием? Разумом следует пользоваться… Коли он есть… Позвольте мне переговорить, выслушайте, а после делайте, что хотите…
— Чарами речей правителя вразумишь..., — словно говоря сам с собой, задумчиво протянул Мотра.
— Вам дорогу скатертью приготовлю, — дурманящим голосом пообещал юный волхв.

На удивление, Дима всё же получил положительный ответ, но это сейчас, здесь, вдали от покоев князя, а что произойдёт в Глебурге?
Глава 33
Юный волхв протёр очи. Ему хотелось впиться взглядом. Глебург! Наконец-то! Столица Глебовской Руси обосновалась на территории древнего града-крепости. Половина Глебурга входила с крутого берега в море. Заледенелые сизо-серые бугры щетинились вдоль почти всей северной стороны. Внушительной высоты стены, выложенные из добротно подогнанного камня, хранили следы вереницы цивилизаций. Столица возвышалась над проливом, выпирала мощным форпостом. Верхняя часть града белела, припорошённая снегом, угадывался облик величественных зданий и мраморных античных барельефов. Где-то там, в недрах обитал князь. А пока Диму окружила, не отпускала голая вьюжная пустынь. Лошади двигались черепашьей рысью. Возница, похлопывая по одеревенелому тулупу, тем самым отгоняя мороз, сокрушался, что эта зима необычно лютая выдалась. Кто мог, тот шубой обзавёлся, чтоб до костей не промёрзнуть.
Как они выехали, студёный северо-восточный ветер нахлынул пургой и видимо разогнал толчею к воротам. По крайней мере, Дима так думал, предполагал, что в хорошую погоду в столицу непременно должна стоять очередь из страждущих внимания князя. Наледь на мощеной булыжником дороге и встречные вихревые потоки не позволили прытко попасть внутрь столицы. Сани скрежетали, тряслись на ухабах, Дима порядком озяб, но радовался. Он прижимался к мохнатому тёплому другу и радовался. Он так давно мечтал сюда добраться. Эта ступень приблизит к другу.
Только Мотра сидел недовольный. Он отправился вместе с Димой, не отпустив к князю одного. Хотя наверняка была возможность выбрать доверенного провожатого. Дима опасался, что мудрец передумает и развернёт сани обратно. Но вот и ворота. Каменный затишек. От непрекращающегося гула заложило уши, а тут тишина. Дима с трудом сдерживал улыбку. Он здесь! ЗДЕСЬ! Мотра переговорил со стражей и их легко пропустили.
Дорога шла в гору спиралью. Чем выше, тем дома лучше, солиднее, богаче. Улицы пусты. Как странно? Совсем пустые улицы… Как если бы город вымер…
Поворот и они въехали на площадь, украшенную множеством скульптур: атлеты со спортивными снарядами, воины в боевых позах — нападают и отражают удары, стайки томных дев с цветами, арфами, кувшинами. Поодаль горстка лавок, гостеприимно манят огоньками. В морозном воздухе витают ароматы свежеиспечённого хлеба. Наники прогуливаются парами. Предобеденный променад. Дальше на санях прохода нет.
Мотра сдвинул брови:
— Корзно?
Дима молча распахнул тулуп, высветив облачную мантию.
— Если князь примет, то проповедуй, пока язык не отсохнет. Он должен внимать к тебе аки телок к матке. Усёк? А мы в корчму, — он кивнул на край продолговатого здания на параллельной улице, — там нас сыщешь.
— Будет сделано, — смиренно ответил юный волхв и, пропустив вперёд Акелу, сошёл с саней.
Прогулочным шагом Дима вступил в каменный сад. Через пару минут оглянулся. Сани Мотры скрылись за углом. Юный волхв моментально стянул корзно и наскоро запихал в котомку: «В таком виде в терем правителя я не пойду. Зачем князя гневить, на манер правителя нарядившись? На тон, а то и на два-три ниже следует одетым быть, чтоб на свою беду нечаянного притеснения от высших особ не вышло».
Акела клацнул зубами, как будто одобряя действия Димы. Юный волхв подмигнул, развернулся и столкнул нос к носу с Чернавой. Закутанная в пуховый платок она напоминала матрёшку.
— Приветствую! — выпалил Дима.
Но девочка захлюпала.
— Что случилось?
— Она…. Она…
— Кто?
— Мама. Моя мама. Моя мамочка. Я нашла её, нашла. Она… Она…
Слёзы хлынули. Чернава глухо зарыдала.
— Что она? Заболела? Умерла?
— Она не хочет меня знать…, — выдавила девочка, закусив кулак в варежке.
Сбитый с толку Дима, взял за плечи Чернаву, встряхнул и посмотрел пристально.
— Может ты что-то не так истолковала?
— Всё так, — проревела Чернава.
— Где она?
Девочка мигом утёрла слёзы. В ждущем взоре замаячила надежда.
— Ты поможешь? Ты мне поможешь? Ты обещал!
— Где она?
— Я покажу!
Короткая перебежка, и они оказались у женской статуи, на которую с деланным равнодушием смотрела такая же прекрасная и такая же холодная красотка-наник. Она крутила хорошенькой головкой, поигрывала мехом на воротнике собольей шубы. Неоспоримо, она родственница Чернавы. Те же черты. Всё-таки Чернава не обычная девчонка.
— Мама! Мамочка! — жалобно позвала Чернава.
— Опять ты! Чёртово отродье! Ты случайное дитя, стало быть, на выброс! По-другому не будет! — сморщила хорошенький носик красотка. — Я же сказала, что если ещё раз появишься, я сдам тебя стражам как беспризорницу. Мне поверят, а не тебе! — она заметила Диму с Акелой, и злобно спросила, — твои приятели из леса? Подмогу вызвала?!
Дима внутренне содрогнулся. Удерживать внешнее спокойствие в такой ситуации невероятно сложно. Мать не принимает дочь. Гонит. Насильно мил не будешь. Более того, он здесь по делу. Появление стражи разрушит и его планы…
Юный волхв склонил голову на бок, обратился ласково к Чернаве:
— Примериться не выйдет. Ты же сама всё видишь.
— Будь добр, ты же обещал мне помочь! Пробуди её!
Красотка вставила руки в боки и нервно ухмылялась, но не кричала. Поблизости никого. Стражей тоже не видно и Дима предпринял попытку. Он надеялся, что в глубине этой самовлюблённой статуи осталось ещё что-то живое, завалялись зёрнышки материнского инстинкта.
— Однажды вы не вытравили плод. Девять месяцев вы были единым целым. Вы сохранили дочери жизнь. Нашли тех, кто позаботится о крошке. Любовь есть в вашем сердце. И ваш крик — это вопль боли. Вы ничего не можете исправить в прошлом. Ничего. Но ведь будущее в вашей власти…
Зрачки красотки расширились. Она часто задышала. Рот перекосила презрительная усмешка. Она зашипела как кошка. В такой момент ярости ей хватит духу кинуться и расцарапать даже волка.
Чернава ринулась к матери, упала низ, обняла её ноги. Но жестокая красотка оттолкнула дочь и поспешила прочь. Девочка заскулила как раненый зверёк, метнусь вслед:
— Мама! Мамочка! Не бросай меня! Я хорошая, я послушная…
Она впопыхах наступила на подол, покачнулась, другим сапожком зацепилась за скользкий булыжник и с размаху упала, подняв столбики снежной пыли. Чернава заголосила. Подбородок в крови. Алые капли орошают белый снег.
Дима не двигался сам и придержал Акелу. Юный волхв приметил, что женщина замедлила шаг. А теперь и вовсе остановилась, ссутулилась, заламывает руки. Он ждал. Красотка обернулась. На лике печать страха и душевных терзаний. Что-то надломилось в этой холодной женщине. Пали предрассудки.
— Доченька! Моя малютка!
Она бросилась к ребёнку, прижала к груди. Мать и дочь слились в объятиях.
— Мама! Мамочка! — визжала от счастья Чернава.
Дима потрепал холку Акеле, и со смесью горечи и радости, произнёс:
— Здесь мы уже не нужны.
Глава 34
Дворец с колоннами на византийский манер? Терем каменный расписной как принято у кремлёвских царей? Что-то среднее. Дима разглядывал многообразный архитектурный ансамбль княжеских покоев, расположившихся в явно древнем греческом здании, пока один из стражей отправился за старшим. Становилось жарко, а страж всё не возвращался. Дима стоял в сторонке, постепенно снимал верхнюю одежду и складывал на низкую скамью. Их здесь было много. Весь периметр пустого прямоугольного помещения заставлен. Видимо тут посетители ожидают княжеского приёма. Акела дремал, а Дима блуждал взглядом по витиеватым узорам на стенах, рассматривал причудливый орнамент мозаики на полу… Лужа. Дима икнул. Как неловко, от его сапог растеклась грязноватая вода. Снег растаял и прихватил частички земли с подошвы. Надо бы убрать… Юный волхв присел, и за неимением лучшего, вытянул из котомки корзно и принялся вымакивать неприятное недоразумение.
За этим занятием его и застал начальник стражи. Ни дать ни взять Дядька Черномор из Пушкинской сказки. Дима резво подскочил. Акела встал как на параде.
— Мне нужно переговорить с князем! — молодецки выпалил юный волхв.
— Всем нужно, — пробасил начальник стражи.
Дима с непониманием уставился на седовласого бородача, который что-то разглядывал у него на груди. Юный волхв перевёл взгляд. Подарок отца Пимена. Крестик вывалился из-под одежды, когда Дима лазил на карачках. Юный волхв хотел убрать, но мощная пятерня начальника стражи его остановила.
— Погоди, — он перебирал пальцами зазубрины, будто пересчитывал, — откуда сия вещица у тебя?
— В дар от святого отца получил, — без запинки ответил Дима.
Начальник стражи смерил его тяжёлым взглядом и повторил:
— В дар сказываешь…
— Ну да.
— Следуй за мной!
И Дима с Акелой засеменили позади объёмной фигуры.
Стражи синхронно распахнули резные дубовые двери. В палате на троне в золотом венце восседал ГЛЕБ?! Глеб Бойченко! Дима опешил:
— Ты?!
Недоумённый взгляд, и тут князь озарился широкой улыбкой. Он отложил книгу, величественно встал, направился к дверям, где Дима словно врос в пол. Только Акела задорно вилял хвостом: цель достигнута, пропавший обнаружен в целости и сохранности.
— Оставь нас! — отослал Глеб начальника стражи.
Двери бесшумно захлопнулись.
Дима заговорил с придыханием:
— Ты? Как это? Глебовская Русь. ГЛЕБОВСКАЯ! Я шальную мысль, о том, что это может быть твоя вотчина сразу отмёл. И сейчас не могу поверить, что ты, ТЫ в князья подался! Я был уверен, что тут встречу сына Святослава Ярославовича, внука Ярослава Мудрого!
Глеб перещёлкнул перстами. Пригладил сине-золотой парчовый кафтан. Горделиво приосанился.
— Не верил, что я смогу управлять государством, да?
— А вот это стоит обсудить! — строго произнёс Дима.
— Не понял?! — возмутился Глеб.
— Моя фибула правды при мне. Надень. Быстро ум прояснится.
— Не надо. Я сам, — вскинул голову Глеб. — Кто я князь или не князь! Говори!
— Ответь мне князь, счастлив ли твой народ?
Внезапно со двора раздались крики. Дима и Глеб припали к окнам. Вооружённый люд рвётся внутрь, на решётчатые ворота лезет. Восстание! Мотра не был бы Мотрой если бы не переиначил. Он отвлёк внимание князя нерадивым наперсником, а сам выступил.
— Наники тебя пришли свергать, — сухо изрёк Дима. — Это длинная история, могу просветить.
Вбежал начальник стражи. Доложил:
— Тебя князь требуют! Что прикажешь делать?
— Обождите. Я выйду, как разговор окончу, — скупо ответил Глеб.
Черномор удалился.
— Счастлив ли твой народ? — ещё раз спросил Дима.
Риск грядущего погрома роскошных хором не позволял Глебу ответить утвердительно, он стушевался. Горделивая осанка исчезла. Застыл как деревянный истукан.
— Давай я тебе расскажу, как в твоём княжестве дела обстоят. Набросаю по мелочи штрихи твоего правления…, — Дима набрал в лёгкие воздуха побольше, — кучи бесконтрольных группировок на базе диаспор! Неужели ты думал, что аппетиты этносов не возрастут и однажды от тебя не потребуют землю в собственность? Они уже расширились до такой степени, что имеют бандитские формирования, размером с полк. Они диктуют условия. Да, пусть в теневом мире, но вот-вот кто-то из них расшириться на столько, что подомнёт княжеский престол под себя. Но как ты можешь лицезреть, наники на переворот быстрее сплотились. Союз только тогда крепок, когда им действительно управляют, а не отпускают плыть по течению. Крайние националисты всегда головы быстро поднимают и других будоражат. Дальше. Клин неравенства самый распространённый в истории человечества повод для конфликта. Если правитель не позаботиться о наличии среднего класса, быть беде: обделённые под чистую разнесут богатеев. А где твой средний класс? Нету его, потому что ты только с наниками возился, а про защиту других позабыл. Про геополитику и говорить нечего. Где это видано, чтоб держава только в собственному соку варилась?! Сожрут же страны-завистники, не подавятся! А Лукавого к сердцу ты когда подпустил? Храмы только по окраинам сохранились! Почему верующие под запрет попали?
Глеб что-то невнятно промямлил.
А Дима продолжал:
— Что за слепота, за узколобость тебя одолела?! Сколько бы учёные не бились, но не охватить замысел Творца нашим обычным человеческим разумом! Кстати, о твоих любимых учёных. Как там говорил о главных приоритетах глава Курчатовского научно-исследовательского института?
Глеб запыхтел:
— Михаил Ковальчук сказал, что энергетика и материаловедение — это два вечных цивилизационных приоритета. Мысль материализуется в материале. Задумал мелодию — нужен музыкальный инструмент, ноты, чернила и так далее. Чтобы создать материал, нужна энергия.
— А третий приоритет?
— Душа и интеллект.
— Во-о-от! Ничего без души не сотворишь! А мясо тебе, чем не угодило?
— Так ведь, если не переедать, то польза…, — он замялся.
— А-а-а! Я понял. Польза для казны. А то заботиться надо, чтобы вдоволь народу еды было. Да тебе ли не знать, что животный белок это важнейшая составляющая в питании. Дед, как врач часто повторяет, что желудок у человека для того чтобы мясо переваривать. Те, кто мяса совсем не едят, превращают желудок в часть кишечника, а потом удивляются, почему боли жуткие, если вдруг мясца попробовали, на колбаску соблазнились. Даже пост не круглый год. Это только те, кто благодать праведным поведением заслужили, только они способны еду до минимума ограничивать, а то и вовсе без питья и пищи существовать!
— Дело в другом. Я…, — князь Глеб шумно выдохнул, и словно стал прежним Глебом Бойченко, — давай я расскажу, как все получилось. Пашка прикалывался. А я представлял, что у меня есть ящик с капсулами — пилюли-леденцы с набором наноботов в каждой, которые вылечат от любой болезни и тело содержать будут в идеальной физической форме. Ты бабах и я тут, — он, расставив руки в стороны, указал на палату, — стою с ящиком в руках. На башке венец, все кланяются. Безмерно захотелось повелевать и одаривать. Я им наноботов и презентовал. Вот, мол спасение от всех бед и хворей. Наники — это люди будущего. Новый виток эволюции! — Глеб завздыхал, — кланяться, они то кланяются, но проглотить мои капсулки не спешат. Первых, в общем, принудил. Дружина помогла. Надо было подумать, но я поспешил. Свалившееся величие ум затмило. Увидев результат, подданные ринулись. Тут-то я уже не продешевил. Спохватился, что запасы-то небезграничные. Как ящик пополнять? Я даже сам пока не принял... Пообещал им тогда, что только за большие заслуги обращать в наники буду... Я же изначально бессмертие для людей не задумывал. Да и сейчас собственно бессмертия не существует. Отруби нанику башку и нет его. Тут всё как-то не по плану пошло-поехало, не угнаться. Сам не понял, как полстолицы обратил. Они про мнимое бессмертие поначалу ни гу-гу, да случай каверзный произошёл. Один вельможа шандарахнулся с башни. С самой верхотуры и прямо в ров. Леденец слопал, осмелел, что силы набрался и давай по краю парапета расхаживать, демонстрировать ловкость. Он выжил. Его наноботы чудом успели восстановить. Я не стал изучать этот кейс. Хотя жутко интересно было во всяком ли случае боты поспеют, но побоялся прослыть Глебом Кровожадным. Я думал скрыть происшествие. Подготовить правильную формулировку. Но тут сарафанное радио быстрее интернетовских соцсетей работает! Народ повалил геройствовать и выпрашивать волшебные пилюли. Но на всех же не хватит. Вот я Свод законов и замутил. Хотел компенсировать. Типа здоровье, чтоб сами поддерживали, меньше болели…
— Дав мираж бессмертия бренному человеку, ты отнял у него будущее, посадил бессмертную душу в клетку из белковой оболочки с комплектом ботов-тюремщиков. И это стало проблемой не только тех, кто стал наником. Своим Сводом законов ты Бога запрятал от всего народа, а с Лукавым боролся? Нет. К нему люд подтолкнул, попрал эталоны душеспасительного поведения… А запретом иметь детей ты с потенциальным перенаселением боролся, расходы казны сокращал или боялся, что мутации случатся?!
— Может они так позаботились о том, чтобы не видеть как стареют и умирают их дети. Я не знаю…
— Что?! Напринимал законов и не ведаешь о чём они, на каком тесте замешаны?!
— Честно говоря, я этот толстенный Свод законов, не дочитав до конца, подписал. Я понадеялся, что Совет наников там чепуху не напишет. Самостоятельно сформирует правильные рациональные законы и …
— Вот они твои хотелки в начале законодательного текста и впихнули, а потом свои желаньица засунули львиной порцией. Ты лидер, а пример какой подал? Что тебе всё равно! Спасётся один и вокруг него спасутся тысячи, так учил Серафим Саровский. А ты голова! Голова державы! Коль главы место занял, тебе светом всех озарять! А если некому подражать, если гонения на старый уклад, то откуда добродетели взяться? Этим самовлюблённым наникам вера может и не к чему стала, а остальным? Правительство для людей ставится, а не для их самих для себя любимых. Тебя бес попутал!
— Война за души…, — отрешённо проговорил Глеб. — А ты поднаторел в духовной премудрости…
— Да, вот, наконец, дошло, что знания на практике применять нужно, чтоб слово с делом не расходилось, — вымученно произнёс Дима. — А ты чем занимался? Куда глядел?
— Я лабораторию строил. С доверенными алхимиками думал пилюль для перевоплощения в наники ещё наделать…
— Глеб, не по себе шапку ты примерил. Не о том мечтал. Умом простачка необтёсанного себя проявил. В топ-менеджеры ты захотел. А натура природная своё взяла, всплыла и рулит. Надо заниматься тем, что на душе. Чтоб другие от деяний твоих не страдали. Наука твоё призвание. К ней одной ты тяготеешь. Бросил наников без надлежащего надзора, и они от свободы такой одурели. Халатность правителя — погибель державы.
— Иногда и мне казалось, что я не там усердствую, — Глеб задыхался от беспомощности.
Вопли снаружи окатили палату тревожным эхом. Друзья разом глянули в окна. Толпа прорвалась, вливалась, заполняла бурным потоком княжеский двор.
— Я могу с помощью дощечек Вайю ветер вызвать и не подпускать бурей митингующих, — предложил юный волхв. — Но сколько мы тут высидим? Напоминаю, все вокруг это придуманные тобой и навеянные мной персонажи, а не настоящие люди. Они и всё что здесь есть — плод твоего воображения и моей силы. Глеб, решайся! Твоё искреннее желание, твой личный выбор вернёт нас домой. Хватит уже в князя играть! Возвращаемся?
— Да. Наигрался и доигрался, — горестно изрёк Глеб, сбросил княжеский венец, и тот со звоном покатился. — Долой! Всё долой! Прошу, возврати нас скорее!
— Да будет так. Как заслал, так и вернуть следует.
Юный волхв положил руки на плечи Глеба и, подняв усилием воли какие только мог внутренне ведические усилия, отчеканил:
— Унялось желание. Успокоилось сердце. Поостыл разум. Быть тебе дома отныне в том же месте, откуда явился.
Глеб замерцал и исчез. Мир вокруг посерел, поплыл маревом. Дима набросил макинтош на себя и Акелу, сконцентрировался и переместился в дедову баню. Юный волхв поблагодарил Всевышнего за благополучное возвращение, сложил вещицы-помощницы в сундук, заглянул к дедушке, обрадовав благополучным исходом очередного приключения, и помчался на дачу Степанцевых. Друзьям столько всего предстояло обсудить.
Глава 35
Угостившись до отвала привычной едой, Дима и Глеб с Пашей и Машей переместились из дома под раскидистую обильно цветущую яблоню. Если раньше дерево укрывало их шатром, то сейчас повзрослевшие ребята едва помещались в любимом местечке, но всё равно плотно втиснулись под свисающие до земли ветки. Однако, когда Паша покатился по клетчатому пледу, схватившись за живот, всем пришлось выйти из бело-зелёного укрытия. Глеб с Димой вытащили плед и расстелили на траве рядом с яблоней. А Паша всё катался.
— Ой, не могу! Ой, держите меня!
Маша проворчала:
— Ну, хватит уже! Подумаешь, Дима щеголял в короткой тунике на голое тело и с волосами ниже плеч.
Но Паша только прыснул от нового приступа хохота.
Глеб помог сестре устроиться на пледе, который в центре уже нескромно заняли Акела и Моцарт. Она погладила щенка и волка.
— Мы тут эти двое с половиной суток пока вас не было с ума сходили. Даже Моцарт переживал, аппетит пропал, — она вскинула указательный пальчик, — кстати, хорошо, что вы и на йоту не изменились, а то бы пришлось вас подстригать, чтобы родители ничего не заметили. А сейчас ножницы в руки брать нельзя. Страстная неделя как ни как.
Усмехнувшись, Глеб закрутил головой:
— Изменились. Ещё как изменились. Поумнели. Каждый должен служить Отечеству с заложенным от рождения талантом.
Паша перекатился на плед и сел рядом с Машей, сложив ноги по-турецки:
— Можно подумать ты раньше этого не знал, ты же умненький вроде?
Дима, усевшись напротив Паши, вступился за Глеба:
— Истина может и простая, да соблазны любого с толку сбить могут. Святым думаешь легко их святость давалась? Битва с самим собой одна из сложнейших.
Паша притих:
— Да чё там и со мной всякое бывало.
— Но я бы сказал, что Дима наш вообще прорыв совершил, — задумчиво кивая, как китайский болванчик, проговорил Глеб, — он становится очень даже продвинутым волхвом.
Поникнув, Дима пожал плечами:
— Однако миссия не выполнена. Не все осколки сердца Вселенной найдены.
Глеб встрепенулся:
— Подожди-ка! Я кое-что вспомнил! У меня же было время подумать над загадкой, которую ты с Голубого озера привёз! Этот подводный снимок черепа прочно засел в моей памяти. Сейчас!
Он вытащил мобильный телефон и погрузился в интернет. Ребята терпеливо ждали. Успели даже съесть горсть припасённых Машей шоколадных конфет.
— Так! Вот оно! Слушайте внимательно! — и Глеб зачитал длинную статью о непонятных археологических находках.
У всех скривились лица, кроме Глеба, он ликовал:
— Поняли? Эти колодцы в форме перевёрнутого ведра от Прибалтики до Дальнего Востока встречаются! О чём это говорит?
Потерев, сморщенный лоб, Паша спросил:
— И что нам даёт то, что глубина три метра и диаметр два. Или двенадцать. Забыл. Ну, одинаковые. Может по какому-то единому стандарту пращуры копали. Ну, оплавлены стены. Ну, некоторые учёные предполагают, что было мощное излучение, поэтому в пробах почвы обнаружили сверх норму титана и ещё кучу редких элементов. Может это такой вид печки для выплавки чего-то или лазерное оружие испытывали. Это работа учёных. Разберутся когда-нибудь. Нам-то что с этого?
Дима признался:
— Я тоже не понял, что ты хочешь сказать? Расшифруй!
— Сейчас покажу! Карту вам нарисую, и вы сразу догадаетесь, — Глеб подобрал веточки и принялся рисовать на земле.
Сначала он изобразил контур Евразии, а затем, поглядывая в статью с координатами колодцев, наносил их на импровизированную карту. И вот творение готово. Паша, Дима и Маша долго таращились. А Глеб улыбался. Ждал, когда кто-то из друзей разделит его триумф.
— Э-э-э, — протянул Паша, и неуверенно произнёс, — у нас в школе, в большом холле плакат здоровенный. Высадка запорожских казаков. Прибытие на Кубань. Похоже ведь на берега Тамани, да?
— Да! — восхитился Глеб и защёлкал пальцами. — И это именно тот рисунок, что нанесён на череп!
Ребята пулей достали мобильники и ещё раз уставились на снимок, который разослал Дима.
Юный волхв пробормотал:
— Подмечайте знаки. Вселенная подкидывает подсказки и ответ на вопрос всегда рядом. Надо только желать видеть и внимать.
Внезапно Глеб выругался. Щёчки сестры даже вспыхнули.
Паша рыкнул:
— Ты че? Княжеские замашки отставить пора! Сейчас первая жёлтая карточка! А в следующий раз сразу красная и удаление с поля!
Глеб затряс руками, показав, что сдаётся — был неправ:
— Каюсь! Каюсь! Сейчас всё объясню! Вселенная подкидывает нам подсказки! Я и сам об этом постоянно говорю, а тут проворонил!
— Что проворонил? — вместе спросили Паша и Маша.
— Мои мысли были так заняты тем, чтобы доказать Оле, что встречаются нормальные мужики правители, что я всё упустил из виду. Она сказала «Тмутаракань». Это была подсказка Вселенной! Увидев рисунок на черепе, я сразу заметил схожие черты с Таманью, но побоялся ошибиться и смолчал. Надо было всё лишнее отставить и сложить. Задуматься, как следует…
— Да выражайся ты яснее! — разволновался Дима.
Глеб пощёлкал пальцами, сожалеющим тоном проговорил:
— Тмутаракань. Оля упомянула о ней. Тмутараканское княжество. Именно оно почему-то стало географической подложкой для моей Руси. Память впихнула туда всё, что я знал об этом месте. Включая и информацию о колодцах.
— То есть это была не совсем твоя фантазия?! — Дима подался вперёд.
— Ну как… Оля сказала, что книга Ткаченко называется «Поиски Тмутаракани». Чтобы подготовиться к прочтению труда критика, я целую неделю рыл всё, что касается древних времён Тамани, и тогда же наткнулся на эту статью «Тайны Таманских колодцев».
Паша глупо хихикнул:
— Подождите, подождите, Тмутаракань реально существовала?
— Вот, что это было! — вскричал Дима, — а Мотра что с самим преподобным Никоном общался? — юный волхв встряхнул головой и тоном экскурсовода пояснил всем, но глядел на Машу, открывшую от удивления рот, — в Эрмитаже хранится плита, датированная одиннадцатым веком. На ней выбита дата, когда князь Глеб замерил море по льду от Тмутаракани до Керчи. Казаки, заселяясь на Кубань, нашли этот камень на Таманском полуострове. Надпись свидетельствует о том, что Русь контролировала торговый путь через Керченский пролив. Тмутаракань, стала столицей древнерусского княжества. Тмутараканского. После того как эту территорию отвоевали у Хазарского каганата. Там ещё до нашей эры город Германасса был. Сегодня это станица Тамань. Если под ней провести раскопки, то там много чего интересного обнаружится…
Паша пошутил:
— Тьма окаменелых тараканов? — и выхватив неодобрительные взгляды друзей, попытался реабилитироваться, — в те времена Чёрное море Русским назвалось.
Глеб фыркнул:
— Куча имён была у Чёрного моря. И Русским он тоже было, потому как русичи активно им пользовались. Хоть что-то ты удержал в памяти! — и он чопорно произнёс, — топоним Тмутаракань с тюрского языка переводят в двух значениях. Как титул сановника или подразделение в десять тысяч воинов. Княжество находилось на окраине Древней Руси, очень далеко от центра, поэтому в разговорный обиход вошло также значение, что Тмутаракань это предалёкая глушь. Между прочим, корона на современном гербе Кубани — это символ памяти как раз-таки о древнерусском Тмутараканском княжестве. Но мы отвлеклись, — он щёлкнул пальцами, — сегодня идёт битва за духовные ценности. Символика становится не такой зашифрованной, как немного раньше, когда только учёные мужи могли её верно растолковать. Мы должны быть бдительными. Замечать не только крупные вещи. Типа «Аррle» или Премии Оскара.
Паша почесал затылок:
— А с ними, что не так?
Глеб торопливо объяснил:
— Какие бы версии не рассказывались о происхождении логотипа «Аррle», но откушенное яблоко — это символ того самого запретного плода с дерева познаний, которое вкусили первые жители Рая. «Аррle» — это проводник к неограниченному доступу информации. И только ли свет просвещения на всех порах технологий несёт корпорация, «нежно заботясь» о клиентах? А голливудская премия «Оскар»? Её проводят в действующем зале масонских обрядов. Она же в честь бога лжи, огня и греха. Хоть по кабалистической традиции и переставили пару букв, но смысл от этого не меняется, — Глеб отдышался, — кто владеет символами, создающими определяющие чувства, тот управляет сознанием народных масс, собственно, как и те, кто управляет словом. Потому что за каждым словом есть образ или символ, — он прокашлялся, — итак, общая карта колодцев по миру повторят очертания Тамани. А в Тамани тоже есть колодцы. Дима предчувствует некоторые вещи, пусть и не всегда может их ясно растолковать, но то, что он говорит, сбывается…, — Глеб пристально посмотрел на ошарашенного юного волхва, — ты сказал, что осколок Коркулум где-то поблизости, и я скажу где. Я уверен, что частица Вселенной спрятана в одном из колодцев на Тамани!
Друзья переглянулись. Паша вскинул большой палец вверх:
— Вот это ты закрутил! Вот это намозговал! Глеб, если ты прав, то оставшиеся осколки, мы быстрее отыщем!
Маша, схватившись за щёки, трепетно воскликнула:
— Оёёюшки! Подумать только, Дима, это подводное послание ждало именно тебя! Именно тебя! И ты его обнаружил! Случайности не случайны!
Сестра протянула Глебу, сохранённую для брата конфету:
— Ешь, Глебушка, ты молодец!
Сознание юного волхва тоже активизировалось. Он вспомнил, как плюхнулся у карт в музее Нальчика и выпендривался перед смотрителем, вместо того чтобы пораспрашивать, а там ведь тоже могли быть подсказки. Вспомнил и сам колодец… Но будучи в нём он об осколках даже не вспоминал, сражался за жизнь с Аминтой и Климом.
Дима подскочил:
— Отыщем! Если ничего мимо ушей, глаз и сердца пропускать не будем, то отыщем! Мне срочно нужно в Тамань! — выпалил он, посмотрел на фотографии колодцев в статье у Глеба в мобильнике, и рванул за макинтошем.
Глава 36
Дима очутился в колодце. Замкнутое пространство. Неподвижный застоявшийся пыльный воздух, пахнет керамзитом. Где-то там над головой бледно-бирюзовый круг неба. Вид ямы как обухом по темени погрузил в воспоминания о заточении у ведьмы. Колени дрогнули. Неприятные образы заслонили сознание. Нужно это остановить! Шея заныла, Дима поскрёб её. Внезапно полегчало, шлейф тяжёлых картин пережитого отступал. Юный волхв как будто получил глоток энергии. Дима продышался, и чтобы окончательно успокоиться провёл сравнение. Здесь всё иначе. Я могу выбраться в любой момент. Переговоры с самим собой стабилизировали разум, и юный волхв перешёл к осмотру.
Итак, что мы имеем. Почти идеальная геометрическая фигура. Твёрдые как кирпич, точно отшлифованные стены коричневого, бурого и жёлто-красного цвета. Рукотворный. Но где же тогда следы инструментов? Чем такое выкопали? Форма перевёрнутого ведра, как если бы вырезанного в земле неким горячим ножом, не поддавалась обоснованию. Как это сделано? Что за аномальный феномен?
Дима осмотрелся снаружи. Группа сопок покрытых сочными степными травами. Только на одной ровная вершина с пятью непостижимых логическим умом колодцами. Следы вынутой земли отсутствуют. Дима попепемещался шире. Овраги и дубовые перелески. Всё что осталось от некогда дремучего леса. Заросли одичавших виноградников. Конусы грязевых вулканов. Одни вулканы извергаются, жерла других наполнены водой с маслянистой радужной нефтяной плёнкой.
Встав на высоком крутом холме, Дима пронёсся взглядом по пейзажной округе: «Как там Глеб зачитал… Тамань — сейсмоактивная зона, более сотни спящих и действующих вулканов. Сам Таманский полуостров это относительно молодая часть суши. Самая юная часть суши в России. До сих пор идут тектонические процессы. В две тысячи одиннадцатом году, поднялось дно моря и прибавилось четыре гектара берега. Хоть территория и молодая, но корни деятельности человека тут глубочайшие. Тамань — крупная точка на карте мировой истории. Здесь веками сходились торговые пути. Море и степь снабжали эту землю народами различных культур».
Юный волхв вдохнул полной грудью чистый весенний воздух:
— Что-то я упускаю… Не верю, что Глеб ошибся…
Он ещё раз поперемещался по колодцам. Они очень похожи. Разняться лишь видом мусора. Туристы сюда частенько захаживают. И не все из них с уважением относятся к природе и историческим объектам. Машинально Дима прибрался. Он ползал на животе, ощупывал каждый миллиметр, искал хоть какие-то признаки тайника и полностью очистил колодцы. Как крот знает свою нору, выучил поверхности непонятных подземных образований. Ориентировался почти вслепую. В полумраке распознавал и малюсеньких насекомых…

Небо зарозовело закатом. Скоро станет темно, и поиск придётся остановить. Он переместился на поверхность. Плюхнулся рядом с кучей мусора. Овладевала досада. Дима стукнул кулаками по сухой тверди: «И что я отыскал? Ничего! Ни намёка на тайник. Это провал! Неужели мы ошиблись? — но тут он устыдился, что осерчал, ласково погладил места ударов, — нет, нельзя терять веру, никогда нельзя терять веру».
Дима смиренно улыбнулся. Всё будет хорошо. Мысли наполнялись позитивом. Внезапно случилось озарение.
— Если человек живёт в ладу с природой, то его дела спорятся! Творец дал нам Землю! — спохватился Дима и пылко обратился к Матушке Земле.
Бурная страстная речь нашла отклик. Почва между колодцами зашевелилась. Дима сглотнул, облизал пересохшие губы. На поверхности показался рубиновый осколок.
— Есть! Да! Это он!
Дима подобрал заветный кусочек, не успел рассмотреть, как земля снова зашевелилась. И ещё один, а затем ещё. Юный волхв затрепетал всеми фибрами души.
— СПАСИБО!
Наконец-то Коркулум будет восстановлен! Однажды он распался на части, был варварски разделён. Но уцелел наполнением — в каждом осколке сохранился основополагающий столп бытия: ЛЮБОВЬ, СЛОВО, ЗАБОТА, СОВЕСТЬ, ДОБРОТА, НЕЖНОСТЬ, ДУША. Теперь они воссоединятся. Шанс есть, что в наш мир вернётся гармония. Задание выполнено!
Глаза Димы засверкали насыщенным сапфировым светом. Разум юного волхва внимал глас Суммумессе: «Три недостающих… Нежность. Душа. Слово. Нет человека без Нежности. Без неё он, что слепок, копия, а не живое создание. Душа же делает человека человеком. А Словом мир создаётся. Ты справился».
«Я медлил. Хотелось быстрее, а выходило плоховато» — извиняясь, мысленно ответил Дима.
«На всё свой срок. Ты одержал верх над собой, созрел умом и потому осилил препятствия и исполнил поручение. Когда же прозрел, глаже отыскал недостающее. Земля расстаралась, скопом выдала тебе осколки Коркулум, изъяв их из потаённых мест».
«Я так рад!».
«Настало время воссоздать Сердце Вселенной. Никто более не сможет отмахиваться от глубинных чувств. Человечество воспрянет здравостью духа. Передай все семь осколков нунтиусам» — напоследок попросил Суммумессе и связь прервалась.
Глава 37
Дима появился во дворе дачи Степанцевых с помятыми пластиковыми бутылками, набитыми разноцветными обёртками и другим мусором наперевес. Паша, Маша и Глеб оторвались от игры с Моцартом. Акела навострил уши.
— Богатый улов! Ничего не скажешь! — расхохотался Паша, и включил фонарь на крыльце, чтобы лучше рассмотреть добычу.
Маша охнула:
— Оёёюшки! Тебе бы помыться!
Став по-судейски, Паша продолжал надрывно смеяться:
— Чистый четверг отрабатываешь? Помойки в порядок приводишь? Поэтому рот до ушей, как у фаната выигравшей команды?
А Глеб не мигая и затаив дыхание, смотрел на Диму. Ему было плевать, что друг перепачкан и запылён, как будто рыл шахту. Он ждал результат.
— Ну?!
Юный волхв демонстративно избавился от поклажи, бросив хлам в мусорный бак, и прошёл к зоне отдыха. Глеб быстро защёлкал пальцами:
— Ну что?! Что?!
Раздвинув ротанговые кресла, Дима медленно выложил на стол семь рубиновых осколков.
— Всё получилось. Заскочил и в тайник на раскопках. Надо передать нунтиусам.
Округлив глаза, Паша приобнял Машу. Она словно обезумев от счастья, вцепилась в Пашу как в опору. Пара стояла не в силах издать и звука.
Глеб пожал Диме руку.
— Я был уверен на все сто, знал, что ты обязательно что-то принесёшь! Но на такое даже не рассчитывал! И с нунтиусами всё складывается. Удача на нашей стороне. Искать не придётся. Кузьмич забегал. Сообщил, что на ужин Анатолий Александрович будет. Так он интересовался, какое нам постное меню предложить. Уже знает, что если хозяин охотничьего дома появится, то и нас в гости ждать, — Глеб посмотрел на часы мобильника, — у тебя три часа.
— Отлично! Стерегите как зеницу ока! А я мыться! И дедушку осчастливлю.
— Георгий Максимович определённо порадуется, — обрёл голос Паша.
— Ага-а-а, — как могла, поддакнула Маша.

В девять вечера вся дружная компания собралась в бревенчатой беседке охотничьего дома. Кузьмич потчевал грибным супом с сухариками, вишневым пирогом и душистым чаем с мелиссой. Когда управляющий находился рядом, все погружались в свои тарелки, глядели на танец мотыльков и мошек у цепочки потолочных светильников или пялились на кривые сосенки, будто их впервые видели, а как только Кузьмич удалялся, разговоры вновь возвращались к Коркулум.
Проглотив кусок пирога, Паша, живо размахивая руками, выдал:
— Раз, раз, раз и всех защитников обошёл... Подумать только на Кубани нашлись осколочки!
Дима парировал:
— Ничего удивительного. Зе́мли здесь издревле заселены. Какие только культуры свой след не оставили. Каких только завоевателей эта территория не манила. География — это судьба. Кубань со своим расположением на все времена лакомый кусочек.
— И мы будем её защищать! — с жаром сказал Паша, и как-то искоса посмотрел на Диму, — слушай, а ты макинтош так подолгу не снимаешь. Скачешь, скачешь и всё бодрячком. Мне его ношение тяжко далось. Эта штуковина ощутимо выматывает. Не могу поверить, что у тебя силы до сих пор остались. Неужели ты уже настолько продвинутый волхв стал?
— М-да, это несколько странно. Спасибо за наблюдение. Ты, кстати, тоже вроде серьёзнее стал. Не слышно, чтобы в какие-нибудь необдуманные авантюры ввязывался.
— Хе-хе, есть достойный зам по проделкам, — он посмотрел на Глеба.
Бойченко чуть не подавился, поняв, что Степанцев намекает на его княжеский промах. А Паша уставился в мерцающее звёздами небо:
— Не знаю, то ли напиток помора твоего подействовал, то ли встреча с Ангелом-хранителем повлияла. Может и то и другое, а может, просто перерос и на глупости больше не тянет.
Дима кивнул:
— Время сейчас такое. Взрослеем быстрее. Не до ерунды.
Глеб вернул Паше колкость:
— В его случае иная причина. Это Маша так действует.
Маша зарделась. Паша хотел уже что-нибудь этакое выдать, но не успел. Заговорил Анатолий Александрович. Он сухо осведомился:
— Значит, энергия откуда-то прибывает?
Дима чуть стушевался. Этого коренастого атлета и воина с многовековой закалкой что-то насторожило.
— Д-да.
— Заметил какие-нибудь необычные ощущения?
Нунтиус явно обеспокоился.
— Шея. Чешется часто. А причины вроде нет.
— Та-а-ак, эта боль врачевателя ищет.
Георгий Максимович встрепенулся, но Анатолий Александрович закрутил головой:
— Не ваша забота, знахарь. Тут другие мастера нужны. Со специнструментом. Сдаётся мне, что у вашего внука паразит завёлся. Тут-то нам коготок Жар-птицы и пригодится, — он отодвинул тарелку, — давай со мной к Елизавете, она обряд очищения проведёт.
Дима невольно скривился и заёрзал.
Паша подбодрил:
— Не боись, друг! В Чистый четверг самое-то от всякой дряни избавиться. Засверкаешь как новый мяч!
Чтобы не привлекать внимания, Дима и Анатолий Александрович вышли прогуляться за ворота, а сами зашли в тень и с помощью перстня нунтиуса переместились в квартиру Елизаветы Леопольдовны и Константина Евгеньевича.
Супруги были несказанно рады встрече, а когда узнали причину появления, тоже посерьёзнели.
Константин Евгеньевич поправил очки, убрал белые кудри в «хвостик»:
— Я в арсенал. Спрячу в хранилище артефактов осколки Коркулум и принесу коготь.
Елизавета Леопольдовна тоже убрала волосы, скрутив русую косу в объёмную гульку на макушке. Она наметила себе план работы:
— К твоему возвращению я должна успеть отыскать заклинание и инструкцию по применению материи огненных существ, — Елизавета Леопольдовна подтолкнула Диму и Анатолия Александровича к дивану, — мне не мешать! — и погрузилась в шкафы, набитые книгами.

Процедура извлечения астрального клеща прошла быстро и почти безболезненно. Диму усадили в компьютерное кресло, выкатили в центр ковра гостиной под люстру, несколько манипуляций и клещ в стеклянной банке.
Елизавета Леопольдовна потрясла склянку:
— Всё! Он лишился хозяина-носителя и впал в спячку на пару столетий. Однажды проснётся. Таких созданий не умертвить, их можно только запереть, — она внимательно посмотрела на клеща и, сверив с картинкой в истёртой книжице, уверенно произнесла, — а такими тварями только чёрные колдуны пользуются. Ну-ка скажи нам, мой мальчик, откуда это у тебя?!
Дима взмок.
— Я не знаю. Вы же сами говорите, что это паразит. Подцепил видимо где-то…
— Думай, где подцепил. Это важно. Может туда выдвинуться надо и пособирать эту нечисть, — пояснил Константин Евгеньевич.
Нунтиусы заняли мягкие кресла и диван и пристально уставились на Диму. В их взглядах читалась лишь забота сродни родительской. Юный волхв внутренне выдохнул, его ни в чём дурном не подозревают. Он задумался: «Колдуны. Астральными клещами пользуются колдуны. А когда я с колдунами встречался? Всякие личности из Глебовской Руси не в счёт. Я там уже вовсю в макинтоше перемещался».
Анатолий Александрович своевременно подсказал:
— Должно быть состоялся физический контакт… А знаний у тебя бы хватило Глеба в иллюзорную конструкцию заслать?
— Н-нет. Если честно, я до сих пор не понимаю, как это получилось.
Елизавета Леопольдовна кивнула на банку:
— От этого сосальщика-накопителя энергии хапнул. Получается, что он весьма и весьма заряженный. Служил у кого-то мощного хмыря или очень долго собирал и не истраченный пересел на тебя. Обычно эти клещи изымают и аккумулируют сердечную энергию. Любовь колдунам за ненадобностью. Они так запасы откладывают в резерв.
— Прокул! — воскликнул Дима. — Потасовка в прошлом году осенью. Я колдуна толкнул, спасаясь из морока, — юный волхв обмяк, — я пользовался тёмной силой. Я что стал одним из них?
Слова Елизаветы Леопольдовны успокоили:
— Ну, что ты, глупыш! Ты же знаешь, что сила не имеет в себе света, не несёт тьмы. Она лишь энергия. Всё зависит оттого, в каких целях её применил обладатель ведической крови. Ты помогал страждущим. Я не вижу ничего предосудительного. Ты действовал разумно, как настоящий волхв.
Дима смутился:
— Мне ещё многое неведомо. Я старался справиться с испытанием.
Она по-матерински ласково произнесла:
— И у тебя это получилось. Как чувствуешь, всё сделал? Есть ощущение завершённости?
И тут юный волхв призадумался. Одно противоречие разрывало его.
— И да, и нет.
— Поясни, — попросил Константин Евгеньевич.
— Птица Гамаюн. Тогда в древнем храме. Она пророчество отказалась показать. С того момента я ждал, когда увижу что там написано или изображено. Думал, вот как все осколки соберу и… А теперь осознал… Да фиг с ним, с этим пророчеством!
Нунтиусы повеселели. Анатолий Александрович изрёк:
— А ты заматерел.
Хоть ему и было приятно, но Дима отрешённо хмыкнул и с некоторой грустью, словно прощаясь с детством, произнёс:
— Я, правда, так думаю. Все эти пророчества несуразная трата времени. Творец всё как надо управит. Поэтому я удовлетворён. Но есть ещё один «открытый вопрос» — Александра Чарная.
Нунтиусы как по команде сдвинули брови.
— М-да этот ведический отпрыск – «тёмная лошадка». Тока и жди что выкинет. Вроде пока облагоразумила. Какое-то время ничего негативного мы не обнаружили. Но такие, как она, никогда не успокоятся. Особенно если какой-нибудь влиятельный гад подталкивать и подначивать будет, — согласилась Елизавета Леопольдовна.
— И я о том же. Возможно никогда, а может быть и совладает с внутренними бесами. Где наше всепрощение? — Дима улыбнулся, — надо бы запустить в её разум разрушающую деструктив информацию. Вдруг получится перепрограммировать.
— У тебя есть конкретное предложение или болтаешь-философствуешь? — заинтересовалась Елизавета Леопольдовна.
Дима подкатился на кресле к компьютеру:
— У вас же Александра ещё «в друзьях»?
Елизавета Леопольдовна подошла к столу. Вошла в интернет и проверила сайт, который вела под ником «Мага».
— В подписчиках числится. Её аккаунт сейчас активен. А что?
— Подключите. Я поговорю с ней. Минуты будет достаточно. Не представляйте нас. Просто пусть меня выслушает.
Заинтригованная Елизавета Леопольдовна выполнила просьбу. Когда из динамика раздался удивлённый голос Александры, она таинственным голосом сказала Чарной:
— Некогда объяснять. Выслушай сейчас кое-кого. Специально тебе просили передать.
Юный волхв пододвинулся ближе к микрофону и заговорил так, словно он находился в трансе:
— Кто твоё окружение? Всмотрись? Обманывать себя долго не выйдет. Душа твоя всё знает, всё ведает, доверься ей. Всё ли добро, есть добро? Не спрятались ли недруги за приятельскими масками? Нравственные правила. Помнишь ли ты о них? Ты на пике. Именно сейчас ты делаешь свой главный выбор. Чаши весов добрых и не благовидных поступков работают. Сочти же наполнение. Верь матери матери своей и отцу матери своей. Они твой светоч.
Дима отключил связь. Повернулся к озадаченным нунтиусам:
— Теперь она начнёт рыть. Бессознательно будет всех подозревать в ненадёжности. Она же примерилась с бабушкой и дедушкой. Вы их проверяли. Они адекватные. Полагаю, есть шанс, что Чарная образумится, подрасчистит окружение и будет отслеживать, чтобы никто не присел на уши.
— Вполне, — согласился Константин Евгеньевич. — А ты хитрец.
Дима рассмеялся:
— Как-нибудь поведаю вам о разнооком мудреце, у которого я прошёл азы познания хитрости.
Елизавета Леопольдовна подмигнула:
— По поводу вашей четвёрки, хоть и подросших, но всё же детишек у нас больше указаний нет. Но это не значит, что мы прощаемся. Мы же все соседи по дачам у Чёрного Леса!
Анатолий Александрович предложил:
— И почему бы добрым соседям прямо сейчас не собраться вместе?

После затяжного чаепития ребята отправились спать. Акела умчался в чащу. Моцарт придремал на руках Маши. Знахарь задержался с нунтиусами. Им, как всегда, было о чём поговорить. Уставшие подростки шли мимо леса, поглядывали, как в ночном небе переговариваются огоньками звёзды. Дышали тишиной.
Паша неожиданно фыркнул:
— Как будто матч прошёл в сухую…
Маша удивилась:
— Как это?
— Где финальная битва? — возмущённо изрёк Паша.
Глеб щёлкнул пальцами и посмотрел на Диму.
Юный волхв обвёл взглядом друзей:
— Война нравственных ценностей непримиримая, а потому вечная. Хотя нет, один срок всё же назвать могу. Длиться это всё будет до Второго Пришествия.
Лица ребят окаменели.
— Оёёюшки! — пискнула Маша, пробудив Моцарта.
Паша приобнял подругу сердца и грозно взглянул на Диму:
— Ты не преувеличиваешь?
Дима замотал головой:
— История не повторяется. Она Вечная. Она одна и та же. Выбираем вектор. Плюс или минус. Проживаем одно и то же, — недоумённые выражения на лицах друзей, он усмехнулся, — давайте так, мы выбрали плюс. Наша вечная задача отражать тех, кто работает под знаком минус, тех, кто нападает на наши ценности. Мы должны сохранить наш мир для себя и для потомков. Если человек забывает достижения предков, он обнуляется — не способен черпать силу из прошлого, связь обрублена. Он не помогает наращивать мощь народа. Перестаёт существовать как личность. Осознанно или неосознанно переходит на сторону врага.
Глеб кивнул:
— Достаточно. Я уловил. Учиться. Всё время учиться. Свято хранить память о предках. Чтобы никто не заморочил нам мозги. Чтобы жили проверенные веками традиции.
Паша выставил бицепсы:
— И прокачивать тело!
Маша строго добавила:
— Проявлять сочувствие и неравнодушие, трудиться для общего блага! И детей чтобы в каждой семье много было! Чтобы страна наша никогда не закончилась! — и уже мягче полюбопытствовала, — Дим, а что Суммумессе? Продолжите общаться?
— Пути Господни неисповедимы. Я не знаю, кто из ангелов в образе Суммумессе приходил ко мне… Видимо, чтобы всколыхнуть меня, требовался именно такой заход. Я принял вызов. Прошу прощения. Мы все приняли вызов. Исполнили всё по совести. Мне не стыдно за наши действия. Если то, что мы делаем, приносит больше добра, заставляет Тьму отступать, то я очень рад, что могу быть полезным Свету.
— Я тоже!
— И я!
— И я!
Глава 38
Чердак дедовой бани. Благоухают гербарии знахаря. Ветерок то и дело заглядывает в приоткрытое окно, колышет связки лечебных пучков. Юный волхв на табуретке подле наследственного сундука с ведическими фолиантами с раннего утра строчит отчёт, ранжирует заметки по важности, выделяет главное. Однажды ему понадобится освежить в памяти полученные уроки. И ему будет куда заглянуть и на что опереться.
Дима закончил писать, задумчиво положил на колени блокнот с надписью «Приключения ДД». Вот и сделаны последние записи в дневник. А будут ли другие? Кто его знает? Одному Богу известно, куда ещё отправится Дима Дроздов. Дима обновил свои инициалы на обложке.
Тадах! Тудух! Бабах! Раздалось снаружи.
Юный волхв посмотрел в окно. Страстная пятница. Девять утра. А у соседей уже суета. Приехали родители Паши. Из кухонных окон летят распоряжения Маши. Она красит яйца, а Паша на подхвате, помощником подрядился: таскает лотки с яйцами в дом, пустые в сарай, перебирает шелуху лука. Дима усмехнулся. Без этого классического ингредиента никак. Фирменный почерк на Кубани, да по всей России, наверное. Ни одна хозяюшка не обойдётся без шелухи лука для получения шикарного красно-коричневого цвета на скорлупе. Мама Паши, судя по вопросам: «Где моё сито?» и «Кто съел половину изюма?» месить тесто для куличей собралась. Чета Бойченко тоже пожаловала, с сыном заканчивают прибирать двор, последний лоск к Пасхе наводят, зона отдыха уже блестит. Глеб пот со лба утирает. Только протёр от пыли и паутины шезлонги.
Дима всполошился и прикинул: «А мы? Вроде ничего не забыли... Корзины и укрывные белоснежные рушники для похода в храм дедушка уже на буфет выставил. Соседка как обычно угостит куличами. А яйца дедушка всегда по субботам красит. Наши приготовления на сегодня закончены, — он перевёл взгляд на блокнот и мысли закружились в обратном направлении, — прошло четыре года, — он написал на обложке «2019 — 2023», — сколько же всего случилось. И в стране, и в мире, и со мной…».
Дима уставился невидящим взглядом в пространство, пытаясь охватить суть познанного. Ему открылись штрихи азов Мироздания. Открылось, что суть человека теологична: он не может не верить в Бога, потому как множество вопросов находится за гранью его понимания. Дима передёрнул плечами. Наплодилось же фантомов. И к ним обращаться можно. Только вот света они не принесут, за слепленной под настоящего бога формой в лучшем случае пустота, а в худшем — злые духи и колдуны. И помощь от этой нечисти соответствующая. Вещизмом не утолить голод души. У богатеев наников не вышло. Бессмертие на земле, которое может обеспечить человек это скука и мука. Почему же современники не страшатся Божьей кары? Почему беспокоятся о природных катаклизмах, надуманных нашествиях зомби, желают продлить молодость, нежели пекутся о чистоте души? Информационная война. Мозги масс прополощены кешбэками и центропупостью… Но не у всех же в головах бардак! И остальные образумятся. Уже трезвеют. Человеку свойственно ошибаться. Главное чтобы он перерастал свои ошибки повторять, не попадался снова на те же самые бесовские удочки. Во Вселенной всё связано и ничего не уходит бесследно. Наши мысли, явившиеся от деяний эмоции, как круги по воде пересекают вечность. Буйноголовые писатели и основатели сект, историки переписчики и разного вида альтернативщики, нерадивые правители и политики… Все они строители скверны. Конструируют мнимые мирки, плетут фантазийную паутину, отягощают передачу истинных смыслов, нагружают информационные потоки. Выдумки живут, искажают и засоряют нас ересью… Адепты, читатели, фанаты по незнанию множат не только добрые, но и дрянные фантазии. Созданные паршивые образы транслируются, накручиваются и переиначиваются. Где подлинно, а где подделка, как разобраться? И стар, и млад заморочен. Отцы церкви чистят пространство Вселенной молитвами. Не будь их усердия, баланс сил давно бы был на стороне зла. Но сколько погасится душ? Сколько померкнет наивных в сладкой лжи, возведённой по вельзевулову научению? Войти проще, чем выйти. Грехи тянут на дно. Привычка как вторая натура. Покаяться и не грешить. Ответ лежит на поверхности, но у всех ли хватит сил исполнить? Сколько же ещё мифологических дебрей мне предстоит изучить, чтобы не застрять в силках?
Вдруг между лопаток пробежал холодок. Дима быстро заморгал и выхватил телефон. Открыл интернет, внёс вопрос в поисковую строку… Так и есть…
«… когда на Таманском полуострове существовало русское Тмутараканское княжество, северный рукав Кубани, до того впадавший в Ахтарские лиманы, по неизвестной причине повернул на запад (в район нынешней станицы Гривенской) и понёс свои воды по одному из левобережных ериков непосредственно в Азовское море».
Дима судорожно сглотнул. Его манипуляции с рекой при отражении набега зоранцев от логова Борзуна оставили свой след. Юный волхв судорожно набрал новый запрос в поисковике. Ответ так же поразил, но в этом случае порадовал.
«…1 ноября 1068 года русские дружины числом 3000 во главе с Черниговским князем Святославом Ярославичем разгромили 12000 половцев, захватили в плен хана Шарукана. Это первая известная победа над половцами. Опасность, нависшая над Русью после сокрушительного разгрома на Альте, была ликвидирована».
— Ничего не проходит бесследно… Лавирование в условиях неопределённости… Рациональное применение навыков... Над этим предстоит усиленно поразмыслить…
Заглянул Георгий Максимович.
— Чего это ты тут бормочешь?
— Деда, тебе бывало стыдно за то, что сделал?
— Не без этого. Кто ж не ошибается?
— Коришь себя?
— А смысл? Тут так. Либо топчешься на имеющихся знаниях, либо ищешь и находишь ответ, оттолкнувшись от полученных уроков. Они же ступеньки роста. Разобрался и дальше пошёл. Потому незачем корить себя за ошибки. За одного битого двух не битых дают, — он сощурился, — прыгай, внук! Я твой крестик нашёл. Ты его у порога обронил, когда тут перед походом за Глебом носился. Шнурок перетёрся. Я новый вставил.
— Спаси-и-ибо, — поблагодарил Дима, снимая подарок Пимена. — «Лазука мета». Теперь пусть тут в сундуке хранится. Это единственное доказательство визита в другую реальность.
— И то верно, зачем тебе секретный символ лазутчика на себе таскать, даже если он под крестик задекорирован, это не совсем святая вещица. Она для другой цели служит.
Дима хлопнул себя по лбу.
— Ё-моё! Тайный пропуск! Метка лазутчика! Только сейчас понял, что это значит. Отец Пимен позаботился обо мне.
Юный волхв убрал дневник и крестик, закрыл крышку и, навешивая замок, спросил:
— Деда, а на Кубани мушмула растёт?
— У нас всё растёт, — хохотнул знахарь, — на Кавказе «шишки» называют твою мушмулу. Почему спрашиваешь?
— Давай посадим, а?
— А что так вдруг всхотелось?
— Она мне об одном важном решении напоминание.
— Сделаю. Даже знаю, у кого осенью отросточек попросить. Меня тут однажды одарили этим фруктом, варенье закатал. Ем помаленьку. Для сосудов хорошо. Токсины выводит. Там и магний, и кальций, и железо, само собой витамин С.
— Ещё осталось?!
— А как же! К чаю достану, — и, наблюдая неподдельный интерес внука, он причмокнул и, поддразнивая, впал в образ заправского шеф-повара, — я его с косточками варил, они придали этой вкуснятине ещё и аромат ореха. М-м-ма! Пальчики оближешь!
У Димы набежала слюна.
— Скорее на кухню!
Эпилог
Празднично украшенный цветами храм озарён множеством свечей и радостными лицами. Пасхальная ночная служба окончилась. Прихожане торжествуют:
— Иисус Христос воскресе!
— Воистину воскресе!

Притомлённые, но осветлённые благодатью, дедушка и внук отправились восвояси. Салон автомобиля заблагоухал освещёнными куличами и ладаном. Георгий Максимович вёл машину тихо. Он мечтал вздремнуть, но об осторожности не забывал. Бодрясь, дедушка что-то рассказывал, а Дима погружался в сон.
Ему привиделась Милана Наузова. Это был сон во сне. Верный признак того, что кто-то встроился в подсознание. Юный волхв насторожился, но увидев Милу, обомлел и растаял. Она не сердится. Она пришла к нему. К НЕМУ!
— Мы встретимся. Я так счастлива. Ты миновал фазу становления.
Дима потянулся к Миле, собираясь раскрыть чувства, но она разгадала его, и ускользнула.
— Неостроумно! Лично! Только лично! Я хочу это услышать лично!
— Когда? — робко спросил Дима.
— Скоро. Очень скоро. Жди.
Она рассмеялась. Смех приятный. Обнадёживающий.
Ведение пропало. Дима очнулся. Он в машине, дедушка в свете фар ворота открывает. Прибыли домой.
Сердце Димы запело: «Наши чувства взаимны! Я счастлив! Господи спасибо!».