Он проснулся с таким ощущением, что проспал целые сутки, а не три часа. Обычно после трёх часов сна голова была тяжёлой, а тело чужим и непослушным. Он открыл глаза. Не от серого декабрьского рассвета. От мыслей и от чувств, переполнявших его. Он лежал и не мог понять, что было раньше - пробуждение или слово, разбудившее его? Не слово. Имя. Света…. Света. Это имя звучало не снаружи, лаская слух. Оно звучало внутри, разливаясь по всему телу и наполняя его энергией. Он лежал в темноте и чувствовал, что полон сил, словно в разгар рабочего дня трудовых будней, тех, далёких от его нынешнего пенсионного возраста, лет. Он уже пять лет не мог привыкнуть к своему новому званию пенсионера, не ощущая себя таковым по состоянию тела и души. Он вроде бы должен чувствовать себя стариком, но вспоминал об этом невольно только в спортзале, когда приходил играть в мини-футбол и оказывался в компании таких же престарелых футболистов, как он сам. Там, глядя на своих сверстников, он вдруг спохватывался, что для всех окружающих выглядит таким же старичком. Но в другое время желания и чувства напрочь выбивали его из пенсионной колеи жизни.
До сих пор его организм не мешал ему жить, мечтать и думать о чём угодно, кроме собственного здоровья. Все мысли его были не позади, в прожитых годах, а впереди, там, куда вели его интересы и желания. Стареть ему было некогда. После смерти жены он два года приходил в себя. Два года боль утраты выходила из него по капле, по крупице, по частице. Никаких лекарств от этой боли не было. Только время лечит такую боль. Это единственное лекарство и тот случай, когда время из координаты жизни превращается в лечебное средство, единственное и незаменимое.
Два года он приходил в себя и не ощущал окружающей жизни, словно не соприкасался с ней в своих каждодневных заботах одинокого, никому ненужного человека. Разве мог он знать, что эта боль спасала его от другого кошмара. От кошмара одиночества. Как только боль потери близкого человека начала отпускать его, возвращая желание к жизни, он почувствовал удушающую хватку одиночества. Эта хватка душила не горло. Она давила душу, которая привыкла жить заботами о близком человеке, радоваться его радостям и делить с ним проблемы. Душа его теперь оказалась лишена всего этого, посаженная на цепь одиночества за высоким забором безразличия к жизни.
Чем больше он избавлялся от боли, тем сильней ощущал пустоту вокруг себя, до сих пор не имея такой привычки жить только для себя и только своими интересами. Дни проходили, не оставляя о себе никаких следов в памяти, сливаясь в одно разноцветное пятно экрана телевизора. По вечерам он боялся выключать его, чтобы не остаться один на один с ночной тишиной, пустой, как его одиночество. Он не хотел идти в спальню по вечерам, чтобы лечь спать. Постель казалась ему холодной могилой, где одиночество поджидало его, чтобы до утра терзать холодом безысходности. Он засыпал на диване в большой комнате под бормотанье телевизора, чтобы утром проснуться с облегчением от мысли, что ночная тьма отступила. В дневное время от одиночества можно было спастись гораздо легче.
Сейчас, лёжа в темноте, он не хотел вспоминать об этом недавнем прошлом, потому что всё сделал, чтобы уйти, спастись, вырваться из небытия одинокого существования. Рассвет за окном не спешил разгонять мрак зимней ночи, а он не спешил вставать с постели. Она уже не казалась ему холодной могилой. Новые мысли и чувства наполняли его, наполняя его самого новым смыслом и отношением к себе, к жизни. Он всегда по жизни был уверен, что дорогу осилит идущий, поэтому и встал на дорогу, которая вела его прочь от пропасти одиночества. Он был уверен, чувствовал, что одиночество – не для него. Он вдруг поймал себя на том, что улыбается, лёжа в темноте. Последнее время он часто ловил себя на этом. Каждый раз, когда мысленно произносил её имя, улыбка озаряла его лицо, разгоняя мрак в душе. Света…. .
Он опять улыбнулся, вспомнив свои первые шаги по дороге от одиночества. Эти первые шаги, как блин из поговорки, получились безрезультатным, неуклюжим комом, потому что в отчаянии сделаны были в сторону сайта знакомств для тех, кому за шестьдесят. Блуждая по галерее женских фотографий на каком-то сайте, он сразу понял, что это не для него. Никакого отклика в его душе такое занятие не находило. Душа категорически не хотела искать родственную душу таким способом, и он это чувствовал. Женские фотографии никак не походили на товар, который предлагался для выбора желающих скрасить своё одиночество. Он не мог относиться к ним, как к товару. За этими фотографиями были незнакомые, чужие женщины со своими судьбами, вкусами, характерами. Одиночество было не для него, но и эти фотографии ничем не могли бы ему помочь в борьбе с одиночеством. Его привередливая душа требовала гармонии, заглушая потребности тела, которое, вроде бы, к пенсионному возрасту вообще не должно было заявлять о своих желаниях.
И все таки именно интернет помог ему на его дороге. Он терпеть не мог сайт Одноклассники, хотя благодарен был ему за то, что удалось найти друзей по мореходке, связь с которыми потерял больше двадцати лет назад. Сам сайт вызывал у него неприязнь из-за того, что пользователи превратили его в помойку, где могли позволить себе поливать грязью кого угодно. Ему противно было заходить на этот сайт, кроме, как для общения с друзьями. Тем не менее, благодаря этому сайту он теперь мог лежать и улыбаться, чувствовать тепло в душе. Всё потому, что, сбежав с сайта знакомств, он обратился к своей бывшей однокласснице, примерной хозяйке, матери семейства и к тому времени уже ставшей бабушкой. В шутливой форме он попросил познакомить его с какой-нибудь одинокой подружкой, ни на что не надеясь. Но неожиданно получил немногословный ответ с указанием имени и фамилии. Это была Света. Они оказались одногодками.
Её имя не вызвало поначалу никаких откликов в его душе, что было вполне естественно. Не вызвало до тех пор, пока он не услышал по телефону её голос. Позже он поймёт, что звуки её голоса незаметным образом вытеснили покой из его души. Только сначала была переписка. Она приняла его в друзья в Одноклассниках и началась их переписка после того, как она ответила ему ничего не значившими фразами. Он знал о ней только, что она живёт за городом в доме, ухаживая за кошками и собаками, которых приютила. Больше ничего, даже не знал количества тех кошек и собак. Рекомендация бывшей одноклассницы казалась ему железобетонной, и вызывала желание безотлагательно шагать по той дороге, на которую он встал, убегая от одиночества.
За окном наступил наконец декабрьский рассвет. Приятные воспоминания о недавнем мешали ему начать новый день. Он опять улыбался, хотя не мог даже вспомнить, о чём они переписывались и что спрашивали друг у друга. Это было неважно тогда ему. Он понимал, что нужна встреча, а не игра в вопросы и ответы, которая его совсем не устраивала, так как могла продолжаться сколь угодно долго при отсутствии инициативы. Он не видел лучшего повода для встречи, как пригласить её в театр. Для их маленького городка с низкими доходами населения и ещё более низким уровнем жизни пенсионеров поход в театр можно было считать фундаментальным событием, как он считал в отношении самого себя, не сумев вспомнить тот случай, когда последний раз побывал в театре.
Она обрадовалась его предложению насчёт театра и охотно согласилась, тем более, что её устраивала их первая встреча на «нейтральной» территории. Его нетерпение подгоняло события, которые развивались быстрей их «общих» планов, поэтому первая встреча у них состоялась гораздо раньше, хоть и на нейтральной территории. Перед покупкой билетов он буквально выпросил у неё номер телефона и сразу позвонил ей, даже сбросив на телефон фотографию билетов. Он впервые услышал её голос и после этого больше не признавал никакой переписки. По его ощущениям их отношения с переходом на телефонную связь поднялись сразу на несколько ступеней выше прежнего уровня.
Он продолжал лежать в постели, а в голове зазвучали слова песни «…очаровательные глазки, очаровали вы меня…». Его очаровал, околдовал её голос. Ему хотелось слышать его снова и снова. Когда он слышал звуки её голоса, в груди у него начинали трепетать крылышки, а ниже, там, где вроде бы должна перевариваться пища, вместо этого ощущалось мелкое дрожание, и он не мог понять, что с ним происходит.
Он ни разу не видел её, но слышал голос! Дивный голос милого славного ребёнка, послушной дочки и примерной девочки, которая одаривает мир звуками своего голоска. В такой момент всё в его жизни вставало на свои места, как в картине из паззлов. Её голос разливался по всему телу и согревал внутренним теплом. Становилось спокойно и уютно в этом мире. Как можно было не слушать этот голос? Голос Светы. Он разогревал градус чувств, а чувства распаляли его самого, словно ему было не шестьдесят пять лет, а двадцать пять. По всем законам природы и жизни этого не должно было происходить, но он не задумывался над этим. Он просто это чувствовал.
Вскоре он уже знал, где она живёт. Это была никакая не деревня, как сказала ему одноклассница, а дачная зона, западная окраина города. Он жил на восточной окраине. Из его окна был виден лес. Когда она узнала об этом, то восхитилась. Этого оказалось достаточно, чтобы он перевёл их отношения ещё на несколько ступеней вверх. Для него это были ступени вверх, к ней, туда, где раздавался её божественный голос. Ему казалось, что он звучит не из телефона, зажатого в руке, а опускается на него сверху, с облаков, где живёт ангельское создание с таким голосом.
И они встретились. Встретились, как и планировали, на нейтральной территории, но это был не театр. Это было лучше театра, потому что никого вокруг не было. Только они и природа. Они гуляли по зимнему лесу. Он слушал её голос, не замечая никакой красоты вокруг, а она была в восторге от прогулки и красоты леса, любуясь ею за них обоих. Ему только оставалось радоваться, что голос не обманул его ожиданий. Рядом с ним гуляла по лесу маленькая девочка в свои шестьдесят пять лет. Он не хотел называть её никак иначе. Она что-то говорила, а он шёл, контуженный теми словами, что рвались из сердца, разогретого её дивным голосом. «Милая, малышка, маленькая, лапушка» - стучало в его сердце, пульсируя в голове, а он шёл, стиснув зубы, чтобы слова не вырвались наружу и не спугнули это дивное создание. Он понимал, что ещё ничем не заслужил право говорить эти слова. Он даже не заслужил право находиться рядом с ней, и обязан был этим только своему лесу, ради которого она приехала.
Он продолжал лежать под одеялом, согретый воспоминаниями о недавнем прошлом. Тогда, в лесу он не мог мечтать, что она осмелится и согласится заехать к нему в гости. Они пили чай на кухне, разговаривали, а он верил и не верил, что это уже не нейтральная территория, а его жилище, где есть и двор, и баня, и модели его кораблей во всех комнатах. Всё это он показал ей ещё до того, как они сходили в театр, где планировали встретиться в первый раз. Но получилось иначе.
Театр был потом. Спектакль. Полный зал. В их маленьком городе выбор для вечернего отдыха был окровенно скудным. Обычно этот выбор приходился на театр. Она, как и он, не была в театре лет двадцать. Вряд ли он пошёл бы туда по менее значимому для него поводу. Это был повод побыть с ней вместе, хотя бы таким образом оказаться для неё полезным. Теперь он понимал, что для их отношений всё случилось лучше некуда. После театра он ехал с ней в машине и не мог понять, что для него было приятней – посещение театра, или ощущение её соседства рядом, на соседнем сидении автомобиля под звуки её нежного голоса. В тот раз он был рад возможности проводить её до дома, далёкий от мысли навязаться к ней в гости. Рядом с ней он чувствовал невольно, что любой неторопливый шаг в сторону дальнейшего развития отношений может вызвать её непонимание и всё испортить. Он не хотел этого. Желание стать для неё полезным настраивало его на такой позитив, что он готов был терпеливо ждать развития событий, но и не напоминать о себе он уже не мог.
Его радовало и обнадёживало то, что она охотно откликалась на его предложения. Он приезжал за ней, и они снова и снова ездили за город, в лес, гуляли и разговаривали. Позже он понял, что ей нужны были эти разговоры с ним. Он болтал во время прогулок о чём угодно, вплоть до анекдотов, веселил её и радовался её звонкому смеху, смеху маленькой девочки, которую хотелось взять на руки и нести посреди красоты зимнего леса. Украдкой он любовался ею, не обращая внимания на следы прожитых лет. Ничто не старит людей так, как одиночество. Глядя на неё, он вспомнил эти слова, но они не пугали его, потому что он был уверен в своих силах и в своём желании стать той клумбой, на которой расцветёт красота этой маленькой девочки. Его забота, его внимание к ней и его чувства не оставят никаких следов от когтей одиночества на этом милом лице. Он был уверен и не представлял никак иначе.
Утренний рассвет начал разгонять мрак комнаты. Он, наконец, встал, чтобы начать новый день с зарядки. Он улыбался и ничего не мог с этим поделать.
Света….. . Чем больше он узнавал её по их разговорам во время прогулок, тем сильней он чувствовал, что смотрит на неё снизу вверх при своём почти двухметровом росте. Дело тут было не в его росте. Это редкое для него ощущение чужого превосходства он невольно испытывал рядом с тем человеком, кто был способен на что-то такое, что непосильно для него самого. Этот «взгляд снизу вверх» назывался уважением, наверное. Он не мог по-иному относиться к ней после того, как узнал о её жизни. Света долгое время жила в одиночестве, смирившись с ним, не видя в этом ничего страшного, принимая как должное. Она не боялась его, одиночества! Это было шоком для него, признавшего свою полную беспомощность перед одиночеством, свой страх перед ним, сковывавший все чувства и желание жить. Как мог он иначе смотреть на неё, победившую одиночество? Он не удержался и однажды так и сказал ей во время прогулки о своём отношении к ней, не раскрыв причин такого отношения. Поэтому она не поняла его и не согласилась с ним, а он остался при своём мнении.
Позже он понимал, что ему очень повезло с ней. Многие женщины за годы одиночества привыкают к нему и уже не видят для себя другой жизни, не хотят ничего менять и теряют интерес к общению. Он знал таких женщин, что на склоне лет уделяли внимание только себе и своим интересам. Они называли себя самодостаточными. От них не исходило никакого тепла. Света была не такой. Она жила не для себя. Одиночество надругалось над её лицом, но не смогло высушить, ожесточить её душу. Чем больше он узнавал её, тем больше приходил к выводу, что сам, без помощи одноклассницы, никогда бы не смог найти такую женщину, такого удивительного человечка. Он просто не верил в существование таких людей и, если бы встретил случайно сам такую женщину, то не поверил бы ей, считая подобное поведение притворством, поскольку сам вряд ли был бы способен поступать так, как она.
Для него всё встало на свои места после того, как он узнал её знак гороскопа. Она была Козерогом. Это всё объясняло. Её собственные преданность и верность оказались не оценёнными. Её жажда жить для близкого человека и отдавать ему всё и всю себя без остатка, без оглядки, оказалась неутолённой. Она смирилась с одиночеством, но не с могла смириться с этими фактами. Она жила не для себя, а для тех, кому было гораздо хуже и тяжелей. Бездомные кошки и собаки. В безжалостных тисках одиночества она нашла спасение, заботясь о беспризорных зверушках. Эта забота стала смыслом её жизни и занимала всё свободное время с утра до вечера. Ради этой заботы она продала квартиру и переехала в пригород, чтобы жить там с кошками и собаками. Это был не показушный жест или красивая поза. Говорила она об этом как о само собой разумеющемся факте её состоявшейся жизни. Сердце его сжималось, когда он слушал об этом, поражаясь внутренней силе маленькой женщины, остававшейся девочкой в свои шестьдесят пять лет. Иначе, как снизу вверх, он не мог на неё смотреть и относиться к ней по-другому.
Сердце его сжималось не только от её слов, но и от мысли о том, как ей приходилось в одиночку справляться с бесконечными хозяйственными проблемами собственного дома, где без мужских рук обойтись невозможно. Она, эта малышка, долгие годы справлялась! Говорила она об этом без ноток жалости к самой себе, словно так и должно было быть. Внутри у него всё кричало о том, что так не должно быть! Ему хотелось сгрести в большой снежный ком все эти хозяйственные проблемы и закинуть с глаз долой, чтобы оградить её, избавить от всего этого, чтобы она могла чувствовать себя женщиной, а не брать в руки отвёртку. К этому времени ему надоело чувствовать себя никому ненужным молотком, заброшенным под диван жизни. Он хотел другого – чувствовать себя и лопатой, и молотком, и отвёрткой, и шуруповёртом для этой маленькой беззащитной женщины, перед которой одиночество оказалось бессильным.
Она не оттолкнула его и не спряталась за стеной самодостаточности. Рядом с ней он чувствовал себя каждый раз легко и непринуждённо, как в юные годы, болтая обо всём и вспоминая давно забытые анекдоты, чтобы услышать её смех, увидеть её смеющиеся глаза и смеяться громче неё. Неожиданно для себя он стал ей рассказывать о таких «вещах», о которых до сих пор никогда и ни с кем не захотел бы вести разговор. Разве мог он кому-нибудь когда-нибудь сказать, что с юных лет чувствует уважение к женщинам больше, чем к мужскому полу? Глядя с детства на свою маму и чувствуя её заботу, он не мог иметь другого отношения. Как можно в таком признаться? И вообще, он в шутку предположил, что мужское у него только тело, а душа женская, уж больно она деликатная и чувствительная, склонная к сентиментальности. Они вместе посмеялись над его словами, а она после этого стала смотреть на него как-то по-другому.
Утренняя зарядка, как всегда, взбодрила его, а прохладный душ окончательно вывел на дневной ритм жизни. Он взял телефон:
- Алло! Светик! Приветик!
Звук её голоса раздавался в голове, а тёплая волна из груди пошла по всему телу. Её голос творил с ним чудеса. Если бы он был поэт, то написал бы песню не про очаровательные глазки, а про очаровательный голос.
- Светик! Доброе утро! Рад слышать твой голос. Как договорились. Скоро приеду. До встречи!
Он положил телефон и пошёл пить чай. Завтрак его ждал у Светы. Напрасно она опасалась его первого визита к ней в гости. Света тогда очень боялась за свою любимую собаку Линду. В отличие от пяти других собак, что жили у неё на участке, в сарае с вольером, Линда вместе с шестью кошками жила в доме со Светой и никого не подпускала к хозяйке.
Он и телом и душой буквально рвался к ней в гости, не собираясь на долгие месяцы затягивать их знакомство. Он хотел жить сейчас, каждый день, каждую минутку, чувствовать себя полезным, а не прозябать в ожидании очередной встречи. Душа его сорвалась с цепи одиночества, а всё его существо стремилось доказать этой маленькой беззащитной победительнице одиночества свою полезность, свою незаменимость. Поэтому предстоящая встреча с верной собакой его абсолютно не волновала. До сих пор он прекрасно умел устанавливать дружеские контакты и с детьми, и с собаками. Как-то легко это у него получалось. Свете оставалось только удивляться тому, что злобный лай Линды при его появлении длился недолго. К вечеру она уже не отходила от него, уткнувшись влажным носом в колени и требуя к себе внимания.
Он пришёл на кухню, налил чай, сел за стол. Улыбка не сходила с лица. Он уже знал не только гороскоп Светы, он знал её группу крови, и это было удивительно! У неё оказалась вторая отрицательная группа крови. Эта новость поразила его. У него была такая же группа. Узнал он об этом всего несколько лет назад, когда получал очередную медсправку на водительские права. Он очень гордился этим, прочитав в интернете, что отрицательный резус фактор имеют люди с голубой кровью и встречаются крайне редко. Им даже трудно найти доноров. Люди с такой кровью являются потомками инопланетян по версии интернета. У кого хочешь вскружит голову от таких версий даже в зрелом возрасте. Поверить в это было не просто, но читая об особенностях таких людей, он не мог не согласиться, что некоторые черты его характера можно было, наконец, объяснить наличием у него такой нестандартной крови. Вполне можно было объяснить этим фактом отсутствие у него с детских лет тяги ко всяким неблаговидным делам, которыми занималась ребятня из их большого двора, сбиваясь по вечерам в агрессивные стайки. Он не склонен был к стадному инстинкту и никогда не шёл на поводу у толпы, оставаясь часто при своём мнении. Он даже курить не начал в школе из протестного отношения к принципу «как все, так и я», только потому, что все парни в классе курили. Не хотел быть таким, как все.
И он узнаёт, что у Светы такая же «голубая» кровь. Они с ней одной крови! Она ничего не знала про «голубую» кровь и очень удивилась его словам. Только не согласиться с ними она не могла. Сколько она помнила, и бабушка её, и мама, были очень интеллигентными, душевными и приятными в общении женщинами. Нельзя было не заметить, что Света обладала всеми этими качествами, которые притягивали к ней всё сильней при полном отсутствии с её стороны каких-либо усилий для этого. Она сама удивлялась, вспоминая события из своей жизни, свою реакцию на них, на поведение друзей. Многое, необъяснимое до сих пор из прошлого, она могла теперь объяснить наличием удивительной группы крови, которая всё расставляла на свои места. Это открытие Свету очень и очень удивляло. Он стал называть её голубокровкой, а они стали однокровниками, чем без труда можно было объяснить ту лёгкость, с которой они общались между собой и ту грусть, которая наступала при очередном расставании. Она уже не скрывала, что верит в их полную совместимость, скреплённую голосом крови. В это нетрудно было поверить. Вместе им было хорошо и уютно, словно один из них был варежкой, а второй был рукой, которую эта варежка приятно согревает своим теплом. У него не было сомнений в том, что варежкой является он. К этому стремилось всё его существо и природа Льва, каковым он являлся по гороскопу. В этом была его миссия – отдавать, а не брать по жизни.
Ему оставалось только удивляться тому, насколько гороскопы соответствуют типажам людей, которых они представляют. Света, как истинный Козерог, пыталась конкурировать с ним в его стремлении быть полезным и всё отдать близкому человеку. У неё это получалось менее эмоционально, но продуктивно и приятно. Разве мог он не оценить ту вкуснятину, которой она его угощала и которая, при его отношении к кухне, была для него недосягаемой. За её угощения он оправдывал себя тем, что его полезность для неё не меньше после того, как отремонтировал ей стиральную машину и смонтировал освещение двора. Теперь она ходила кормить собак к вольеру по вечерам не в кромешной тьме, а при свете яркого фонаря. Это радовало его, потому что он приучал её к мысли о его полезности.
Он осмелел настолько, что озвучил ей свою мечту, и Света ответила согласием. Она согласилась с его планами поехать летом в Сочи. До лета было ещё далеко, но душа его вознеслась до высот Сочинских вершин. Он устроился на работу охранником, чтобы за зиму заработать на неделю отдыха среди живописных, сказочных пальм. При всём своём отвращении к такой бездельной работе, он был уверен, что выдержит, охраняя сутки через двое городскую поликлинику. Выдержит и тупую работу, и частые расставания со Светой. Каждый раз, уезжая к себе домой вечером накануне дежурства, он начинал суетиться и поспешно убегал в машину, чтобы сократить минуты расставания. Для него было мучением каждый раз снова оставлять её одну, словно в него втыкали острый стержень, причинявший боль и беспокойство. Но после дежурства он снова приезжал и всё внутри успокаивалось.
В молодости Света работала учителем математики и беззаветно любила свою работу. В те годы такое случалось. Из-за этого многое в жизни прошло мимо неё, занятой школьными тетрадками. Он обнаружил, что она не видела очень многих фильмов, его любимых. Он находил их в интернете, подключал телевизор. Света с удовольствием располагалась с ним на диване, и они громко хохотали над очередной комедией. Ему нравилось её смешить, а она была ему благодарна за их совместные весёлые минуты, которые их сближали всё больше и больше. Он был рад, что открывает для неё что-то новое, интересное. С дежурства он звонил ей по вечерам. Они могли по часу болтать обо всём. Он умудрялся вспомнить для неё очередной анекдот, и она громко смеялась, прогоняя грусть от расставания. Он ведь знал, что она грустит, так же, как и он.
Его дежурства оказались полезными не только в денежном смысле. Они оказались полезны теми мыслями, которые приходили ему в голову по вечерам в тиши поликлиники. Они не могли не приходить. Мысли были вызваны чувствами, что переполняли его. Чувства были вызваны появлением в его жизни Светы. Он в этом не сомневался. Всю свою жизнь он был уверен, смирился с той мыслью, что никогда не сможет влюбиться. Это не для его привередливой души. Теперь он мог объяснить такой факт своей отрицательной группой крови, которая не позволяет её хозяину терпеть возле себя кого-то, не похожего на него самого, не позволяет ему подстраиваться под взгляды и вкусы других людей. Он признавался самому себе, что и женился то в своё время, потому что это время пришло, а он очень хотел иметь детей и жить для них, не представляя жизни для себя. Жил и растил детей, считая, что всякая там любовь не для него. Не каждому дано. Сейчас, с высоты прожитых лет, он это понимал. Он не понимал другого – того, что творится с ним сейчас, в пенсионном возрасте? Что это? Природа не терпит пустоты? В его пустой душе стало тепло и тесно от чувств из-за одного только имени Света, из-за хозяйки этого имени с её дивным, волшебным голосом. Неужели их голубая кровь заставляет их сердца биться в резонанс, в одном ритме, в одном желании быть вместе?! Как такое можно объяснить? Она чувствовала его состояние, его мысли, а он чувствовал её, когда слышал её голос.
Теперь, всё с той же высоты прожитых лет, он видел всё вокруг по-иному и оценивал совсем не так, как приучали со всех сторон в молодые годы. Прописные истины молодости теперь казались стереотипами, потому что он испытывал совершенно новые чувства, и эти чувства вызывали новое отношение, как к настоящей жизни, так и к прошлому.
В его молодости говорили, что счастливый человек глупеет на глазах от своего счастья. Он, как и все, запомнил с молодости эту фразу и до сих пор просто верил этим словам, не задумываясь. Сейчас он не хотел с ней согласиться по своим ощущениям и имел на это полное право, потому что чувствовал себя счастливым человеком. В его жизни была Света, рядом с которой ему хотелось быть лучше, чем он есть. Ему хотелось доказывать своё право находиться рядом с ней и дорожить им. Рядом с ней счастье переполняло его. Это слово перестало для него быть пустым звуком, как было до сих пор. Он был готов кричать, что он счастлив, но он не кричал, а только говорил это ей, говорил, когда они были вместе, и ответом на его слова были её сияющие глаза. Разве это не счастье?
Теперь он понимал, что счастливый человек не глупеет. По себе он чувствовал, что он не поглупел. Счастливый человек просто ни о чём не хочет думать! Ни о чём. Потому что он счастлив. Старая истина теперь ему казалась неверной. Он испытал это на себе и не собирался ничего оспаривать. Оставалось только удивляться, что в пенсионном возрасте его душа не угомонилась, не устала от жизни, а способна чувствовать то, чего до сих пор не испытала.
Он отодвинул от себя пустой стакан. Чай давно выпит, но он вспомнил последнее дежурство. В тот вечер новая мысль поразила его. Он вспомнил любимую книгу своей юности «Лезвие бритвы» Ивана Ефремова. Что было бы с ним, если бы он не прочитал её? Он до сих пор помнил, как книга наполнила его теми чувствами, что он испытал. Это был гимн женской красоте, как совершенству, которому надо поклоняться и относиться, как к божественному дару, а не как к разменной монете в отношениях между мужчиной и женщиной. Он до сих пор помнил, как ходил после этой книги, словно контуженный её смыслом, её словами, её содержанием. У него было одно желание, чтобы эту книжку сделали учебником для обязательного чтения в старших классах. Эта книга не для знаний, а для очищения душ тех, кто собирается вступать во взрослую жизнь. Насколько жизнь вокруг была бы чище и благородней, если бы все прочитали этот роман. Он до сих пор был в этом уверен. Там говорилось о лезвии, на которое походит отношение к женской красоте, о том, как трудно с этого лезвия не свалиться в пошлость, непристойность, как легко смешать красоту женского тела с грязью.
Он вспомнил эту книгу, но ему пришла мысль о другом лезвии и о другой прописной истине из его юности. Он вспомнил, что раньше говорили, да и до сих пор так говорят, о двух половинках в виде людей, которых любовь волею судеб объединяет в одно целое. Встретились две половинки и пошли по жизни. Теперь для него всё ощущалось совсем иначе на собственном опыте. Да, в зрелом возрасте всё воспринимается иначе, стоит лишь над этим задуматься – теперь он не сомневался. У него была его Света. Он не чувствовал себя её половинкой, а её своей половиной. Нет. Он испытывал совсем другие чувства, которые удивляли его самого. Ему казалось, что лезвие любви рассекло его самого на две половинки, безжалостно, бесповоротно, неотвратимо. На две половинки с прошлой и нынешней жизнью. Эти две половинки он готов положить к ногам Светы, чтобы она выбрала из них то, что ей нравится, то, что ей подходит, то, что она считает достойным внимания. Только у него не было сомнений, потому что это была его Света. Он это чувствовал по её словам, по её глазам, по её отношению к нему. Он чувствовал, что она выберет обе его половинки. Ни одна из них не вызовет у неё неприятия или нежелания пойти вместе по жизни. В них нет гнили прошлого и мерзостей настоящего. Он нужен ей целиком, таким, какой он есть, хоть любовь и разделила его на две половинки. Ему не стыдно ни за одну из них. Обе половинки он отдаст ей, чтобы доказать своё право находиться рядом с нею. В этом он был уверен. Он не был уверен, скажет ли ей об этих своих мыслях.
В молодости любовь превращает людей из двух половинок в одно целое. В зрелом возрасте она действует совсем иначе. Понять это можно только добравшись до той ступеньки жизни, где душа живёт совсем по другим законам. Поэты не могут рассказать об этом высоким стилем поэзии. Поэты не доживают до такого возраста. Их стихи расцветают из опыта юношеских чувств. Поэты уходят из жизни раньше, чем душа обретает жизненную мудрость.
Он не сомневался, что, если бы не ночные дежурства в тиши поликлиники, никогда подобные мысли не пришли бы ему в голову. Но они пришли и совсем не мешали ему жить. Эти мысли наполняли его жизнь новыми красками, а художником была его Света. От её голоса жизнь вокруг окрашивалась во все цвета радости, а душа наполнялась новыми и новыми чувствами. Что он мог с этим поделать? Он мог только радоваться, и он радовался, а она шутя называла его мальчишкой за его поведение рядом с ней и смеялась, когда к её слову «мальчишка» он добавлял своё слово «лысый». Они оба смеялись.
Он ловил себя на том, что когда её не было рядом, в голове у него упорно звучали одни и те же слова забытой песни « … представить страшно мне теперь, что я не ту открыл бы дверь, другой бы улицей прошёл, тебя не встретил, не нашёл…». Вот и сейчас от этих слов он поспешно вскочил из-за стола, позабыв про пустой стакан. Через несколько минут он выходил из подъезда, чтобы сесть в машину. Он улыбался, не замечая зимнее серое утро. Его ожидало не одиночество. Его ждала Света, и для него жизнь в шестьдесят пять лет начиналась снова. Он улыбался.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.