Виктория Шпак


Вчера позвонила по межгороду давняя подруга. Бывшая журналистка. Очень образованная и даже, я бы сказала, утончённая личность. Со странностями, правда. Но это в глазах обывателя. В итоге – одинокая.

- Ты знаешь, Галя, я тут встретила одного человека и вспомнила о тебе, - в трубке звучало её красивое «меццо», грешившее киевским мягким «г» (фрикативным, как нас учили на филфаке).

Начало было настолько узнаваемым, что я не сомневалась в «сетевом» происхождении телефонной инициативы. Хотя узнала я сокурсницу сразу, но не слышала годика где-то два.

Сколько раз я уже попадала в эти «сети»… В значении «network». Мне объясняли люди, в искренности и кристальной порядочности коих я не имела ни повода, ни желания сомневаться, что это бизнес будущего. Что ведущие фирмы-гиганты во всём мире, если не сию минуту, то в ближайшее время сплошь перейдут на такую форму реализации своей продукции.

Всё это, может, и так. Да мы-то при чём? Мы. Постсоветская интеллигенция. Ведь там сетевым маркетингом охватывают, как правило, домохозяек. Этаких милых эмансипушек, которым захотелось прибавить каких-то триста долларов к недельному бюджету и почувствовать свою семейную автономию. Их не терзают вопросы нравственного подтекста и прочие наши тонкости. Да, скорее всего, они и не секут, что, по сути, вся психологическая подоплёка здесь состоит в манипуляции сознанием лучших друзей, знакомых или (в зависимости от твоей коммуникабельности) незнакомых доверчивых граждан…

Ну, думаю, Любаша, шалишь. Ты говоришь со мной тоном недавно узнавшего об этом человека. А мы это уже «тили-тили, трали-вали, проходили, задавали». Причём, трижды. У меня всё равно дальше стартового энтузиазма (а именно это до боли знакомое со времён соцсоревнований слово так активно эксплуатировали в своих завораживающих спичах их лидеры, чем повергали меня в уныние мысленным возвращением не в самые светлые мгновения нашего недавнего, безвозвратно ушедшего прошлого) дело не шло.

Я оказалась коммерчески особо тупой. Чем тоньше и изощрённее преподносились мне приёмы «приглашения» (а проще, втягивания) в сеть, тем становилось муторнее. Я прекрасно понимала механизм. Более того, я моделировала творческие варианты. Но лишь дело доходило до дела, не «щёлкало». Сухость задней стенки носоглотки, не слишком уверенный, скорее, оправдывающийся тон, неодолимое желание предложить «продукт» по дистрибьюторской цене, то есть по цене производителя.

- На фиг тебе такие коммерческие игры? – спросила как-то меня дочка. А она в этом смысле человек органичный. Зрит в корень. Иными словами, не умеешь преодолеть «совковый» барьер – не берись. Но я честно пыталась разламывать, как суставы, свою систему ценностей. Менять их шкалу. Зашкалило. Сломалось. Точнее, сломалась я. Как герой фильма «Кавказская пленница» в исполнении незабвенного Георгия Вицина. Это когда они на дороге стоят все трое – Вицин, Моргунов и Никулин – и собираются не пропустить «машину» или что-то подобное с комсомолкой-спортсменкой на борту. Вот так и я. Завяла. Погасла. Ушла снова в свои дела. Денег, конечно, не очень, но зато привычнее. А потому спокойнее.

- Вчера ко мне приходил плиточник, плитку мне в ванной ложил, - голос Любы зазвенел обидой.

Новые интонации и ходы, думаю, появились у новичков-сетевичков. Хотя подсознательно всё-таки отметила типично киевскую ошибку: «ложил» вместо «клал». Мысленно отругав себя за языковой снобизм, я снисходительно хмыкнула:

- Ну, и?

- Что, ну, и? Положил. Чтоб ему!

- Заплатила?

- Ну! Когда договаривался, обещал, что если не понравится,

переделает. И пропал.

Я издала звук, похожий на сморкание.

- Ты, что, болеешь? – испуганно поинтересовалась Люба.

- Пока нет. Это я так иронию выражаю в гайморитном варианте.

- Смешно. Но мне не до шуток.

- А ты его координаты взяла?- я знала, что в отличие от меня, профессия Любаши позволяла ей «додавить» этого строителя-любителя при наличии хоть каких-нибудь сведений о нём.

- Телефон оставил…

- Вызвонила?

- У него автоответчик с АОНом.

- Ясно. Тупик.

- Чего ж я тебе и звоню! Ты же выручалка. И актриса. Позвони ему.

- М-м-м…

- Буквально секунду! Если поднимет трубку, повесишь. А я тебе перезвоню.

- Мне-то он ответит. А тебе?

- Ну, ты чего-нибудь придумай. Его зовут Петя. Короче, спроси, это Петя? А то вдруг у него еще кто-то из мужиков есть. А потом сделай вид, что ошиблась номером.

- За какие шиши я буду так долго с ним беседы беседовать? – нагло осведомилась я, хотя моя бывшая однокашница и подруга дней моих суровых говорила со мной уже минут пятнадцать.

Но это, как сейчас принято думать, её проблемы. Так я и подумала с некоторой долей насильственного комфорта. То есть, как бы подлила себе масла в огонь. В конце концов, кто кому позвонил? А, с другой стороны, мы так долго не общались… Я рада ей. А начинаю раздражаться. Нехорошо.

- Ну, хорошо (а то нехорошо), позвоню. А ты?

- А я – от соседки.

- Догадается. Номера близкие.

- Нет-нет! Ей телефон поставили года три назад, а нам – все пятнадцать. Когда мы въехали. Даже первая цифра не такая.

- Ой, догадается…

- Расслабься. Прост, как кусок хозяйственного мыла.

- Давай телефон.

И тут меня разобрало.

Буквально после первого сигнала трубка поднялась, и действительно весьма простецкий голос (о, моя киевская юность!) ответил:

- Ало! - явно с одним «л»…

Я почувствовала, что дядя из села или, на худой конец, с самой что ни на есть голохвастовской окраины.

Я-то в селе была раз пять в жизни. Когда ездили на кукурузу, а ещё с гастролями нашего институтского ансамбля народных инструментов. Помню, на третьем курсе после концерта, где я исполняла русскую народную песню «Не корите меня, не браните», нас еще кормили варёным салом. Я его есть не смогла, и потому опьянела. И в этом пикантном состоянии ещё раз исполнила по просьбе благодарных колхозников песню «a capella», то есть, без всякого инструментального сопровождения. Поскольку оркестранты были в ещё более пикантном статусе. А инструменты стояли в уголке красного уголка в чехлах.

Ко мне подошла одна пожилая (так мне тогда виделось в мои девятнадцать) труженица кукурузных полей и предложила добавку в виде огромного куска всё того же варёного сала. Заговорила на местном суржике. Хотя меня и замутило при виде вышеупомянутого шедевра колхозного кулинарного искусства, я всё-таки с благодарностью пополнила свой запас в сфере диалектологии.

Вся эта живописная сцена молниеносно всплыла из подсознания, и я, вселившись в ту старушку из прошлого (я сейчас наверняка старше), прокашлялась и без здрасьте-простите прямиком гаркнула:

- Це Пєтя?

- Я.

- А мій Сірожка в тебе?

- А хто це?

Класс! Не понял, что междугородка!

- Як, хто? Не взнаєш? Галя! ( с удовольствием – фрикативное "г”).

- Яка Галя?

- Як, яка? – грубо спросила я , - та жінка ж Сірожкина. А це Пєтя?

- А де ви звоните? Ви на часи дивилися? Скоро північ.

- Ой, Боже, та я, ма-ать, не туда попала! От, блін!

Я бросила трубку. И так урон моему бюджету был очевидный.

Не успела с удовольствием плюхнуться в кресло, чтобы похохотать, как в замке затрещал ключ и вошёл сын. В тот же момент зазвенел межгород.

Подняв трубку и бросив "Да!”, я молча вопросительно посмотрела на сына, тыча себе пальцем в рот. Мол, есть будешь?

- Ну, как?

Я не без гордости передала подруге телефонную сцену.

Сын прошёл на кухню и привычно поставил себе кастрюлю с водой для пельменей. Опять ночью будем есть мучное…

- М-да! – голос Любаши не выказывал ни малейших признаков радости. – Теперь, если я ему позвоню, он меня пошлёт, раз время его смутило.

Я обиделась. Старалась. В кои веки вдохновение актёрское посетило. Сама же поздно позвонила…

- Слушай, а что, если ты завтра повторишь на бис эту цыганочку? Только часиков в девять вечера, а? Он как раз возвращается со своих трудов неправедных.

Я расстроено молчала.

- Ну, добре, утро вечера мудренее, - послышались короткие гудки.

К следующему вчеру я была переполнена восторгом от реакции моих сослуживцев (живьём) и подруг ( по телефону) на мой рассказ. Ещё бы! В таком возрасте! Такой хохмизм! Такой артистизм! Я подробно в лицах и пантомимике передала у себя на работе, а в интонациях – по телефону – все подробности своего минутного звёздного часа. И хоть не все москвичи до конца ощутили комизм перевоплощения бывшей киевской студентки в ментальный облик "жлобихи”, но от души хохотали все, особенно надо мной. Правда, я как-то больше пыталась изобразить уморительным его…

- Постой, а мужик-то, вроде, не слабый, - это подала голос наша старшая лаборантка Сусанна Тимофеевна, которая в течение моего реминисцентного выступления с моими же ремарками и авторской режиссурой ни разу не улыбнулась.

Я вздрогнула. Не тогда, а сейчас. И тут мне "пошла” информация. Да. Голос приятный. Уверенный в себе, определенный. И совсем не злой. А была ночь…

Ага! У Любы – кристаллизация, говоря словами знаменитого стендалевского трактата "О любви”. И младенцу ясно. Сколько знакомых в родном городе, причём тут междугородний, а ныне уже международный телефон? Тем более, качество облицовочных работ…

… В Москве это качество ценят высоко. Называют "хохлоремонт” – по аналогии с евроремонтом. Особенно здесь, в коттеджном посёлке, где живут мои. Дочка, зять и внук Пахом (это круто!).

- Ба, я сегодня – к тебе. У меня карантин. У тебя же нет ничего в понедельник!

…Внук уже спит в дальней комнате, когда раздаётся длинный звонок. Длиннющий и многократный, как с другого континента. Я мигом хватаю трубку, чтобы не проснулся. Но он заснул поздно: я же не мама. Спит.

- Да! – в замке трещит ключ, входит сын. Проходит на кухню.

- Добрый вечер, Пётр Николаевич! Конечно, до порога. А где ж её украдут? Между бронированной и деревянной дверью?

Дружный мужской хохот. Разбудят…

Слышно, как наливают воду в кастрюлю.

Опять ночью будем есть мучное…