Сергей Евсеев 

Он весь день пробродил по родному городу, по старым улочкам, дворам, на которых прошло детство и где он не был уже около двадцати лет. Какими же трогательными казались теперь эти двухэтажные послевоенные домики. В детстве они были большими. Да и улицы тогда были шире. Дом культуры казался огромным исполином, и ты чувствовал себя маленькой букашкой под его колоннами у парадного входа, когда спешил по вечерам на занятия драмкружка.
А так почти ничего не изменилось. Так же, как и тогда, ветер рвет желтую листву с деревьев и с шорохом, вместе с пылью и мусором, гоняет ее по тротуарам. Все так же, все то же… Но дома стали еще старее, сам ты из ребенка превратился во взрослого мужчину и поэтому все здесь теперь стало таким трогательно родным, что к горлу начинает подкатываться назойливый комок.
Вот и старая школа с высоким крыльцом, куда тебя привели в первый раз за руку, а дальше ты уже шел сам в этот новый мир, который открывали перед тобой ее двери.
Ему вдруг припомнилось то острое, щемящее чувство, которое пронзило его насквозь от головы до пят, когда посадили его рядом с белобрысой девочкой с соломенными косичками в накрахмаленном белоснежном фартучке. Будто бы через сердце протянули тончайшую серебряную струну, и от ее легчайшей вибрации морозец волнами растекался от груди по всему телу – до самых кончиков ушей. Это было ново, необычно и до жути приятно.
То же самое происходило с ним и потом, когда его соседка невзначай касалась его локтем, брала на время какую-нибудь его вещь или же просто придвигалась поближе, чтобы заглянуть в его тетрадку, невольно касаясь своими волосами его щеки. В такие мгновения он боялся даже пошевелиться и сидел как завороженный, ничего не видя и не слыша вокруг.
Уже значительно позже, в классе четвертом или пятом, он понял, что эта девчонка была не такой уж и красивой,напротив, можно сказать – совсем неказистой, особенно своими большими, навыкате, как у рыбы, глазами. Но тогда, в самом начале, она почему-то казалась ему обворожительной, как принцесса из сказки. И он даже сделал ей предложение. А случилось это после одного памятного случая.
Как-то зимой, после уроков, собрались они вместе с бабушкой в магазин. Бабушка везла его за собой на санках, а он подобрал по дороге палку и отталкивался ею, со звонким скрипом втыкая в плотно укатанный вдоль дороги снег. И вот на каком-то бугорке эта палка неожиданно вонзилась ему прямо в щеку. Бабушка, когда оглянулась, только ахнула и быстро повезла его назад, домой.
Так они и просидели с бабулей вдвоем до самого вечера, не зная, что делать, пока не пришла с работы мама. Она только взглянула на него – тотчас же изменилась в лице, медленно опустилась на стул, сжав ладонями виски. Но уже спустя минуту она быстро и деловито собирала его в дорогу, приложив к ране чистый носовой платок. На ходу подхватила с вешалки свое пальто, и они помчались на подвернувшейся машине через весь город в дежурную больницу.
Удивительно, но он так ничего и не чувствовал, даже когда лежал уже на столе в операционной, под огромной лампой, и над ним склонились строгие дяди и тети в белых колпаках и повязках до глаз. Было немного щекотно, ну и, конечно, страшновато. Но самый главный хирург оказался приветливым и добрым, к тому же – совсем еще молодым. Он его ласково успокоил, пообещав, что до свадьбы все заживет. Этому доктору нельзя было не поверить. Потом, когда уже все закончилось, он еще долго сидел у этого доктора на коленях с перевязанной, как у раненого красноармейца, головой и рассказывал ему о себе. Рядом стояла мама и улыбалась, а по щекам её катились блестящие слезинки.
Мама после больницы вообще была очень ласковой. И пока дожидались на остановке трамвая – разговаривали о школе, об уроках, о скорых каникулах и еще о чем-то хорошем. Тихо кружились в воздухе пушистые снежинки, и так хорошо было на сердце, как будто всё-всё самое плохое, что только может быть в жизни, осталось теперь уже далеко позади.
А на другой день все внимание в классе было приковано только к нему. И он на всех уроках с достоинством рассказывал всем своим соседям о том, что с ним произошло накануне. Он не мог теперь припомнить во всех подробностях, что же он тогда нафантазировал, но помнил наверняка, что рассказ получился очень даже занимательным. И, конечно же, бабушке в этом повествовании вовсе не досталось места. Короче говоря, он враз сделался героем дня. Мальчишки, слушая, то и дело восклицали: «Ух, ты! Вот это да!» Это он помнил точно. А девчонки смотрели теперь на него как-то по-новому, и соседка Лариска тоже. Он сразу же почувствовал какое-то особое расположение с ее стороны: она все ближе пододвигалась к нему и во взгляде ее, обращенном на подружек, можно было прочесть: «Вот он у меня какой!»
Они забыли про уроки и про строгую учительницу: постоянно о чем-то тихонечко шептались, ни на кого не обращая внимания и ничего не замечая вокруг. А потом она осторожно положила голову к нему на плечо – так они и просидели до конца уроков. Теперь то первое, тонкое, щемящее чувство превратилось в другое, более отчетливое: он вдруг почувствовал себя сильным и ответственным за эту девчонку, ласково прильнувшую к его плечу. И тогда он очень спокойно и внятно прошептал ей в висок: «Мы ведь поженимся, когда вырастем, да?» Она подняла на него свои большие глаза, улыбнулась ласково, выдохнула: «Да!» и опять прижалась к нему…
Через несколько дней ему сняли швы и повязку, и разом закончился этот «маленький роман». А позже ему стала нравиться другая девочка, тоже отличница, и его пересадили к ней. Скорее всего, по просьбе мамы, которая, конечно же, была в курсе всех дел. И позабылась вся эта история и данное друг другу обещание «пожениться». Как все быстро забывается в детстве!
Забылось, да не забылось, подумал он, вот вспомнил же сейчас об этом, значит, оно все время жило, где-то в глубинных тайниках души, ждало своего часа. Значит, это не просто маленький эпизод детства, от которого остался шрам на щеке! Да и первой любовью его тоже не назовешь. Сколько потом еще было девчонок, которые нравились, преследовали его в смутных мальчишеских мечтах, пока не пришло то, что называют первой любовью, уже в старших классах – оно-то, пожалуй, и впрямь останется в сердце на всю жизнь.
Наконец выбрался из дворов к дороге. Старый трамвай с лязгом и грохотом подкатил к остановке. Он ловко запрыгнул в заднюю дверь и сел у окна. Трамвай, весь сотрясаясь и позвякивая, тронулся и покатил по улице, увозя его из этой милой страны детства. Прильнув лбом к стеклу, жадно смотрел в окно, на дома, на людей и на деревья, неохотно сбрасывающие свои золотые уборы. Тепло и спокойно было на душе.
«А ведь в тот момент, когда эта неказистая девочка Лариса прижалась ко мне, доверчиво положив голову на мое плечо, когда я впервые почувствовал в себе эту великую силу – защитить, уберечь это трогательное, хрупкое создание от чего бы то ни было – тогда-то, наверное, я и стал мужчиной», – он улыбнулся своим мыслям, с просветленным лицом вышел из трамвая и окунулся в бурлящий людской поток.
Октябрь – ноябрь 1995г.