Анатолий Казаков, г. Братск.

Нравственность мужика

Был бал. А на балах, как водится - пересуды, сплетни процветают. Господа выискивают новеньких, молоденьких дам. Тем же занимается и женская половина состоятельного об-щества...
Во дворец, где проходило торжество, вошёл высокий мужик. На нём был не новый, но в хорошем состоянии полушубок. Шапка же, напротив, была новая, лисья, впрямь как у боярина. Его молодые голубые глаза, живо осмотревшие богатый дом, были почему-то грустны. Он подошёл к лакею и попросил, чтобы тот передал барыне Авдотье Хвалынской, что прибыл её кучер Фёдор и ждёт дальнейших распоряжений…
Авдотья Никитична, любившая командовать своей прислугой, требовала по отношению к себе беспрекословного подчинения, поэтому личный извозчик Фёдор Просветов, прекрасно зная характер своей кормилицы-барыни, постарался сделать всё, как та велела.
В это самое время вниз по лестнице спускалась госпожа Антонина Лисичкина. На вид ей было лет тридцать пять – сорок. Её опытный, пронизывающий и всё про всех знающий взгляд заставлял слегка робеть не только мужчин, но и вообще всех, кто когда-либо хоть как-то с ней соприкасался. Многим, конечно, было известно, что, будучи ещё совсем мо-лодой девушкой, она очень удачно для самой себя вышла замуж за пожилого генерала Прохора Дармедонтовича Лисичкина и, вскоре овдовев, стала владелицей довольно при-личного состояния. Не имея своих детей, пустилась Антонина Ильинична в любовные приключения, но вот беда: единственного верного суженого так и не нашла. Короткие ро-маны стали порядком ей надоедать, а зная её крутой норов, многие так и вовсе старались обходить её стороной…
И вот, спускаясь по лестнице, эта уже не молодая особа господского вида, вдруг, без всякого стеснения уставилась на высокого молодого человека и смотрела на него так, что Фёдору сразу стало как-то не по себе. Давно привыкшая ни в чём себе не отказывать, Антонина Ильинична подошла к Просветову и напрямую спросила: «Ты чей будешь?». Со-вершенно покраснев, молодой, явно пышущий здоровьем, но в этот момент окончательно сконфузившийся, мужчина робко ответил: «У барыни Авдотьи Никитичны Хвалынской в кучерах я»…
В этот же вечер между барынями Антониной Лисичкиной и Авдотьей Хвалынской состоялся необычный разговор. «Отдай, Авдотья, мне своего кучера на ночку» - и, лукаво за-смеявшись, Лисичкина всё же зорко наблюдала за мимикой на лице у Хвалынской. Никитична, явно самодовольно улыбнувшись, с каким-то превосходством в голосе спросила: «Что понравился?» - и, немного подумав, добавила. – «Да… И вправду чертовски хорош. Только об этом ты с ним сама поговори. Мне то что? Не жалко. Но учти - он ведь совсем недавно женился»…
Мечтая скорее осуществить свою прихоть, генеральша даже и не обратила внимания на последние слова хозяйки кучера. Возившийся в конюшне с лошадью Фёдор и не заметил, как подошла сзади знатная особа. Он даже и не успел как следует растеряться как Лисичкина неожиданно и напористо притянув его руками к себе и горячо дыша ему в лицо, шепнула: «Сегодня в десять вечера жду у себя». От слов этих молодой кучер почувствовал, как по спине его потекли струйки пота. Фёдору на миг показалось, что будто кол осиновый в его голову вбили. Собравшись духом, Просветов, как мог, сдержанно и вежливо ответил: «Вы извиняйте меня, уважаемая барыня. Я жонат и Насте своей изменять не буду». От ежесекундно вспыхнувшей ненависти барыня наотмашь, дала Фёдору пощёчи-ну и гордо, с независимым видом удалилась.
Всю ночь Фёдору не спалось. Каждой клеточкой своего крестьянского, организма он чувствовал, что генеральша будет мстить ему за неслыханную дерзость и, посмотрев на сладко спящую Настю, вдруг, улыбнувшись, подумал: «Это надо же как я так посмел от-ветил-то? Как духу-то хватило?». Появившаяся было добрая, светлая мысль тут же сменилась на грустную. Думалось Просветову и об издевательствах своей барыни, госпожи Хвалынской. Бывает и надо, и не надо побранит…
Хороший полушубок и новую лисью шапку ему привёз из деревни отец Евлампий. Жи-ли они с матерью не богато, но и не бедно. Держали три коровы и лошадь своя имелась. Узнав о том, сколько зарабатывает сын, отец не раз звал его домой. «В своем хозяйстве независимость. – говаривал Евлампий. – Только робь. Я ишшо ковды в солдатах был, всё мечтал, приду - домой, и чтоб ни от кого не зависеть»…
В деревне ли, на селе ли с исстари жили, не разъезжаясь, но Фёдору чем-то прильстила городская жизнь и подался он на вольные хлеба…
На утро Хвалынская, откуда-то уже обо всём узнавшая, позвала Фёдора к себе. «Почему так устроен мир, ведь не виноват я, а ноги в коленях дрожат» - рассуждал про себя моло-дой мужик. И, зайдя в жарко натопленный просторный дом, нервно перебирая в руках шапку, думал об одном: «Ох, не ляпнуть бы чего лишнего хозяйке». Госпожа, пригласившая кучера в свою комнату и, словно королева, восседавшая на троне, лукаво спросила: «Чего это ты, халоп, возгордился что ли? Ты ведь у меня вольнонаёмный, враз выгоню. И как ты вообще осмелился дерзить барыне Антонине Ильиничне? – и, сделав паузу, грозно добавила. – Отвечай немедленно». Совсем понуро стоящий Фёдор и вправду не знавший чего ответить, нервно переминаясь с ноги на ногу, молчал, думая о том, что говорить ему совсем во вред будет.
В самый разгар этих событий вдруг заявилась «оскорблённая» генеральша. То, что было дальше, красивый молодой кучер помнил уже урывками, потому как в голове стоял сплошной туман. Всласть поиздевавшись, этим двум барыням теребила головы одна, не-понятная для их ума, мысль: «Да как же можно было от этого заманчивого предложения отказаться?»… Насытив своё себялюбие и выпустив изрядное количество желчи, Хвалын-ская и Лисичкина наконец отпустили воистину ни в чём не повинного мужика. Сидя за обедом, полным разной снеди и выпивки, изрядно захмелев, Лисичкина склоняла Авдо-тью Никитичну, чтобы та выгнала непокорного кучера, на что Хвалынская парировала: «Ну работает-то он хорошо»... Она и вправду была довольна его трудолюбием. Фёдор хо-рошо ухаживал за её лошадьми и исправно нёс службу. Именно за это, после того как Просветов женился, она и предоставила молодым небольшой закуток в своём имении и, совсем не собираясь выгонять своего кучера, наоборот, стала задумываться: «Не пере-борщила ли я с этой игрой»
Ночью Фёдор, совсем не ложившийся спать, рассуждал: «Ну почему так? – Говорил он своей любимой Насте. – Если хозяева дак чё всё можно? Не виноватый ведь я». Настя же, еле-еле сдерживая слёзы, как могла, успокаивала мужа. Поздно ночью, когда жена уснула, Фёдор, уже на что-то решившийся, пошёл проститься с лошадьми и, поглаживая их гривы, тихо говорил: «Ах, Вы мои хорошие. Вы лучше, чем люди. Вы всё понимаете и жалеете меня. Я ведь вижу»… Вытерев слёзы рукавом, покурив и погоревав, вернулся домой.
Ранним утром, когда ещё не забрезжил рассвет, никому не сообщив, Просветов с моло-дой женой Настей ушли жить в свою родную, затерявшуюся за дальними далями, дере-вушку…
5 июля 2011 г


Побило сыночков-то

Небольшая речка тихо и мирно текла по своему многовековому руслу. Солнечные зай-чики, веселясь, играли по водной глади, будто намекая кому-то о том, что жизнь продол-жается, что по-прежнему на земле умирает и вновь рождается уйма народу, а каждая стра-на денно и ночно молится своим Богам о еде, тепле и здоровье… Русло человеческой жизни, как и этой, затерявшейся на просторах матушки-России неприметной речушки, по-прежнему, как и в старь, не пересыхает…
На перевёрнутой, старой, деревянной лодке сидел одряхлевший старик. Его белая ру-баха, бывшая когда-то ему впору, шелестела по ветру. Вся деревня, скопом, жалела Спи-ридона Фёдоровича Угрюмова. Да и как не посочувствовать человеку – семерых сыновей с войны не дождался. Старуха его, Матрёна, как на пятерых похоронку получили, не вы-несла – померла, а на последних двух уже без жены страшные письма Спиридон получил. Вышло так, что не успели даже и обжениться сыновья. Старик, молясь возле иконы, пла-ча, говорил: «Хош бы семя какое пустили сыночки-то». Слёг он после похоронки на по-следнего сына Андрея. Соседи, приходившие к Спиридону, чуть ли не силком, заставляли его чего-нибудь поесть. Спустя полгода, Фёдорович сам пошёл к председателю и попро-сил работы. Так с лошадьми, конюхом и доработал до старости. Только они его и спасали. Всё, что на душе накипит, придёт и расскажет этим умнейшим, животинам. Вот уж, воис-тину, кто слушал и понимал его…
Однажды, нагрянули в деревню газетчики. «Где, – говорят. – тут ваш старик живёт, у которого семеро сыновей погибло?». Жители указали им на колхозную конюшню… Сколько ни пытались, чего только ни делали служители прессы, чтобы разговорить деда. На все их вопросы Спиридон, сквозь слёзы, повторял только два слова: «Побило сыноч-ков-то».
Со слов жителей записали, кто что знал об этой истории, и уехали. Потом была замет-ка в районной газете. Принесли статью Фёдоровичу, а он и читать не стал. Односельчане опять с расспросами: «Ты чего, мол, дед? Там же про твоих сынов и про тебя писано-то». Угрюмов отвечал так: «Побило моих робят. Придёт время ишшо и новых побьют. Им че-го? Россия сызнова нарожат.» и совсем тихо добавил: «Не буду я читать эту вашу газету».
Вечером ребятня, носившаяся у берега реки, увидела деда Спиридона. Он по-прежнему, сгорбившись, сидел на старой лодке, но уже не дышал…
28 июня 2011 г.


Свет потухших глаз

«О, родина моя! О, жизнь! О, мой народ! Что Вы есть-то? Чего ещё надо сделать, чтобы про-зреть, воскреснуть, не провалиться в небытиё, не сгинуть?»
Виктор Петрович Астафьев

Все сложнее искать темы для рассказов, ведь до тебя уже написано и переписано ни счесть. Да вот - чего-то скребёт внутри. Жить для того, чтобы есть, спать, любить родных, близких и неблизких людей – это, безусловно, часть нашей многоукладной жизни, но нестерпимо захотелось исповедаться на бумаге, ведь читал немало книг и хороших художественных фильмов, слава Богу, видел достаточно. Из этих моих на-блюдений знаю, что писали многие, вовсе и не являясь писателями. Так вот водится в жизни-то нашей загадочной…

Жила в деревне, давно покинутой людьми, бабка одна, звали её Алёной. Уж почти девяносто годов ей было. Электричества в этом селении лет пятнадцать как уж не бы-ло. Поворовали все провода подчистую. И вот вроде бы безысходная ситуация выри-совывается, ан нет, дорогой читатель, ежели таковой отыщется. Не тут-то было. Так как дом и все окрестности, пока глаза видели, бабушка изучила до мельчайших тонко-стей, то это обстоятельство и выручило впоследствии. Вот они самые наиважнейшие детали для жизни человеческой – вода, еда и тепло.
Колодец у Николаевны находился прямо возле дома. Имелся довольно большой запас разных круп. Из хозяйства были куры, которые, к великому счастью, деревен-ского старожила не подводили её – несли крупные яйца, а наседки изредка давали приплод. Держала Алёна ещё и козу с козлом, через что потомство-то и велось. Быва-ло, и побранит козла Николаевна за попытки по преждевременному съеданию капус-ты: «Ух, ирод окоянный, назола мне с тобой!» и гнала палкой его с огорода.
Крохотную пенсию за неё получала давнишняя подруга Елизавета Амбросьевна, жившая в соседнем селе, сыновья которой и привозили Алёне продуктов, а то и дров подкидывали. Бывало, что и земляки по родине заскучают – приезжают. Радостно то-гда было на душе у бабушки, ведь пожилой возраст – это вечная дилемма: жить, али помирать? И, когда кто-то из бывших односельчан оставался ночевать в своих бро-шенных домах, то наш старожил была счастлива и хотела жить.
У соседки, бабки Шуры, кто-то стащил новые чугуны, и по этому поводу она силь-но кручинилась. Теперь же, живя в районном центре и изредка навещая свой дом, обя-зательно топила баню и непременно приглашала Николаевну к себе. А после бани две давние подружки не могли досыта наговориться, ибо понимали всем нутром, что жить им осталось немного. И - вот вроде бы и возраст почтенный, а бабушки всё помнят, всех земляков зовут поимённо и нарядными сарафанами не забудут похвастаться друг перед дружкой.
Но вот уходило, всегда такое крохотное, счастье – подруга уезжала, и снова Алёне становилось грустно и страшно…
В этот год почему-то её никто не навещал. Она всё терзалась и молила Бога о том, что дескать «зажилась я на белом свете – ослобони меня, Боже».
А дело было в том, что и в той деревне, где ещё как-то теплилась жизнь, всё враз оборвалось – померла её подружка Елизавета. Сыновья, которые возили Алёне про-дукты, тоже куда-то разбрелись. Да и слух кто-то пустил, что бабка Алёна Николаевна Поспелова померла. Случаев, похожих на этот, по матушке России было много и уже давно никого не удивляли…
Случилось так, что забыта и брошена оказалась бабушка Поспелова, и в этот же, несчастный для неё год, совсем ослепла. Неделю кряду проплакав, понемногу стала привыкать к «новой» слепой жизни. Утром, когда ещё не забрезжил рассвет, поднима-лась и часа два молилась на иконы, произнося вслух молитвы, которых помнила вели-кое множество. Затем привычным движением рук затапливала печь. Кур у неё остава-лось около двадцати, и Николаевна, по какой-то одной ей ведомой примете, выбирала самую старую на суп. Варила яйца, пила козье молоко. Вечером же молилась уже го-раздо больше утреннего. Потом засыпала, да какой сон у пожилого, человека известно – заболит чего-нибудь, вот и опять пробуждение. Встанет, поковыляет на лавочку, присядет, нащупает старый целлофановый мешочек с такими же старыми таблетками и опять, по одним ей ведомым приметам , отыщет нужные лекарства...
Летом козы и куры гуляли по брошенным огородам и досыта наедались сочной травой, но дело подходило к осени… Раньше, когда земляки покидали деревню, то от-давали Алёне своё сено, и находчивая Николаевна, чтобы не таскать сухую траву к своему дому, просто брала козу и вела её до очередной покинутой избы. Вытаскивала сено с сушил и кормила свою ненаглядную кормилицу, да и сама подкашивала травки понемногу. Теперь же сил едва хватало, чтобы топить печь и кормиться. Пока дети Елизаветы Амбросьевны ездили к ней, то с пенсии, каким-то чудом, на две машины дров денег скопила. Как же радостно бывало ей наблюдать за ребятами, которые, рас-положившись на полянке возле дома, кололи и складывали в поленницы такой, воис-тину, необходимый для зимы запас.
Теперь же сено заканчивалось и нужно было забивать скот. А как это сделать сле-пой и обессилевшей бабушке?.. И Алёна опять садилась на лавку и, раздосадованно тихонько мотая головою, плакала и твердила: «Одна, одна ведь я»… Кошка в такие тяжкие минуты бабушкиного бытия совсем не отходила от неё. Вновь и вновь ласти-лась, довольно громко урча возле ног пожилого человека, на которые были надеты связанные самой Николаевной носки из овечьей шерсти, и во все времена незамени-мые в деревенском обиходе, калоши…
На смену предзимью полноправно вступала в свои владения зима…
В это утро Николаевна, как всегда, после утренней молитвы затопила печь и, одевши незаменимую телогрейку, вышла во двор покормить своих коз, которые уже ощущали, что хозяйка даёт им корму всё меньше и меньше. Поэтому то тут, то там были обглоданы старые дощатые постройки, но Алёна уже не могла этого видеть, что от части облегчало её страдания.
Затем было самое трудное – достать воду из колодца. Она уже давно приспособила для этого дела маленькое ведёрко, но даже и это было ей в тягость.
С Божией помощью достав воды и перекрестившись, понесла ведро в избу, поста-вила его возле печи, и в этот момент у неё неожиданно закружилась голова. Николаев-на, совсем не понимая, что с ней происходит, повалилась на пол. Сколько она вот так пролежала, было неведомо. Только очнувшись, вдруг услышала разговоры. Лежала она, почему-то на своей кровати, и сильно была удивлена от того, что в доме было на-топлено. К ней кто-то подошёл, и Алёна, почувствовав это, сильно испугалась. Чело-век же молодым голосом заговорил: «Ну, что, бабушка, очнулась? Вот и хорошо, а мы думали, что конец тебе». После этого незнакомец помог приподняться беспомощному старому человеку и напоил его водой. Николаевна еле дрожащим голосом прошептала: «Откуда ты взялся, сынок?» Молодой парень, представившись Сергеем, сообщил о том, что он здесь не один, а со своей девушкой Любой и, улыбнувшись, мягко поинте-ресовался: «А Вас как зовут, бабушка?». Николаевна, немного успокоившись, промол-вила: «Бабка Алёна я, – и, помолчав, добавила, – слепая и никому не нужная». Слезам её снова не было удержу. Сергей подошёл к плачущему и, в его понимании непонятно как ещё жившему здесь человеку, помог вытереть висевшим на кровати полотенцем лицо бабушки. «А знаешь, баба Алёна, а ведь ты нас спасла. Мы с невестой ехали на машине, ну, можно сказать, путешествовали. Только сломался наш автомобиль, а на улице морозно. Попуток не было. Не замерзать же? Пошёл тогда я в близлежащий прилесок за дровами. Вдруг вижу, недалеко ваша деревня красуется. Ну, думаю, пус-тят люди, не дадут умереть. Да и сотовый в вашем районе почему-то не берёт. Пошли мы с Любой в ваше селение, а как подходить-то стали, видим, что только в одной избе дым из трубы идёт - твоей избы, спасительница ты наша. Мы ж думали - часа через два в город приедем, поэтому и еды с собой не взяли. Так что не взыщи – перекусили мы у тебя немного».
По мере того как Сергей рассказывал, Николаевне становилось полегче и она на-конец стала ощущать в своём поизношенном жизнью организме живительную силу. Она робко спросила: «Да чем же перекусили-то? Я ведь и спроворить ничего не успе-ла, растянулась на полу.» Сергей, поочерёдно переводя взгляд с Любы на бабушку, от-вечал: «Яиц сырых в корзине под лавкой взяли, молоко у тебя в глиняном горшке на столе стояло. Вот и перекусили. Мы ведь, когда в избу-то зашли, испугались, ведь ле-жит человек без сознания. Перенесли тебя на кровать. Люба первую помощь оказала. Она ведь в мединституте учится – вот и пригодились знания на практике» Люба же, виновато улыбнувшись, только и сказала: «А вы ничего, бабушка, держались молод-цом»…
Впервые за год в брошенную деревню пришли люди, и они, конечно, дивились, как выжил пожилой человек в таких условиях, да ещё вдобавок и слепой.
В эту ночь в селении ночевало три человека, а если учитывать то, что Николаевна целый год не слышала живой человеческой речи, то эта ночь, может так статься, са-мим Богом была послана Алёне.
Утром молодые люди, никогда не видевшие вживую, как готовят в русской печи еду, были шокированы всем действом, которое происходило у них на глазах. Слепая бабушка, аккуратно разложив лесенкой дрова в печи и, умело подложив бересты под низ, моментально развела огонь. Налив в чугун колодезной воды, бросила туда поруб-ленные Сергеем куски курицы. Взяла почищенную Любой картошку с квашеной ка-пустой, и, положив всё это в чугунок, добавила соли с лаврушкой. При помощи ухвата закатила сосуд в логово печи. Сергей и Люба, присев, как маленькие дети, на корточки и, открыв рты, от удивления , любовались всем происходящим. Девушка поинтересо-валась: «А как это Вы, баба Алёна, сразу сырое мясо с картошкой кладёте? Ведь кар-тошка развалится и превратится в месиво. У меня мама сначала мясо сварит, а потом остальное добавляет.» Николаевна, с лукавинкой улыбнувшись, промолвила: «А по-смотрите, деточки, чего будет?» И когда это загадочное хлёбово разлилось по тарел-кам, то каждая картошина осталось целёхонькой. «Такого вкусного супа, – говорил Сергей, – я никогда в жизни не ел» И, попросивши добавки, ловко уплетал его ,а Ни-колаевна, довольная собою, приговаривала: «Ведь томится хлёбово-то, вот и вкус-но»…
За разговором молодые люди потихоньку узнавали о трудностях старожила дерев-ни. Сергей всё качал головой. «Как же ты, слепая-то, картошку садила?». Баба Алёна ответствовала так: «Да так, сынок: копну лопатой и кидаю с корзины по одной, затем проверяю – попала ли в ямку». «А как с подпола одна семена картошки доставала?» – не унимался Сергей. «Потихоньку… Наберу в махонькую корзиночку и подымаю. Бы-вало в голове помутнет, отдохну». «А огород кто пахал?» – подхватила Люба. «Ране робяты, подружки моей Лизаветы, приезжали, пахали на тракторе, а этот год никого не было. Больше месяца промаялась – сама копавши.»
Сергей, выросший в состоятельной и благополучной семье, представив всю эту картину, только и вымолвил, сквозь слёзы: «Не понимаю, живу в своей родной стране и ничего не понимаю». Схватившись обеими руками за голову, зарыдал. Люба тоже была растрогана услышанным и, обняв Сергея, прошептала: «Вот поэтому я тебя и по-любила. Ты искренний, настоящий. Другие какие-то не такие».
Когда Сергей ушёл посмотреть, что можно сделать с машиной и как её отремонти-ровать, то баба Алёна принялась учить Любу доить козу. После дойки молодая девуш-ка – будущий медработник, пробуя козье молочко, понимала всем сердцем, что нико-гда в своей жизни ей не доводилось испить такой чудодейственный нектар…
А, что же было потом? А было, что перепугались за молодых их родные и устрои-ли розыски, а когда нашли, то конечно, плакали. Бабушку Алёну Сергей забрал к себе. Каждое лето он с Любой и Николаевной непременно приезжал в деревенский домик. Бабушка Алёна научила Любу вязать носки и когда однажды, будучи в командировке, сильно замёрзнув, Сергей, одев шерстяные носки, вдруг ощутил трепетное домашнее тепло, которое и продлевает наши человеческие годы.
Сквозь облака затуманные вихрем проложен наш путь. Путь тот до счастья желан-ного. Пусть он согреет чуть-чуть, пусть сквозь печали и радости нам повезёт иногда. В жизни бывает по разному. Звёзды не счесть никогда. Сколько вокруг интересного? Вот бы заметить его, чтобы родник напоил всех нас этой святою водой…
Потом будет уход из жизни бабушки Алёны, но Сергей и Люба по прежнему каж-дый год летом будут навещать деревенский домик, а их дети, мальчик и девочка, будут с удовольствием уплетать еду из русской печи. А Люба всплакнёт и будет верить, что бабушка Алёна всё слышит и видит на небесах, и светом своих прозревших глаз молит Бога за Сергея с Любой и их детей. А так как душе её и этого мало, то молится она и за всю матушку Русь. Вот такую, какая она есть…



Серафим Саровский и село Леметь


«Христиане не отличаются от других людей ни местом происхождения и жительства, ни языком, ни жизнию гражданской. Живут во плоти, но не для плоти, повинуются законам, но жизнью стоят выше законов. Их не знают, но обвиняют; убивают их, но они живы; бедны, но обогащают других, ничего не имеют, но всем довольны».
(Послание Апостола к язычнику Диогену)
Из книги Валентина Курбатова «Наше небесное отечество»

Билеты взял на 25 мая 2010 года. Поезд Тында-Москва. Четыре года не был в Лемети, и года эти пронеслись быстро и медленно, в разные дни по разному. За эти четыре года сменил две работы. Таким, как я, дожившим до сорока с лишним лет, трудно привыкнуть к нынешней действительности. Хоть давно бы и пора, но себя не каждый сможет переделать. У большинства получается, потому что некуда де-ваться.
Раньше лет 18 назад на вокзале «Гидростроитель» было не протолкнуться. Те-перь же мы сидим с мамой и тётей на железных сиденьях, и – никого вокруг. Не-много приободрился от того, что приехал на своей старенькой «Ниве» попрощать-ся с отцом сын Виктор… С попутчиками в поезде повезло. Все пять тысяч кило-метров моего пути по вагонам ходят продавцы, чего только не предлагают - от те-левизора до трусов. Я решил купить серы пожевать, детство и память делают своё дело. Полка мне досталась, боковая, верхняя. Внизу разместился молодой человек, к которому приходил его друг. За всё время моей поездки, а это более трёх суток, ребята выпили ящиков пять или больше пива. Я решил, чтобы хоть как-то спасти их молодые организмы, немного напугать, сказав, что если они так будут пить и дальше, то у них не будет детей. Они пообещали подумать над моими словами. Хорошо ребята попались с юмором, никакой злобы, и это радовало почему-то.
Напротив меня ехала женщина до города Выкса. Она ездила к сёстрам в Братск. Словом, завязался разговор и поговорка: «Хорошо там где нас нет», как всегда, ра-ботала безотказно.
На несколько часов к нам присоединился один дедушка. Он рассказал о том, что едет сложить большую настоящую русскую печь сыну. Зная о том, что многие люди сломали свои печи-кормилицы, очень порадовался за деда, что у него по-русски искренний сын, потому что доподлинно знал, что в тех краях Руси-матушки большинство перешло на газ. Этот дед и его сын по теперешним временам были в своём волевом решении действительно редким случаем.
Вскоре в наш вагон подсели молодые парни из Украины, которые говорили, что ездили на заработки, потому как на Родине работы нет. Хорошие, простые, дере-венские парни. И теперь они, так искренно мечтавшие о встрече с родными и пове-давшие мне, незнакомому им человеку, о жизни в деревне на Украине, не на шутку разбередили мою наивную душу.
В Новосибирске села женщина по имени Марина. Увидев, что она читает де-тектив, рискнул дать ей свои деревенские рассказы и был рад, что хоть не закинула их в дальний угол. Уже почти перед самым прибытием в город Арзамас приобрёл у старенькой бабушки пояс из собачьей шерсти для тёти Дуни…
На этот раз заночевал в рабочем посёлке Ардатов у моего троюродного брата Володи Молодцова, который и встретил меня на вокзале. Утром попили настояще-го деревенского молочка. Жена Володи Анжела напекла оладушек. «Вот, - говорит, - Толик, и другая еда в доме есть, а дети всё равно непременно будут просить до-машнюю выпечку». Сходили в местную школу на последний звонок. Володиному сыну Максиму вручили тогда аж шесть грамот.
Попарились в бане. Вскоре заехали в гости и Женя с Ниной, коротые и отвезли меня в село Леметь. Евгений Иванович является тоже моим троюродным братом, а Нина его жена.
Вот и опять я, слава Богу, в старом, воистину святом для меня деревенском до-му. Здравствуй, моя дорогая тётя Дуня, здравствуй, село Леметь, здравствуй, За-речная 20. Господи вот и я…
Ещё с вечера успел заметить, как тётя Дуня прямо с крыльца перелазила через ограждение в свой огород и поливала грядки, потому что калитка вросла в землю. С самого утра мы с Евдокией Андреевной приступили к строительству новой ка-литки. Хотя, конечно, слово «строительство» слишком громко сказано для такого дела, но внешне это выглядело именно так. Из дома напротив за нами наблюдала бабушка Евдокия Молодцова и с восхитительной добротой в голосе интересова-лась «Вы никак строите чего?». Моя тётя Дуня радостно отвечала «Да вот дверцу надо устроить»… Откуда-то из своих закромов тётя моя Евдокия Андреевна при-несла довольно хорошие рейки и доски. Я вырываю старые, давно сгнившие стол-бы. Дуня же никуда не отходит, внимательно следит за каждым моим движением, выбирает из ведра нужные гвозди и подаёт их мне. Получается такая картина будто она у меня за бригадира… Господи, как же я благодарен тебе за такие драгоценные минуточки. В городе что – жизнь кипит. Все как роботы, а не люди, а я тут вот в Лемети делаю потихоньку новую калитку, врываю в землю новые столбы, кругом не иначе как Божественная тишина. Ну чего ещё надо человеку? И вот ужё тётя Дуня весело открывает новую калитку и поливает с вёдер свои драгоценные гря-дочки, а на них и лучок, и укропчик, и редисочка. Вечером едим окрошку. Ну разве это не чудо? Оно, оно родимое чудо и есть…
Ранним утром решил пройтись по деревне. В глаза сразу бросился пустующий дом соседей Кувановых. Дядя Серёжа и тётя Настя перебрались на Новую*. Иду дальше. Смотрю на промежуток между пустыми домами. Именно здесь раньше стоял дом бабушки по прозвищу Ягода. Вспомнилось и то, что однажды эта самая Ягода, идя с деревенской свадьбы, громко пела какую-то песню.
Живут в каждом из нас воспоминания, без которых думается, что и не люди мы были бы. Только её величество Память заставляет нас быть хоть немного мудрее…
Иду потихоньку дальше… Дома все пустые, да и на слом увезённые. Жутко от этого на душе. Смотрю на дом дяди Васи. Давно уж помер бабушкин брат фронто-вик, а дом стоит и нигде не покосился. Подхожу к избе дяди Серёжи Носова. Нет и тебя уже в живых, дорогой, добрейший души человек. И как это я четыре года на-зад вырвался из города? Затем, видно, чтобы повидаться с тобою, выпить, о жизни поговорить. Эх, дядя Серёжа, дядя Серёжа. Вот и спите Вы теперь с женой Клавой и сыном Славой. Вечная Вам память, золотые мои… Смотрю на другую сторону деревни. Вижу покинутый дом Абрамовых. Ваня Абрамов жил в этом доме. Дру-жили мы с ним. Он попал в аварию и ему сломало позвоночник. Операции разные делали, но всё тщетно. Помаялся несколько лет и помер. Хороший он был, отчаян-ный русский парень.
Кругом воистину волшебно поют птицы, растёт, всегда притягающее взгляд, зелёное полотно земли. Я сижу на лавочке у дома Носовых и греюсь, как старый дед, на солнышке… Возвращаюсь домой и вижу вдалеке двух пожилых женщин. Одна из них моя тётя, другая - ещё один житель деревни - Настя Матвева. Она ус-покаивает тётю Дуню: «Ну вот… а ты его потеряла. Куда он тут денется?»
Поздно вечером та же Настя забарабанила нам в окно. Оказалось, что на Новой был пожар. Всем жителям было очень страшно, ведь на улице уже давно стоял су-ховей. Пожарники с Ардатова приехали быстро, но три дома всё же не успели спа-сти. Очень грустно от этого на душе. С этим и ложимся спать.
Деревенское утреннее пробуждение. Взгляд ложится на старенькие оконные рамы. Вспоминаю, как любила сидеть у окна моя бабушка Татьяна Ивановна Кува-нова. Бережно, словно боясь уронить, брала она своими изработанными, с крупны-ми венами руками, письма своих уехавших детей. Совсем необученная грамоте, каким-то неведомым чувством, моя бабушка словно ведала, о чём пишут её дети, и когда тётя Дуня читала письма от моей мамы, тёти Марии, дяди Серёжи. то бабуш-кины голубые глаза были сосредоточенно печальны. Лишь изредка она переспра-шивала и удивлялась чему-то…
Повоевав на огороде с колорадским жуком, иду к троюродному брату Жене с тем, чтобы договориться на завтра о поездке в Дивеево.
На следующий день, в семь часов утра Женя с Ниной высадили меня в селе Ди-веево. Войдя на территорию Дивеевской обители, дивлюсь высокими храмами и их золочёными куполами. Покупаю иконки с образом Серафима Саровского. Душу уже греет хорошая мысль о том, что по прибытии в Братск раздам эти иконки близким и знакомым мне людям. Возле храма, где покоятся мощи Серафима Са-ровского расположено небольшое кладбище, на котором похоронены святые люди Серафимо-Дивеевской обители. Обхожу и молюсь этим, Слава Богу, не забытым крестам…
И вот я уже стою на службе в храме, наполненном православным людом. В ми-нуты такие своим скромным обращением благодарю Создателя за всё, что есть в моей жизни…
Для того, чтобы поклониться гробу с мощами Великого праведника, выхожу из храма и иду к его правому крылу. Поднимаюсь по широкой каменной лестнице и становлюсь в длинную очередь… Здесь я тоже приобрёл икону с образами святых людей, по центру которой расположен лик батюшки Серафима. Подхожу к гробу светильника земли русской, опускаюсь на колени, целую святую твердь* (пол). Поднявшись и перекрестившись, прикасаюсь лбом, а затем и губами к гробнице и молю о помощи моей, часто отчаивающейся, душе. Монахиня, стоящая рядом, мудро прикасает все мои иконки и иконы к гробу отца Серафима. Заканчивается, всегда во веки веков, праведная служба в храме. Очень медленно ступаю по свято-му мостику вдоль канавки, которую по преданию начинал рыть сам сподвижник Христов, ходатай за нас, грешных, перед Создателем отец Серафим Саровский. Мостик этот проходит вокруг всех храмов Дивеевской обители. Шагая по этому намоленному месту, видишь и воочию понимаешь, сколько неимоверных подвигов пришлось совершить православному люду, чтобы мы сейчас своими очами могли лицезреть эту редчайшую, очищающую от всякой скверны, всамделишную, всегда по-новому удивляющую красоту…
Вдруг внизу, где, очевидно, живут монахини, я увидел очень старую женщину в монашеском одеянии. Поразило меня, то, что она была до такой степени горбата, что, казалось, ещё немного, и бабушка касалась бы головой земли. Почему-то, не-удержавшись, громко здороваюсь с ней. Бабушка ответила и спросила откуда я ро-дом и как меня зовут. Отвечаю, что из Сибири, с Братска, а зовут Анатолием. Ба-бушка же эта вдруг обещает за меня помолиться… Вот так, совсем неожиданно, незнакомый человек желает тебе божьего блага. Что же это такое? А это ,несомненно, именно та твердь нашей православной Родины, которую не сразу и не вдруг хоть немного постигаешь…
Шёл я так, наверное, больше часу…
В конце канавки стоит маленький деревянный домик, в котором сидит служи-тель церкви и раздаёт людям освящённые сухарики от Батюшки Серафима. Взяв сухариков, набираю и святой земли в специально отведённом для этого месте. Со-всем рядом в магазине покупаю книгу о жизни Священномученика Серафима Са-ровского…
Площадь Дивеевской обители довольно обширна, и совсем не зря её называют вторым Афоном... Вокруг храмов посажены яблоневые сады, и вот, проходя мимо цветущих деревьев, я слышу читаемую женским голосом, до боли в сердце про-никновенную молитву… Бывая часто в разных храмах, мне приходилось слышать много замечательных, читающих молитвы, голосов, но такого, пронизывающего всего меня с ног до головы женского голоса, довелось мне услышать впервые. Стремительно войдя в сад, я увидел монахиню, которая обрабатывая деревья, чи-тала молитвы. Набравшись, нивесть откуда взявшейся смелости, спрашиваю: «По-чему вы так громко читаете молитву?». Монахиня,улыбнувшись, очень споконым, но уверенным голосом ответила: «Чтобы другие служители церкви слышали». И, немного помолчав, и видя мой удивлённый взгляд, добавила: «Мы ведь здесь весь сад обрабатываем». На меня точно нашло русское знамение, а иначе как объяснить тот факт, что я прочитал ей своё стихотворение следующего содержания:

«Вдоль равнин, перелесков иду я.
Там дорога старинна лежит.
А душа, словно что-то почуя,
Берюзовым дурманом манит.

На пригорке виднеются избы,
Храм старинный кирпичный стоит.
Деревенские видятся судьбы.
Взглядом добрым судьба одарит.

Где ж, вы зорьки землицы росистой?
Одиночество, глушь, тишина.
Горемычная наша Россия,
Ты веками тоскуешь сама.

О, живи, наша Русь, возродися.
На коленях всю ночь простою.
Здесь святой Серафим наш молился.
Мысли древние сердцем храню.
(Мысли древние сердцем храню)

Извинившись перед монахиней, выхожу из яблоневого сада, она же провожает меня очень добродушным взглядом. Смотрю - совсем неподалёку на лавочке сидит священнослужитель. Замечаю на груди у него большой медный крест. Батюшка благославляет подходящих к нему взрослых и детей… Присел рядышком, разгово-рились. Оказалось, что церквушка, в которой он служит, находится неподалёку в одной глухой деревеньке. Поведал батюшка мне и о том, что приход у него всего три старушки богомолицы, но даже такой малый приход не закрывают…
Попросивши благословения, иду дальше, вижу трапезную под открытым небом. Людям наливают суп, дают каши, хлеба и сладкого чая, и на многочисленных длинных столах православные люди, помолившись, вкушают скоромную пищу. Подхожу к раздаче и с налитой до краёв тарелкой супа направляюсь к ближайшему столу. Хлёбово было необыкновенно вкусным, поэтому иду за добавкой. Раздатчи-ца напутствовала меня такой речью: «Кушайте на здоровье! Батюшка Серафим хо-чет, чтобы вы были сыты и угощает вас». Так вот… Оказалось, что прямо при мо-настыре находится столовая и кормят там всех желающих совершенно бесплатно. И как я убедился на собственном опыте кормят очень вкусно, несмотря на то, что пища постная. Стало быть, повара здесь - добрые волшебники.
Видел я и то, как простые люди, имеющие в сердце желание помочь храму ра-ботой, мыли посуду, чистили картошку…
Выйдя из трапезной, стою и разглядываю суетящихся вокруг людей, наблюдаю за приезжающими отовсюду автобусами, как служители храма прямо на улице рас-сказывают о живших здесь святых людях…
Зайдя уже в другой храм поклонился покоящимся там в гробах мощам святых Марфы, Пелагеи и Матроны. В этом же храме мне дали маленькие освящённые кирпичики, потому как я сообщил, что у нас в городе Братске на Правом берегу ре-ки Ангары в посёлке Гидростроитель строится Храм Преображения Господня. Эти кирпичики, икону с образом Серафима Саровского, сухарики и святую землю я по-том по приезду на Родину отдал протоиерею Андрею Чеснокову…
Вокруг летало много голубей и я почти не удивился, что подошедшая ко мне пожилая женщина попросила немного денег на кормёжку птиц. Удивило другое. Она вдруг посетовала, что в ряд ли кто после её смерти их кто-то будет кормить. Веря в наш родной, сердобольный народ, знаю, что такие люди всегда отыщутся…
Недалеко от храма, минутах в пятнадцати ходьбы, находится святой ключик отца Серафима и я, набрав в пластиковые бутылки святой воды и помолившись кресту с образом Батюшки Серафима, возвращаюсь вновь к Храму.
Немного погодя, подъехали Женя с Ниной. Незаметно пролетели шесть с лиш-ним часов, и я снова на пути к родной Лемети.
Последующие два дня проходили над чтением книги Н. Левитского о Батюшке Серафиме. Я вдруг осознанно понял, что совсем мало знаю о Лемети, где жили и живут мои предки. Именно из этой книги я узнал, что в Лемети, на погребении ме-стного помещика Соловцова присутствовали Настоятель Саровского Храма отец Пахомий с тогда ещё юным Серафимом Саровским. Соловцов, живший в Лемети и будучи очень набожным человеком, много помогал Саровской обители. Стало быть, ноженьки Великого молитвенника и ходатая перед Божьей матерью, ходили по Леметской земле. Это ли не чудо, что это всё открывается сейчас для меня.
Из книги узнал я и то, что из Леметского храма давали иконы в Дивеевскую обитель…
В один из дней пошёл на деревенский погост. Опускаюсь на колени, молюсь возле могилки моей бабушки Татьяны Ивановны. Отыскиваю и многих деревен-ских, которых я знал. Здесь и Молодцовы, Носовы, Кувановы, Тузовы, Абрамовы, Козловы, Фомины и т. д. Смотрят на меня подновлённые фотографии и люди эти деревенские уже будут навсегда в моей душе, покуда сам жив буду.
Рядом с погостом, как и положено, находится Леметский храм. Захожу во-внутрь. Смотрю на поразительно ровно выложенную кирпичную кладку. Целую родимые кирпичики. Неустанно молюсь и даже вороньё в покинутом храме в это мгновение почему-то не сильно каркает. После этого тётя Дуня показала мне холм, где предположительно похоронен Соловцов. Возле холма этого кто-то положил цветы и ещё - именно на этот холм, по рассказам местных жителей, упал один из крестов храма. Крест этот был металлическим, но от старости распался. Так люди сложили его по кусочкам и положили на холм…
Церковь Леметская древняя большая, имела несколько крестов на каждом строении. Рассказывали, что когда пришла советская власть, то церковь нарушили. Так крест, который находился на центральной башне, когда упал оземь и развалил-ся на мелкие частички, деревенские жители попрятали по своим домам. Вера в Бо-га была сильна в людях, и каждый понимал, что, принеся частицу креста домой, он оберегал свой род от разных напастей…
Поклонившись холму и всем деревенским могилкам, пошёл к дяде Серёже Ку-ванову. Застал я его сидящим на крыльце. Он перепутал меня с электриком, что нас обоих немного развеселило. Конечно выпили. Закусили малосольными огурчика-ми. Дядя Серёжа вдруг расплакался. «Вот, Натолий, я ведь дочку-то свою, млад-шенькую Галину, похоронил»… Я уже знал об этом, потому как в Братске прожи-вает много леметских. Как могу успокаиваю дядю Серёжу. Неожиданно появляется его жена тётя Настя, ходившая куда-то по делам и говорит такую песенно-прекрасную речь: «Эт, цо ит вы тут огурцами-то придумали?» Это она поругивала мужа за плохую закуску.
На следующий же день вечером в наш дом громко забарабанили. Это очень сильно удивило нас с тётей Дуней, ибо знали мы, что в деревне всего несколько стариков осталось, а удары в дверь были основательно крепкими. Оказалось, что пришёл сын дяди Серёжи Валера Куванов, и с порога, как это и принято у деревен-ских жителей, стал звать на свеженину. Случилось так, что они забили поросёнка. «Пошли, Толик!» - громко по-молодецки произнёс Валерий и, удивлённо, восклик-нул: «Надо же… Приехал… Ну, Толька!».
Тётя Дуня достаёт из подпола водку тридцатилетней выдержки. С этим и ухо-дим с Валерой к ним домой на Новую. Обнимаюсь с его братом и моим другом детства Сергеем Кувановым. Приветствую их сестру Нину, дядю Серёжу и тетю Настю. На столе аппетитно дымит огромное блюдо свеженины. Выпиваем по од-ной и вдруг Валера заявляет: «Толик, ты из блюда не бери. Я сам тебе наложу в та-релку. Ты же городской и не знаешь, какие куски-то самые сладкие…» Все смеют-ся и тут же, как это зачастую бывает у русских людей, плачут – вспоминают Галю. «Пол Ардатова её хоронило» - сетует тётя Настя и утирает краешком фартука слё-зы.
Дядя Серёжа Куванов, вырастивший и воспитавший с тётей Настей двух доче-рей и четырёх сыновей, всю жизнь проработал в Леметском колхозе механизато-ром. Ближе к старости получил инвалидность. Ох и отчаянный он оказался: поехал в Горький (теперь Нижний-Новгород) и вытребовал себе автомобиль Оку. Вот на этой Оке мы и поехали с Сергеем и Валерой в Ардатов. По дороге машина заглох-ла. Сергей говорит, что карбюратор пересосал, надо маленько потолкать. Так вот маленькую Оку три здоровых мужика еле-еле протолкали метров тридцать. Вдруг Валера спрашивает: «Чего это, Сергей, так тяжело?» Сергей заглянул вовнутрь и рассмеялся. Мы ж на ручнике её толкали и потом, как мы её разок толкнули, она сама поехала, даже, можно сказать ,понеслась…
Дом у Сергея большой. Две дочери - школьницы, добрая жена Галя – бывший директор Леметской школы, теперь учительствует в Ардатове, потому как деревен-скую школу закрыли…
Напарившись в просторной бане и поговорив досыта, ложимся спать. Утром поехали с Сергеем на рынок, а затем отправились в Леметь. По дороге отвалился глушитель. Сергей тут же занялся ремонтом…
Проезжая речку, я насторожился, одолеем ли брод. К счастью переехали удач-но…
В памяти воскрешаю, что именно здесь всегда проезжали машины и жители де-ревни, рано поутру, переходили именно этот брод, чтобы продать в Ардатове свою сельхозпродукцию.
С Сергеем вошли в их старый, теперь уже заброшенный дом. В каждой из ком-нат тётя Настя бережно разложила божественные книги – это очень трогает. Ста-рый ижак по-прежнему стоит на дворе.
Перед тем, как обняться и попрощаться, Сергей ещё успел сделать тёте Дуне опрыскиватель для уничтожения колорадских жуков…
Заходил ко мне на деревню и мой друг Сергей Козлов. Вспомнили, как в Брат-ске мы работали в радиаторном цехе завода отопительного оборудования. Я пове-дал Сергею о том, что на заводе сейчас полная разруха и корпуса стоят пустыми. Согревает душу лишь то, что радиаторы, которые мы когда-то с Сергеем делали, по-прежнему греют жителей нашей страны…
Серёга сообщил мне о том, что в его родной Луговке тоже всего несколько ста-риков осталось. Прошлись по деревне и, когда попрощались с Сергеем, я немного всплакнул…
На обратном пути присел на лавочку и разговорился с бабушкой по фамилии Сутырина. Она тут же напоила меня холодным квасом. Поговорили о Леметской церкви. Старинная она, вековые тайны бережно хранящая.
Непостижимо трудно выразить это всё на бумаге. Перед глазами является ста-ринная Леметь, где родилась моя мама. Только здесь, в деревне, и есть божествен-ная истина.
Хорошо запомнилось, как приехал на велосипеде Валера Носов, сын дяди Се-рёжи Носова, двоюродного брата моей мамы. Немного посидев и поговорив, по-шли мы в их дом. «Вот, Толик, живу теперь в Ардатове, а родной дом пустой сто-ит», - говорит Валера и показывает на выложенный им подтопок из красного кир-пича. В доме стоит бережно заправленная кровать для приезжающей сюда сестры Маруси. Старший брат Иван тут садит картошку, потому как земля здесь очень добротная и чернозёмная. Смотрим дембельский альбом их брата Славы, которого, к сожалению, уже нет в живых, но радует то, что семя успел пустить. Сын похож на него… Вдруг Валера говорит: «А пойдём на речку, искупаемся…».
Когда мы зашли в воду по пояс, а где и глубже, то Валера закричал: «Толик, мы в детство вернулись!» Нас покусывали шмели, а спасались мы от них нырянием в речку.
Потом мы обошли все брошенные дома своих близких и знакомых, будто отда-вая им свой земной поклон. Обнявшись с Валерой, поём, словно дети малые, раз-ные старинные песни. Пьём и почему-то не пьянеем от водки. «Налопаемся мы с тобой!», - говорит Валера, и будто сглазил – не налопались, хоть и выпили немало. Видно через слёзы да чудесную речку весь хмель вышел…
…С утра у бабушки соседки нашей, Дуни Молодцовой, творилась целая на-пасть - многочисленная родня, приехавшая с Ардатова и других мест, всколыхнула её жизнь…Вот уже стоит возле дома новенькая скамейка, пилятся доски, обновля-ются полы в бане, заготавливаются дрова. Таким резким приездом в деревню более десяти человек послужило то, что приезжала в деревню внучка Татьяна из Братска, которой было уже за пятьдесят она, живя с детства в Братске, никогда не забывала деревню…
Поэтому и случился такой нежданный переполох в деревне.
Дуня моя с утра уехала в Ардатов продавать сплетённые ею корзины и собира-лась там заночевать у двоюродной сестры. Ближе к вечеру я засобирался к Жене с Ниной на Новую, чтобы помыться в бане… Выйдя на крыльцо, обмер и от удивле-ния припал к брёвнышкам дома. В тихой деревеньке я был уже месяц, и вдруг пес-ни, да ещё столько голосов… К горлу подкатил ком. Господи, жива стало быть де-ревенька милая. Оказалось, что отмечали приезд Татьяны, и меня тут же усадили за стол. Дядя Ваня Молодцов благодарил за то, что помог донести тяжёлую сумку с магазина бабушке. Я с великой радостью смотрел на старое, среднее и молодое по-коление и думал о том, что я попал в добрую сказку…
Съездил я и в старинное село Надёжино, чтобы поклониться светлой памяти дяди Бори. С бабушкой Шурой, его женой, сходили на Надёжинское кладбище, уб-рались на могилке. Баба Шура серпом жала траву, а я относил её в лес. Помянули этого весёлого, воистину доброго человека. Пустую мою «чекушку» тётя Шура за-брала себе, сказав при этом: «Я её домой отнесу и каждый раз, глядя на неё, буду вспоминать о твоём приезде». Помолились на старинную Надёжинскую церковь.
Тётя Шура оставляла меня ночевать у неё, но я переживал за тётю Дуню ибо она тоже за меня беспокоилась.
По возвращении моём в Леметь Дуня печально посетовала, что у деревенского колодца прокручивается барабан. Вооружившись инструментами, иду чинить и, вбив хороший клин в середину барабана, наблюдаю, как Дуня достаёт из колодца воду. Возвращаясь радостными, угощаем нашу дорогую соседку Евдокию Молод-цову колодезной водой, которая сказала, что с нашего колодца вода самая лучшая.
Пришла пора возвращаться домой в Братск и через несколько дней, помолив-шись с тётей Дуней на её старенькие образа святых и, присев на прощание на ла-вочку, заметил на глазах моей родной тёти печальную слезу. Мне в этот момент было тоже невесело. Расставаясь с родными, любимыми, близкими, мы зачастую грустим и бесконечно молим Господа нашего, чтобы встреча эта была не послед-ней.
И вновь я слышу стук вагонных колёс, но я его не замечаю, потому как в вооб-ражении моём стоит перед глазами на горе Леметский храм. Спуск с неё довольно крут. Помнится мне о том, что, по рассказам местных жителей, пьяный тракторист съехал с неё и по всему должен был погибнуть, но остался невредим.
Много чего случалось на этой горе. Людей-то в Лемети много проживало. Бы-вало, и на лыжах ребятишки съезжали, и так просто на саночках катались, но ни с кем ничего плохого не случалось, ибо веровали люди, что гора эта Святая.
Живёшь ты, Леметь, со своим древнерусским храмом. Иногда мне кажется, что рано утром, когда ещё многие спят, Батюшка Серафим ступает своими ногами по Лемети и, встречая случайных ночных путников, приветствует их словами :«Христос Воскресе, радость моя». Но мы его не видим и не слышим, не дано это нам - простым людям.
Это он – великий молитвенник и светильник земли русской – преподобный Се-рафим Саровский, искренне любя, оберегает нас грешных…

23 февраля 2011 г. – 26 января 2012 г.