Юрий Полисский

  САМАЯ ДЛИННАЯ УЛИЦА

Одна из старейших улиц моего города – Харьковская сейчас рождается заново, превращаясь в современную европейскую артерию. Наверное, это неплохо, но отчаянно жаль, так как навсегда уходят ее колорит и история, т.е. все то, что придает любому городу его индивидуальность. А еще и потому жаль, что на этой улице прошли мои детские послевоенные годы. Одна из самых коротких городских улиц – всего три небольших квартала – она была в моем представлении самой длинной, самой красивой и – тогда я еще не знал этого слова, хотя мои детские чувства были именно такими, – самой романтичной.
Летними рассветами, рано-рано, когда город спал, и по улице к деревянному мосту через Днепр еще не передвигалась, грохоча, трофейная военная техника и не шли колонны пленных немцев, я выбегал из дома и уже через пару минут был на Гостиной, откуда Харьковская улица начиналась. И медленно, радуясь каждому проснувшемуся облаку, начинал свой ежеутренний маршрут к мосту.
Я иду вдоль старых-старых сонных домов, а сердце полнится ожиданием встречи с чем-то особенным. Вот я перехожу улицу Караимскую, которой заканчивается первый и начинается второй квартал моей предлинной улицы, в сердце по-прежнему звучит песня, но никакой встречи нет. Уже и Упорная улица позади и заканчивается третий квартал, но сегодня, как вчера, и позавчера, и еще раньше ничего не происходит.
Так пробегало лето за летом, потом мы переехали на Первозвановскую, и мои утренние прогулки по Харьковской окончились. А вместе с ними покрылось забвением предчувствие встречи с необыкновенным. И закрутились, исчезая невозвратно, суетные годы.
Весна жизни сменилась летом, лето окрасилось золотом осени, в которую все чаще стали врываться зимние ветры. Однажды, в ранний утренний час, возвращаясь из очередной командировки, я, еще не понимая, зачем это делаю, вышел из «маршрутки» на улице Гопнер – бывшей Гостиной и, как в давние детские годы, медленно пошел по спящей Харьковской улице к мосту. И неожиданно для меня самого в сердце ворвалось давно и, кажется, навсегда забытое ожидание встречи с чем-то особенным.
Просыпались утренние облака, я шел давним маршрутом, часто оглядываясь, но и сейчас, как в те времена, ничего не происходило. Странно: улица не стала длиннее, но за эти почти три коротких квартала память прокрутила половину жизненной ленты. Вспомнились удачи, ошибки, достижения. И вдруг из подкорки выплыло навсегда, кажется, стертое: «Она!».
-Господи, подкорка, зачем ты меня мучаешь?
Она была прекрасна, и все-таки я ушел. Это была моя самая огромная ошибка в жизни. Если бы можно было взвесить все мои достижения и одну эту ошибку, то достижения показались бы пушинкой. Я ничего не пытался изменить, так как считал все безнадежным. И поэтому, спасаясь от сердечной боли, запретил себе возвращаться к мыслям о Ней. И вдруг – всплывшее из бездны прошедших лет воспоминание.
- Не надо, подкорка, не мучай: у меня уже не то сердце, а исправить ничего нельзя.
Маршрут подходил к концу. Вот я уже у колонн ультрасовременного торгового комплекса «Сити-Мост».
-Оглянусь в последний раз, - решил я, - и домой.
Я оглянулся. Из растаявшего облака на другом конце Харьковской возник женский силуэт. У меня хорошие очки, и, несмотря на ушедшие годы, я узнал Ее. Она меня тоже узнала. Мы оба замерли от неожиданности и несколько минут, разделенные расстоянием в три квартала и измененные неумолимой жестокостью промчавшихся лет, смотрели друг на друга. А потом, как сумасшедшие, устремились друг другу навстречу. Мы бежали по этой короткой - в три небольших квартала – спящей улице, а расстояние все не сокращалось и не сокращалось. Вот уже появились первые прохожие и открылись первые киоски, улица просыпалась, мы бежали по ней, но все те же три коротких квартала по-прежнему разделяли нас. И вдруг, вместе с дикой болью, в сердце пришло осознание великой правоты того детского представления: Харьковская – самая длинная улица моей жизни.

МЫ, МАЛЬЧИШКИ ПОСЛЕВОЕННЫХ

Война все дальше уходила от Днепропетровска, навсегда оставляя свои горькие отметины, особенно в душах самых маленьких его жителей. Тех, кого теперь называют «дети войны». И, хотя мальчишки послевоенных сороковых с прилегавших к Днепру улиц жили, как правило, дружно, иногда эхо войны проявлялось в конфликтах между соседними улицами. На моей памяти такой конфликт был однажды.
…В это утро мы, как обычно, встретились на углу Харьковской и Упорной. И первое, о чем узнали: между улицами Московской и Харьковской объявлена война.
Надо сказать, что каждая улица в те годы имела своего главаря. И так же, как сейчас простой народ в государстве, так и мы – пацаны – дошкольники не знали, кто истинный главарь нашей улицы и уж, тем более, из-за чего вдруг между улицами начинается война. Но «мобилизованным» считался каждый, независимо от возраста. И каждый в этой армии имел свое задание. Мне было поручено достать сварочные электроды, которые становились грозными боевыми снарядами после того, как на них насаживались пистоны. Думаю, что такое задание мне было выдано не случайно. Дело в том, что на Харьковской, во дворе дома напротив наших окон, был небольшой склад электродов. А достать их для «вооружения» нашей улицы означало только одно – украсть.
До сих пор помню, какая внутренняя борьба происходила во мне. Я знал, что воровать – плохо. Но, с другой стороны, это было воровство во имя «патриотической» цели. Целый день я провел в муках внутренней борьбы. А, когда стемнело, все же направился к этому складу. К моему счастью, он, хоть и был заперт, не охранялся. Так что заветные пачки электродов я без приключений похитил и до утра спрятал в подвале нашего дома.
Война началась с утра. Обе воюющие стороны выстроились шеренгами друг против друга. Естественно, «мелюзгу» в каждой из сторон определили в последние шеренги. Вооружение обеих армий состояло из электродов с насаженными на них пистонами, камней, рогаток и, к сожалению, самопалов. И, вот, по чьей-то невидимой команде все это пришло в движение. Полетели электроды и, падая, взрывались, полетели камни, стреляли рогатки и самопалы.
Моя война завершилась быстро. Уж не знаю как, но один из камней «противника» в первое же мгновение боя достиг нашей последней шеренги и, естественно, угодил мне в голову. А к середине дня, когда арсенал снарядов был исчерпан, война между улицами окончилась.
С той поры прошла целая жизнь. Разлетелись по всему свету «боевые» товарищи с Харьковской и Московской. Уже много лет я живу вдали от Днепра. Давно нет и маленького склада электродов. И другие мальчишки населяют улицы нашего детства, ничего не зная об их прошлом. И, все же, какое счастье, что в душах этих юных граждан нет горьких отметин минувшей войны.

НЕ БУДИТЕ СПЯЩУЮ СОБАКУ

Днепропетровск пятидесятых… Цветущий в акациях бульвар и всегда оживленный главный проспект, где назначались встречи с друзьями, где всегда неожиданно, хотя, впрочем, вполне закономерно, появлялись самые красивые в мире девушки, в которых мы тут же влюблялись, проспект, с которым связано множество воспоминаний. Вот и сейчас, уж не знаю почему, мне вспомнился летний полдень пятьдесят восьмого.
Сколько лет, сколько зим? – раздался за спиной знакомый голос, и я тут же оказался в объятиях моего приятеля Вадима, которого давно не видел. Да, больше года я не был в родном Днепропетровске и больше года был оторван от его главного проспекта. А здесь по-прежнему царит все то же оживление, мимо проходят потрясающие красавицы и такие же, как мы с приятелем, «пижоны».
- Обрати внимание на эту стерву,- кивнул Вадим.
К нам приближалась блондинка необыкновенной красоты, мило улыбаясь встречным мужчинам.
- Класс! – непроизвольно вырвалось у меня.
- Вот, вот, эта классная стерва уже отправила в мир иной трех своих мужей и теперь ищет новую жертву. Но ты сейчас увидишь, как я проучу ее.
И в тот момент, когда прекрасная блондинка поравнялась с нами, и, сознаюсь, сердце мое дрогнуло, Вадим схватил ее за руку и громко, чуть ли не на весь проспект, закричал:
- Наконец-то я тебя увидел. Хороша жена, посмотрите, люди. Стоило мне заболеть, как она бросила меня и теперь гуляет направо и налево.
Вокруг мгновенно собралась толпа, и возмущенные прохожие, особенно женщины среднего возраста, гневно выражали свое отношение к неверной жене. А растерявшаяся от неожиданности красавица робко пыталась объяснить, что она не знакома с моим приятелем, и, уж тем более, не является его женой. Но толпа везде есть толпа, и еще никому, оправдываясь, не удалось смыть навешенное на него клеймо. А Вадим, органично войдя в образ предательски покинутого мужа и все более распаляясь, громогласно открывал ужасающие факты своей каторжной семейной жизни с неверной женой. Над бедной женщиной сгустились грозовые тучи.
И вдруг затравленная толпой красотка, как в последней агонии раненый зверя, сделала свой неожиданный, и потому смертельно опасный выпад.
- Бросила, говоришь, больного мужа? Гуляю направо и налево? Да ты же меня обесчестил, обманул и оставил. А жениться наотрез отказался. И не гуляю я направо и налево, а брожу, как неприкаянная, спасаясь от невыносимой душевной боли. Вот, люди, мой паспорт: здесь нет печати ЗАГСа. А во всем виноват этот негодяй.
Законы толпы неисповедимы и суровы. И с той же яростью, как пять минут назад на красавицу-блондинку, разъяренная толпа набросилась на моего приятеля. Особенно женщины среднего возраста.
- Все они, мужчины, сволочи, - кричали дамы, пострадавшие на любовной ниве.
- Все они одинаковы, - кричали дамы, преуспевшие в любви.
- Надо его проучить, - кричали те и другие.
И в едином порыве женской солидарности они подняли Вадима на руки и с криком «В ЗАГС его» понесли к финальной черте. А впереди, привычно и безошибочно указывая направление, с победным видом шествовала прелестная блондинка.
Последнее, что я увидел и что до сих пор хранит моя память, это беспомощный и прощальный взгляд моего бедняги - приятеля.
Не будите спящую собаку, господа.